Вопросы к Васе Корецкому

Пожалуй, впервые за все время работы в «Инфокаре» Федору Федоровичу не пришлось ждать сверх назначенного времени. Ровно в пять широко распахнулась дверь платоновского кабинета, и администратор заискивающе произнес:

— Прошу, Федор Федорович, Платон Михайлович ожидает. Федор Федорович пришел с тяжелыми известиями. В потертой кожаной папке лежала бомба.

— Узнали? — спросил Платон с порога. — Есть результат? Федор Федорович кивнул, подсел к столу и положил папку перед собой.

— Здесь все про этот банк. Копии учредительных документов, краткая история, справка из Центробанка, информация из ФСБ, короче — все. Будете смотреть?

Почитайте, а потом я вам кое-что расскажу.

Федор Федорович достал из папки ворох бумаг, отделил две странички от конца, оставил их себе, а остальное протянул Платону. Тот немедленно начал читать. Читал долго. Добравшись до середины, злобно выматерился, с размаху ударил рукой по кнопке звонка и приказал вбежавшему администратору:

— С этого и вот с этого сними две копии. Нет — три. И принеси мне чаю.

Федор Федорович, чай будете? Или кофе?

— Лучше кофе, — кивнул Федор Федорович. А когда администратор вышел, спросил:

— Вы на держателя реестра внимание обратили? Да?

Платон кивнул и продолжил чтение.

— Так, — сказал он, добравшись до конца. — Значит, таганские? Я, в принципе, так и думал. Либо они, либо солнцевские — больше некому. Ларри на солнцевских грешит. Но теперь-то уж все ясно.

Он снова ударил рукой по звонку.

— Ахмета найди, — распорядился он, когда администратор возник в дверном проеме. — Срочно. Он там… в Англии… позвони в оргкомитет конференции Института Адама Смита, скажи, чтобы срочно разыскали .. Где угодно. Давай!

Администратор исчез. Платон, потирая рукой подбородок, задумался.

— Вы полагаете, Ахмет сможет помочь? — поинтересовался Федор Федорович.

— Нет, — уверенно ответил Платон. — Просто у него с таганскими были дела.

Я хочу, чтобы он сказал, с кем надо говорить.

— Боюсь, Платон Михайлович, — сказал Федор Федорович, теребя отложенные странички, — что он вам даст не совсем точную информацию. Похоже, что вам, — он выделил последнее слово, — говорить не с кем. В смысле, что разговор будет в пользу бедных.

— Что у вас там? — Платон перегнулся через стол.

— Штатное расписание банка. Желаете посмотреть?

Федор Федорович протянул Платону последние листки из папки.

— Я там отчеркнул самое интересное.

Желтым маркером была выделена фамилия начальника аналитического отдела службы безопасности банка В. И. Корецкого.

— Припоминаете такого человечка? — спросил Федор Федорович, с тревогой наблюдая, как Платон меняется в лице. — Он покойного полковника Беленького, вечная ему память, курировал. Что-то у него там не сложилось, кажется, кое-какие документы вопросы вызвали, и пришлось ему из органов уволиться. Это, правда, ничего не означает: однажды сотрудник — всегда сотрудник. Но мне сдается, что к этому увольнению руку-то вы приложили. А еще припоминаю я, что лет эдак двадцать назад у вас была одна знакомая, имя вот только запамятовал.

Кажется, она потом за этого сотрудника замуж вышла, если я ничего не путаю. И были у вас в свое время небольшие проблемы с выездным делом, мне Ларри в Ленинграде рассказывал. Вроде бы именно после этого означенного товарища — он же у вас в Институте заместителем директора работал? — куда-то в другое место наладили. Я ничего не путаю? Платон смотрел на Федора Федоровича, как на привидение. Федор Федорович положил руку на стол и начал загибать пальцы.

