Большая пайка

— Отлично! — возрадовался Платон, вроде и не ожидавший иного результата. — Что тебе нужно?

— Я возьму Полу, — начал размышлять Виктор. — Своего водителя. Надо будет найти приличного главбуха. Да, вот что! Мне нужен Сережка Терьян.

Платон помрачнел.

— У Сережки проблемы. Думаю, что сейчас он тебе не помощник.

— А что случилось?

— Ты разве не знаешь? Ах да, это же только позавчера… А тебя не было…

Четыре тонны долларов

Как и предсказывал Илья Игоревич, загадочное похищение Насти Левиковой оказалось классическим висяком. Еропкин, которого дважды выдергивали для дачи показаний, только пожимал плечами, обижался и — в первый раз сам, а потом устами нанятого адвоката, бывшего районного прокурора, — вопрошал, при чем здесь, собственно, он и какие имеются основания для подозрений. После того как адвокат написал длинную и обстоятельную телегу в городскую прокуратуру, от Еропкина отстали. Во всяком случае, перестали тревожить, ограничившись наблюдением.

Поиски водителя Алика тоже ничего не дали. В том, что он входил в преступную группу, осуществившую похищение, и исполнял там ключевую роль, никто не сомневался. Но розыск был безрезультатен. Фотографии Алика в картотеке не числились. Штатные осведомители пожимали плечами. Паспорт на имя Дружникова был заявлен как утерянный еще сто лет назад. Права на то же имя вообще никогда не выдавались. Поиски неизвестного Перфильева, на чье имя была снята квартира, в которой проживал Алик, закончились неудачей. Единственная ниточка, которая могла куда-либо привести, была связана с междугородними звонками. Удалось установить, что Алику несколько раз звонили из города Кургана. В принципе это укладывалось в общую версию «гастрольного» дела. Но курганская группировка сообщила, что никакого Алика они не знают, такими делами вовсе не занимаются, им хватает своего геморроя, а самодеятельности в своем городе не допускают, потому что прекрасно осознают ответственность за поддержание законности и порядка, каковую и разделяют с правоохрани тельными органами на местах. Так что если из Кургана кто и звонил, то либо баба, либо кореш по службе в армии.

То, что дело было взято на контроль Генеральной прокуратурой, милицию только раздражало. Питерские сыщики прекрасно понимали, что за спиной у «Инфокара» стоят серьезные силы. И им вовсе не улыбалось выступать в роли мальчиков для битья. Контролировать да командовать охотников много, а ты попробуй-ка за такую зарплату поработай. Да к тому же в условиях, когда ни одна сука не хочет говорить правду. А еще истерики устраивают, с кулаками лезут.

Хотя мужика и жалко. Но своя рубашка ближе к телу, да и показать козью морду этим московским умникам тоже не мешает. Во-первых, можно поинтересоваться этим пацаном Русланом, который здесь, в Питере, помогал Терьяну, — кто такой, откуда взялся, зачем да почему, какие и с какими группировками у «Инфокара» имеются связи. И так далее. А во-вторых, есть очевидная московская версия. «Мерседесы» брали? Брали. Деньги возвращали? Нет. Все эти ля-ля, будто бы кто-то там устно чего-то разрешил, пусть дуракам рассказывают. Так что московские оперы пусть почешутся. И заодно раскрутят этих, инфокаров-ских. А то обнаглели там, крутят бабки и думают, что им сам черт не брат.

В «Инфокаре» плотно обосновалась следственная бригада с Петровки.

Учредительные документы покажите, пожалуйста. Спасибо. Нас интересуют поставки «мерседесов» в Санкт-Петербург. Угу, понятно. Кстати, а вы «мерседесы» в Германии покупаете? Как интересно! Контракт со Штутгартом покажите. Спасибо.

