Интерлюдия

Ах, девяносто первый, девяносто первый… Помнишь, ты жила тогда на Ленинском, и Нескучный сад, куда мы бегали целоваться, был как раз напротив твоего дома. И ты все время боялась, что кто-нибудь из твоих увидит нас в окно, особенно сын. Почему-то муж беспокоил тебя намного меньше. А помнишь, как наступил этот самый девяносто первый год? Было около десяти вечера, и мы стояли в Нескучном, рядом с заваленной снегом скамейкой, и я грел твои руки, а ты говорила, что надо что-то решать, что ты никак не можешь сделать этот шаг и что впервые тебе не хочется идти домой, к гостям… А потом я проводил тебя до подъезда и встретил Новый, девяносто первый, глядя на твои окна, где горел свет и видна была новогодняя елка. А потом все медленно покатилось под откос, Наташка отказала нам от квартиры, и видеться мы стали все реже и реже. И Нескучный сад зажил своей, не имеющей к нам отношения, жизнью…

Водораздел

Виктор Сысоев довольно быстро понял, что существует определенный предел, за которым его понимание происходящего перестает чему-либо соответствовать.

После истории с кооперативом «Инициатива» он, приобретя отрицательный, но бесценный коммерческий опыт, чувствовал себя в «Инфокаре» как рыба в воде. И начальный период безденежья, и первые заработки, и фиатовская авантюра — все это не выходило за рамки уже знакомой ему деятельности. И пока инфокаровские доходы исчислялись сотнями тысяч долларов, пока в любое время можно было потрепаться с Платоном или Мусой о недавно прочитанной книге, о случайно встреченных старых знакомых, о ситуации в Институте, о бабах, наконец, он чувствовал себя достаточно комфортно Но когда выручка перевалила за десятки миллионов, Виктор стал ощущать невыносимое физическое давление, не пропадавшее ни днем ни ночью. Платон, растянувший свой рабочий день до двадцати часов и умудрявшийся к тому же вклинивать в спрессованное донельзя расписание многочисленные романтические свидания, Муса, тянущий на себе всю инфокаровскую махину, Ларри, назначающий сверку расчетов с Заводом на два часа ночи и распределение машин по стоянкам — на четыре, Марк, в своей борьбе за место под солнцем упорно старающийся пересидеть Ларри, — все они как бы перешли в иную категорию людей. Они были готовы к этому новому вызову, к большой ответственности, к большим деньгам и непростому процессу их приумножения и безудержной экспансии, а он — нет. Риск, на который они ежедневно и ежечасно шли, бросая на заляпанный грязью и кровью игорный стол молодого российского бизнеса миллионы столь трудно заработанных долларов, выбор между весьма правдоподобной потерей всего капитала и эфемерной возможностью его удвоения, выбор, за которым, казалось бы, не стояло ни расчета, ни трезвого анализа — ничего, кроме потусторонней интуиции Платона, неодолимой воли Ларри и железной командной дисциплины, обеспечивающей невиданную и мгновенную концентрацию ресурсов, — этот риск и этот выбор были не для него. И Виктор, по-прежнему оставаясь заместителем Платона и формально занимая более высокое положение, чем Марк и Ларри, стал постепенно уходить в тень. Он вел несколько коммерческих проектов с невысокой нормой прибыли, организовал торговлю спорттоварами, самостоятельно распоряжался бюджетом в двести тысяч долларов, по сложившейся традиции присутствовал на всех заседаниях правления и переговорах, регулярно отчитывался перед Платоном о состоянии дел. Время от времени ему отдавали для проработки кое-какие куски основного бизнеса, потому что в грамотном анализе возможных последствий, точности планирования и обоснованности прогнозов равных Виктору не было, но от принятия ключевых решений он отстранился. Да и со здоровьем у него что-то не клеилось. Секретарша Пола — ее привел в «Инфокар»

Платон после трехдневного романа где-то на Истре — держала у себя в столе целую аптечку и, если Виктора скрючивало, немедленно снимала трубки со всех телефонов, чтобы не звонили, после чего начинала приводить шефа в чувство. А еще в подчинении у Виктора оказался Леня Донских.