— Вы с его женой спали и до того, как она за него вышла, и после. Номер один. В первый раз он работу потерял из-за вас. У нас в конторе такие вещи долго помнят. Если бы не тот случай, он сейчас в генералах ходил бы. Это номер два. Из Кремля его опять же из-за вас поперли, да еще с каким треском! Это номер три. Платон Михайлович, молите бога, чтобы он этими миллионами ограничился. Какие там таганские! Наплевать, растереть и забыть. Когда Кирсанова убили, мне сразу показалось, что здесь профессионально подготовленный человек имеет присутствовать. Плюс взрыв в банке.

— Погодите, погодите… — Платон начал постепенно приходить в себя. — Это же обычный бандитский банк. У него хозяева есть — вы ведь тоже держателя реестра видели. При чем здесь Вася? Он, что ли, политику банка определяет?

Начальник отдела?

— Платон Михайлович, — с жалостью сказал Федор Федорович, — я вам сейчас скажу одну умную вещь, только вы не обижайтесь. Если человек из действующего резерва, да еще с хорошей биографией, да не откуда-то, а прямо из Кремля, трудоустраивается в коммерческую структуру, это означает только одно. Что хозяева этой структуры раз и навсегда получили полную и вечную индульгенцию, что все их грехи списаны и забыты, что творить они могут все, что им заблагорассудится, и «крышей» их отныне и вовеки является самое что ни на есть наивысшее руководство нашей многострадальной родины. Понимаете меня? Ваши три миллиона никакие не таганские забрали. Есть и покруче. Им ведь, по большому счету, все равно у кого брать. Но к вам лично у товарища и коллеги моего, Васи Корецкого, есть особое пристрастие. Отсюда и все ваши неприятности. Думаю, что на Кирсанова кто-то из его ближнего окружения выходил, потому и пальбу устроили. А банк взорвали на всякий случай, чтобы запас времени обеспечить.

Вдруг у вас еще какая-нибудь светлая мысль появится, а им надо успеть деньги за рубеж скачать. Тут ведь плановое хозяйство — не шуточки.

В дверь всунулся администратор.

— Платон Михайлович, Ахмет по сорок шестому… Платон схватил трубку и нажал мигающую кнопку на клавиатуре телефонного аппарата.

— Привет, — сказал он в микрофон, — спасибо, что позвонил… Я позвонил?..

А… Ну да… Как у тебя дела?.. Отлично… отлично… Молодец… Нет-нет, сейчас никак не смогу… Молодец… молодец… Ты когда возвращаешься?.. Ага…

Слушай… Ты мне как-то рассказывал про этого… про Фрэнка… помнишь?.. Как у тебя с ним?.. Да… Да… Нет, проблем нет… Просто так… У него вроде банк есть, да?.. А еще что?.. Так… так… Интересно… И в Измайлове тоже?..

Понял… понял… Ты когда возвращаешься?.. А можно сделать так, чтобы ты сегодня вылетел, прямо сейчас, и сразу приехал ко мне? Сюда, в клуб. Можно?..

Что?.. Ерунда! Я сейчас пришлю самолет, тебе сообщат. Садись и вылетай… Ты где?.. Это где?.. В Сохо?.. Ну будь там, два часа еще продержишься?.. Тебе Мария сейчас позвонит, скажет номер борта… Или в гостиницу… Ты где остановился?… Нормально… Молодец, молодец… Все, обнимаю тебя… Что?..

Виза?.. Ерунда, оформим новую, и завтра же полетишь обратно… Обнимаю тебя.

Пока.

— Эй! — крикнул он администратору. — Свяжитесь с Марией, срочно. Пусть закажет чартер в Лондон и сюда в Москву. И пусть позвонит Ахмету по этим телефонам, скажет номер борта и когда вылет. И пусть пошлет кого-нибудь из девочек, чтобы взяли его паспорт, у него виза одноразовая. Чтобы завтра утром была новая виза, он должен обратно лететь. Самолет пусть ждет… часов до шести вечера… Больше нас не беспокойте. Только если Ларри позвонит.

