Не важно, что будет с ними завтра или через пять минут — Кендалл наслаждалась настоящим… и сознанием того, что Брент поставил на карту все, чтобы быть сейчас рядом с ней.

— Кендалл?

— Что, Брент?

— Знаешь, вообще-то нашей свободой мы обязаны твоему другу Диленду.

— Я знаю это. — Она положила голову на плечо возлюбленному. — Брент, если эта война когда-нибудь кончится, я бы хотела, чтобы ты тоже стал его другом.

— Война обязательно кончится, Кендалл, а теперь спи. — Кендалл закрыла глаза. Она хотела так много ему сказать — что очень переживает по поводу его отца, что очень рада выздоровлению Стерлинга и его спасению. Она хотела бы разузнать об Эйми и Гарольде, о Рыжей Лисице, семинолах и микасуки. Но она смертельно устала, а ведь силы нужны, чтобы быстро идти ночью, чтобы избежать ловушек, которые расставит на их пути Джон.

У них с Брентом еще будет время поговорить. Когда-нибудь настанет день, когда она снова обретет способность мечтать — о том времени, когда она очистится телесно и духовно и снова сможет любить Брента как прежде.

Ну а сейчас она может отдохнуть от тягот войны в объятиях Брента, под сенью его любви.

Брент не давал своим людям никаких поблажек. Его поход мог бы сделать честь любому генералу Конфедерации. Для того чтобы оставить позади Иллинойс, оплот янки, им надо было делать в сутки не меньше двадцати миль.

Кендалл не представляла, что штат может быть таким большим. Они шли, шли и шли, отмеряли мили ночью, отдыхали днем, но пейзаж вокруг них не менялся. Правда, шли они не прямо. Маршрут был замысловатый, извилистый, оставлял в стороне города и поселки. Иногда им приходилось делать немалый крюк, чтобы обойти какую-нибудь Богом забытую ферму.

Каждое утро, как только занимался рассвет, Кендалл чувствовала себя настолько измученной, что тут же падала, забываясь глубоким, без видений сном. Брент очень тревожился за здоровье своих людей, но обстоятельства требовали быстрого и безостановочного продвижения вперед.

Пока никто не сломался. С каждым днем мышцы бывших узников наливались новой силой. Правда, еда оставляла желать лучшего. Несмотря на богатый урожай, созревавший на полях, беглецы редко отваживались им поживиться, а для охоты у них не было подходящего снаряжения. Бренту пришлось вспомнить уроки, которые в юности преподал ему Рыжая Лисица. Капитан смастерил из веток деревьев и кремней лук и стрелы, а все его люди были отличными стрелками, так что мясо иногда попадало в котел, хотя готовить пищу приходилось с великими предосторожностями. Все это было лучше, чем тюремный рацион, но спать они все же ложились голодными.

Многочисленные ручьи помогали им не страдать от жажды — воды было достаточно. Но для Кендалл самой большой роскошью и удовольствием было купание, хотя вид собственной наготы приводил ее в ужас — она была худа, как палка. Как хорошо, что они возвращаются домой не одни! Ей было бы просто страшно показаться на глаза Бренту в таком неприглядном виде. Когда она купалась, поблизости всегда находились либо Стерлинг, либо Бью, и Кендалл была очень благодарна Бренту, что он в это время находил для себя другие занятия. Между ними возникли странные отношения, которые и помогли перенести тяготы похода, — они были друзьями, но не любовниками. По ночам разговаривать было некогда, но спали они с Брентом, крепко обнявшись.

Иногда Кендалл начинала бояться его долготерпения. Брент выглядел таким же здоровым и сильным, как всегда. Его могучее тело привыкло к тяжелым нагрузкам. Проходили неделя за неделей, Брент немного похудел, но от этого стал только сильнее и жилистее. От него исходили страсть, желание, бьющая через край жизненная сила…

Все это только усиливало страх Кендалл. Нет, Брент был таким нежным и предупредительным, каким никогда не был суровый капитан Макклейн. Но именно его доброта и пугала ее больше всего. Ей претила жалость. Она хотела жгучей страсти, но боялась, что в ней навсегда умер порыв к такой любви. Война оставила шрамы в ее душе и на сердце.

