Хозяйка Эдамленда

      Придя к завтраку, Элис обнаружила, что все мужчины тщательно позаботились о своей внешности. Они надели лучшие шерстяные рубашки, а их рабочие брюки были выглажены в острую складку.
      Нона облачилась в свое чудесное французское платье, безусловно, являвшее собой достойное зрелище. Конечно, оно мало соответствовало обстановке, но, коль скоро речь шла о женщине, такое соответствие требовалось менее всего.
      Барк еще не появлялся. Элис села за стол и принялась за яичницу с беконом. У нее кусок не лез в горло, но она специально старалась выиграть время, чтобы не пришлось уйти прежде, чем появится хозяин Эдамленда. И вот он явился – весь в безупречно-сером: отутюженные темно-серые брюки, темно-серый пуловер с выступающим твердым белым воротничком рубашки, темно-серый с синим галстук.
      – После шерстяных ветровок ты нынче просто неотразим, дорогой, – объявила Нона через стол.
      – Да и ты сегодня неотразима.
      Разумеется, взор Уолша не мог миновать и другую из двух присутствовавших особ женского пола. Увидев простую блузку, он понял, что Элис нарядилась в повседневный костюм.
      Губы его сжались. Эта сумасбродная девчонка нарочно не пожелала одеться поприличней! Она заслужила хорошую взбучку… Элис поднялась, и взорам присутствующих открылись потрепанные, затертые, лоснящиеся, не поддающиеся чистке залатанные штаны.
      Барк со звоном опустил нож и вилку.
      – Пойдите и переоденьтесь, – приказал он.
      – Я одета.
      – Вы знаете, что я имею в виду. Снимите эти штаны.
      – Что, здесь? – вызывающе спросила Элис.
      Кто-то из мужчин захихикал, но, встретив взгляд Уолша, замолк.
      – Перестаньте паясничать! – рявкнул Барк.
      – Я понятия не имею, что это значит? Не забывайте, ведь я не училась в обычной школе. Такого слова «паясничать» мы не проходили.
      Барку Уолшу стоило немалого труда сохранять самообладание.
      – Через час, – сказал он, – в Эдамленде начнется праздник. Это вам о чем-нибудь говорит?
      – Абсолютно ни о чем. Кажется, это ваше детище, да?
      – По-моему, не более чем ваше. Видит Бог, вы пробыли здесь достаточно долго.
      – Слишком долго, – согласилась Элис. – Именно поэтому я не собираюсь спускаться в шахту.
      – Вы должны спуститься в туннель, Элис, потому что очень важно, чтоб вы это сделали, поверьте моему слову.
      Вошел профессор, тоже празднично одетый.
      – Элис, – произнес он укоризненно, – ты еще не готова?
      Схватка с Уолшем была для нее делом нехитрым, в сущности, даже приятным, но перечить отцу Элис не посмела. Особенно в это утро. Вчерашний легкий румянец вновь покрывал его щеки, теперь он был еще ярче. Милый, торжественный, взволнованный старый человек, самоотверженно преданный науке! Ради него она должна переодеться, ради его праздника! Она это сделает, но ни за что не спустится в шахту. Отец может прощать и не помнить зла, но дочь – нет. Несправедливость совершена, и она никогда этого не забудет.
      – Сейчас переоденусь, папа, – сказала Элис. – Надену мое австралийское платье. – И она одарила Нону веселой улыбкой.
      Все, за исключением трех человек, тоже улыбнулись, довольные тем, что она присоединилась к общему настроению. Барк не улыбался. Конечно же, не улыбалась Нона. И не улыбался Френк Грант, наблюдавший за происходящим внимательным хитрым взглядом из-под полуопущенных век.
      Элис надела свое голубое платье – мягкое, свободное, с великолепными большими карманами и забавными пуговицами. Расчесала волосы, пока они не засияли, словно золотые нити, прихватила их голубой лентой и отправилась обратно. Войдя, Элис спросила:
      – Годится?
