Взгляд незнакомки

— Что с тобой, любовь моя? — нежно спросил он.

— О, Брент, я так счастлива за них, так счастлива!..

— Я бы не сказал, что ты выглядишь очень счастливой, — сухо проговорил он, стараясь вызвать у Кендалл хотя бы слабую улыбку. Но рыдания стали еще горше.

— Кендалл, милая, что случилось?

— О, Брент! Я никогда не смогу выйти за тебя замуж! Мы никогда не будем вместе, как это положено из века в век. Мы никогда не станем супружеской парой перед Богом и людьми. Мне не было так больно, пока я не думала об этом, но теперь…

— Кендалл! Тсс-с… Дорогая, не надо так плакать и убиваться.

Нельзя сказать, что Брент не думал о женитьбе. При нормальных обстоятельствах и при тех отношениях, которые их теперь связывали, такой исход был бы совершенно естественным.

Он хотел сказать, что к концу войны Мура наверняка не будет в живых, но вовремя одернул себя. Понимал, что Кендалл очень остро воспримет его слова и будет переживать. Брент не верил, будто Кендалл боится, что Джон одолеет его в рукопашной схватке или что она станет оплакивать законного мужа.

Нет, все было намного серьезнее. В неприятии Кендалл убийства было что-то такое, чего Брент не понимал до конца, но готов был уважать.

— Кендалл… — Он погладил ее волосы со всей нежностью, на которую был способен. — Кендалл, война кончится, и ты получишь развод.

Она оцепенела в его руках и прошептала едва слышно:

— А что будет… если янки победят?

Это был тот самый вопрос, которого весной 1862 года южане боялись. Лишь немногие военные и штатские, обладавшие даром предвидения, — а они знали, что блокада становится все более удушающей, что Юг неспособен производить необходимое ему вооружение, — все чаще серьезно задумывались над происходящим.

Бренту захотелось крикнуть, что конфедераты не могут, не имеют права проиграть. День за днем он сам участвовал в сражениях, в которых гибли люди и лилась кровь. Статистика потерь стала угрожающей.

Но только сейчас Брент осознал, что просто не в состоянии признать как факт: все жертвы могут оказаться напрасными.

— Мы не проиграем войну, — тихо произнес он, но даже говоря эти слова, ощущал, как по его спине пробегает холодок прозрения.

— Я сказала: «Что, если…» — проговорила сквозь слезы Кендалл.

— Ничего, мы как-нибудь справимся. Ты ведь жила в Нью-Йорке и знаешь, что янки это тоже люди из плоти и крови. На Севере есть матери, которые будут оплакивать смерть своих сыновей-южан. Если мы проиграем, последует наказание. Все изменится — изменится безвозвратно. Но мы все равно будем иметь дело с людьми. У меня есть друзья и в северных портах, Кендалл, — в Вашингтоне, Балтиморе, Бостоне. Эти люди не превратились в чудовищ, хотя и разразилась война. Как бы ни окончилась эта драка, после нее ты обязательно получишь развод. Ну, пожалуйста, Кендалл, перестань плакать. — Брент помолчал. — Кендалл, мы же оба прекрасно знаем, что Трейвис поможет тебе в суде, если слово южного офицера не будет ничего значить.

Кендалл прикусила губу, молча кивнула и закрыла глаза. Но, охваченная каким-то лихорадочным беспокойством, снова открыла их:

— А что скажет твоя семья? Что будет с твоим домом?

— Мой дом сейчас — груда развалин, а моя семья полюбит тебя. не важно, был у тебя один муж или двадцать. Не обижай их, Кендалл. Они не станут тебя осуждать, а просто порадуются нашему счастью. Ну, как?

— О нет, Брент! Твой дом…

— Джексонвилл захвачен, — коротко отрезал Брент. Помолчал, потом добавил: — Большей частью его разрушили сами конфедераты, но боюсь, что Макклейны не пользуются особой любовью федералов. Но это всего-навсего дом. Сестра жива, я узнал, что отец и брат также живы. А дом… Дом можно отстроить заново. Я понял это, когда приехал к Рыжей Лисице и осознал, что такое настоящая потеря. Поверь мне, Кендалл, мы с тобой — просто счастливчики, а вокруг столько подлинных трагедий. Ты есть у меня, а я — у тебя; мы можем видеть друг друга в снах. Будут и у нас хорошие времена.