Они покинули Иллинойс только с наступлением осени. В тот октябрьский день, когда группа пересекла границу Иллинойса и Кентукки, устроили шумный праздник. Бью и его однополчане разразились громкими воинственными кликами повстанцев. Стерлингу пришлось напомнить им, что хотя в Кентукки, несомненно, живут подлинные конфедераты, штат все-таки находится в руках янки.

Брент не принимал участия в общем веселье. Прислонившись к дереву, он благосклонно, как король, взирал на веселящихся солдат.

— Джентльмены, приберегите свой пыл до Теннесси, — спокойно произнес он, наконец. — Если мы пойдем в прежнем темпе, то скоро будем там.

Но слова командира не смогли остудить радость измученных Долгим походом сердец. Люди радовались хотя бы тому, что, наконец ,покинули проклятый Иллинойс. Это была их победа, потому что бывшие узники понимали: янки прочесали весь штат в попытках найти сбежавших пленных.

Вечером второго дня пребывания в Кентукки Кендалл проснулась от шепота. Она открыла глаза и поняла, что Брента рядом нет. Озадаченная, она села и увидела, что он о чем-то вполголоса беседует с Бью. Охваченная любопытством, она поднялась и приблизилась к мужчинам.

— Я еще раз говорю тебе, Брент, что эта старая фермерша — настоящая конфедератка.

— Ты утверждаешь. Бью? — скептически поинтересовался Брент.

— Ну а что она сможет сделать, если даже переметнулась к янки? Девять мужчин и молодая женщина против одной старой карги. Брент, она хоть нормально нас накормит. Горячий хлеб, вареная картошка, окорок, овсянка, горох…

Слушая размечтавшегося Бью, Брент внезапно рассмеялся:

— Я не могу осуждать тебя, майор, за такой потрясающий аппетит. Ладно, мы остановимся на этой ферме, но охранение все же выставим.

Кендалл решила подать голос.

— Что случилось? — спросила она, недоуменно хмуря брови.

— Да понимаешь. Бью тут бродил по окрестным полям в поисках еды и посреди кукурузного поля наткнулся на какую-то старую даму, которая пригласила нас всех на воскресный обед. Я не очень все это одобряю, но…

Кендалл почти физически ощутила вкус и аромат домашней пищи. Она схватила Брента за плечи и умоляюще посмотрела ему в глаза.

— Брент, ну какой вред сможет причинить нам эта старуха? Ну, пожалуйста, прошу тебя…

— Майор уже использовал этот аргумент, Кендалл. — Брент с сомнением пожал плечами и благодушно подмигнул: — Кажется, там рядом протекает ручей, а тетка согласна пожертвовать нам весь свой запас щелока. Ну что ж, нам есть чем занять вечер.

Мыло… какая роскошь!

— Так чего мы ждем? — с нетерпением спросила Кендалл. Брент снова с недовольным видом пожал плечами, весьма неохотно соглашаясь провести вечер на ферме.

— В общем, мы идем! — вне себя от счастья крикнула Кендалл. Она повернулась и зашагала к маленькому лагерю. — Я сейчас разбужу остальных.

Через несколько минут Бью вел всю группу через заброшенное кукурузное поле к ветхому фермерскому домику. Вокруг было тихо, стояла ясная чудная осенняя погода. По дороге им навстречу не попалось ни одной живой души. Дверь дома распахнулась, и на крыльцо вышла подтянутая, высокая седая женщина. Лицо ее освещала приветливая, широкая улыбка.

— Очень рада снова видеть тебя, Бью. Это и есть твои друзья?

— Да, мэм, целая толпа. ответил Бью. — Я же говорил, что нас много.

Женщина зорко оглядела людей, но улыбка оставалась дружеской и гостеприимной.

— Меня так радует, когда ко мне кто-то приходит. Чем больше народу, тем веселее, а то живешь здесь, как волк. Входите, входите, не стесняйтесь. Не зря же я все утро варила и пекла.

— Спасибо, вы очень добры, мэм.