Пять процентов, один процент…

Ахмет возник в клубе далеко за полночь. Отпущенный Платоном Федор Федорович доедал в банкетном зале десерт, а сам Платон сидел у себя в кабинете и что-то чертил на бумаге, игнорируя телефонные звонки и отмахиваясь от периодических визитов администратора. Когда доложили о появлении Ахмета, Платон встрепенулся и приказал немедленно позвать Федора Федоровича.

— Я с ним сам буду говорить, — сказал он. — Вы послушайте. Есть одна идея — Федор Федорович пристроился в углу и приготовился слушать. Участие в конференции, проводившейся в Лондоне Институтом Адама Смита, сказалось на Ахмете положительно. Он вошел в кабинет, распространяя изысканный аромат дорогого одеколона, и от его длинного, оливкового цвета пиджака будто исходило сияние, отбрасывающее на лица Платона и Федора Федоровича блики потустороннего, заграничного света. В руках он держал продолговатую коробочку, отделанную светло-голубым бархатом.

— Дорогой, — проникновенно произнес Ахмет, троекратно целуясь с Платоном, — дорогой! Я так рад, что ты мне позвонил. Я по тебе соскучился, матерью клянусь. Всего три дня не виделись, а так соскучился. Посмотри, я тебе подарок привез. Нравится? В коробочке лежали наручные часы «Пата Филипп». Пока Платон разглядывал часы, Ахмет оглянулся и обнаружил в углу Федора Федоровича.

— Дорогой Федор Федорович, — восхитился он неожиданной встречей, — как хорошо, что вы как раз здесь! А я думаю — завтра лететь обратно, как же я увижу Федора Федоровича? Я по вам так скучал, так скучал. Клянусь, если бы мы не увиделись, я бы никуда не улетел. Я вам тоже маленький подарок привез. Платон, дорогой, — обратился он к хозяину кабинета, — позвони, пожалуйста в свой звонок. Пусть мне принесут из машины маленькую кожаную сумку. Такую черную.

В маленькой кожаной сумке обнаружилась еще одна коробочка, но не с «Патэ Филипп», а с брегетом «Лонжин».

Усевшись за стол, потребовав чаю с вишневым вареньем, пирожков и рюмку коньяку, Ахмет долго рассказывал, какой богатый город Лондон, как его там принимали, как он нашел ресторан с настоящей каспийской черной икрой и как он познакомился в Сохо с девочкой из Санто-Доминго, от которой его и оторвал звонок Платона.

— Какая девочка! — восхищался он, щелкая пальцами. — Какая девочка! Совсем по-русски не говорит. Но все понимает. Такая замечательная. Просто ребенок. Я ей три тысячи долларов подарил, клянусь этим столом. Сказал — пусть купит себе то-се. Чулочки, сумочку, туфли красивые… Правильно я сделал?

Допив чай с коньяком и выговорившись, Ахмет растянулся в кресле и спросил:

— Ну, как у нас тут? В «Инфокаре»? Все нормально?

— Витя Сысоев погиб, — сказал Платон. — Завтра похороны.

— Ай-яй-яй, — на лице Ахмета появилась искренняя скорбь. — Не может быть!

Такой хороший парень… Убили?

— Нет, — ответил из угла Федор Федорович, опережая Платона. — Несчастный случай. Забыл дома ключи и решил от соседей сверху по буксировочному тросу спуститься. Уже у себя на балконе был, но голова закружилась, и сорвался, С пятого этажа.

Ахмет огорчился еще больше.

— Что нужно, Платон Михайлович? — спросил он. — Надо охрану выставить? Я завтра же ребят пришлю. Сколько? Десять, сто, двести… только скажи.

— Не надо, — сказал Платон. — Сам приходи… Тут другое дело. Устрой мне переговоры с Фрэнком.

Нельзя сказать, что приветливость Ахмета уменьшилась хоть в какой-то степени. Но чуть заметная тень набежала на глаза, затуманенные скорбью по причине сысоевской гибели, да около рта прорезалась небольшая складочка.