Справку о взаиморасчетах — скажем, за последний год — подготовьте, пожалуйста, к завтрашнему дню. Как это зачем? В интересах следствия. Больше никаких машин в Санкт-Петербург не поставляли? Да что вы говорите?! Ну-ка, дайте контракт с Заводом посмотреть. Так, так… А вот эта швейцарская фирма — как бишь ее, ах да, «Тристар», — она ваш партнер? Доку ментики покажите, будьте любезны. Данные по реализации за последнее время, это нас тоже очень интересует. Главного бухгалтера вызовите к шестнадцати ноль-ноль, мы его допросить должны. А вот это у вас что такое? Приход иностранной валюты… так… так… На каком основании вы принимаете валюту от российских юридических лиц? Указ президента читали? Ну ладно, это дело не наше, пусть данным вопросом УЭП занимается, мы их проинформируем.

И так далее.

Платон встретился с руководителем следственной бригады только однажды, при самом первом визите, после чего общение с сыщиками прекратил, поручив эти контакты Марку Цейтлину. Марк же каждую беседу со следователями начинал с того, что открывал уголовно-процессуальный кодекс и долго выискивал там основания для очередного следственного действия, вступая с гостями в длительные дискуссии относительно толкования тех или иных статей. После третьей встречи старший зашел к Мусе и сказал:

— Я понимаю, конечно… Но учтите — или это издевательство не медленно прекратится, или я вызову ОМОН, мы опечатаем помещение, заберем все бумаги и будем разбираться уже на Петровке. У нас сроки, в конце концов…

Муса, не на шутку обеспокоенный широтой захвата, предложил сделку — он дает следователям другого человека для собеседований, а они взамен не проявляют любопытства в смежных областях. Тем более что излишне подробное изучение материалов, не имеют отношения к делу, как раз и может привести к срыву сроков.

А «Инфокар» в первую очередь заинтересован в том, чтобы тайна похищения его сотрудницы была раскрыта. Именно эта заинтересованность привела к тому, что дело контролируется Генпрокуратурой. Оттуда как раз вчера звонили и просили проинформировать, как дела. Очень не хотелось бы обострять… Вы меня понимаете?

Руководитель бригады оказался человеком понятливым, и следственный процесс пошел в более спокойном ключе. А Марка сменил Сысоев. Общался с ним, в основном, предпенсионного возраста майор, который каждую беседу начинал с двух вопросов, адресуемых потолку:

— И что ж это докторов наук в коммерцию потянуло? Куда катимся? Виктора такая общественная нагрузка вовсе не радовала. Ему вполне хватало возни с СНК.

С майором он, конечно, беседовал, но главным его делом было планирование следующей акции. Ценные бумаги СНК уже вовсю печатались под Цюрихом, и теперь их надо было доставлять в Москву. Зная, что Платон будет придираться к каждой мелочи, Виктор старался предусмотреть все.

— Ты понимаешь, что мы везем? — на всякий случай спросил Платон. — Бумаги на предъявителя — те же деньги. Считай, что первый груз — все равно что четыре тонны долларов. Имей это в виду.

Вся операция по ввозу проводилась в режиме чрезвычайной секретности.

Отпечатанные бумаги были упакованы в деревянные ящики, перевезены под охраной в аэропорт Цюриха и надежно заперты на складе. Под перевозку был зафрахтован французский грузовой самолет. В Цюрихе его встречало нанятое Штойером охранное бюро, которое и контролировало процесс погрузки ценных бумаг. В Москве, с помощью Федора Федоровича, удалось добиться невозможного — службе безопасности «Инфокара» разрешили пройти на летное поле Шереметьева и взять самолет под охрану сразу же после посадки. Второе кольцо охраны обеспечивали пограничники.

Ящики с бумагами перегружались на КамАЗы тут же на летном поле, после чего машины в сопровождении инфокаровских охранников шли к таможенному терминалу, где происходило оформление всех документов. На операцию оформления отводилось не более часа. Ровно через час двум КамАЗам полагалось выехать за ворота, где их должны были поджидать еще четыре такие же машины. В дальнейшем трем парам КамАЗов, из которых только одна пара везла бумаги, а остальные — пустые ящики, следовало направиться по трем разным маршрутам в сопровождении трех групп охраны. Инструкции в запечатанных конвертах Виктор должен был лично выдать группам сопровождения непосредственно перед отправкой. Предполагалось, что во всех трех конечных пунктах в ожидании КамАЗов будут сидеть нанятые заранее грузчики.