Случилось это так. Платон, державший в голове колоссальный объем информации, стал забывать о самых элементарных вещах. Надо сказать, что и в Институте он не отличался особой организованностью, но в вольготных академических условиях это всегда воспринималось с юмором и ни к каким нежелательным последствиям не приводило. Подумаешь, на семинар опоздал… В «Инфокаре» же платоновское неумение хоть как-то организовать свое время было чревато катастрофой, потому что все отношения с внешней средой, с властными структурами, банками, Заводом и представляли собой ту самую, заботливо сплетаемую им паутину. И когда в приемной у Платона неожиданно сталкивались люди, которым не то чтобы находиться вместе, но и знать, что каждого из них с Платоном что-то связывает, было категорически противопоказано, да еще при этом обнаруживалось, что хозяин кабинета два часа назад улетел в Англию, но забыл об этом предупредить, то создавалась ситуация просто опасная. Конечно, платоновской секретарше Марии удавалось их всех развести, что-то объяснить, кого-то замкнуть на Мусу, кого-то — на Марка, однако по мере развития бизнеса делать это становилось все труднее и труднее. Поэтому зачастую большие куски талантливо сплетенной, но временно оставленной в небрежении паутины рвались, и тогда жирные мухи, томящиеся в сладкой платоновской неволе, огорченно жужжа, вырывались на свободу.

Наконец случился и вовсе неприличный прокол. Приглашенный в «Инфокар» на собеседование видный деятель «Памяти» прождал два часа только для того, чтобы увидеть влетевшего в офис Платона в сопровождении трех представителей Еврейского Конгресса. «Памятник» разразился проклятиями и, уходя, пообещал разнести это жидовское гнездо по кочкам. Вот тогда Муса в категорической форме и потребовал от Платона упорядочить свою жизнедеятельность.

— Тебе что, трудно хоть кого-нибудь информировать о своих планах? — выпытывал Муса, все еще переживая непростой разговор с озверевшим от обиды патриотом. — Ладно, сейчас я с этим типом договорился. А если бы нет? Ты понимаешь, что может случиться?

Платон, о чем-то сосредоточенно размышлявший, покорно кивнул головой и сказал:

— Угу.

— Что «угу»? — рассердился Муса. — Что ты мне тут угукаешь! Делай что-нибудь. Или я ухожу к чертовой матери. Мне и без твоих закидонов дел хватает. Сам не можешь нормально организоваться — найми себе няньку. Скажи, сколько надо платить, чтобы за тобой присматривали, — буду платить.

Платон посмотрел на Тариева стеклянными глазами, как бы пытаясь понять, что Мусе нужно и почему он его мучает, стряхнул оцепенение и крикнул:

— Мария! Зайди быстро!

Когда Мария вошла в кабинет, он сказал:

— Так. Как у тебя дела? Знаешь что, я решил, что нам надо навести элементарный порядок. Давай я тебе каждый вечер буду говорить, какие у меня на завтра встречи, а ты мне с утра будешь напоминать. И следить, чтобы ничего не сорвалось. Ладно? Вот Муса тебе сейчас расскажет, как это делается. Берешь лист бумаги, пишешь, во сколько и с кем встреча, о чем будет разговор, все такое, а потом контролируешь. В общем, Муса объяснит. Поняла? Умничка. А сейчас найди мне… этого… ну он вчера звонил… Серегина!

Переговорив по телефону с Серегиным, Платон исчез. Две недели Мария упорно выстраивала новую систему организации труда и добилась существенных результатов. Платон все равно на встречи опаздывал, приезжал не туда и встречался не с теми, но теперь, по крайней мере, он хотя бы знал, что именно сорвалось или не состоялось. Впрочем, «Инфокару» от этого легче не стало. И Муса, сговорившись с Ларри, Марком и Виктором, снова пошел на приступ.

— Я не понимаю, — растерянно говорил Платон, вертя в руках изготовленный Марией план встреч на прошедший день. — Она вроде все правильно делает.

