Большая пайка

— Нет, — сказала стюардесса, — до Шяуляя — из другого аэропорта. Он на противоположном конце города, и туда из центра можно добраться за сорок минут.

— Подождите, — окончательно расстроился Виктор, сообразив, что разработанный Аэрофлотом новый вид услуг отъел от запланированного обеда еще час, — у меня вот какая ситуация…

Он рассказал стюардессе про наклеенные на его чемоданы бирки, все еще надеясь, что какой-нибудь добрый ангел из наземных служб извлечет эти чемоданы из общей кучи багажа, погрузит их на скоростное транспортное средство и отправит во второй аэропорт, где их поднимут на борт самолета, вылетающего в Шяуляй. Причем все это должно произойти без участия Виктора, потому что если надо получать багаж самому, то не только обед накроется медным тазом, но и на самолет вполне можно будет не успеть.

Стюардесса, однако же, его разочаровала.

— Может быть, где-нибудь так и бывает, но у нас в Риге подобных услуг не оказывают, — сказала она, изящно пожимая плечами. — Впрочем, я не уверена. В любом случае я бы вам посоветовала, — стюардесса осторожно оглянулась, — получить багаж самому. Всякое бывает, знаете ли. Вы ведь в отпуск едете? Лучше самому.

Виктор покосился на жену. Анюта смотрела в иллюминатор, но было понятно, что разговор она слышит. И ей все это не очень нравится. Ясно — как только стюардесса удалится на приличное расстояние, Анюта скажет Виктору все, что она думает о его организаторских способностях.

— Скажите, — тихо спросил Виктор, начиная заводиться, — если мне в Москве говорят одно, а здесь все оказывается по-другому, я, по-видимому, имею право высказать, что я думаю по этому поводу? С той минуты, как мы сели в самолет, за все отвечает экипаж. Пригласите кого-нибудь.

Стюардесса явно не ожидала, что в голосе этого приветливого, интеллигентного молодого мужчины могут звучать такие металлические нотки. Она почему-то обиделась, но постаралась этого не показать.

— Минуточку, — сказала она, — сейчас приглашу… — и, не закончив фразу, быстро пошла в сторону кабины. Минут через десять вернулась.

— К Олимпийским играм, — сказала стюардесса, ослепительно улыбаясь, — Аэрофлот разработал и внедрил совершенно новый вид услуг. Вы можете заказать такси прямо с борта самолета. В результате вы, не потеряв ни минуты, сможете быстро и комфортно прибыть в пункт назначения. То есть туда, куда вам надо.

— А что для этого нужно? — спросил Виктор, жалея, что рядом нет Марка Цейтлина. Уж он показал бы им всем олимпийскую козью морду.

— Вам следует заполнить анкету-заявку, — стюардесса протянула Виктору огромную желтую «простыню». — Услуга платная, стоит три рубля.

Анкета-заявка, как выяснилось при внимательном изучении, состояла из трех совершенно одинаковых частей Каждая из них содержала стандартный набор вопросов: фамилия, имя, отчество, адрес, серия и номер паспорта, почему-то национальность, цель приезда в Ригу и многое другое. От обычной анкеты отдела кадров эту бумагу отличало отсутствие вопроса о родственниках, находившихся в плену или на оккупированной территории. Виктор закончил трудиться над заполнением бумаги минут за двадцать до посадки и, вызвав стюардессу, спросил, что делать дальше.

Стюардесса аккуратно оторвала одну треть, убрала ее в сумочку, а оставшиеся две трети вернула Виктору.

— В аэропорту после посадки вы подойдете к кассе разных сборов, — объяснила она. — Там поставят печати на обе копии, одну оставят у себя, а вторую дадут вам. В ней будет указан номер машины. Когда получите багаж, пройдете на стоянку такси, сядете в вашу машину и поедете. Желаю вам всего наилучшего.

— Ты в это веришь? — спросила Анюта, поправляя косынку на головке продолжающей спать Верочки.

— А что мне еще остается? — пожал плечами Виктор. — Вроде здесь сбоя быть не должно. Все равно мы ничего толком сделать не можем. Вернемся в Москву, я этого так не оставлю. А сейчас будем надеяться на лучшее.