— Платон Михайлович, — торжественно и с легкой обидой произнес он, — дорогой Платон Михайлович, я в «Инфокаре», можно считать, с первого дня. Уже сколько лет! Еще «Инфокара» не было, а я уже был. За мной «Инфокар» всегда как за каменной стеной. Кто бы ни приходил — я всегда стоял за «Инфокар». Только выйду, только слово скажу — и все. Помните, как я Леню спас? Их сто человек было — я один приехал. Только крикнул — все тут же уехали и больше не появлялись. Клянусь этим столом. Вы спросите у Ларри Георгиевича, он вам подтвердит. У кого хотите спросите, все скажут, что так и было. Я за «Инфокар» любому башку отверну. Вся Москва знает. Я ведь только о чем прошу, — Ахмет поднял руку и загнул указательный палец, — вы с кем-то переговоры ведете, по бизнесу, по финансам, — меня позовите. Я тихо в углу посижу, послушаю. Это будет стоить — ерунду — пять процентов, три процента, один процент. Но потом проблем не будет. Неважно, кто там — Михась, Сильвестр или этот… Фрэнк… — приползут на коленях, все принесут да еще спасибо скажут, что с ними по-людски разговаривают. Я знаю, как с ними разговаривать. А вы меня зовете, когда уже проблемы. Зачем вам с Фрэнком разговаривать? Не надо. Вам с ним встречаться не нужно. Вы ученый человек, серьезный бизнесмен, вам не надо с Фрэнком встречаться. Мне скажите…

Платон услышал за спиной покашливание Федора Федоровича, задумался на секунду и сменил тактику.

— Ахмет, скажи, а тебе не приходилось слышать, что у Фрэнка новые друзья появились? Из органов? Вроде как «крыша».

Ахмет, тоже оценивший присутствие Федора Федоровича, глубоко задумался.

Потом, проникновенно глядя на Платона, произнес длинную тираду, смысл которой сводился опять же к тому, что он все эти годы грудью защищал «Инфокар», что по ряду вопросов с ним обязательно надо советоваться, что каждый, обидевший «Инфокар», рано или поздно ответит за это перед ним, Ахметом, и что если Платон Михайлович даст команду, то завтра же братва пойдет по следу любого, сядет кому угодно на хвост и всех накажет. А встречаться ни с кем не надо. Договорив до конца, он зевнул, стыдливо прикрывшись ладошкой, и сказал:

— Я, Платон Михайлович, поеду домой. Если можно. Я так устал, так устал.

Эта девушка из Санто-Доминго, такая замечательная девушка. Клянусь, никогда так не уставал. Я завтра утром приеду, перед самолетом, с Виктором попрощаться. А насчет Фрэнка вы не сомневайтесь, если что — принесет деньги в зубах. Вы мне только команду дайте, и все будет нормально. Принесет. Рано или поздно.

Когда Ахмет, обнявшись на прощание с Платоном, вышел из кабинета, Платон вопросительно посмотрел на Федора Федоровича. Тот кивнул.

— Знает. Все знает. И не полезет в это дело ни при каких условиях. Если он вам устроит встречу, к нему появятся вопросы. А подобные радости ему ни за какие коврижки не нужны. Платон Михайлович, если не секрет, зачем вам встреча с Фрэнком?

— Просто… — Платон поглядел на захлопнувшуюся за Ахметом дверь. — Я тут посоветовался… в том числе и с Ларри… Деньги из банка уже скачали. Там пусто, и векселя эти ни гроша не стоят. А Фрэнк… «Крыша» — «крышей», но свой независимый бизнес он все же имеет. Завтра буду точно знать — какой. И сделаю ему предложение. Либо он с этого бизнеса со мной рассчитывается, либо я его же собственной «крыше» большую услугу окажу. Им объяснят, откуда берутся бабки, за которые Фрэнк себе коттеджи и баб покупает. Нормально? Кроме того, я хочу по полной программе наехать на банк. Через РУОП, через прокуратуру, через КРУ Минфина. А он должен обещать, что его люди будут соблюдать нейтралитет. Затем мне и нужна встреча.