      Все зааплодировали. Даже Барк наклонил голову. Нона не проявила особого удовольствия, и это ободрило Элис. Френк Грант с зажатой во рту сигаретой все так же оценивающе поглядел на нее из-под полуприкрытых век.
      Маленький вагончик вмещал не более десяти человек, поэтому в туннель все могли спуститься только в четыре приема. Элис отправилась с первой группой и даже пошла вместе с ней к штольне. Но как раз оттуда, несмотря на яркое освещение, легче всего было ускользнуть. Возле входа возвышалось сооружение, служившее помостом для тех, кто занимался укреплением свода. Элис стояла в его тени, пока не прибыла четвертая группа, после чего незаметно проскользнула к вагончику. Она уже вполне умела им управлять и вскоре оказалась наверху.
      Не таясь, открыто она прошествовала к баракам. Впервые в тишине, которая установилась на стройке и в этих пустых комнатах, она испытывала недовольство собой. Нельзя просто так забыть десять прошедших лет, поняла она. Ей очень хотелось быть внизу вместе со всеми. Но не в качестве униженной девчонки в присутствии самозваной королевы, а настоящей принцессой Эдамленда – той, которой она была по праву.
      Она решила попить чаю. Думая об этом, Элис вспомнила свой сегодняшний завтрак. Надо бьшо что-то делать, пока не вернулся мистер Уолш.
      Девушка прошла по коридору на кухню, не зажигая света, хотя день был пасмурным. Девушка подошла к раковине, наполнила чайник и вдруг осознала, что в комнате не так сумеречно, как раньше, и откуда-то пробивается свет. Она повернулась и увидела сначала, что дверь приоткрылась, а затем распахнулась настежь. От изумления и полной неожиданности Элис не смогла даже закричать. В дверях стоял Френк Грант.
      – Ты! – едва не задохнулась она.
      – Да, милочка.
      – Я думала, что ты внизу, в туннеле.
      – А я вот и не думал, что ты там, – усмехнулся он.
      – Мистер Уолш разозлится. Он говорил, что приглашены все.
      – Но ты-то не там, – заметил мужчина.
      – Я не работаю здесь по контракту.
      – Я тоже.
      – Что ты хочешь этим сказать?
      – Я уволен.
      – Так же, как и другие, но они собираются заключить новый контракт.
      – А Грант не собирается, дорогуша, – сказал он ухмыляясь.
      Ей был ненавистен весь этот разговор с ним, но она вынужденно спросила:
      – Ты сам ушел или тебя заставили?
      – И то и другое. – Он опять противно улыбался. – Но меня это мало волнует, – похвалялся Френк, – я заработал здесь гораздо больше денег, чем предполагал.
      – Это я знаю, – ее злость пересилила страх, – ты получил мое золото.
      – Да, и у меня не было никакой возможности отблагодарить тебя за это. Я думаю, я мог бы сделать это сейчас.
      Френк сделал шаг в ее сторону.
      – Не приближайся ко мне! – крикнула Элис звонким голосом, которому сама удивилась, так как чувствовала, что задыхается от страха.
      Она была здесь наедине с этим мужчиной и не ожидала, что кто-нибудь придет сюда в течение часа. В суматохе открывающегося внизу праздника вряд ли кто-нибудь заметит ее отсутствие.
      – Не воображай о себе много, голубушка, будь поприветливей. Я много видел, Элис. Ты избалованная девчонка. Мне неизвестно, может быть, тебя никогда не одергивали. Может быть, ты ждешь настоящего мужчину? Я могу быть им, дорогуша. Для хорошей девочки я расстараюсь, вот увидишь.
      – Я не хочу ничего знать, не хочу иметь никаких дел с тобой.
      – Я немного пьян. Но мы можем славно провести время, а, Элис?
      – Пожалуйста, уходи, Грант, уходи немедленно! – повторила она.