Около месяца Виктор выбирал место для хранения бумаг и исколесил для этого пол-Москвы. Больше всего ему понравился один автокомбинат, разместившийся неподалеку от Садового кольца. Автокомбинат уже давно тихо загибался, а сейчас вообще доживал последние дни. Немногочисленные арендаторы сбежали, и территория, когда-то кипевшая жизнью, пустовала. Свет и тепло, за которые уже год как никто не платил, не отключали только потому, что на этих же коммуникациях сидел детский садик. Автокомбинат был особо интересен тем, что попасть на его территорию можно было только через туннель, ведущий в подвалы времен царизма. Оба конца туннеля перекрывались массивными железными воротами, за которыми Виктор разместил посты вооруженной охраны. По туннелю КамАЗы проходили примерно до середины. Там они останавливались, и ящики надо было перегружать в подвал. Для облегчения задачи Виктор нанял единственного сохранившегося на комбинате карщика — его машина должна была перетаскивать ящики до двери в подвал, а там уже эстафету принимали грузчики.

В день «Икс» Виктор чувствовал себя отвратительно как никогда. Он давно уже заметил, что с наступлением осенних холодов мучающие его беспричинные боли в желудке усиливаются многократно. Первый день ноября с минусовой температурой и сыплющейся с неба снежной крупой только подтвердил общее правило. Мотаясь по городу, Виктор каждый час, морщась от боли, бросал в рот очередную таблетку, но лекарство действовало не более пятнадцати минут. Он дважды съездил в Шереметьево, удостоверился, что все в порядке, проинспектировал ходовые качества КамАЗов, еще раз лично проинструктировал охрану, раздал всем постам мобильные телефоны.

— Вы бы прилегли отдохнуть, Виктор Павлович, — с сочувствием сказал начальник службы безопасности, посмотрев на зеленое лицо Сысоева. — Что-то вы неважно выглядите.

Виктор отмахнулся.

— Мне еще вот какая мысль пришла, — сказал он. — Черт его знает, сколько мы с этой историей проваландаемся. Я распорядился, чтобы буфетчики накрыли стол там, на месте. Вы посчитайте, сколько народу будет, скажите им. А я поехал к Платону Михайловичу.

Платон, то и дело отвечая на непрерывные телефонные звонки, за какой-нибудь час полностью оценил ситуацию.

— Нормально, — кивнул он. — Класс! Знаешь, о чем я думаю?

— О чем?

— В каком месте будет прокол.

— А с чего ты решил, что он обязательно должен быть?

— А с того, что без этого не бывает. Ты сам как думаешь? Виктор проглотил очередную таблетку, наморщил лоб и стал соображать. Единственным звеном, которое он не контролировал, было Шереметьево. Поэтому проблемы могли возникнуть именно там, хотя Федор Федорович был стоически спокоен и утверждал, что вопрос решен. Виктор честно сказал об этом Платону. Тот недоуменно пожал плечами.

— Если Эф-Эф сказал, значит, все нормально. Ну да ведь ты в любом случае туда едешь. Будь на связи.

Проблема возникла в совершенно неожиданном месте. Хотя человек, хорошо знакомый с особенностями национального характера, вполне мог бы предсказать это заранее. Поначалу все шло как по маслу. Точно по расписанию приземлился и тут же был взят в кольцо охраны французский транспортный самолет. За рекордные сорок минут ящики с ценным грузом перекочевали в КамАЗы. Начальник таможенного поста лично пересчитал ящики, дал команду таможеннику, тот проштемпелевал декларацию и почему-то взял под козырек. Шесть КамАЗов гуськом дотянулись до окружной дороги и разошлись в разные стороны — два налево, два направо, два прямо, по направлению к центру. Виктор ехал в хвосте колонны вместе с охранником, посматривающим в зеркало.