Он немного отстранился и посмотрел Кендалл в глаза. Она попыталась улыбнуться, но ничего не получилось. Тогда она снова уткнулась лицом в плечо Брента и дала волю слезам.

— Что теперь? — в изумлении спросил Брент, испытывая чувство, близкое к отчаянию.

— Ты уезжаешь, — продолжала рыдать Кендалл. — Утром ты уйдешь в море… а я так боюсь за тебя, Брент! Ужас сколько людей погибло и сколько еще погибнет…

— Я обещаю тебе остаться в живых, — внутренне смеясь над собой, поклялся Брент, поглаживая Кендалл по вздрагивающей спине. — Обещаю тебе, я не погибну, и ничего со мной не случится.

— Но так невыносимо, что тебе надо уходить…

На это Брент не смог найти ответа.

Он думал о том, что его Кендалл — настоящий боец; о том, что она с достоинством и честью перенесла все выпавшие на долю невзгоды и испытания. Он вспомнил рубцы на ее спине, подивился ее страданиям, а еще больше тому, что, несмотря на все испытания, эта изящная, хрупкая женщина высоко несла голову и расправляла после каждого удара судьбы свои тоненькие плечи.

Но сейчас Брент был счастлив, что Кендалл плакала. Он был счастлив, быть рядом с ней и хоть что-то сделать для нее — пусть даже просто подставить плечо, на котором она могла бы выплакаться. А что еще мог он предложить ей, кроме смутных обещаний?

— Брент!

— Что, любовь моя?

— Пообещай мне, что всю ночь будешь держать меня в своих объятиях и не отпустишь ни на секунду. — Он лег рядом с ней и крепко обнял.

— Обещаю, — прошептал он.

Это было единственное обещание, которое он мог выполнить.

* * *

Под утро к Кендалл вернулось самообладание. Они с Брентом неистово любили друг друга в эти предрассветные часы, а потом она своими ловкими пальцами помогла возлюбленному надеть мундир и перепоясаться золотым поясом. Кендалл молча ждала, пока Брент наденет перевязь и шпагу, и подала ему широкополую шляпу. Они замерли в долгом объятии, не замечая рассвета и наслаждаясь горечью прощального поцелуя.

Долгие проводы — лишние слезы. Кендалл решительно открыла дверь, взяла Брента под руку и направилась с ним к «Дженни-Лин».

Экипаж судна сердечно простился с Армстронгами и поселенцами, которые пришли проводить своих героев. Потом все мужчины обратились к Кендалл, хвастливо уверяя ее, что их «Дженни-Лин» — самое быстроходное в мире судно, которому не страшна никакая буря. Даже Ллойд поцеловал ее, после того как оторвался от своей молодой жены. Чарли Макферсон поцеловал ей обе руки, а потом краснел, поднимаясь по трапу на судно.

Наконец Кендалл ощутила на своей щеке губы Брента; рукой, затянутой в перчатку, он обнимал ее стан. Она так и не осмелилась взглянуть в лицо возлюбленному и молча смотрела на корабль.

Брент сжал ее руку, отпустил, четко, по-военному, повернулся и зашагал к трапу.

Кендалл никогда не забудет, как выглядел ее герой в миг расставания. В своей капитанской форме он одновременно был воплощением рыцарства и властности. Шляпа была красиво сдвинута на правую бровь, усы и борода аккуратно подстрижены. Плечи казались неестественно широкими. Форма не стесняла движений, но Брент выглядел в ней монументально.

Поднявшись на борт, Брент снова взглянул в глаза любимой через разделявшую их полоску воды. Он отсалютовал, но улыбка вышла немного натянутой. Кендалл в ответ замахала рукой, изобразив на лице самую бодрую улыбку.