      – Не надо так разговаривать со мной, Элис. Ведь я тебе нравлюсь, не так ли? Поэтому ты и помалкивала насчет золота.
      – Я сделала это из-за моего отца, из-за того, что ты сказал.
      Он посмотрел на нее недоверчиво и снова усмехнулся.
      – Ты поверила тому, что я мог повлиять на судьбу твоего отца?
      – А ты не можешь? – проговорила она с трудом, начиная что-то понимать.
      – Брось! Кто я такой? Не будь наивной! Меня вышвырнули бы отсюда в одно мгновение. Да и в любом случае, даже если Барк вдруг встал бы на мою сторону, он едва ли мог помочь старику при последнем издыхании.
      – Отец, – тихо произнесла Элис.
      – Да, с ним все кончено, Элис. Все это знают. Почему же ты не хочешь расслабиться со мной, прогуляться, вместо того, чтобы ухаживать за больным. Это не очень веселое занятие для молодой девушки.
      – Я тебе не верю.
      – И я тебе не верю, дорогуша, когда ты говоришь, что ничего не сказала Барку о золоте из-за отца. А может быть, из-за меня, дорогуша?
      Он сделал еще один шаг.
      – Ты не хотела показывать этого перед другими, но сейчас все в порядке. Здесь никого нет.
      Элис дико озиралась. Грант немного отошел от двери. Если ей повезет, она может добраться до нее и выскочить наружу. Грант нарочно позволил девушке уже дотронуться до ручки двери, прежде чем оттолкнул ее назад. Он ударил не в полную силу, но довольно грубо.
      – Куда это ты торопишься, Элис? – спросил он.
      – Ты присвоил мое золото, – сказала она, задыхаясь.
      – А теперь я хочу поблагодарить тебя, и для начала мы поцелуемся.
      Грант был уже совсем близко. Изо всей силы она уперлась рукой ему в грудь. Все было бесполезно. Он даже не сопротивлялся, но уверенно приближался к ней безо всяких усилий. Элис слышала его смех. «Если он дотронется до меня, – подумала она, – я сойду с ума». Девушка была на грани истерики. Она решила кричать, кричать, как сумасшедшая. Словно прочитав ее мысли, Грант закрыл ей рот рукой.
      – Все равно тебя никто не услышит. Все сейчас внизу.
      – Не все. – Дверь широко распахнулась. – Я здесь!
      Не видя, кто это был – Грант загораживал дверь от нее, – Элис знала, что это Барк. Она слышала, как он прошел вперед, почувствовала, как оттолкнул ее, повернувшись к Гранту.
      Девушка смутно сознавала, что это будет равная борьба. Оба выглядели высокими и сильными, хотя Грант и был моложе Барка на несколько лет.
      Грант ударил первым. Это был жестокий удар в голову. Уолш от неожиданности зашатался, и тут же Грант, грубо схватив его под руки, потащил из кухни в коридор. Преимущество было у него, и Элис поняла, чего он хочет. Грант собирался спустить Уолша с лестницы.
      Быстрая, как стрела, радуясь тому, что она такая худенькая, Элис проскочила мимо двух мужчин, быстро спустилась вниз и закрыла дверь коридора.
      Грант увидел, что она сделала, и разразился проклятиями. Он ударил ее по голове, и хотя удар не был очень сильным, у Элис все потемнело в глазах, все закружилось, затуманилось. Когда она с трудом пришла в себя, то увидела картину, изумившую ее. Френк Грант, превозмогая боль, пытался собраться с силами. Барк стоял спиной к стене, скрестив руки на груди. На его левой щеке виднелась лишь небольшая царапина. У Гранта обильно текла кровь, он кое-как пытался утереть ее.
      – Пошел вон! – прорычал Барк.
      – Моя сумка, – выдавил Грант.
      – Дайте ему сумку, Элис.
      Девушка выбежала.