— Все в порядке, Виктор Павлович, — доложил его спутник через пятнадцать минут пути. — Сзади никого.

Возле автокомбината головная машина охраны оторвалась, ушла вперед, и когда КамАЗ подъехал к воротам, они были уже открыты. Колонна всосалась в туннель.

— Неприятность тут у нас, — сообщил Виктору старший поста охраны. — Просто ума не приложу…

— Ну что еще?

Избежав всех гипотетических угроз, Виктор раньше времени почувствовал уверенность в благополучном исходе операции. И теперь эта уверенность разваливалась на глазах.

Время близилось к полуночи. Карщик, тосковавший в конторке примерно с четырех часов, воспользовался отсутствием внимания к своей персоне и около семи вечера незаметно улизнул на улицу. Минут через пятнадцать он вернулся и сказал, что хочет вздремнуть — пусть, мол, его разбудят, когда придут машины, а до той поры беспокоить не следует. Это выглядело естественно и всех устраивало.

Но коварный карщик имел свои планы. За четверть часа, проведенные им на Садовом кольце, он затарился пивом, прочими напитками в ассортименте и килечкой в томатном соусе. И в то время, когда все ходили мимо конторки на цыпочках, боясь разбудить работягу, он с наслаждением ужинал, запивая портвейн водкой, водку пивом и заедая всю эту адскую мешанину килькой в томате. Закончив трапезу, карщик улегся в конторке на подоконнике и сладко уснул.

Когда с трассы пришло сообщение, что КамАЗы в пути, старший поста пошел будить карщика. Потом к нему присоединились еще два охранника. Объединенными усилиями им, с помощью мата и рукоприкладства, в какой-то степени удалось вернуть труженика автопогрузки к жизни. Но стоять на ногах карщик не мог категорически. Он сползал по стенке, заплетающимися руками пытался отпихнуть охранников и бессвязно мычал.

Когда труженика обнажили до пояса и вылили на него, одно за другим, четыре ведра воды, он неожиданно позеленел и стал извергать на охранников все ранее выпитое и съеденное. При этом карщик складывался пополам, хватался руками за живот и истошно вопил.

Виктор и КамАЗы появились в тот самый момент, когда надо было принимать решение — вызывать ли на засекреченный объект, да еще в решающей фазе операции, «скорую помощь» или соблюсти тайну происходящего и дать карщику умереть естественной смертью от острого пищевого отравления. С учетом того, что этому подлецу становилось все хуже, проблема была весьма серьезной.

— Тащите его сюда, к воротам, — скомандовал Виктор, оценив ситуацию. — Поставьте стулья, положите на них этого типа и укройте чем-нибудь. Телогрейкой, что ли. Вызывайте врача. И быстро найдите брезент: КамАЗы должны быть накрыты.

К приезду «скорой» карщик слегка оклемался, перестал орать и снова уснул, уже на стульях. Врач привел его на минуту в чувство, поколдовал и объяснил Виктору:

— Нажрался, как свинья. Никакого отравления нет. Мы его не возьмем. Тут надо милицию вызывать, если хотите. Пусть отвезут в вытрезвитель.

— Это точно? — озабоченно спросил Виктор.

— Ой, не смешите меня. Все, мы поехали.

Милицию Виктор вызывать не стал — только ее сейчас не хватало! — он пытался понять, как подступиться к новой проблеме. Четыре тонны груза. В двадцати четырех ящиках. Делим одно на другое. Без погрузчика делать нечего. А эта сволочь напилась и спит.