Эта улыбка, словно маска, держалась на ее лице, пока «Дженни-Лин» выходила из бухты.

Но когда судно превратилось в маленькую белую точку на горизонте, улыбка Кендалл растаяла, словно ее и не было.

— Пошли домой, милая.

Кендалл почувствовала ласковое прикосновение к плечу и обернулась. За ее спиной стояла Эйми, каждая черточка ее доброго полного лица излучала сочувствие.

Странно, но эти материнские черты и интонация голоса затронули самые потаенные струны в душе Кендалл. Ей так захотелось домой, в Чарлстон. Увидеть мать и Лолли. Ведь было же такое время, когда мама любила их, баюкала на ночь, готовая защитить своих дочек от любой опасности.

Однако пути домой нет. Вся ее надежда на Эйми Армстронг.

Но это совсем не то же самое, так что придется привыкать к одиночеству.

— Я скоро приду, Эйми, — пообещала Кендалл, снова выдавив бодрую лучезарную улыбку. — Правда, приду. Ты иди, не беспокойся. Я скоро приду и помогу тебе убраться.

Эйми была не очень довольна таким ответом, но решила уважить просьбу Кендалл:

— Ладно, детка, но не задерживайся слишком долго.

— Хорошо, хорошо, я скоро.

Эйми ушла. Кендалл смотрела на устье реки и бухту, ощущая лицом дуновение бриза и впитывая звуки леса.

Внезапно что-то неуловимо изменилось. Кендалл тревожно оглянулась и увидела Рыжую Лисицу.

— Время пролетит быстро, — спокойно, не повышая голоса, произнес он. — Я знаю.

— Это так же неизбежно, как заход солнца. Кендалл кивнула.

Рыжая Лисица протянул ей руку, и она порывисто стиснула ее своими ладонями.

— Я ухожу, — тихо произнес индеец, — но всегда буду рядом с тобой. Ты ведь знаешь это, правда?

— Да. — Кендалл подняла голову и впервые за сегодняшнее утро улыбнулась от всего сердца. — К тому же я знаю, как тебя найти.

Рыжая Лисица освободил руку и так же, как это мог бы сделать только Брент, откинул со щеки Кендалл непокорную прядь волос.

— До скорой встречи, — сказал индеец. Кендалл кивнула, и Рыжая Лисица исчез за деревьями. Глядя ему вслед, Кендалл думала, сможет ли Брент понять, что, хотя к Рыжей Лисице она испытывает совершенно иные чувства, узы, связывающие ее с вождем, столь же крепки, как и те, что навеки связали ее с Брентом.

Глава 14

Июнь 1862 года

Самое тяжкое для оставшихся в тылу во время войны — это ждать возвращения близких с полей сражений и нести бремя обыденной повседневности.

Каждое утро Кендалл помогала Эйми по дому и в саду, по вечерам каталась верхом по лесным тропинкам и песчаным пляжам.

Лето выдалось невыносимо жаркое, но в укромных местах леса и в тени пальм на берегу моря было довольно прохладно, да и легкий бриз действовал освежающе. Кендалл любила бывать на берегу — ей казалось, что оттуда короче расстояние, разделявшее ее и Брента.

Для нее было страшным разочарованием, когда Макклейн не вернулся в Глейдс после выполнения задания в заливе. Еще горше оно становилось оттого, что поход Брента кончился ничем. Новый Орлеан оказался в таком плотном кольце, что сквозь блокаду не могла проскочить даже мышь. Пенсакола находилась в руках федеральных сил. В отчаянии Брент оставил доставленную из Флориды соль в глуши луизианских болот, утешая себя надеждой на то, что ополченцы сумеют доставить груз на бойни, где готовили солонину для войск, сражавшихся на Дальнем Юге.