Багаж удалось получить за какие-нибудь полтора часа. Виктор оставил Анюту и Верочку охранять чемоданы, а сам побежал искать кассу разных сборов. С самой минуты посадки его не покидала мысль, что касса будет закрыта и вся затея с заказом такси прямо из самолета окажется очередным олимпийским мыльным пузырем.

Поэтому, когда он увидел открытое окошко, то приятно удивился.

— Мне сказали, вы должны поставить печать и сказать номер машины, — сказал Виктор, протягивая в окошко желтую анкету-заявку.

Сидевший за окошком мужчина неторопливо шлепнул штампом по обеим половинкам анкеты, оторвал одну из них, убрал в сейф и нажал на кнопку селектора.

— Эдик, — сказал он в микрофон, — дай номер.

Из динамика вырвался пронзительный свист, который сменился хрипом и неразборчивым шипением. По-видимому, эти звуки несли какую-то информацию, потому что мужчина послушал, кивнул и протянул Виктору его часть анкеты-заявки.

* * *

— Выйдете на стоянку и сядете в первую же машину, — сказал он. — Номер писать не буду, покажете квиток диспетчеру и — счастливого пути.

Когда Виктор с семьей и чемоданами оказался на стоянке, ни одной машины там не было. Был только с трудом держащийся на ногах диспетчер и еще человек двадцать пассажиров. У каждого в руках была знакомая желтая бумажка, — Так, — сказала тихая Анюта, у которой явно лопалось терпение. — С меня хватит. Ты не забыл, что мы с ребенком? Сделай что-нибудь.

Виктор совершил единственно верный поступок — он поймал частника и сторговался с ним за десятку. Проснувшаяся Верочка, которая с утра ничего не ела, стала подхныкивать. Виктор взял девочку на руки. До аэропорта доехали за сорок минут — к шести вечера. Водитель, посматривавший на Виктора с явным сочувствием, помог внести чемоданы в здание аэропорта, взял десятку, вежливо попрощался и исчез. Виктор подошел к справочному бюро.

— Скажите, когда посадка на рейс шестьдесят семь-двенадцать до Шяуляя? — спросил он, мечтая от всей души как можно скорее оказаться на месте, чтобы весь этот кошмар с олимпийской символикой наконец закончился.

— Нет такого рейса, — ответила ему девушка из окошка. Виктора прошиб холодный пот.

— Как нет? У меня билеты на сегодня, на восемнадцать сорок пять. И я уже зарегистрировался. Вы что, издеваетесь?

— Покажите билеты, — потребовала девушка, явно не доверяя Виктору.

Виктор протянул ей билеты. Чем внимательнее девушка их изучала, тем отчетливее проступало возмущение на ее лице.

— Пойдемте со мной, — наконец сказала она и, выйдя из справочной, решительно зашагала в сторону служебных помещений.

Оказавшись в комнате дежурного диспетчера, Виктор узнал много интересного.

В частности, что все в Москве посходили с ума. Действительно, когда-то были два рейса на Шяуляй — номер 6712 по вторникам, четвергам, субботам и воскресеньям и номер 6714 по понедельникам, средам и пятницам. Но рейсы улетали незагруженными и, по согласованию с руководством, рейс 6712 отменили. Примерно год назад, а может, и раньше. И в Москве про это прекрасно знают. Когда из столицы прислали первого пассажира с билетом на несуществующий рейс, рижане сразу сигнализировали в Москву, — был большой скандал. Виктор с его билетами — это уже второй случай. Диспетчер ему очень сочувствует, но сделать ничего не может.

Разве что переделать билеты на понедельник, и то — вряд ли, потому что после отмены злополучного 6712-го оставшийся рейс улетает набитый пассажирами под завязку, и на понедельник мест нет. Брони тоже нет. И деньги вернуть не могут, потому что билет зарегистрирован, а рейса в расписании нет, следовательно, возвращать деньги могут только в Москве. Вот на среду можно что-нибудь придумать. Правда, есть проблема с ночлегом.