      – Как я доберусь до города? – услышала она хныканье Гранта.
      – Ножками, – ответил Барк.
      Она принесла сумку и поставила ее рядом с Барком. Он взял сумку, распахнул дверь и кинул сумку вниз. Затем довольно аккуратно и практически безо всяких усилий сделал то, что, по ее предположениям, собирался сделать его противник, – спустил Гранта с лестницы, и тот пересчитал все двенадцать крутых ступенек первого пролета.
      – Смывайся быстрее, пока я не спустил тебя со второго пролета, – крикнул Барк вслед Гранту.
      Тот заторопился.
      Несколько мгновений мужчина и девушка провожали его взглядами, затем Барк повернулся к Элис.
      – Причешитесь и подкрасьте губы, – приказал он, – вы всех задерживаете.
      – Я…
      – Мне не до шуток, Элис, я не настроен, чтобы развлекаться, вы видите, в каком я сейчас состоянии.
      – Да, – согласилась Элис.
      Он проводил ее до спальни, смотрел, как она причесалась трясущимися руками и слегка подкрасила губы.
      – Между прочим, спасибо за то, что вы закрыли дверь, – сказал он небрежно, – это решило все дело. Я был застигнут врасплох.
      – Я тоже была застигнута врасплох, – сказала она зло.
      Барк остановил ее.
      – Оставим все разговоры на потом. Сейчас нас ждут там, в туннеле.
      Они стали спускаться вниз в вагончике, проезжая неподвижные, задрапированные балансиры и полуприцепы, находящиеся в туннеле. Элис бросила взгляд на выступ, за которым она спряталась, чтобы вернуться к баракам, затем отвернулась.
      Когда мужчины увидели ее, то приветствовали девушку громким криком. Они расступились, и Элис прошла к тому месту, где стоял ее отец.
      – Тебя долго не было, Элис, – сказал он с упреком. – Ты задерживаешь начало праздника.
      В этот момент произошел небольшой взрыв, и ноздреватая стена рассыпалась на кусочки.
      Профессор прошел вперед и вглядывался с большим интересом сквозь пыль, которая медленно оседала, он ждал, когда рассеется дым. Профессор выждал целую минуту и затем улыбнулся. Зажглись лампочки, и зловещий темный провал превратился в яркую подземную дорогу, которая, казалось, протянулась в вечность.
      Гордый, отец повернулся к Элис и вручил ей ножницы.
      – Разрежь ленточку, моя дорогая.

Глава двадцатая

      Профессор умер той же ночью. Он умирал, не беспокоясь ни о чем. Ученый имел ученика, который сможет закончить начатое им дело: он был готов к смерти.
      Барк Уолш был с ним до конца. Он предвидел это и пришел в комнату мистера Эннана.
      – Мы сделали это сегодня, Барк, – профессор Эннан слабо улыбнулся. – Это было практически невозможно, что ты скажешь?
      – Но мы сделали это, сэр.
      – Да, и я несказанно этому рад, – сказал профессор, тяжело дыша, – а теперь очень устал.
      Барк Уолш видел, как угасали его глаза, и знал, что осталось недолго до конца.
      – Может быть, позвать Элис, профессор Эннан? – спросил Барк настойчиво.
      – Пусть спит.
      – Но, сэр…
      – Я старый трус, Барк. Не хочу видеть ее слезы, тебе придется все это взять на себя. Я помню, какой она была сегодня красивой, как картинка. Ты ведь тоже так думаешь, дорогой друг, не так ли?
      – Да.
      – Я знал это, – старик закивал удовлетворенно. – Ты позаботишься о ней, Барк?
      – Да, – сказал он. – Я обещаю это.
      Последовало долгое спокойное молчание. Затем профессор вдруг сказал с невыразимым удовольствием:
      – Почему, Маргарет? – и отошел в лучший мир.
      Это было так просто. Старый человек увидел женщину, которую он не видел так долго и так хотел увидеть, и, наконец, увидел и умер, держа свою жену за руку.