Самого же Брента после возвращения немедленно послали в Лондон, где южанам была обещана партия морфия. Макклейн не смог выкроить даже одного вечера, чтобы повидать свою ненаглядную. Война с неимоверной яростью набирала обороты, разгораясь все жарче, и даже многочисленные победы конфедератов не могли заглушить боль раненых солдат. Блокадное кольцо вокруг Конфедерации становилась все уже, и войска Юга все больше страдали от недостатка снабжения. Брент в письме к Кендалл с красноречивым отчаянием описал судьбу раненых. Один из его комендоров был ранен в ногу осколком снаряда. Произошло это в устье Миссисипи. Не нашлось ничего обезболивающего, даже капли бурбона или бренди, чтобы облегчить его муки, когда матросу ампутировали ногу. Можно только представить, какие страдания испытывают солдаты в окопах.

Морфий был жизненно необходим Конфедерации.

Кендалл все понимала, но ожидание не становилось от этого легче. Она читала и перечитывала все газеты, которые попадали в поселок, а потом они с Гарри ликовали по поводу описывавшихся там побед конфедератов. Однако неуверенная тактика генерала Макклеллана едва не привела к катастрофе на полуострове; Стоунуолл Джексон, Джеб Стюарт, старый Джубал Эрли и достойнейший Роберт Ли отважно, проявляя чудеса стратегии, управляли своими потрепанными армиями. Только Макклеллан, как выразился Гарри, оказался таким медлительным, что Эйб Линкольн отпустил по его поводу одну из своих знаменитых острот: «Если Макклеллан не использует пока свою армию, то пусть одолжит ее мне».

Обе противоборствующие стороны сходились во мнении, что Макклеллан скоро будет смещен со своего поста. Но и без этого усталого генерала армия не одерживала больше крупных побед.

Каждый день приносил какие-нибудь новости — то на каком-то участке фронта везло северянам, то на другой день и на другом участке брали свое южане. Неизменной оставалась только дань, которую собирала неумолимая смерть. Раненые проклинали свою судьбу, мучаясь от ран.

Кендалл остановила лошадь на берегу, возле той самой бухточки, куда принес ее Брент в тот чудесный день, который, как теперь казалось, был немыслимо давно. Она привязала кобылу к дереву, сбросила башмаки и чулки и, подвернув юбку, прошлась босыми ногами по песку, а затем спустилась к морю.

Глубокая морщина прорезала ее лоб. Хотя на восточном фронте дела конфедератов шли в целом неплохо, на западном они потерпели несколько крупных поражений, среди которых не последним была потеря Нового Орлеана. Генерал Грант вел победоносные бои на Теннесси, в Кентукки и на берегах Миссисипи. Успешным было и его наступление на форт Генри и форт Донелсон в Западном Теннесси. Несмотря на то, что потери федералов были огромными, южанам пришлось сдать крепости превосходящим силам неприятеля. К Гранту относилось высказывание Линкольна: «Я не могу беречь этого человека — он сражается».

Кендалл с еще большей остротой продолжал мучить вопрос, который она задала когда-то Бренту при расставании.

Что будет, если Союз выиграет войну?

Кендалл закрыла лицо руками. Сама мысль об этом казалась невыносимой. Будет навсегда, безвозвратно утеряно то, чему в своих мыслях она не находила словесных определений. Ощущение близкой потери было мучительно.

Она отняла руки от лица и стала вглядываться в морскую даль. Потом резким движением снова прикрыла глаза ладонями, чтобы защититься от нестерпимо яркого солнца. То, что она увидела, едва не заставило ее сердце выпрыгнуть из груди. В пятистах ярдах от берега на воде покачивалось судно.

Это была шхуна, вооруженная пушками. Четыре из них, которые располагались по левому борту, были хорошо знакомы Кендалл — она видела такие в Форт-Тэйлоре.

На мачте развевался звездно-полосатый флаг.

В панике Кендалл бросилась бежать, но потом остановилась, и снова всмотрелась в шхуну.

Судно не стояло на якоре, маневры его были какими-то беспорядочными, словно на судне не было команды, будто это был призрак корабля, которым по своему произволу играет морская стихия.

Еще немного, и судно сядет на мель, невольно подумала Кендалл. Присмотревшись, она заметила, что мачты обгорели, а паруса порваны во многих местах.

Это покинутое судно, подумала Кендалл, почувствовав какой-то неясный трепет.