— Сезон, — диспетчер развел руками. — Все гостиницы битком. И в Риге, и на взморье. Наша гостиница — тоже полная. Транзитники в коридорах спят. Может быть, в комнату матери и ребенка? Только вас. товарищ, туда не пустят.

Перспектива поселить Анюту с Верочкой на несколько дней в комнату матери и ребенка, а самому остаться на улице Виктора никак не привлекала, о чем он честно сказал дежурному диспетчеру.

— А вы поездом не хотите попробовать? — осторожно поинтересовался диспетчер. — Три часа, и вы на месте.

Виктор сказал, что, соблазнившись олимпийским набором услуг Аэрофлота, он как раз и хотел уйти от идеи поезда, но, видно, не судьба.

— Вообще-то мы этого не делаем, — вдруг сказал диспетчер, — но тут уж трудно не войти в положение. — И он решительно снял телефонную трубку.

Из трубки ответили, что с поездом на Шяуляй все в порядке, в расписании он стоит, и билеты есть.

— Поезжайте, молодой человек, на вокзал, — сердечно посоветовал диспетчер.

— Там, в Москве, потом разберетесь. А сейчас не портьте себе нервы. Счастливого пути.

Замученный пожеланиями счастливого пути, которых он выслушал за этот день не меньше десятка, Виктор попросил разрешения позвонить в Шяуляй и разрешение получил. Павел как раз вернулся домой и собирался ужинать, прежде чем ехать встречать Виктора. Сообщение об изменении планов его ничуть не смутило.

— Нормально, Витя. Завтра же все равно воскресенье, так что я в два буду на вокзале, и все путем. Баня топится, ничего не потеряно. Как там Анька?

Анька восприняла новости с виду спокойно. Только потребовала скачала покормить ребенка, а уж потом выбираться из аэропорта. Перекусили в буфете.

Верочка успокоилась, грызла купленное Виктором яблоко и крепко сжимала в левой ручке уже начавшую таять шоколадку. Виктор поймал такси. Загрузились, поехали на вокзал. По прибытии Виктор побежал в кассу.

— Нет билетов, — сообщила ему кассирша, слушая по транзистору репортаж об открытии Олимпиады.

— Как нет?! — рассвирепел Виктор, чувствуя — еще несколько минут, и он начнет разносить все в труху. — Из аэропорта звонили вашему начальнику, он сказал, что билеты есть.

— Ну так и идите к начальнику, — резонно ответила кассирша. — А у меня ничего нет. Если он лучше знает, то пусть и делает места из чего хочет.

В кабинет дежурного по вокзалу Виктор вошел, как нож в масло. Если бы сейчас в пределах досягаемости оказались все причастные к этой истории — начальник аэровокзала в Москве, девушка из кассы номер семь, председатель олимпийского комитета, стюардесса из самолета, мужик из кассы разных сборов и даже любезный дежурный диспетчер, — то произошло бы какое-нибудь кровавое преступление. Однако никого из этих лиц рядом не оказалось, зато дежурный по вокзалу произвел на Виктора исключительно благоприятное впечатление. Виктор рассказал ему всю историю, начиная с олимпийского огня и необычных услуг Аэрофлота и заканчивая заказом такси с борта самолета. Отхохотавшись и вытерев слезы, дежурный сказал:

— Да, Аэрофлот, одним словом. Это их штучки. Слава богу, что нас это не касается — у нас все-таки руководство соображает. Значит, так, идите в четвертую кассу, там Мария Сергеевна работает, скажете, что я распорядился продать два взрослых до Шяуляя.

Мария Сергеевна также оказалась приветливой женщиной. Взяв у Виктора деньги, она тут же выдала ему билеты в одиннадцатый вагон Шяуляйского поезда и на его «спасибо» в очередной раз пожелала счастливого пути. Это пожелание Виктор воспринял как окончательный знак завершения их одиссеи. Прежде чем отправиться на посадку, он даже позволил себе выпить сто граммов водки в станционном буфете.