— Зовите меня мисс Хант, Ханна Хант, молодые люди, — Бью в ответ представил своих людей по именам. Ханна поздоровалась с каждым энергичным кивком головы и посторонилась, давая гостям пройти в дом. Бью собрался было подняться по ступенькам, но задержался.

— Рядовой Тэннер, сержант Маршалл — в охранение! Скоро вас сменят Хадсон и Лоуэлл.

Дразнящие запахи, доносившиеся с кухни, сводили Кендалл с ума. Однако когда она начала подниматься в дом вслед за Бью, шестое чувство остановило ее. Она застыла на месте и оглянулась. Брент, стоя поодаль, внимательно, с напряженным лицом разглядывал дом. Выглядел он несколько озадаченно.

— Брент, что случилось? — окликнула его Кендалл.

Он покачал головой, словно придя в себя от ее вопроса, потом неопределенно пожал плечами:

— Не знаю… Видимо, нервы.

— Капитан, — произнес Билл Тэннер, услышав слова Брента, — мы с сержантом знаем, как несут боевое охранение.

— В этом-то я как раз не сомневаюсь, — проговорил задумчиво Макклейн. Он еще раз покачал головой и положил руку на плечо возлюбленной. — Ну что, Кендалл, пошли есть?

— Конечно, — воскликнула она с горящими глазами. Ее тревожило поведение Брента, и она успокоилась, лишь когда он вместе со всеми сел за круглый стол посреди огромной кухни деревенского дома. Кендалл предложила помочь хозяйке, но та отказалась от помощи. Когда в кухню на огромных блюдах были внесены дымящиеся окорока, Кендалл успокоилась окончательно, видя, что Брент больше не проявляет настороженности. Похвалы хозяйке сыпались со всех сторон. Кендалл была уверена, что такой вкусной еды она не ела никогда в жизни. Ханна принимала участие в общем разговоре, жалуясь на тяготы войны.

— У меня раньше было с десяток рабочих рук, которые надо было кормить, но потом все они ушли в армию, и я осталась одна. Приходили то янки, то повстанцы. Все вытаптывали мне поля — и те, и другие. Я чуть с ума не сошла. Вояки ограбили меня дочиста. Сначала прошли эти южные генералы — Кирби Смит и Брэкстон Брэгг, отобрали все для нужд своих солдат. Теперь снова вернулись федералы… — Она вдруг осеклась. — Господи, да как же я могла забыть? Я же испекла для вас черничный пирог.

Кендалл не смогла притронуться к пирогу. За время плена желудок ее съежился и не смог принять столько пищи сразу. Не желая обидеть хозяйку, Кендалл отрезала себе тонкий ломтик и сбросила его на тарелку сидевшего рядом сержанта, подмигнув ему. Тот подмигнул в ответ и с удовольствием отправил лакомство в рот.

Скрипнул отодвигаемый стул, и Кендалл увидела, что Брент встал из-за стола. Макклейн обошел вокруг стола и что-то шепнул на ухо Ханне Хант. Та рассмеялась, достала что-то из комода и дала Бренту. Спустя мгновение он стоял уже за спиной Кендалл. Она с любопытством подняла голову. Напряжение, искажавшее лицо Брента, совершенно исчезло, губы слегка изогнулись в лукавой усмешке, в глазах появилась жаркая поволока.

Он наклонился к Кендалл.

— Пойдем прогуляемся, — шепнул он ей на ухо. Он помог отодвинуть стул, и Кендалл встала, теряясь в догадках: что он еще задумал? Брент вежливо извинился перед

гостями и взял Кендалл за руку.

— Хадсон и Лоуэлл сейчас придут, — пообещал Брент, проходя мимо Маршалла и Тэннера.

— У нас все в полном ажуре, капитан, — отозвался Билл Тэннер. — Эта милая мисс Хант принесла нам по куску пирога.

— Ну да, — вдруг расхохотался Джо Маршалл, — и Тэннер тут же их сожрал. Мне даже крошки не оставил.

— Ты же сам сказал, что не хочешь до порядочного куска окорока портить себе аппетит! — запротестовал Билл.

Кендалл веселилась от души. Оба парня, моложе ее на два года, за время войны стали настоящими солдатами. Как приятно было слушать их забавную перебранку после всего пережитого.