Гарри… Надо немедленно привести сюда Гарри Армстронга! Кендалл решила так и сделать, но что-то остановило ее. Шхуна, конечно, сильно повреждена, но управляема, к тому же недалеко от берега и приближается.

Прикусив губу, Кендалл оглянулась на привязанную к дереву кобылу, которая нашла в песке пучок травы и теперь с довольным видом пощипывала ее. Кендалл снова пристально всмотрелась в шхуну.

Если ее сейчас не вывести на глубину, то она неминуемо сядет на мель и разобьется о подводные камни у берега. Судно было достаточно большим и в дальнем переходе не могло, конечно, управляться одним человеком. Но погода прекрасная, дует легкий бриз. Парусов осталось вполне достаточно, чтобы сманеврировать…

«Должно быть, я совсем сошла с ума!» — подумала Кендалл. Может быть, судно только кажется покинутым. Если она поплывет на шхуну, то рискует оказаться в опасности. Она сама напрашивается на изнасилование или убийство. В лучшем случае ее ожидает плен.

Кендалл стояла, но секунды неумолимо отсчитывали время. И тут голова у нее закружилась, словно от пьянящего дурмана. Чем она занята все дни? Она ждет. Бесконечно ждет, а сейчас ей в руки прямо-таки плывет шанс что-то сделать.

Всю жизнь подчинялась она диктату мужчин. Был Джон Мур. Но даже те, кто любил ее, стремились направлять ее действия. Трейвис, Рыжая Лисица… и Брент. Когда Макклейн был с ней, само собой разумеется, все решения принимал он, и только он. Он уехал, полагая, что поместил ее в укромный уголок своей памяти, где и найдет ее по возвращении, как хорошо спрятанную вещь. А пока он может не утруждать себя мыслями и воспоминаниями, теперь дело его жизни — война.

Кендалл еще раз огляделась и… не стала больше ждать. Она торопливо стянула через голову платье и сбросила на песок кринолин. Оставшись в панталонах и рубашке, глубоко вздохнула и бросилась в воду.

Она отнюдь не была искусным пловцом, но, пожив некоторое время среди индейцев, научилась вполне сносно держаться на воде. И теперь, плывя в синевшей бездной Глубине, она испытала укол страха, который попыталась прогнать вспышкой ярости. Но что делать? В эти воды иногда заплывали акулы. Были здесь и другие малоприятные твари — скаты, медузы, барракуды…

Но еще более опасные и мерзкие твари могут ждать ее на борту шхуны. Мужчины. Она будет по-настоящему беззащитна, когда поднимется на борт в одном тонком белье.

Кендалл с новой силой заработала руками и ногами, разбивая теплую поверхность моря. Руки начали уставать, ей стало не хватать воздуха. В душе нарастала тревога.

Она выпрямилась в воде и перевела дыхание, сделав несколько глубоких вздохов. Нахлынувшая волна приподняла ее и обдала брызгами, но не накрыла с головой. Волна прошла, и Кендалл успокоилась. Если она попадет в беду, то значит, такова ее судьба…. Пусть будет, что будет. Было бы глупо утонуть из-за собственной трусости.

Движения Кендалл стали размеренными и уверенными. В считанные минуты она достигла шхуны. Но как проникнуть на борт? Озадаченная, Кендалл мигом забыла про акул, которые могут оказаться рядом. Наконец, обогнув судно, она обнаружила на носу повреждение корпуса у самой ватерлинии. По отодранным доскам обшивки не составляло никакого труда добраться до пушечной палубы и оттуда попасть на корабль.

Приняв решение, Кендалл немного помедлила, чувствуя, как горячее солнце обжигает ее просоленную морской водой кожу. Вдруг она яростно заморгала, борясь с внезапным головокружением. Нет, она все же форменная идиотка! Что же случилось с экипажем? Может быть, все они умерли от какой-то болезни, которой теперь заразится и она?

Уцепившись за край пушечной палубы, Кендалл вздрогнула от боли — в ладонь вонзилась маленькая щепка. Машинально поднеся ко рту руку, чтобы вытащить занозу, Кендалл огляделась.