— Зря я расслабился, — говорил он, сидя на кухне у Платона. — Вышли на перрон и пошли не спеша к тому месту, где должен быть одиннадцатый вагон. Дошли — стоим. Подают поезд. Анюта посмотрела на него и говорит — что-то он больно короткий. Действительно, билеты проданы на четырнадцать вагонов, а состав подали из семи. Я — за чемоданы, Анюта схватила Верочку — и бегом. Кино про гражданскую войну смотришь? Вот так же, штурмом, брали поезд. Я думал — живыми не доедем. В общем, прокатились в Шяуляй. Что скажешь?

С учетом того, что телефон у Платона звонил ежеминутно, рассказ Виктора занял больше часа. Но как раз на последнем — риторическом — вопросе Платон крикнул:

— Нелька, бери сама трубку, говори — меня нет, — и, повернувшись к Виктору, сказал:

— Чего ты удивляешься? Все же развалено к черту! Еще лет десять покачаем нефть — и кранты. Жрать нечего, не смотри, что в Москве колбаса появилась. Это олимпийский допинг. Поезда уже не ходят — ты сам испытал. Как самолеты летают — тоже видел. Тут Ларри два дня на Завод улететь не мог — плюнул и уехал на машине. Бойкот Олимпиады — это ерунда, семечки. А вот если они, — Платон показал рукой куда-то за окно, — на ближайших выборах проголосуют за Рейгана, то за два года намотают нам кишки на голову. Ты представляешь, что у нас в оборонке творится? Пока тебя не было, какой-то полковник из «ящика» у нас кандидатскую защищал. В МИСИ такое даже на курсовые проекты стеснялись подавать. А здесь — на ура, внедрений до потолка, народнохозяйственный эффект — обалденный. Проголосовали в ноль. Я потом у Красавина справки навел.

Оказывается, полковник от Викиного мужа, и за ним в очереди еще человек пять таких же талантливых.

— А что с Викой, уладилось как-то? — спросил Виктор.

— Потом расскажу, — Платон махнул рукой и продолжил, — у Нельки подруга живет в Сызрани. Зарплату платят исправно, два раза в месяц. А купить нечего.

Она все лето грибы собирает — сушит, солит, маринует. По осени в деревне картошку берет мешками. Когда хочется чего-нибудь особенного — масла там, или мяса, или рыбы, — берет больничный на два дня и едет в Москву. День бегает по очередям, набирает центнер еды — и на поезд. Тут Сережка Терьян в Челябинск ездил с лекциями. В магазинах — хлеб, водка, аджика и болгарская фасоль. Все!

Остальное по карточкам. На человека полагается двести граммов масла в месяц — по семь граммов в день. У них там по домам гуляет приказ маршала Жукова от какого-то там мая сорок пятого года, что гражданскому населению капитулировавшего города Берлина полагается на душу по тридцать граммов масла в день. В четыре раза больше, заметь, чем нашим через сорок лет поспе войны. За что бы ни взялись, все проваливается. Вот, например, твой Аэрофлот. Построили шикарный аэропорт к Олимпиаде. Я там был, встречал делегацию. Он — пустой! Ноль десятых пассажира на сто квадратных метров. Наши не летают, потому что низзя. А ихние — потому что такого, как здесь, ни в какой Африке не найдешь: грязь, мат, пьяные рожи, и, если чего надо, ни за какую валюту не допросишься. Я, помню, еще студентом летал на юг: ужин приносят — курица, икра, еще что-то, А сейчас?

Цены вдвое подняли, зато кормить перестали. А куда мы денемся? Надо будет — полетим как миленькие. И еще спасибо скажем, что вообще в самолет сажают, а не в кутузку. Нет, пока эти дуболомы наверху не сообразят, что под ними уже горит, так и будем загибаться. Я только не понимаю, куда все нефтедоллары идут. Ну не все же они в БАМ закопали? Вот скажи, Витюша, ты представляешь себе, сколько приносит Аэрофлот?

— А черт его знает, — честно признался Виктор.