Через час в туннеле происходило действо, напоминающее строительство египетской пирамиды. Из кузовов КамАЗов по деревянным лагам один за другим сползали ящики. Их удерживали человек десять, впрягшихся в канаты. Ящики грохались на уложенные вдоль туннеля направляющие из бруса, позаимствованного на соседней стройке, и под звуки «Дубинушки» медленно передвигались к открытому люку в подвал. Там под них подводилась люлька, сплетенная из металлического троса, и они, медленно опускаясь, исчезали внизу. Из подвала доносился гулкий мат снятой со всех объектов охраны, которая решала непосильную задачу штабелирования груза.

Дважды за ночь оживал гадюка-карщик. Охладившись у въездных ворот, он просыпался, клацая зубами, подходил неверной походкой к погрузчику, заводил его и подгонял к КамАЗу, пытаясь зацепить зубьями очередной ящик. При первом порыве трудового энтузиазма он сбросил на голову начальнику смены лаги, по которым спускались ящики. Очнувшись вторично, он умудрился набрать в тесном пространстве немалую скорость и разворотил один из ящиков, из которого тут же посыпались ценные бумаги. Рассвирепев, Виктор приказал скрутить вредителя и взять под стражу.

Несколько раз звонил Платон. Узнав, что происходит, он долго смеялся, а потом попросил Виктора связаться с ним, когда все закончится, и намекнул, что у него есть интересный сюрприз.

До самого утра Виктор, чувствуя себя все хуже и хуже, просидел в туннеле на заляпанной краской табуретке. Наконец последний ящик лег на место. Виктор с трудом поднялся, отряхнул джинсы и побрел вместе с прочими участниками процесса не то ужинать, не то завтракать. Одуревшие от бессонной ночи буфетчики разливали по стаканам шведскую водку «Абсолют» и раздавали бутерброды с красной рыбой.

Когда выпили по первой, Виктор позвонил Платону. Тот схватил трубку мгновенно, словно было не половина шестого утра, а середина дня.

— Ага, — сказал он, — как ты себя чувствуешь?

— Нормально, — соврал Виктор. — Мы закончили. Уже водку пьем.

— Ну расскажи. Как там вообще? Ящики целы?

— Один повредили немного. Но уже починили. Так что все в порядке. Платон помолчал.

— Я тебе сейчас одну штуку скажу… Только пока никому. Понял?

— Понял.

— Завтра начинаем рекламную кампанию. По всем каналам одновременно. По тридцать минут в день. А главное — я сегодня договорился насчет места, где мы будем продавать наши бумаги. В жизни не угадаешь.

— В Мавзолее, что ли? — не удержался Виктор.

— Почти. В Колонном зале Дома союзов. Нам его отдают на год. Через неделю здание на проспекте Маркса опоясала очередь, какую Москва не видела со времен прощания с вождем и учителем. Место в очереди стоило пятьсот рублей. По всей России, как по мановению волшебной палочки, одновременно открылись пункты продажи ценных бумаг СНК. Из ничего возник колоссальный вторичный рынок.

Брокерские конторы встрепенулись и ринулись зарабатывать деньги. Под залог крупных пакетов выдавались банковские кредиты. Котировка бумаг СНК прошла на всех биржах страны. В договорах на поставку разнообразных товаров, в разделе «Условия оплаты», валютный эквивалент стоимости контракта стал вытесняться словосочетанием «оплата производится ценными бумагами СНК по курсу на …».

Воздушный мост между Цюрихом и Москвой работал ежедневно. И все равно очереди не рассасывались. Весь этот ажиотаж Виктор наблюдал по телевизору. Дня через три после завоза первой партии бумаг он лег на обследование в институт гастроэнтерологии.

Перемена участи

Поначалу все складывалось нормально. Каждый день Виктора таскали по всевозможным процедурам. Он глотал резиновую кишку и вскоре делал это уже привычно, хотя и с неизменным отвращением. Пил какую-то белую гадость.

Вылеживался под разнообразными аппаратами, послушно переворачиваясь с боку на бок. Выслушивал рекомендации лечащего врача. Пить нельзя. Есть можно, но не все, потому что внутри воспаление каких-то оболочек, имеющее хроническую форму.