— Почему вы думаете, что он согласится?

— Потому. У него есть бизнес, про который знают только он и Корецкий, И он отстегивает Корецкому процент — маленький-маленький. Если я этот бизнес засвечу, маленький процент превратится в большой. А бизнес окажется под колпаком. Правильно я говорю, Федор Федорович? Кроме того, в скачанных трех миллионах у Фрэнка есть доля. Я ее оцениваю примерно в полмиллиона. Он ведь должен понимать, что эти деньги он взял у меня. Разве нет?

— Логично. А если он сообщит о встрече Корецкому?

— Зачем ему это? По личному бизнесу Фрэнка Корецкий состоит у него же на жалованье. Значит, прикрытия конторы нет. Чем ему Корецкий поможет? Да и самому Васе раскрытие карт невыгодно. У него зарплата кончится. По правилам, все верно. Они взяли наши бабки. Отдали известно кому. Теперь рассчитаются своими.

Впредь будут знать, с кем стоит связываться, а с кем нет.

Федор Федорович надолго замолчал. Видно было, что пока он ужинал, Платон провел серьезную работу по сбору информации. И предложенная им стратегия была логически безупречна. Поэтому Федор Федорович вынул из внутреннего кармана пиджака авторучку, нацарапал на листе бумаги семь циферок и сказал:

— Позвоните по этому номеру. Попросите Фрэнка Мамедовича. Скажите, что номер Аркадий дал. Все, что могу.

Уже возвращаясь домой и глядя на начинающее светлеть небо, Федор Федорович вспомнил строки Андрея Вознесенского про загадочный и опрокидывающий все расчеты «скрымтымным», и ему стало несколько не по себе.

Ибо, несмотря на убийственно точную логику Платона, в душе Федора Федоровича гнездилось смутное понимание, что «скрымтым-ным» должен где-то проявиться.

Рассказ о печальном Пьеро

— Так, — сказал Платон. — Быстро рассказывай. Где у нас чего. Мария разложила на столе веер из паспортов и билетов и открыла свою черную книжечку.

— Вылет в Сан-Франциско завтра. Туда вы прилетаете в шестнадцать пятнадцать, сразу из аэропорта едете в гостиницу, в восемнадцать ровно ужин с МакГрегором. В семь пятнадцать утра самолет в Лос-Анджелес. Там вас встречает Ларри, вы обедаете в Голливуде и последним рейсом…

— Во сколько последний рейс? Ты время называй!

— В половине седьмого. Ночуете в Нью-Йорке. Вот номер заказа в «Шератоне».

Вот нью-йоркский номер Григория Павловича, ему надо позвонить сразу же, как приземлитесь. Он скажет, когда самолет в Детройт. В Детройте у вас переговоры весь день…

— В какой день? В какой?

— В среду. В четверг утром вы вылетаете «Дельтой» в Турин. Платон шумно выдохнул воздух и стукнул по столу ладонью.

— Какой, к черту, «Дельтой»? Я тебя третий раз прошу — называй время.

Ничего не понимаю…

— Это… это… — у Марии задрожал голос, — в восемь ноль-ноль. В Турине вы просто ночуете, потом вас ждет самолет с Завода, будет часовая посадка в Москве, и сразу же на Завод.

Платон обхватил голову руками и о чем-то задумался.

— Класс! — наконец подвел он итог. — Класс! Склеилось. Ты чего? — спросил он, взглянув на Марию.

— Все нормально, — ответила Мария. — Порядок. Вас приехать проводить?

— Да не нужно, — отмахнулся Платон. — Все примерно понятно. Знаешь что? Ты положи билеты и прочее в большой конверт, в коричневый… И бумажку туда запихни, напиши все, что сказала. Я разберусь. Ладно?