— Я тебе скажу. — Платон выхватил из-за спины блокнот. — Тут даже считать ничего не надо. Берем, например, домодедовские рейсы. Я там как-то полдня просидел, ждал рейса на Завод, вот и посчитал от нечего делать. Так, число рейсов… загрузка… загрузку берем стопроцентную, у нас меньше не бывает… теперь средняя цена билета… умножаем, складываем — это выручка. Теперь считаем расходы. Это цена керосина. Зарплата — кладем по сто рублей на нос, на летчиков, стюардесс, грузчиков — на каждого. За тепло, электричество — вычитаем. Будем считать, что раз в год покупаем один самолет, парк же надо обновлять. А теперь смотри сюда.

— Ты, наверное, что-то не учел, — сказал Виктор, потрясенный увиденной суммой убытков.

— Не учел, — честно признался Платон. — На каждых пятерых работающих приходится один начальник. Половина билетов раздается просто так — бесплатно или со скидкой. Керосин разворовывают. Хочешь учесть? Да такого ни одна экономика не вынесет! Имей в виду, я все в рублях считаю, а у керосина, между прочим, и валютная цена есть. Так что не думай, что ты один за билеты в Ригу, или куда ты там летал, заплатил. За тебя, тунеядца, еще родное государство из своего кармана пару сотен рубликов выложило. Поэтому рейсы и снимают. Вот ты мне скажи — им что, Аэрофлота мало? На хрена их еще в Афганистан понесло?

— Ладно, — примирительно сказал Виктор, — раз понесло, значит, приспичило.

Тебе что, хочется мир перевернуть? Все равно здесь никогда и ничего не будет, это очевидно. Будем тихо гнить. Мне, если честно, плевать на все это. У меня семья, я за нее и отвечаю. И должен для нее сделать все, что смогу. А революции делают те, кто больше ничего делать не умеет.

— Ну так через десять лет, Витюша, — тихо произнес Платон, разливая чай, — ты тоже по подмосковным лесам за грибками пойдешь. Только у нас с грибами похуже, чем на Волге. И ездить за маслом уже будет некуда.

— Через десять лет, — в тон ему ответил Виктор, — мы с тобой будем большими учеными, нас примут в членкоры, накинут за звание по двести пятьдесят рубликов и дадут академические пайки. Так что без масла не останемся.

— А я не хочу, чтобы мне давали, — заявил Платон. — Ты правильно говоришь — мол, все надо самим делать. Только ты считаешь, что надо все сделать, чтобы дали, а по-моему — надо все сделать, чтобы было. Улавливаешь разницу?

— Нет, — признался Виктор. — Здесь все будет, только если дадут. Ты на выезд, что ли, нацелился?

— Да какой выезд! — махнул рукой Платон. — Я тут в Италии посмотрел на наших — слезы одни. Конечно, через пару лет у них все устаканится, найдут работу, жильем обзаведутся. Так ведь эту пару лет прожить надо.

— Кстати, — снова вернулся к затронутой было теме Виктор. — Ты все-таки съездил? Ну расскажи про Вику…

Атака

К восьмидесятому году Платон и Вика разошлись окончательно, Произошло это само собой. Бурный роман, начавшийся еще до зачисления Вики в лабораторию Виктора, со временем покатился к естественному концу — без слез, сцен и иных осложнений. Во многом этому способствовало и Викино замужество, к которому Платон отнесся довольно безразлично. Однако впоследствии стали происходить события, многих насторожившие. Суммарно их можно выразить так: Вика быстро пошла вверх.

Вскоре после окончательного разрыва с Платоном она вызвала Виктора из лаборатории в коридор и сказала:

— Витюша, я бы хотела с тобой серьезно поговорить. Мы уже давно работаем вместе, и я должна сказать, что перестала видеть перспективу. У меня есть хорошие наработки на диссертацию, но у тебя мне не продвинуться. Ты согласен?