Шхуна была гораздо меньше «Дженни-Лин», но отличалась благородством линий и компактностью. У борта на талях висела спасательная шлюпка, на борту которой было написано черной краской название: «Гордость Новой Англии» и чуть ниже: «Судно Соединенных Штатов».

— Отлично, «Гордость Новой Англии», — пробормотала Кендалл, перебравшись на палубу и медленно шагая по ней. — Посмотрим, может быть, нам удастся сделать из тебя «Судно Конфедеративных Штатов». А что, это было бы неплохо!

Робко пробираясь к штурвалу, Кендалл все больше убеждалась, что на корабле действительно никого не было. Видимо, после сражения, в котором довелось участвовать шхуне, экипаж покинул ее.

Однако вопреки ожиданиям команды судно не затонуло, и течение принесло его сюда.

Напрягая силы и пыхтя от натуги, Кендалл пыталась развернуть судно, но оно не желало слушаться неумелой руки. Кендалл была уже готова сдаться и зарыдать от отчаяния — задача оказалась ей не по плечу, — как вдруг шаловливый ветер изменил направление, и паруса наполнились. Шхуна подчинилась женщине.

Покорившись рулю, судно сделалось послушным словно ягненок. Порванные паруса поймали ветер, и оно двинулось по направлению к устью реки.

Внезапно до Кендалл дошло, что она приближается к тайной гавани конфедератов с развевающимся на мачте флагом Соединенных Штатов! Моля Бога, чтобы судно сохранило курс, Кендалл подбежала к мачте и занялась канатом, который исполнял роль флаг-линя. Чтобы спустить флаг, надо было сначала распутать просоленный и продубленный всеми ветрами узел. Пустив в ход зубы и. ногти, Кендалл смогла решить и эту задачу. Но теперь флаг надо было спустить. Обдирая кожу с ладоней, Кендалл справилась и с этим. Флаг безвольно повис посередине мачты, между снастями.

В этот торжественный момент шхуна угрожающе накренилась на левый борт, и Кендалл опрометью бросилась к штурвалу. И шхуна снова послушалась с готовностью маленького котенка.

— Если бы я могла быть одновременно в двух местах, — пробурчала Кендалл, обращаясь к судну, — тогда, пожалуй, управилась бы и в открытом море.

Но быть одновременно в двух местах невозможно. И так же внезапно, как Кендалл поняла, что несется к поселку под флагом Союза, так же вдруг она осознала, что стоит у руля в рубашке и панталонах, прилипших к телу. С равным успехом она могла бы просто раздеться догола.

— Вот черт! — выругалась она сквозь зубы. Кендалл снова оставила свое место у штурвала и кинулась спускать порванные паруса. Задача оказалась не из легких: узлы оснастки заскорузли и не хотели поддаваться усилиям слабых женских рук. Но, в конце концов, она спустила все паруса, кроме кливера. Обойдя палубу, Кендалл обнаружила и ворот якоря, который, к ее безмерному удивлению, оказался в приличном состоянии. Слишком поздно, правда, она сообразила, что бросать якорь куда легче, чем его поднимать. Была и еще одна проблема. Несмотря на все перенесенные в жизни унижения, Кендалл никогда не теряла привитого ей в детстве чувства приличия. Она не возражала против того, чтобы раздеться с целью спасти корабль, но приветствовать общество в голом виде — это было слишком! В кают-компании должна быть какая-то одежда, подумала Кендалл. Шхуна еще не вошла в устье, но уже скрылась за манговыми зарослями, так что ее невозможно было разглядеть с корабля, который зашел бы в бухту.

Хотя Кендалл была преисполнена решимости одеться, ее все же охватил страх, когда наступил момент направиться для этого на нижнюю палубу. Это был шаг в неизвестность, и руки Кендалл задрожали, когда она взялась за леер трапа. Однако сквозь пробоины в корпусе струился яркий свет, и она сумела отогнать страх. Если бы на этом корабле-призраке находился хоть один янки, он бы давно уже появился.