Смотрите — вот в восемь встреча в Моссовете — было. Потом позвонить на завод — тоже позвонил. Потом позвонить в «Менатеп» — не успел, но зато сделал одну штуку, потрясную, потом расскажу. Потом поехал в «Менатеп», но не смог встретиться с этим, как его… — в результате вот эти две встречи полетели.

Потом с этим встретился, все вопросы решили. А в итоге половина дел опять на завтра переложилась. Ларри, не смотри на меня так, я с этим, как его… опять не успел переговорить. Завтра в четыре, нет — в пять, как штык. Мария! Запиши, что я завтра должен переговорить с… ну, в общем, Ларри тебе скажет. В четыре!

Нет, в пять.

— Так не пойдет, — решительно сказал Муса. — Я уже объяснял — тебе нужна нянька. Чтобы ты один ни на минуту не оставался. Чтобы тебя за руку водили.

Чтобы твое время организовывали. А бумажки тебе подсовывать — из этого ничего не получится. Кстати, твой вчерашний план так и провалялся в конторе. И позавчерашний тоже. Хочешь, чтобы это была Мария, ради бога, я не против.

— Нет, Мария здесь нужна, — не согласился Платон. — Без нее тут все развалится. Мне бы мужика какого, знаешь, чтобы с комсомольской закалкой. И чтобы свой был. Надежный.

— Возьми Леньку, — посоветовал Виктор. — Свой в доску. Секретарем комитета был. В Институте ему делать совершенно нечего.,.

— Класс! — Платон вскочил и распахнул дверь. — Мария! Звони Донских!

Срочно! Пусть сейчас же приезжает.

Лене было вменено в обязанность неотлучно следовать за Платоном, напоминать ему о всех встречах, получая для этого у Марии ежедневные расписания, присутствовать на всех переговорах, конспектировать сказанное, заносить все в компьютер и осуществлять общее планирование кипучей платоновской деятельности. Первые несколько дней Леониду это вполне удавалось. Тем более что Платон, вроде бы осознав жизненную важность новшества, свои обязательства старался выполнять и вел себя более или менее дисциплинированно.

А потом все вернулось на круги своя.

— Петя, — говорил Платон, морща лоб и обнимая Леню за плечи, — ты с Леней не знаком? Нет? Это Леня. Познакомься. Он абсолютно доверенный человек, с ним можно обо всем… ну как со мной. Так… О чем я? Да! Тут такое дело. Ленечка, ты нас оставь на какое-то время, нам поговорить надо.

Потом Платон стал забывать брать Леню с собой, потом, как-то незаметно, опять начал забирать распечатки с расписанием непосредственно у Марии, минуя Леню, а примерно через месяц очень обрадовался, встретив Леню в «Инфокаре», и спросил у него, как семья и как дела в Институте. Все это время Леня старательно просидел в переговорной комнате, занося в компьютер колоду визитных карточек, принадлежащих платоновским партнерам по переговорам и случайным знакомым. В один прекрасный день на Леню наткнулся Муса, спросил, чем он занят, услышав ответ, чрезвычайно удивился и отправил Донских в подчинение Виктору.

Виктор с радостью передал Лене все связи с магазинами, реализующими закупаемую им электронику и спорттовары, а сам сосредоточился на связях с поставщиками. И у него освободилась куча времени. Но зато место, которое он берег для Терьяна, оказалось занятым.

Эс. Эн. Ка.

Идею усиления своего влияния на Завод Платон вынашивал давно. Он чувствовал, что дальше так продолжаться не может. Золотое время, когда «Инфокар» существовал в одиночку, когда каждый рубль, вложенный в закупку машин, приходил обратно, ведя за ручку доллар, близилось к концу.

Воодушевившись инфокаровским примером, другие коммерсанты переняли передовой опыт, ринулись на Завод и начали активную вербовку людей из ближайшего окружения директора. Совсем уже рядом отбрасывала зловещую тень разрастающаяся империя Березовского. Но дело было даже не в том, что заводчане почувствовали запах денег и, не имея возможности внедриться в монополизированный инфокаровский бизнес, стали создавать свои каналы торговли автомобилями.

