Взгляд незнакомки

Это мужчина, который удовлетворил свою справедливую месть. От его имени ее похитили и приволокли в поганое болото, кишащее змеями. Сильная рука, которая сейчас ласково гладила ее спину, — не более чем орудие унизительного наказания, на которое она была осуждена уже давно.

Кендалл напряглась, протестуя против его ласки. Брент сделал ее своей любовницей, не испытывая к ней даже тени любви, а она бесстыдно ему уступила. Она позорно отдалась ему, охваченная лихорадкой отвергнутой мужем женщины.

Она радостно, страстно, ненасытно отдалась человеку, который унизил и оскорбил ее. Подспудно дремавшая чувственность, разбуженная его прикосновениями, хлынула неудержимым потоком, сметая все на своем пути.

— Прошу тебя, — устало проговорила она, — я сказала тебе правду. Я действительно использовала тебя, но не хотела причинить никакого вреда. Пожалуйста, отпусти меня.

Ласкающая рука замерла. Брент слегка потянул за золотистые локоны и приподнял голову Кендалл.

— Ты сказала правду, Кендалл? — сурово спросил он, испытующе глядя ей в глаза.

— Правду, — прошептала она. — Клянусь тебе!

Кендалл не поняла, поверил он ей или нет. Серо-стальные глаза оставались непроницаемыми. Рот был плотно сжат. Черты красивого, волевого лица казались высеченными из камня.

Сердце Кендалл бешено колотилось, но она продолжала смотреть Бренту в глаза. Как это забавно — они так близки сейчас, а ведь, по сути, они два врага. На долю секунды ей показалось, что сейчас капитан Макклейн склонится к ней с требовательным, безжалостным поцелуем. Господи, она сама не знает, чего хочет, Остаться одной? Сохранить достоинство и гордость?

А может быть, она хочет испытать экстаз от слияния с мужчиной? Ни с чем не сравнимое ощущение бурного влечения и желания, самой сокровенной близости, какая только бывает на свете?..

Кендалл закрыла глаза, напомнив себе, что этот человек овладел ею только из чувства мести. Если им и руководило какое-то другое чувство, то имя ему — похоть. Он смог-таки причинить ей зло, а она, открыв душу, позволила ему это зло совершить. Еще секунда, и она в слезах стала бы умолять его отпустить ее — настолько невыносимы были эта сладкая пытка, боль, волнение, эти мучительные сомнения…

Брент не стал ее целовать, он просто опустил ее на пол. Кендалл машинально потянула на себя одеяло, закрываясь им, как щитом. Почувствовав, что Брент отошел, Кендалл рискнула открыть глаза.

Он натягивал сапоги. Затем потянулся за рубашкой, надел ее и заправил в бриджи, не потрудившись застегнуть пуговицы.

— Ты… уезжаешь? — услышала Кендалл будто со стороны свой вопрос.

— Я скоро вернусь, — пообещал он, наклонившись за кителем. Она вздрогнула. Отчего ее бросает то в жар, то в холод, отчего она переходит от отчаяния к надежде, от волнения к испугу? От грубой непреклонности, прозвучавшей в его голосе? А может быть, она пришла в ужас, решив, что он сейчас уйдет, вычеркнув ее из своей жизни, — ведь долг уплачен, и она больше не представляет для него никакого интереса? Кендалл не могла ответить на эти вопросы, и охватившая ее мука стала невыносимой, истязая душу. Она провела языком по пересохшим от волнения губам и, стараясь не выдать страха, спросила:

— Куда ты идешь?

— Хочу посмотреть, чем заняты мои люди. Среди них есть молодые рекруты — не хватало еще, чтобы этих дураков перекусали гремучие змеи.

Брент повернулся и направился к выходу. Как желала Кендалл, чтобы он ушел, как страстно хотелось ей убедить себя, что его уход безразличен ей!.. Но она не смогла удержаться и окликнула Брента, не сумев унять дрожь в голосе, однако, пытаясь придать ему холодность и даже вызов.

— Капитан Макклейн!

Он остановился и повернулся к ней, придерживая дверь. Серые глаза его поблескивали в серебристом лунном свете.