Курение исключить. Виктор кивал головой, глотал таблетки и с нетерпением ожидал, когда принесут обед. После обеда лечебная активность затихала, и воровато озирающиеся коллеги по «Инфокару» начинали просачиваться в дверь палаты, укрывая от посторонних глаз предательски позвякивающие пакеты.

К вечеру приходила нянечка Марфа. Она убирала остатки пиршества, проветривала палату и протирала влажной тряпкой пол, при этом разговаривая с Виктором о политике. Ее кумиром был Жириновский.

— Ну и что же, что еврей, — рассуждала няня Марфа, тыча шваброй под кровать. — Ленин, говорят, тоже был еврей. И Брежнев — с кучерявинкой. Может, и Сталин был еврей, кто его знает. А Хрущев, вон, не еврей, дак что он для народа сделал? А? Кукурузу посадил? По мне, пусть хоть негр будет, лишь бы при нем русскому человеку жилось хорошо. Правильно я говорю?

Виктор кивал, соглашательски хмыкая. Он был согласен и на негра, и на Жириновского, лишь бы поскорее остаться одному. Ему ежедневно приносили кучу бумаг по делам СНК. Пола собирала отдельную папку газетных вырезок, «Известия» и «Коммерсант» придерживались нейтралитета, давая более или менее объективную информацию. «Правда» и «Советская Россия» вели себя предсказуемым образом, поливая грязью саму идею СНК, в которой коммунисты видели способ очередного ограбления трудящихся. «Московский комсомолец» и «Мегаполис» почему-то объявили Платону личную вендетту и стали полоскать его грязное белье. В «Комсомолке» периодически появлялись интервью с Петей Кирсановым, который именовался там ответственным представителем СНК. Эти интервью Виктор изучал особо внимательно, потому что Платон куда-то пропал и связи с ним не было. Вообще, Петя стал часто мелькать и в газетах, и по телевизору. Один раз Кирсанова показали в компании Гайдара, потом Виктор углядел его в президиуме какого-то сборища, где Петя сидел неподалеку от Бурбулиса, перед новым годом в «Московской правде» появилась фотография — впереди Кирсанов, за ним патриарх, а чуть поодаль — сам мэр Юрий Михайлович Лужков.

Такое преобладание Пети Кирсанова в делах СНК не то чтобы настораживало, но вызывало определенные вопросы. А задавать их было некому. Как-то раз Виктор прямо спросил у Марии, забежавшей его проведать, — что, собственно, есть такое Петя Кирсанов и при чем он здесь вообще?

— Петя Кирсанов, — сообщила Мария, — это отдельная песня.

Ничего более содержательного она рассказывать не стала, лишь ограничилась историей о том, как Петя должен был приехать к Платону на важное совещание и не приехал. Найти его по каким-либо известным телефонам так и не удалось, а вечером, из выпуска новостей, выяснилось, что вместо встречи с Платоном господин Кирсанов полдня провел на отпевании последней представительницы некой дворянской фамилии, где стоял в первом ряду со скорбно опущенными глазами и сложенными пониже живота руками.

Да еще Пола проговорилась, что Петя ежедневно посещает недавно открывшийся инфокаровский клуб и присутствует там на всех связанных с СНК совещаниях.

Клуб построил Муса. Он давно вынашивал эту идею, самолично выбил двухэтажный особняк, в котором когда-то размещался Дом политпросвещения, и отразил все атаки Марка, требовавшего устроить там ресторан или казино, но уж баню — во всяком случае. Еще Муса разработал и реализовал гениальную схему реконструкции и отделки особняка.

— Угадай, — любил он спрашивать кого-нибудь из знакомых, демонстрируя качество отделки, темные двери из дуба с бронзовыми ручками, лепнину на стенах и потолке, — угадай, сколько нам это стоило?

Знакомый окидывал взглядом окружавшую его роскошь и называл сумму. Обычно от пяти до десяти миллионов.