Виктор был не то чтобы согласен или не согласен. Ему даже в голову не приходило, что у Вики могут появиться хоть какие-нибудь амбиции в плане научного, а тем более административного роста. С самого начала в лаборатории Сысоева повелось так, что любая работа обязательно рассматривалась как коллективная. И какая бы статья не выходила из лаборатории, Вике всегда находилось в этой работе место — обычно ей поручали провести расчет по каким-нибудь уравнениям, сделать графики, привести в порядок библиографию. Раза два Вике удавалось придумать довольно экономные методы расчета — в общем, этим ее достижения и ограничивались. И то, что за Викой числилось полтора десятка написанных в соавторстве работ, было следствием сысоевских принципов работы с коллективом, а вовсе не результатом собственных творческих усилий.

— А про что ты хочешь написать диссертацию? — спросил, недоумевая, Виктор.

* * *

— Тема будет называться «Эффективные вычислительные методы в проектировании сложных комплексов», — спокойно ответила Вика. — У меня практически весь материал уже подобран. Кроме того, сейчас создается группа по этой проблематике, и мне предложено ее возглавить.

У Виктора появилось сильное желание расхохотаться, но, вспомнив про Викиного мужа, заместителя директора Института по режиму, он этого делать не стал. Пожелав Вике всевозможных успехов, Виктор дал согласие, а вечером рассказал о новой соискательнице Платону и Ларри. Платон огрызнулся:

— Да мне-то что? Ей хочется быть большой ученой и начальницей. А муж ее тащит. Ну и пусть тащит.

Ларри же поморщил лоб и больше никак на информацию не отреагировал.

Еще около месяца никаких событий не происходило. Вика эпизодически появлялась в лаборатории, с Виктором была подчеркнуто любезна, но установила дистанцию — попросить ее разобраться в компьютерной программе или сделать еще что-нибудь в этом роде было практически немыслимо. А потом вышел приказ о создании новой группы и назначении Виктории Сергеевны Корецкой ее руководителем. Группа разместилась не в лабораторном, а в административном корпусе и состояла из пяти человек, не считая начальницы: двух девочек, перетянутых Викой из других лабораторий, и трех мужчин со стороны. Мужчины эти выделялись на фоне расхлябанного научного сообщества строгими костюмами, дорогими галстуками и офицерской выправкой. Чем занималась группа, никому не было ведомо.

Через полтора года грянул гром. Вика вышла на предзащиту, и оказалось, что в ее диссертацию включены практически все сколько-нибудь существенные результаты сысоевской лаборатории за период, непосредственно предшествовавший уходу Вики в группу. Все было сделано довольно грамотно: к каждой идее, к каждой теореме Вика — или кто уж там ей помогал — пришпилила малосущественный бантик, который ничего не менял по существу, но позволял трактовать полученную декоративную конструкцию как некое обобщение. Такой пакости Виктор не ожидал.

Во-первых, получалось что все, сделанное его коллективом, принадлежит уже не лаборатории, а новоиспеченной группе, неизвестно откуда взявшейся и непонятно чем занимающейся. А во-вторых, трое из его ребят оставались без диссертаций, потому что если Викин фокус пройдет, то защищать им будет нечего.

Не успев ни с кем посоветоваться, Виктор прямо на семинаре пошел в атаку.

Вика, глядя на него ненавидящими глазами, пыталась отбиваться, но без особых успехов. Несмотря на заранее запрограммированное решение о высоком научном уровне диссертации и целесообразности ее представления к защите на специализированном совете, было очевидно, что вытянуть против Виктора соискательнице Корецкой будет очень трудно.

Когда семинар закончился, к Виктору подошел один из Викиных сотрудников.

— Я у вас человек новый, — скромно сказал он, приветливо улыбаясь Виктору.

— Никак не могу привыкнуть к вашим порядкам. У нас на старой работе к дамам душевнее относились, по-рыцарски, что ли.

Виктор, все еще разгоряченный схваткой, хотел было порекомендовать собеседнику вернуться на старую работу, но передумал.

— У нас тоже душевное отношение, — ответил он. — Вы просто еще не привыкли к атмосфере научных дискуссий.

— Ну зачем же вы так, Виктор Павлович? — укоризненно сказал Викин сотрудник. — Атмосфера — атмосферой, дискуссии — дискуссиями, но, наверное, обсуждение можно вести и в другом ключе. Знаете поговорку: кто женщину обидит, того бог накажет.