— Что вы теперь собираетесь со мной делать? — Он несколько мгновений смотрел на нее, не изменившись в лице и сохраняя бесстрастное выражение стальных глаз.

А когда, наконец, произнес ответ, тот был сух и короток, мало того, жесток:

— Не знаю, еще не решил.

Кендалл вздрогнула, когда капитан решительно захлопнул за собой дверь. И тут она почувствовала, как в ней просыпается, прежний характер и мятежный дух.

Послышался скрежет задвигаемого засова. Он не решил, как с ней поступить, но одну вещь он, несомненно, для себя решил — ни в коем случае не доверять ей. Он не верил ей и не был готов отпустить ее. Пока не был готов, и поэтому запер ее на щеколду. Она снова его пленница.

Она долго сидела, тупо уставившись на дверь. Потом робко посмотрела на свою полуприкрытую одеялом наготу, на голые доски пола, на которых, захваченная бурей ярости и нежности, потеряла девственность. И вновь ощутила свое тело, ибо мысли о Бренте обуревали ее, он был рядом, подавлял своим присутствием, и она не могла думать ни о чем, кроме его грубой силы и неприкрытой мужественности. Но теперь она почувствовала боль, которая жгла ее изнутри, словно огонь, мучительно напоминающий о насилии. Особенно сильно мучила мысль, что она потеряла невинность и гордость, поддавшись вихрю слепого желания, расчетливой мести.

Лишь теперь Кендалл поддалась слабости и позволила себе разрыдаться. Она вволю поплакала, глаза высохли, но всхлипы еще сотрясали ее тело. А отчего же она плакала? Кендалл и сама толком не понимала отчего…

* * *

В становище еще раздавались какие-то звуки, когда Брент, мягко спружинив, спрыгнул с лестницы на землю. Постояв несколько мгновений и привыкнув к темноте, он увидел, что на площадке возле угасшего костра сидят его матросы и о чем-то серьезно беседуют с группой индейских воинов. С корабля матросы принесли изрядное количество бутылок хорошего бурбона из Кентукки. Было ясно, что и белые, и индейцы успели глотнуть огненной воды.

Они так и не услышали приближения Брента, пока он не возник совсем рядом, — событие неслыханное, особенно если речь идет о матросах и семинолах. Чтобы скрыть изумление, Брент напустил на себя суровость и обрушил на головы своего экипажа и воинов-семинолов отрывистую армейскую команду. Командный рык мигом прекратил все разговоры, и Макклейн увидел устремленные на него виноватые глаза.

— В чем дело? — рявкнул капитан. — Вы что, хотите, чтобы любой жалкий янки сделал из вас свиную отбивную?

Матросы дружно повскакивали с мест, наспех отдавая честь. Обескураженные индейцы, следуя их примеру, тоже отсалютовали капитану Макклейну, который при виде этой сцены не смог удержаться от смеха.

— Вольно! — скомандовал Брент. — Но не забывайте, что сейчас ночь. На рассвете воины перенесут на борт амуницию для ополчения, и мы направимся к проливу. В Форт-Пикенсе назревает заваруха, и мы должны помочь тамошним морякам. Нам предстоят тяжелый поход и жаркая битва.

— Есть, капитан! — дружно отозвались матросы. Они с сожалением передали своим индейским собутыльникам полдюжины бутылок, но и не думали двигаться с места. Они выжидающе смотрели на своего капитана. В глазах мелькали любопытство, торжество и легкая зависть.

— Ну?! — рявкнул Макклейн. Вперед выступил Чарли Макферсон:

— Мы тут интересуемся насчет шпионки-янки, капитан. Думаем, что она больше не выкинет никакой штуки против ничего не подозревающих матросов, правда, сэр?

Брент прикрыл глаза. Вопрос не нарушил субординации, к тому же и задали его не в строю, Чарли, Ллойд, Крис Дженкинс и Эндрю Скотт — все они в ту злополучную ночь были на палубе. Крис заработал сотрясение мозга от удара прикладом по голове, Эндрю сломали руку. Чарли потом целый месяц видел перед глазами какие-то круги, а Ллойд вообще едва выжил после лихого сабельного удара.