— Не угадал, — торжествовал Муса. — Ни копейки! На самом деле это было не совсем так. Муса договорился с одним из московских строительных начальников, и тот, пока еще аренда особняка не была оформлена, полностью реконструировал дом за городские деньги. За этот подвиг начальник получил треть стоимости ремонта наличными и на вырученные средства купил себе шестикомнатную квартиру на Тверской и дачку в ближнем Подмосковье.

Муса ежедневно пропадал на стройке, лично надзирая за ходом работ и воспитывая строителей. Когда отделка была завершена, он привез в дом Платона.

Тот пролетел по залам, потребовал убрать лежавший на полу ковер и перекрасить одну из стен, а потом сказал:

— Класс! Просто отлично! А на фига нам это?

— Гостей возить, — объяснил Муса. — Будешь здесь, скажем, завтракать с каким-нибудь банкиром, потом обедать с министром, ужинать, допустим, с губернатором. Делегации будем принимать по-человечески. Поваров наймем, обслугу. Ну как? Только офис не надо здесь устраивать.

Идея завтраков с банкирами и обедов с министрами Платону чрезвычайно понравилась. Но больше всего ему понравилось, что в доме было много комнат. И уже через неделю все они заполнились людьми, терпеливо ожидающими аудиенции у Платона Михайловича. Потому что организовывать свое время он так и не научился.

Те, кому назначалась пятнадцатиминутная встреча в четыре — нет! лучше в пять! — появлялись заблаговременно и заталкивались администратором в пустующую комнату.

Там им включали телевизор, туда же приносили напитки и закуску. А Платон, если, конечно, к этому времени успевал приехать, летал из одной комнаты в другую, проводя несколько встреч одновременно. Через некоторое время он задумчиво сказал Мусе:

— Слушай, а мы не можем здесь какую-нибудь пристройку соорудить? Как-то тесновато.

Довольно скоро приглашения Платона на встречи в клубе приобрели исключительную ценность. Небрежно брошенное упоминание о назначенном через час рандеву в клубе «Инфокара» поднимало социальный статус говорящего на недосягаемую высоту. И уже место под солнцем стало незаметно определяться тем, как часто имярек приезжает в клуб «Инфокара» и сколько времени он там проводит.

Ведь то, что этот самый имярек четыре часа ждет двух брошенных на ходу фраз, известно было только ему самому. Но водители, толпящиеся у припаркованных возле клуба машин, делали свои выводы. Позавчера приезжал, вчера приезжал, сегодня опять приехал, уже пятый час не выходит. О! С Платон Михалычем встречается!

Муса появлялся в клубе, в основном, по вечерам. Он неодобрительно оглядывал шевелящийся муравейник, ужинал где-нибудь в углу и уезжал. Ларри обходил клуб стороной.

— Некогда мне туда ездить, — ворчал он в своей комнатушке на Метростроевской, разгоняя висящий слоями табачный дым. — Работы много.

Зато Марк быстро вычислил связь между статусом человека и посещаемостью клуба. И еще он заметил, что вслед за Платоном из центрального офиса исчезли разные важные люди. Поэтому если раньше он просто перебрасывал бумажки в платоновский секретариат, то теперь принял за правило закладывать каждый документ, требующий внимания Платона, в красивую кожаную папку и выезжать с нею в клуб. То, что Платона могло и не быть, либо он с кем-либо совещался, Марка не смущало. Выждав с полчаса, Цейтлин вызывал администратора, требовал набрать номер своей приемной и грозным голосом интересовался, кто звонил и как продвигаются те или иные дела, после чего приказывал доставить ему в клуб такие-то бумаги, вызвать такого-то человека, передать такое-то сообщение.

Поэтому вокруг Марка в клубе все время кипели мини-водовороты, а обслуга бегала, словно наскипидаренная. Разные важные люди, слыша через приоткрытые двери, как Марк распекает очередную жертву, получали точное представление о том, кто есть кто.