Серьезную опасность представляло то, что когда-то монолитная заводская команда фактически раскололась, распределившись между альтернативными источниками личного обогащения. Рано или поздно, но наметившиеся трещинки неминуемо приведут к обнажению глубинных противоречий, что чревато крайне нежелательными последствиями. И последствия эти уже начали проявляться. Вслед за коммерсантами, а зачастую даже обгоняя их, на Завод потянулись бандиты.

К концу девяносто второго года ни Федеральной службе безопасности, ни Министерству внутренних дел не было нужды тратить силы и средства на самостоятельное изучение географии и фауны преступного мира новой России.

Достаточно было хотя бы неделю провести на Заводе. Не скрываясь, по административному корпусу, по производственным цехам и складским площадкам блуждали представители всех криминальных группировок — тамбовцы и чеченцы, казанские и люберецкие, «спортсмены» и «афганцы». Машины распределялись еще на конвейере, выстраивались квадратами и прямоугольниками и брались под усиленную охрану. Было достигнуто соглашение, что на заводской территории разборки не производятся, поэтому здесь все вели себя тихо, пристально наблюдая за действиями конкурентов. А за заводской проходной уже гремели взрывы и выстрелы.

Большая автомобильная война захватила полстраны.

Хроника военных действий ужасала. В Москве, в районе «Войковской», развернулось настоящее сражение, в котором участвовало не менее пятидесяти человек. Результат — шестеро убитых, неизвестное количество раненых, три сгоревших автомобиля и разнесенная из гранатомета милицейская машина. Десять трупов на пустой даче в Комарове, изуродованных до неузнаваемости, с лицами, облитыми кислотой, отрезанными кистями рук и аккуратно вырезанными лоскутами кожи, чтобы скрыть следы многочисленных татуировок. Загадочный бунт в одной из колоний строгого режима, закончившийся сразу же, как только были удавлены три авторитета из Западной Сибири. Серия взрывов в карманных банках, обслуживавших те или иные группировки. Исчезновения людей. Налеты на сауны и рестораны, в которых лидеры преступного мира отмечали удачные автомобильные сделки. Пахло кровью и порохом.

Немногочисленные дилеры, сохранившиеся у Завода с незапамятных времен, сталкивались с бандитами прямо у заводских ворот. Были объявлены не подлежащие обсуждению условия: с каждой сотни отгружаемых автомобилей пять штук уходят в откат — иначе будем считать, что не договорились. После того как прямо на железнодорожной станции без видимых причин сгорели два вагона с машинами, дилеры капитулировали. На всякий случай обуглившиеся вагоны так и были оставлены на запасных путях — в качестве предостережения для особо несговорчивых.

В тяжелом положении оказались и заводские поставщики. Раньше они жили тихо и спокойно, поставляя на Завод металл и комплектующие, регулярно общаясь с отделом снабжения и финансовым управлением, а время от времени, по праздникам, — с высшим руководством. Теперь же у них неожиданно появились новые партнеры по переговорам — сопровождаемые головорезами в спортивных костюмах, они врывались в кабинеты и диктовали условия поставок на Завод. Директора одного из шинных заводов, не сразу сообразившего, что к чему, поставили на подоконник и спросили, знает ли он, на каком этаже находится его кабинет и каково расстояние до асфальта. Директор дрогнул и тут же подписал отгрузку составов с шинами, даже не спрашивая, когда и как за них заплатят.

Разгул беспредела создавал для бизнеса серьезнейшую угрозу. Было совершенно очевидно, что дальше так продолжаться не может. Но столь же очевидно было, что заводское начальство, крепко повязанное с нависшими над Заводом бандитскими «крышами», ничего конструктивного предпринять не сможет. Надо было что-то делать. И Платон решил сыграть ва-банк. Взять Завод под себя.