Экипаж был крепкий и спаянный, все ярые конфедераты, Большинство матросов служили на шхуне Макклейна до того, как ее превратили в судно военно-морских сил южан. Команда состояла из сорвиголов, способных устроить невообразимую панику среди намного превосходящих сил противника, применяя тактику партизанской войны, что было бы не под силу многотысячной армии.

Макклейн почувствовал, что должен объясниться, но медлил с ответом. Экипаж поставил его перед необходимостью принять быстрое решение, хотя у него самого душа была еще полна сомнений.

— Парни, я думаю, мы ошиблись насчет этой леди. — Слова были произнесены, и Макклейн, прищурив глаза, внимательно вглядывался в лица матросов. Он прочел в их глазах одно: осуждение. Команда была явно раздражена ответом, и капитан прекрасно понимал, о чем сейчас думают его люди. Все они видели Кендалл Мур. Теперь в их глазах ясно читалось сожаление. Кендалл была удивительной женщиной, умеющей своим очарованием расчистить себе путь в любой ситуации, — женщиной, способной убедить самого Господа Бога в том, что дьявол — не более чем шаловливый мальчишка.

В тишине жаркой ночи кто-то отчетливо хмыкнул, и Брент напрягся. Но прежде чем он успел произнести хотя бы одно слово, заговорил Эндрю Скотт. Молодой канонир выступил вперед:

— Я готов выслушать ваши доводы, капитан. Почему вы думаете, что мы ошиблись насчет этой женщины? — Он со смехом обернулся к другим матросам: — Кто-нибудь из вас видел, чтобы на капитана Макклейна подействовали женские хитрости? Женщины липли к нему, как мухи к меду, но все было напрасно!

Мгновенно наступила тишина. Теперь на угрюмых лицах читалось и любопытство, смешанное с завистью.

— Рассказывайте вашу историю, капитан, — потребовал Макферсон.

— Она очень проста, парни. Наша маленькая леди — настоящая южанка, она родилась в окрестностях Чарлстона. Ее силой выдали замуж за янки, который увез ее на север, откуда она отчаянно хотела убежать домой. Она использовала нас, это верно, но без злого умысла.

Снова воцарилась тишина, нарушаемая только шарканьем ног. Следующим заговорил Роберт Катли, плантатор из Джорджии. Он стал членом экипажа Брента после того, как «Дженни-Лин» по приказу президента Дэвиса была превращена в военное судно.

— Так что будем делать с ней, капитан? — Роберт был джентльмен до мозга костей и считал леди южанок главным сокровищем Конфедерации. — Мы никак не можем вернуть чарлстонскую леди злобному янки.

— Но если мы ошибемся, — спокойно возразил Чарли, — тогда что делать? Не можем же мы послать в тыл шпионку! Вы представляете, что может натворить такая красотка? Да она обведет вокруг пальца любого генерала и выведает у него секреты целой армии!.. Все ожесточенно загалдели. Брент резко вскинул руку:

— Тихо!

Мгновенно наступила мертвая тишина.

— Мы оставим ее здесь. Если она шпионка, то здесь не сможет принести никакого вреда. Если же нет, то… Ну, тогда, по меньшей мере, она не будет мучиться в окружении юнионистов до конца войны. Рыжая Лисица дал мне слово, что присмотрит за ней, а лучшей гарантии, чем его слово, я не знаю. А теперь — разойдись! Всем спать. И ради Христа, заберитесь повыше, на помосты хижин, чтобы вас не покусали гремучие змеи.

Уперев руки в бока, Брент следил, как расходятся его люди в поисках индейского гостеприимства. Услышав сзади мягкие, крадущиеся шаги, он резко обернулся.

Хлебнувший виски Джимми Эматла смотрел на него затуманенными глазами человека, непривычного к алкоголю.

— Что случилось, Джимми Эматла? — спросил Брент, переходя на наречие мускоги. Воин вполне прилично владел английским, но Брент из уважения к нему заговорил на его родном языке.

— Мы берем десять воинов, чтобы доставить припасы. Поведу их я. Десять воинов и пять пирог. Этого хватит?

Брент улыбнулся торжественности индейца, гордого оказанным доверием и с удовольствием украсившего себя бусами, которые надел поверх просторной пестрой рубахи.