      Некоторое время Барк продолжал сидеть и смотрел в лицо человека, которого он полюбил, как родного отца. Он думал о его блестящем, тонком уме, который всегда поражал Барка глубиной знаний и предельной скрупулезностью.
      Затем он сказал нежно:
      – Мне будет вас очень недоставать.
      Он привел все в порядок, затем вышел на веранду, стоял там и смотрел на ночные горы. «Луна была белой и чистой, как камея, звезды яркие, как всегда бывает высоко в горах», – подумал Барк. Он задержался на какое-то мгновение, наслаждаясь великолепием высокогорья. Затем вернулся в комнату. Ему надо было сделать то, что он решил. Завтра здесь будет полно народу, а сейчас тихо. Он скажет Элис сейчас же.
      Она свернулась калачиком, как маленький коала, на своей раскладушке. Какой молодой, какой трогательно молодой была она сейчас. Какое-то мгновение Барк сомневался, правильно ли он делает, приняв это решение. Может быть, оставить ее в неведении еще на какое-то время, не причинять ей боль?
      Нет, это необходимо было сделать.
      Он нежно дотронулся до нее, и Элис сразу открыла глаза. Это был не сон, а какая-то тяжелая греза о чем-то… Грант говорил об отце сегодня утром. Что он говорил?
      – С ним все кончено… все знают об этом.
      Увидев глаза Барка, Элис поняла, о чем он пришел сказать ей. Девушка вспомнила тот вечер, когда застала Барка в комнате профессора, который ворчал что-то о кулинарных способностях Альфреда. Так должно было быть всегда.
      – Нет, нет! – В ее голосе было столько страдания…
      – Да, Элис, – сказал Барк.
      Он говорил с ней, пытаясь объяснить, почему профессор скрывал от дочери свою болезнь. Он говорил спокойно и долго, убедительно и нежно, а Элис все это время неподвижно сидела на постели. Он ожидал всего, чего угодно, только не этой окаменелости.
      Он ожидал несдержанности, негодования, замешательства, бурных рыданий, но не ожидал, что она сделается камнем.
      – О, Элис, – сказал он, наконец, беспомощно.
      – Уходите, пожалуйста.
      – Элис…
      – Пожалуйста, Барк, – сказала она с мольбой.
      И Барк ушел.
      На следующий день они похоронили профессора в горах, которые он так любил.
      Элис казалось странным, что все годы, которые она прожила здесь, столько близких ей людей умерли за последние несколько месяцев. Один молодой человек, два старика. Кенни, затем Бен, а теперь отец.
      Она вернулась к баракам, по-прежнему не проронив ни слезинки. Профессора нельзя теперь нигде найти, с грустью ощущала она, его больше нет. Ощущение ужасного одиночества вдруг охватило ее. «Отец, – думалось ей, – был так далеко, что она не могла коснуться его даже воображением».
      Элис спустилась к ручью, неся в себе свое горе. Уолш наблюдал за ней. Она не была ребенком, как Барк думал о ней. Ребенок не смог бы оставаться таким стойким. Затем он подумал, что ей надо выплакаться, дать выход горю. Это было просто необходимо. Он пошел за ней.
      Девушка сбивала лед палкой по краю ручья, как это обычно делала. Она повернулась, услышав его шаги.
      – Почему, Барк, – спросила она горестно, – почему все остальные знали?
      – Этому были две причины. Профессор был трусом, как он сам выразился. Он хотел, чтобы ты всегда смеялась.
      – И какая же другая причина?
      – Ты была ребенком.
      – Но я не ребенок!
      – Теперь я это знаю, – Барк сделал паузу, – но я хочу, чтобы ты сейчас опять стала ребенком, я хочу, чтобы ты плакала.
      Вдруг, ощутив свою скрытую беспомощность, он обнял ее.
      – Поплачь немного, – настаивал Барк, – выплачь свое горе.