Виктора эта идея так и не посетила, и в клубе он был всего дважды — на открытии и в тот день, когда Лелика отправляли б Швейцарию. А потом он мотался, организуя доставку ценных бумаг, и ему было не до социального положения. Тем не менее Сысоев уже начал постигать роль клуба в жизни общества, и то, что Петя Кирсанов туда зачастил, да еще в связи с СНК, его неприятно резануло. Еще Виктора насторожил изменившийся характер телефонных звонков. Все реже стали звонить те, кто был причастен к делам СНК. Практически прекратилась связь с Платоном. Муса объявлялся ежедневно, но разговоры шли исключительно о здоровье и погоде. По вечерам на минутку выбирались Мария и Пола, реже — Ленка. Однако Виктору было нужно другое, а этого другого не было. И он начал беспокоиться.

Если вспомнить, Сысоев и не рвался в СНК. У него было свое дело, которое Виктора вполне устраивало, но Платон швырнул его в эту кашу и, вопреки всем ожиданиям, ему там понравилось. Уютный и полудомашний бизнес на спорттоварах, занимавший Виктора уже два года, бизнес, который можно было делать практически в одиночку, никем не командуя и ни за что, кроме денег, не отвечая, — этот бизнес сам собой померк и отодвинулся в тень рядом с ослепительной зарей СНК, колоссальным размахом новой деятельности и торжеством ничем не стесненной творческой мысли. Даже если бы Виктор не свернул свою прежнюю деятельность, заниматься ею теперь он был бы уже не в состоянии. Ему было смешно и странно вспоминать, как он целенаправленно выстраивал стену между собой и сердцевиной инфокаровской деятельности. Эта стена была нужна Виктору, чтобы отгородиться от ночных посиделок, пропитанных запахом табачного дыма, валокордина и коньяка, чтобы не слышать истошных воплей Марка, признающего свою и только свою точку зрения, чтобы не испытывать странного ощущения неприемлемости для себя новой системы отношений, складывающейся в «Инфокаре». А сейчас?.. Где она сейчас, эта стена? Исчезла? Пожалуй, да, но на ее месте возникло что-то новое.

Когда много месяцев назад, скучая и тоскуя, Сысоев говорил Терьяну, что в «Инфокаре» все непросто, он еще не отдавал себе полного отчета в том, что означают эти слова. Теперь же, в больнице, когда свободного времени оказалось сколько угодно, Виктор смог наконец-то свести воедино тревожащие его факты.

Самое простое было бы сказать, что все дело в Платоне. Он действительно сильно изменился за последние годы — стал более нервным, резким, в голосе его появились истерически-командные нотки. Он мог позвонить и навопить по телефону, не слушая никаких, даже самых осмысленных возражений и оправданий. Если потом оказывалось, что он был не прав, Платон извинялся знакомой академической скороговоркой, хватая обиженного за рукав и виновато улыбаясь. Но все это, с учетом колоссального груза ответственности, давящего на Платона, и безусловно признаваемого за ним лидерства, можно было легко объяснить и понять. Тяжелее было наблюдать, как ведут себя окружающие Платона люди. Как-то раз, беседуя с клиентом в секретариате центрального офиса, Виктор увидел, что к Платону в кабинет пригласили полковника внутренних войск, давно ожидающего приема, — толстого, важного субъекта с красным обветренным лицом и хорошо поставленным командным голосом. Полковник прогуливался по предбаннику, выпятив нижнюю губу, и время от времени пренебрежительным взглядом окидывал оранжерею, сотворенную Марией, — впрочем, при появлении очередной инфокаровской красотки в этом взгляде вспыхивали и тут же гасли искорки мимолетного интереса. Когда же прозвучало долгожданное приглашение, полковник мгновенно изменился — куда-то исчез выпирающий из кителя живот, втянулась в плечи голова, на кирпичном лице не знающего сомнений отца-командира появилась добродушно-растерянная улыбка, и он, чуть заметно приподнявшись на носки, засеменил в кабинет Платона, сжимая в левой руке папку с какими-то бумагами.