— Куда это вы направились, капитан? — поинтересовался Тэннер.

— Хотим немного прогуляться, растрясти жирок, — ответил Брент.

— А куда мы идем на самом деле? — спросила Кендалл, когда они с Брентом миновали поле и углубились в сосновую рощу. Он нежно посмотрел ей в глаза и тихонько сжал руку:

— Мы идем любоваться заходом солнца.

С этими словами они приблизились к ручью, который мелодично журчал, освещенный золотистыми лучами закатного солнца. Вокруг царила прохлада. Над ручьем, словно часовые, высились стройные Сосны, вода переливалась тысячью ярких бликов.

— О, Брент, какая здесь красота! — воскликнула Кендалл. Она высвободила руку и бросилась к ручью. Дрожа от радостного волнения, зачерпнула воды и с наслаждением ополоснула лицо.

— Угу, — согласно пробормотал Брент, — я так и думал, что здесь будет очень красиво.

Кендалл уловила ласковую хрипотцу в тембре его голоса и недоуменно обернулась. Лицо Брента снова было непроницаемо, изменился только взгляд. Потемневшими глазами он пристально следил за каждым движением Кендалл. В его взоре таились давно забытые намеки. Наконец он заговорщически улыбнулся, подошел к Кендалл и, присев рядом с ней, достал из кармана какой-то предмет. Он протянул руку и разжал пальцы. На ладони лежал кусок настоящего мыла.

— Как насчет вечерней ванны, любовь моя? — Она нерешительно посмотрела на мыло, потом взглянула в глаза Брента, испытывая нелепый, невесть откуда взявшийся страх перед его предложением.

— Сейчас очень холодно, Брент, мы подхватим воспаление легких.

— Нет, не холодно, а только прохладно, но не волнуйся, я тебя согрею.

Кендалл снова посмотрела на кусок мыла, казавшийся таким маленьким и легким на громадной ладони Брента.

— Кендалл, — он нежно приподнял ей подбородок и заглянул любимой в глаза, — я хотел дать тебе время прийти в себя и поправиться после пережитого, привыкнуть ко мне, снова научиться доверять мне. Но… будь милостива, дорогая. Я схожу с ума, когда сплю рядом с тобой.

— Я… я боюсь, — прошептала она в ответ.

— Меня?

— Нет, не тебя, а за тебя.

— За меня? — В подернутых поволокой глазах Брента мелькнуло удивление и недоумение. Он сел поближе к Кендалл и привлек ее к себе. — Объясни мне, что ты хочешь этим сказать, моя радость.

Голос его был сама нежность, когда он ласково провел рукой по волосам Кендалл и погладил ее плечи.

— Ты… всегда такой сильный, Брент, — сказала она. — Тебя ничто не берет. Мы сейчас голодаем, а ты от этого, кажется, становишься только сильнее. О, Брент…

— Кендалл, — он не дал ей договорить, приподнял и усадил лицом к воде. Левая рука тихонько поглаживала, спину Кендалл, расстегивая крючки и застежки на платье. Она попыталась оттолкнуть его, но Брент легонько отвел ее руки. — Я просто зарос давно нечесанной бородой, и поэтому не видно, как я исхудал. Мы оба с тобой сейчас не слишком годимся для появления в порядочном обществе.

— Брент, прошу тебя, не надо. Я…

— Ты прекрасна.

— Нет. Мне сейчас можно пересчитать все ребра.

— Я просто умираю от желания это сделать. — Голос Брента стал тихим и хриплым, усы ласково касались нежных ушей Кендалл, а руки все сильнее обнимали ее, прижимая к его сильному, зовущему телу.