      Она по-прежнему стояла, как каменная. Он упорно продолжал:
      – Я тоже потрясен, Элис, – И слезы потекли у него из глаз.
      Это было то, что нужно. Это было их общее горе. Элис дала волю своим чувствам. Она разрыдалась. И затем подавленные, притихшие, они пошли вдоль ручья. Когда Элис немного успокоилась, они вернулись в дом. На следующий день все начали упаковывать вещи.
      Вещи Ноны уже были сложены. Коридор был забит ее дорогими сумками.
      Альфред накрыл стол на скорую руку. Он тоже много работал в последние недели, которые были такими напряженными.
      Элис знала, что должна поехать к Барку Уолшу, и испытывала чувство неловкости. Девушка должна была признать, что часто обвиняла его несправедливо. Никогда он не работал над проектом только ради денег. Самым горячим его желанием было видеть, как по заслугам был вознагражден старый профессор. Было трудно выразить словами, как Элис переживала, вспоминая свои нападки на Барка.
      В ее памяти живо отпечатался первый день их знакомства, когда он взял ее с собой на Снежное шоссе. Он тогда вел себя высокомерно, и Элис ненавидела его за это. Кто мог бы вообразить, что она полюбит его?
      Но Элис влюбилась… и она испытывала от этого боль из-за Ноны, боль была такой же безысходной, как та, которую она испытывала после смерти отца до того, как Барк заставил ее плакать. Элис приходила в ужас оттого, что влюбилась в женатого мужчину.
      Их брак с Ноной был, бесспорно, неудачным, но это не имело значения: все, что для него было испытанным, Элис ощущала в первый раз. Ей горько было думать, что она ничего не значит для него. Что бы он ни говорил, но Уолш по-прежнему считает ее ребенком.
      Подняв подбородок, Элис вышла, стараясь казаться как можно взрослее, и постучала в дверь его кабинета.
      – Войди, Элис, – позвал он.
      Она вошла.
      – Вы ждали меня? – удивилась она.
      – Я ждал тебя весь день, чтобы что-то сказать.
      – Нет, это я пришла сказать… попросить у вас прощения, мистер Уолш.
      – Нет, я не об этом. – Его голос стал нетерпеливым. – О чем говорит твое сердце, Элис? Скажи, дай волю своим чувствам.
      – Своим чувствам? – глухо повторила Элис.
      – Да, скажи… Скажи: «Я люблю тебя, Барк, я люблю тебя с того момента, когда поставила тебя на место, вредного, занудливого болвана!»
      Элис уставилась на него, потрясенная. Как он может так говорить, когда… когда…
      – Все интересуются, как ты дальше будешь жить, а я особенно интересуюсь. В конце концов, ты должна была давно догадаться обо всем, видя мое отношение к Ноне.
      – Отношение к Ноне, – эхом отозвалась Элис.
      – Я специально заплатил этой женщине, чтобы положить конец неопределенности в наших чувствах. Небеса знают, как я хотел избавиться от нее. Хочешь, назови это английским чувством собственности, но единственное, чего я хочу, чтобы ты была со мной.
      – Эта женщина, – опять повторила Элис.
      – Нона, – сказал он нетерпеливо.
      – Твоя жена.
      Он посмотрел на нее скептически.
      – Боже мой!
      – Ну, твоя бывшая жена. Жена, с которой ты собирался помириться. Нет, из этого не выйдет ничего хорошего, Барк, я знаю. Она была в Индии, Канаде, Южной Америке и Африке, и я думаю, собирается поехать за тобой в Новую Зеландию.
      – Да, – согласился он, – это очень похоже на нее.
      Элис смотрела на него, ничего не понимая, а он продолжал, наслаждаясь ее удивлением:
      – Они с Берном разошлись сразу вскоре после женитьбы в Англии, но она везде следовала за ним и обирала его.
      Барк помолчал, нахмурившись.