Когда Мария повернулась, чтобы уйти, он вдруг окликнул ее:

— Послушай… Тебе привезти что-нибудь? А? В голосе его зазвучали виноватые нотки. Мария помолчала, глядя на Платона исподлобья, потом улыбнулась и сказала:

— Пьеро.

— Что?

— Куклу. Такого печального Пьеро. Печального-печального. В белом балахоне и с черными бровями. Платон расхохотался:

— А веселый Пьеро бывает?

— Нет, — ответила Мария. — Веселого Пьеро никогда не бывает. Он бывает только печальный.

— Ладно, — согласился Платон и черкнул что-то на бумажке. — Пусть будет Пьеро. Договорились, За весь перелет Платон вышел на связь только однажды, причем Мария не сразу поняла, с какого побережья он звонил. На часах было половина четвертого утра.

— Привет, — сказал Платон, и по голосу Мария поняла, что он немного выпил.

— Как дела?

— Все в порядке, — отчиталась Мария, подтягивая сползшее на пол одеяло. — Ждем вас.

— Ага! Дай мне быстренько кого-нибудь из девочек.

— Платон Михайлович, девочек нет. Платон мгновенно взвился.

— А где все? Что у вас там происходит?

— Ничего не происходит. Просто у нас половина четвертого утра.

— Ох ты! — расстроился Платон. — Совершенно из головы вылетело… Я тебя разбудил? Извини, ради бога. Извини. Мария промолчала.

— Да, — сказал Платон. — Я скотина. Ладно. Я потом позвоню. Кстати…

Знаешь что?

— Что?

— Я про куклу твою помню. Про Пьеро. Правда.

— Спасибо, — ответила Мария. — Но это вовсе не обязательно.

— Ладно. Разберемся. Все, обнимаю тебя. Днем позвоню еще.

Днем Платон не позвонил. Прорезался он, только когда заводской самолет приземлился в Москве.

— Послушай, — сказал он Марии. — Я с охраной передам записку. Ты сделай все, что там написано, а потом убери к себе в сейф. И тебе будут нужны деньги..

Возьми у Мусы пять тысяч. Ладно? Лучше шесть! Точно! Возьми у него шесть тысяч.

Я прилечу послезавтра, надо, чтобы все уже было.

Весь день Мария выколачивала из скрывающегося от нее Мусы деньги, к вечеру он сдался и вручил ей четыре тысячи.

— Что он с ними делает? — раздраженно спросил Муса. — Я ему в Штаты дал семь штук, сейчас к самолету три отправил. Теперь еще шесть. Что я их — печатаю, что ли?

Мария одолжила тысячу у Сысоева, доложила еще тысячу своих и только тогда добралась до записки. Каракули шефа она умела разбирать лучше других, но иногда платоновский почерк ставил в тупик даже ее. С огромным трудом Марии удалось понять, что Платон поручил ей срочно купить большой шелковый платок от Диора, лучше с геометрическим рисунком, маленькую черную дамскую сумочку — самую дорогую, какая попадется, — и парфюмерный женский набор «Картье».

Однако самая первая строчка в списке поставила ее в тупик. Мария крутила записку и так и эдак, подступалась к ней с увеличительным стеклом, и лишь за два часа до появления Платона, когда все остальное было уже куплено, а от шести тысяч осталось долларов триста, она поняла, что загадочная строчка расшифровывалась как «Белый Пьеро. Печальный».

С Крымского моста машина долго тащилась до центрального офиса, преодолевая многочисленные пробки. Мария сидела на заднем сиденье, обложившись пакетами, и курила одну сигарету за другой. «Мерседес» Платона сразу же бросился ей в глаза, как только она въехала во двор.

— Давно приехал? — спросила она у девочек, войдя с пакетами в приемную.

— Минут десять назад, — хором ответили девочки. — Уже два раза о тебе спрашивал.