— Теперь понял? — спросил Платон, когда вечером Виктор рассказал ему о происшедшем. — Если что, то это тебя бог накажет.

— Да пошли они все! — отмахнулся Виктор. — Мне-то они ни черта не сделают.

А эту стерву я просто собственными руками удавлю. Она ведь моих ребят обокрала.

Надо же! Вырастил на свою голову.

О том, что Вика появилась в его лаборатории с подачи Платона, Виктор деликатно умолчал.

— Ну и что ты намерен делать? — поинтересовался Платон.

— Драться, — решительно ответил Виктор. — Эту диссертацию она защитит только через мой труп. Хочешь, поговори с ней, чтобы не доводить до скандала.

— Трудно с ней говорить, — задумчиво сказал Платон. — Всегда было трудно.

У нас же все еще и через постель прошло. Знаешь, что? Ты действуй, только не зарывайся. А если будут проблемы, я подключусь.

Проблема возникла через месяц. Как-то вечером на квартире у Платона появился бледный от ярости Марк.

— Помнишь, полгода назад я тебе рассказывал про одну задачку? — начал он, не успев даже снять плащ. — Там еще пример был про транспортировку нефти.

Помнишь?

Платон с трудом, но восстановил в памяти, что осенью Марк действительно влетел к нему в комнату и, рванувшись с порога к доске, начал рассказывать про какую-то задачу, в которой подразумевался совершенно тривиальный ответ, а впоследствии он оказался далеко не тривиальным. Они еще говорили о том, что из этой задачки может вырасти довольно любопытная теория. Марк тогда сиял, как самовар, — было видно, что вопрос, о чем писать докторскую, для него решен.

— Припоминаю, — признался Платон. — Там еще Ленька был, кажется, Ларри, потом Вика и еще кто-то.

— А теперь посмотри сюда. — Марк швырнул на кухонный стол брошюрку в бумажной обложке. — Труды Минского совещания. Открой семьдесят вторую страницу.

* * *

На указанной странице под Викиной фамилией добросовестно излагалась постановка рассказанной когда-то Марком задачи. Только в примере речь шла о транспортировке не конкретной нефти, а какого-то абстрактного продукта.

— Все! — Марк налил себе воды из крана и залпом выпил. — Пока я вылизывал статью, она быстренько подсуетилась. Теперь во всех моих работах ссылка номер один будет на эту суку. Когда мне принесли брошюру, я сразу побежал к ней.

Сидит — важная, ученая, говорит сквозь зубы. Сунул ей тезисы в нос. «Милочка, — говорю, — что ж ты делаешь?» А она мне отвечает: «Все нормально, у меня этот материал еще год назад был в отчете. Отчет же, как известно, приравнивается к публикации. Еще вопросы есть?» Я ей говорю: «А ну, покажи отчет». Она мне:

«Отчет секретный, если у тебя есть допуск, можешь посмотреть в первом отделе».

Понятное дело, там уже лежит то, что надо, да и допуска у меня нет. Я ей говорю: «У меня свидетели есть, что я при тебе все это рассказывал». А ей хоть бы что — пожалуйста, говорит, сколько угодно. И хоть бы покраснела.

— Краснеть она давно разучилась, — сказал Платон. — Я все понял. Она будет защищаться на закрытом совете, куда Витьке ходу нет. А из этого, — он показал на брошюру, — склепает докторскую. И тоже защитит на закрытом. Вот что значит правильно выйти замуж. Так что…

— А мне-то что делать? — У Марка в уголках рта выступила пена. — Я ей голову откручу. Мне плевать, кто у нее муж, я просто письмо напишу в совет. И со всех, кто тогда был, соберу подписи.

— Марик, — сказал Платон, продолжая о чем-то думать, — запомни раз и навсегда. Просто на носу заруби. С этой компанией письма не помогут.

Тут зазвонил телефон. Платон схватил трубку, послушал, сказал:

«Давай, жду,» — и, положив трубку на рычаг, повернулся к Марку.

— Сейчас Витя подъедет. У него тоже что-то случилось. Есть будешь?