— Кендалл, у меня внутри все горит. Я так хочу тебя, что не могу ни о чем другом думать. Иногда я забываю, зачем и куда иду, потому что вспоминаю, как было прекрасно, когда ко мне прижималось твое обнаженное тело, как я целовал твои груди, как ты извивалась. Любовь моя — это боль, мука, лихорадка. Ты когда-нибудь испытывала что-нибудь подобное? Влечение… жар… любовный голод…

Кендалл нервно облизнула внезапно пересохшие губы — ее начал бить озноб. Да, о да, сейчас, воспламененная его ласковыми прикосновениями, она действительно начала испытывать трепетное, неуемное желание близости с ним. Но она все еще боялась — боялась неудачи, что не сможет дать ему того, чего он так страстно ждет, боялась, что потеряла способность гореть в пламени любви…

— Брент, иногда мне кажется, что я могу вспомнить только плачущих в бараке пленников Кэмп-Дугласа. Меня преследуют воспоминания о горе, несчастьях и бесконечной грязи; Я не помню теперь ничего прекрасного, что было в моей жизни…

— Я помогу тебе вспомнить, — сказал Брент. Слова его прозвучали нежно и уверенно. Он встал и помог Кендалл подняться. Повернув ее спиной к себе, он расстегнул крючки на платье и снял его с ее тонких плеч. Легкая ткань с Шелестом скользнула к ногам.

Кендалл стояла, боясь пошевелиться и не решаясь обернуться, слыша, как позади нее сбрасывает с себя одежду Брент. Она едва не задохнулась, когда он, подойдя сзади, крепко обнял ее за талию. Он присел и снял с нее туфли, потом поношенные панталоны. Положив голову на плечо Бренту, она задрожала всем телом, когда он поднял ее на руки и понес к ручью.

— Я замерзну! — протестующе воскликнула она.

— Не замерзнешь, солнце за день прогрело воду.

Он опустил Кендалл в воду. Солнце посылало на землю прощальные лучи, от которых серые глаза Брента становились еще ярче. Вода была холодной, но от прикосновений Брента кожа Кендалл начала гореть жарким огнем. В воздухе разлился острый, едкий запах щелочного мыла, но когда Брент начал мыть ее, ощущение чистоты было столь же восхитительным, как и ласки его мозолистых ладоней. Она не могла оторвать взгляд от глаз возлюбленного. Закатное солнце отражалось в воде сотнями маленьких сверкающих бликов, а Кендалл все смотрела и смотрела в горящие, как угли, глаза Брента.

Он на секунду замер, держа кусок мыла у ее плеча, потом осторожно провел пальцем по щеке любимой. Ласково пощекотал шею, нежно провел рукой по выступавшей ключице. Кендалл была очень худой, но ее красота не уступила беспощадному натиску голода. Напротив, она стала рельефнее, словно подчеркнутая умелой кистью живописца. Бренту хотелось без конца прикасаться к ней, целовать впадинки на теле, оттененные золотистыми лучами закатного солнца, любить это красивое, гордое тело женщины, отважно бросившей вызов превратностям судьбы.

Он снова принялся мыть Кендалл, наслаждаясь прикосновениями к ее мягкой плоти. Его руки покрыли нежные груди, ладони коснулись сосков. Кендалл порывисто вздохнула, с ее губ сорвался едва слышный стон. Она продолжала смотреть в его глаза своими синими, бездонными, как ночное небо, глазами. А ладони Брента скользнули вниз, и он понял, что действительно может пересчитать все ее ребра, что талия стала невероятно тонкой. Ее бедра напряглись от жара в ответ на его прикосновение.

Он хрипло застонал, привлек ее к себе и начал исступленно ласкать длинную податливую спину, впадинку на пояснице и округлости женственных ягодиц. Влечение было сильным и неудержимым, мужская плоть пульсировала от неутоленного желания, упершись в нежную женскую плоть. Тело его содрогалось от желания и… любви.

— Теперь ты вспомнила? — гортанно прошептал он. Коснувшись волос и легонько откинув её голову назад, он внимательно посмотрел ей в глаза. — Вот, смотри… Ты помнишь, любовь моя? Помнишь чудо влечения, кипящий источник в своей душе, желание ласки, нежности, насыщения и освобождения? Скажи мне, любимая, ты помнишь?

Помнит ли она? Да… Нет… Да… Но это не память, это происходит сейчас, по жилам побежал жидкий огонь, пожирая на своем пути остатки страха, Кендалл воспламенилась. Сначала у неё подкосились ноги от внезапно нахлынувшей слабости, но потом свершилось чудо, любовное томление вдохнуло в нее волшебную силу. Сладостный огонь любви заставил затрепетать, выгнуться дугой, прильнуть к Бренту, желать…

— Кендалл!