Но, достигнув длинного коридора, ведущего в кают-компанию, Кендалл помедлила. Перед ее мысленным взором возникли страшные физиономии жестоких, плотоядных дезертиров. Нетерпеливо тряхнув головой, она решительно направилась к дверям офицерских кают. Если бы она на самом деле была такой впечатлительной трусихой, то ни за что бы ни рискнула, вплавь достичь покинутой шхуны, а уж, коль решилась, то надо что-то предпринимать, а не предаваться бессмысленным страхам.

Однако Кендалл не смогла сдержать вздох облегчения, когда, открыв дверь полутемной каюты, воочию убедилась, что там никого нет. Ее предположение оказалось верным — на шхуне не было ни души. Экипаж покинул «Гордость Новой Англии».

Оглядевшись, Кендалл догадалась, что попала в капитанскую каюту. На столе лежал открытый судовой журнал, на спинке стула висел китель с капитанскими погонами. Кендалл охватило любопытство. Она подошла к столу и, водя пальцем по строчкам, прочла последние записи, сделанные четким, затейливым почерком.

31 мая 62 года

07.00

На горизонте — фрегат. Флаг не поднят. Нет никаких сомнений, что это судно конфедератов. Мы — быстроходнее; он — сильнее. Атаковать его мы не будем, постараемся уйти от столкновения.

11.00

Капитан третьего ранга Бриггс сумел прочесть название судна — «Окичопи». Матрос Тернер сказал, что это флоридский капер. Поблизости ни одного нашего судна. Делаем право руля, чтобы уйти от конфедерата.

13.00

Фрегат идет на сближение, приходится принимать бой. Заканчиваю. Я обязан выполнить свой долг — победить или умереть. Боже милостивый. Отец наш, защити нас, сынов твоих. На нашей совести братоубийство, но ты в своей божественной мудрости не оставишь нас своими милостями. Мы уповаем на тебя и надеемся, что ты взираешь на нас с небес без гнева. Прости нам грехи наши.

Капитан Джулиан Каспис Смит Военно-морской флот Соединенных Штатов «Гордость Новой Англии».

Слезы жгли глаза Кендалл. После тринадцати часов в журнале не было ни единой записи — ни упоминания и событиях, ни хроники.

Хотелось бы ей поближе узнать капитана Смита. Этот человек не может быть бездушной военной машиной.

Кендалл пробежала глазами предыдущие записи и молча помолилась, чтобы Бог оставил в живых капитана Смита. Она узнала, что шхуна была заложена на верфи Бостона в 1859 году и приписана к флоту Соединенных Штатов в июне следующего года. Судно привлекалось к выполнению задач по блокаде Чарлстона и до недавнего времени патрулировало побережье близ Мобила.

Ничего стоящего внимания, задумчиво решила Кендалл. Однако судовой журнал надо взять с собой и показать Гарри.

Кендалл взяла в руки синий китель капитана, журнал и вышла из каюты, плотно закрыв за собой дверь. Она накинула на плечи китель и, выбираясь на палубу, кусала себе губы, раздумывая о трагических превратностях войны. На сердце лежала тяжесть. Лучше бы она не читала судовой журнал, лучше бы не знала и Трейвиса… Как хорошо на войне тому, кто может без всяких рассуждений и вопросов ненавидеть врага…

— Так-так-так. Что же мы здесь имеем?

Кендалл вздрогнула, как от удара, и, лихорадочно оглянувшись, окинула взглядом палубу. У штурвала стоял какой-то человек. Короткая кавалерийская куртка на нем была какого-то неопределенного цвета и то ли сильно поношена; то ли невероятно замызгана. Брюки были синими, но это не смутило Кендалл: многие конфедераты носили с кителями серого или песочного цвета синие форменные брюки.

Мужчина был толст, приземист, темноволос. Неухоженная, жесткая борода торчала в разные стороны какими-то клочьями, к которым прилипли крошки жевательного табака. Противное лицо расплылось в гаденькой, похотливой улыбке.

— О-хо-хо, — закудахтал человек. — Вот, оказывается, что мы здесь имеем!