Через четверть часа приехал Виктор. Выглядел он ненамного лучше Марка.

Года два назад ему прислали на стажировку очень способного мальчика из Алма-Аты — Мишу Байбатырова. Мальчик отработал год, после чего ему по всем правилам полагалось поступать в аспирантуру. Но Сысоеву аспирантов не полагалось, а отдавать парня в чужие руки он не хотел. Поэтому Виктор быстренько обменялся письмами с институтом, откуда приехал Мишка, и оставил его на стажировку на второй год. А две недели назад повторил эту комбинацию. Диссертация у Мишки была практически готова, и Виктор собирался на днях зайти к ВП — поговорить о возможности московской прописки за счет академического лимита. Но сегодня его вызвал к себе Викин муж, положил на стол папку с Мишкиными документами и сначала тихо и вежливо расспросил о том, как стажер попал в Институт и чем он занимается, а потом так же тихо сообщил Виктору, что проживать в Москве — даже с временной пропиской — в течение двух с лишним лет стажер Байбатыров не имеет никакого права, что это нарушение всех существующих правил и что он покрывать такое безобразие не будет, а дает три дня — чтобы духу этого стажера в Москве не было. В завершение беседы замдиректора сообщил Сысоеву, что все связанные с ним, Виктором, бумажки лежат в некой папке, которая стоит кое-где на полке. И если Виктор будет продолжать своевольничать, то есть притаскивать в Москву черт знает кого и неизвестно откуда, то он, замдиректора, своими собственными руками переставит эту папку с одной полки на другую. Пусть тогда Виктор пеняет на себя.

— Скажи спасибо Марику, — объяснил Платон. — Ты Вике уже не мешаешь, она будет защищать кандидатскую на закрытом совете. А сегодня Марик выяснил, что она у него сперла эпохальный научный результат, и устроил скандал. Вот муженек и засуетился. Попомни мои слова — не сегодня-завтра они будут Марику козью морду делать. Если он не угомонится. А с тебя начали, потому что успели подготовиться. Ларри знает?

Ларри, как выяснилось, ничего не знал.

— Надо посоветоваться, — сообщил Платон удрученным товарищам. — Что-нибудь придумаем. Ларри, наверное, еще в Институте. Я с ним завтра потолкую.

Пожалуй, впервые Платону не удалось договориться с Ларри. То есть Ларри соглашался, что ребятам надо срочно помочь, но категорически возражал против того, чтобы Платон хоть каким-то боком касался этой истории.

— Я считаю, это не правильно, — упрямо отвергал он все доводы Платона. — Надо вытягивать, однозначно. Но ты лезть не должен. Если ты ничего не сделаешь — это одно. А если сделаешь — это совсем другое. Тогда тебе запомнят и, когда настанет срок, отыграются по-крупному. Я категорически против.

Платон все же настоял на своем и пошел к ВП с тщательно продуманной легендой. Суть легенды малоинтересна, но основная идея состояла в том, что возникло несколько чисто научных конфликтов, которые, безусловно, могут быть разрешены, причем не на каком-нибудь там ристалище, а в доброжелательной атмосфере товарищеской дискуссии, поэтому не хотелось бы вмешивать в этот процесс высокое руководство, тем более такое, которое держит в своих руках рычаги ненаучного воздействия. ВП, вообще не любивший никакой дипломатии, мгновенно сориентировался в ситуации, вызвал к себе Викиного мужа, к которому, в отличие от его предшественника, особых симпатий не испытывал, и, по-видимому, что-то ему объяснил. Потом позвонил Платону.

— Вы, Платон Михайлович, разбираетесь в данной ситуации? — спросил ВП. И, услышав утвердительный ответ, продолжил — Встретьтесь с Викторией Сергеевной, обсудите все, только без эмоций, и давайте закончим эту историю. У Виктории Сергеевны серьезные результаты, хотя, конечно, есть пересечения. Вот по пересечениям и найдите компромисс. Тут никому никаких подарков не нужно. Что сделали другие — пусть у них и останется. А по спорным моментам договаривайтесь.