Он слегка встряхнул ее, и она ощутила вдруг, как неистова бьется его сердце. Всем своим существом она почувствовала его сухощавую мускулистость, обнаженную мужскую плоть, обжигающую своим неистовством. Мужская сила в Бренте била через край, от этого прикосновения в животе Кендалл разлился огонь, Не владея больше собой, она облизнула пересохшие губы и сжала в ладонях его мужское естество, получая необыкновенное наслаждение от его хриплого стона. Брент поднял ее на руки и понес к берегу.

Они любили друг друга, лежа в воде. Изголодавшийся и сходящий с ума от страсти Брент окончательно потерял голову. Буйство его любви только усиливалось от порывистых движений Кендалл, которая, крепко обняв любимого, обхватила его ногами и с каждым натиском все плотнее прижимала к нему свои пылающие бедра.

То была дикая, необузданная, прекрасная, страстная любовь. Солнечный взрыв в сумерках…

Нет на свете другой такой женщины, как она. Через все моря и океаны он всегда будет возвращаться только к ней, к этой необыкновенной женщине.

Он сжал ее в объятиях, содрогнувшись от завершающего излияния любви, достигнув вершины наслаждения.

Вот она рядом, его возлюбленная, тихо дышит и прижимается к нему всем телом.

Так они лежали бесконечно долго, пока Брент не почувствовал, как дрожит его любимая.

— Пожалуй, нам стоит одеться, — мягко сказал он. Она помотала головой:

— Нет, Брент, сначала я хочу помыть голову, а потом…

— А потом?

— А потом я опять хочу любить тебя. У нас будет для этого не так много времени по дороге домой.

Он тихо рассмеялся, встал и помог ей подняться:

— Надеюсь, я сумел восстановить твою память?

— Да, вполне, и даже более чем… — пробормотала Кендалл, внезапно покраснев. Она отвернулась и поспешила к воде, но Брент успел схватить ее за руку. Кендалл опустила глаза и еще сильнее покраснела, чувствуя, что возлюбленный внимательно рассматривает ее.

— Кендалл, ты прекрасна и не прячься от меня. Сделай мне такую милость, у нас действительно мало времени.

Она бросилась к нему и прижалась щекой к мощной, заросшей жесткими волосами груди.

— Брент, я так тебя люблю! — жарко прошептала она. Разжав руки, не спеша направилась к ручью.

Улыбнувшись, Брент последовал за ней, помог вымыть голову, а потом попросил Кендалл помочь ему.

На берегу они снова любили друг друга, но теперь не спеша, наслаждаясь каждым движением, каждой лаской. Жар любви грел их в тусклом свете осенней луны, огонь любви рассеивал мрак холодной ночи.

Затем в свои права вступило умиротворение, и Брент почти задремал. Вздрогнув, он взял Кендалл за руку.

— Пойдем, любимая, а то мы и вправду подхватим воспаление легких. Да и людей надо увести в лес от греха подальше.

Кендалл неохотно зашевелилась. Невесело улыбнувшись, она не спеша, поднялась и лениво позволила Бренту одеть себя.

Он застегнул пуговицы сюртука, и они с Кендалл, обнявшись, пошли к дому.

Они шли молча, окутанные аурой полного единения и умиротворения, страсти и покоя. Кендалл поняла, что ей не страшны никакие невзгоды, пока жив Брент.

Чудо было недолгим. Блаженная тишина раскололась отчаянным криком:

— Господи, да помогите же кто-нибудь! Святые небеса, на помощь, сюда, скорее!

Раздались тяжелые шаги, затрещали ветви сосен — какой-то человек бежал по лесу, не разбирая дороги.

— Брент, где вы?! Быстрее сюда! Господи, помилуй! Брент!

— Я здесь! — откликнулся Макклейн, и Кендалл почувствовала, как мгновенно напряглось его тело. Он схватил ее за руку, и они побежали к дому, охваченные недобрыми предчувствиями.