      – Он как-то выпутывался, но не в Африке. Конечно, она не убивала его своими руками, это было бы слишком, но все равно именно она явилась причиной его смерти.
      – Об этой женщине ты мне рассказывал, когда мы возвращались из Бреггз-Ноба?
      – Да. Жена Берна, он был моим двоюродным братом.
      – Но ты говорил о друге?
      – Берн был моим братом и другом.
      – Почему же она преследует тебя до сих пор?
      – Причина та же самая, по которой жена Бена Ормонда пишет письма и тратится на телеграммы, – деньги. И еще деньги. Компенсация. Утешение в виде фунтов стерлингов.
      – В это трудно поверить.
      – Как я мог рассказать тебе, что высокая оплата была единственной причиной, почему Нона осталась здесь. Но ты не хотела слушать, ты закрыла своими маленькими противными пальчиками свои ужасные маленькие ушки.
      – Я думала, что между вами произошла размолвка и Нона устала от этого, я была уверена, что она оставалась здесь, потому что любила тебя.
      – Боже упаси! – сказал Барк.
      – Смотри, – сказал он с энтузиазмом, – я заключил новый контракт на постройку гидроэлектростанции в Бенморе, в Новой Зеландии. Она будет на реке Вайтаки, а деревня называется Отематата.
      Не ожидая никакого ответа от нее, он продолжал вдохновенно, по-мальчишески.
      – Мы будем строить плотину высотой в две тысячи футов из шестнадцати миллионов кубических ярдов земли и горной породы. Каково, Элис?
      Элис бросилась в его объятия. Она плакала и смеялась одновременно.
      – Ты мне называешь цифры, Барк.
      – Конечно, – сказал он, не удивляясь, – тебе полагается знать все цифры, как моей жене.
      – Жене?
      – Да, ты будешь моей женой. И хочешь ты этого или нет, но тебе придется ездить со мной по всему миру – в Южную Америку на строительство моста, на Аляску, где я буду строить взлетно-посадочную площадку.
      – Поэтому тебя никогда не интересовала моя учеба?
      – Профессор хотел этого, и ты такая же упрямица. Тебя было бесполезно отговаривать, и я просто отвлекал тебя.
      – Отец очень скоро потерял всякий интерес к моим занятиям.
      – Нет, он видел мой интерес.
      – А как же с моей стряпней? – требовательно спросила она, – ты относился к ней безо всякого энтузиазма.
      – Я знаю, пройдет много времени, пока ты научишься. Поэтому, куда бы мы ни поехали, с нами будет Альфред.
      – А что же я буду делать? – как-то беспомощно спросила Элис, чувствуя, что снова превращается в беззащитного ребенка.
      – Ты будешь вплетать голубые ленточки в волосы и наполнять улыбками угрюмый лагерь. И всегда, – он прижал ее к себе, – будешь моей женой.
      Через какое-то время Барк выпустил Элис из своих объятий. Вместе они подошли к окну и стали смотреть на горы.
      – Мне очень не хочется покидать Эдамленд. Здесь остался навсегда мой отец. Он…
      – Он любил высокие горы, Элис, а там, куда мы отправляемся, они еще выше.
      Несколько мгновений она молчала.
      – Дом, – вспомнила Элис задумчиво, – дом у воды.
      – У нас будет другой дом, дорогая. Это цена нашей кочевой, цыганской жизни. Но ты привыкнешь к этому. Ты привыкнешь иметь настоящий дом у себя в сердце.
      Опять она замолчала, а затем нахмурилась:
      – Еще одна проблема беспокоит меня.
      – Да, Элис?
      – Ты не мог знать, когда сказал за меня: «Я люблю тебя, Барк», что я действительно тебя люблю.
      Он поцеловал маленькую белокурую головку своей Элис и тихо вздохнул:
      – Я не знал, – согласился он, – тогда не знал, – сказал он восторженно, – но сейчас знаю.