Гнусно ухмыляясь, он направился к Кендалл. Словно надеясь защититься, она судорожно прижала к груди судовой журнал.

— Кто вы? — резко, с наигранной бравадой спросила она у незнакомца. — Как вы попали на борт судна?

Человек молчал, удивленный гневным требованием почти голой женщины. Однако удивление быстро прошло. Он вскинул лохматые, кустистые брови и от души расхохотался.

— Маленькой южаночке приспичило немного повоевать, а? Ничего, ничего, я люблю женщин с характером.

Кендалл пропустила мимо ушей издевательскую реплику, отчаянно пытаясь найти выход из положения и лихорадочно соображая, что она может предпринять.

— Так ты янки? — спросила она, не сумев сразу понять, с каким выговором он произносит слова. Смущала и его форма.

— Южанин, янки — какая разница? Армия не для таких, как старина Зеб.

— Так ты дезертир?

— Нет, милая моя. Я просто головастый мужик. — Он прижмурил свои круглые, как пуговицы, черные глазки и с кривой усмешкой посмотрел на Кендалл. — Я возьму эту посудину и унесу отсюда ноги, дорогая леди. Надо же, этот берег преподнес мне такую красотку! Такую красотку, мм…

Он сделал еще шаг по направлению к ней, и только теперь она заметила, что за поясом у него заткнуты два пистолета, а в ножнах на ремне висит огромный нож. Чем ближе он подходил, тем желтее казались его зубы и отвратительнее исходивший от него запах.

— Это мое судно, — холодно, без всякого выражения произнесла Кендалл, — И никуда ты его не уведешь.

— Хо-хо, малютка! Ты хорошо проведешь время со стариной Зебом! Отложи-ка эту книжку, и старина Зеб обнимет тебя от всего сердца!

Отступать некуда: если она сделает шаг назад, то провалится в люк, а если этот подонок прикоснется к ней, она умрет от ужаса.

Однако он вооружен до зубов, а у нее ничего нет, кроме толстого журнала.

Зеб вырвал судовой журнал из рук Кендалл и сорвал с ее плеч капитанский китель. Она предстала перед мужланом в мокром нижнем белье. Зебу почти ничего не надо было воображать.

— Господи, какая потрясающая красотка… — пробормотал он. Он едва не раздавил ее в своих медвежьих объятиях. Неизвестно отчего Кендалл испытала мгновенную дурноту — от его напора или от исходящего от бродяги амбре.

Надо что-то придумать, надо что-то предпринять…

Она заставила себя прикоснуться к отвратительному типу, который царапал своей жесткой щетиной ее нежную шею и тянулся к лицу губами, чмокая в предвкушении удовольствия. Она едва удержалась, чтобы по-дурацки не начать молотить его кулаками по спине.

Ее руки медленно скользнули вниз по его спине, пока не наткнулись на кожаный ремень. Вот и рукоятка ножа.. Она схватила ее и, не в силах больше сдерживаться, что есть мочи ударила ножом между лопаток.

Подонок испустил рык изумления и боли. Он отшвырнул Кендалл от себя и покачнулся. Лицо его покрылось красными пятнами и исказилось от недоумения и ярости.

— Сука! — заорал он. — Конфедератская сука!

Кендалл не удержалась на ногах и упала на палубу. Торопливо вскочив, она попыталась убежать, но Зеб уже надвигался на нее, шатаясь из стороны в сторону, словно пьяный. Она громко закричала, когда квадратная пятерня с черными от грязи ногтями схватила бретельку рубашки и рванула вниз.

Она проиграла. Зловонный монстр заставит ее тысячу раз пожалеть, что она не умерла.

Кендалл издала низкий, грудной крик первобытной ярости и отчаяния, когда грязная рука потянулась к ее обнаженной груди.

Но Зеб так и не смог прикоснуться к ней. Он вдруг остановился и застыл на месте, как истукан. В его широко открытых глазах отразилось удивление и недоверие. Несколько бесконечных секунд он постоял перед ней, а потом бесформенной кучей рухнул к ногам.

Словно пораженная громом, Кендалл уставилась, на бездыханное тело.