В редкие минуты, когда Платону удавалось остаться в одиночестве, когда кипящая внутри лава жизненной активности не заставляла его немедленно бросаться на телефон и звонить — начальникам, партнерам. многочисленным подругам, — он рисовал на бумаге квадратики, кружочки и стрелочки. Холдинговая структура, когда-то пленившая его своим изяществом, структура, в которой бизнес и ответственность сосредоточены в низовых звеньях, а высший менеджмент и финансовые ресурсы — в головной компании, структура, наилучшим образом отвечавшая его представлениям об агрессивной динамике развития, — эта структура перестала устраивать Платона. Да, она была защищена. Любой обвал бизнеса, любой налет налоговых, правоохранительных или таможенных органов могли вывести из игры одно или несколько предприятий нижнего уровня, но холдинг оставался нетронутым и мог восстановить позиции в течение нескольких дней. Однако защищенность эта имела весьма условный характер. Силовой прием в отношении головной компании мог развалить всю конструкцию в мгновение ока. А защита ее, даже с учетом нерядовых инфокаровских возможностей, стоила огромных денег.

Еще больших денег стоило дальнейшее развитие классической холдинговой структуры. Конечно, создать десяток новых предприятий, сбросить в них уставный капитал и необходимую оборотку было проще простого. Но если речь шла о включении в холдинг чего-то действительно стоящего, то платить за это приходилось немереные деньги. Ведь только не очень далекие люди, подсчитывая поступления в казну от распродажи бывшего государственного имущества, могли орать, что страна продается за бесценок. За сколько она продается на самом деле, знали только те, кто покупал. Может быть, и не за дорого. Но уж точно за много. А поскольку жить по экстенсивным, уже отработанным схемам Платону было противно, нужен был прорыв в область взрывного, интенсивного роста.

Поэтому и рисовались квадратики со стрелочками. Платона чрезвычайно привлекала идея перекрестного владения, когда одно предприятие обменивает свой контрольный пакет на контрольный пакет в другом предприятии. В этом случае захват можно производить, не тратя ни копейки. Конечно, приобретая по этой схеме контроль над кем-то, ты отдаешь ему контроль над собой. Но раз ты контролируешь его, значит, и себя контролируешь тоже сам. Надо только правильно нарисовать квадратики, верно расставить кадры и точно определить правила принятия решений И надо еще посмотреть, что происходит с защищенностью.

Предположим, что вот этот квадратик накрывается медным тазом. Что тогда? Так, понятно. Общих правил здесь, по-видимому, нет. Погоня за надежностью может привести к потере контроля. Может быть и наоборот — усиливаем контроль, теряем защищенность. А если так? Ага, есть! Вот в этом примерчике есть и контроль, и ничего не происходит, если разваливается любое предприятие, закольцованное в схему перекрестного владения. Остается понять, что в этом примере такого особенного. Ну конечно! Есть же свободный параметр — число закольцованных предприятий. Если что-то не складывается, нужно просто ввести в схему еще парочку квадратов и правильно расставить стрелки.

По всему получалось, что одним только контрольным пакетом «Инфокара» Завод не взять. Как минимум, нужны четыре компании, причем одна из них — совершенно новая, но концентрирующая у себя основной капитал. И эти деньги надо где-то добыть.

Так родилась пустившая глубокие корни идея СНК — «Союза народного капитализма».

Никто, кроме Мусы и Ларри, даже не догадывался о роли, которая отводилась создаваемому «Союзу». Фасад выглядел безукоризненно, а при соответствующей пропагандистской подпитке должен был засиять и засверкать. Дымовая завеса предназначалась для того, чтобы на Заводе, упаси бог, не сообразили раньше времени, к чему тянется перепончатая лапа «Инфокара». И чтобы народонаселение, на которое возлагалась нелегкая задача финансирования всей операции, дисциплинированными рядами направилось к пунктам приема наличных денег.

Сергей Мавроди, скопировавший у «Инфокара» гениальную в своей простоте идею ценных бумаг СНК, был просто неумелым плагиатором. Потому что его пирамида развалилась от первого же толчка, похоронив под обломками и надежды десятков тысяч акционеров, взалкавших быстрого обогащения, и депутатскую неприкосновенность любителя экзотических бабочек. Платоновский же СНК возвысился как утес и устоял перед всеми натисками стихии.

Ибо ненадежных систем Платон создавать не умел.

Мальчишечка Лелик