— Этого вполне достаточно, Джимми Эматла. Мы очень признательны тебе. Человека, который ожидает вас в заливе, зовут Гарольд Армстронг. На нем не будет военной формы. Я велел ему появиться перед вами, как только наступят сумерки. Сами не высовывайтесь до тех пор, пока он не покажется и не подаст сигнал — крик пересмешника. Это знак того, что все в порядке.

Джимми Эматла понимающе кивнул, потом лицо его расплылось в улыбке. Он высоко поднял полбутылки бурбона, зачарованно глядя на янтарную жидкость.

— Это очень сильная огненная вода, Ночной Ястреб. Мы благодарны тебе за подарки, которые ты всегда привозишь в знак уважения к нашему вождю.

Брент улыбнулся, но внезапно вздрогнул от неожиданного мрачного предчувствия. Джимми вручил Ночному Ястребу бутылку. Брент сделал изрядный глоток — огненная вода сначала обожгла внутренности, а когда жжение стихло, эта янтарная жидкость согрела кровь. Брент Макклейн внимательно посмотрел на индейца, и внезапно с губ капитана сорвались слова, которые он не собирался произносить:

— Джимми, я оставляю на вашего вождя белую женщину. Я хочу попросить тебя об одном одолжении — у Рыжей Лисицы слишком много забот. Я бы хотел, чтобы ты тоже присмотрел за ней.

Индеец обнажил в улыбке сверкнувшие в темноте ослепительно белые зубы.

— Я послежу за твоей женщиной, Ночной Ястреб. Ни один мужчина не притронется к ней.

В знак благодарности Брент наклонил голову. Индеец от души рассмеялся:

— Ночь кончается, мой бледнолицый друг. Ты уезжаешь с рассветом. Я не буду больше тебя отвлекать — ты еще успеешь насладиться своей женщиной.

Брент пожал плечами и поднял бутылку бурбона.

— Сначала я побуду один и выпью немного огненной воды. — Он снова кивнул Джимми, потом отвернулся и задумчиво подсмотрел на потухающий костер, прислушиваясь к мягким шагам индейского воина.

Семинолы умели уважать право человека на уединение. Слава Богу, теперь он остался один и может спокойно попытаться разобраться в сумятице мыслей. Брент присел к костру, глядя на теплые золотистые и оранжевые язычки пламени.

Лучше бы ему думать о войне. На самом Юге войска конфедератов имели успех, но во Флориде, обстановка становилась все более угрожающей. Армии штата удалось захватить несколько фортов в самом начале войны, но в руках юнионистов оставались ключевые укрепления. Войска северян по своему произволу могли в любое время вторгнуться на побережье. Пока юнионисты не решались на глубокие операции, но война продолжается, и командование перебрасывает флоридские войска все дальше на север, чтобы отразить атаки, северян, оголяя фронт на полуострове. Генералы юнионистской армии вели себя, как напуганные старухи, но во главе флота северных штатов стоял мужественный и умный командующий — Гидеон Уэллс. Под его руководством флот северян действовал стремительно и умело. Пока Бренту удавалось обходить рогатки морской блокады, но долго ли это будет продолжаться?

Глядя на пламя костра, Брент до боли закусил губу. Джексонвилл так уязвим перед атаками северян и вряд ли устоит долго, а ведь оттуда рукой подать до Сент-Огастина и родного дома. Флорида ждала подкреплений от правительства конфедератов в Ричмонде, в то время как ее мужчины сражались на далеких от дома фронтах.

«Что происходит с нами, доблестными мятежниками? — задумчиво спрашивал себя Брент, глядя на пламя костра. — Мы просто доблестные дураки. Мы неспособны приблизиться к идеалу, за сохранение которого воюем».

Кендалл. Даже Кендалл. Какое благоговение появляется в ее голосе, когда она говорит о Юге!.. Из нее получился бы пламенный оратор, подобно тем, кто в конвенте Южной Каролины горячо требовал отделения. А может быть, она просто талантливая актриса и каждое ее слово лживо?

Нет, история, которую она рассказала, не может быть ложью. Ведь можно сказать, что он изнасиловал девственницу, Это действительно так. Нет, он ее не насиловал, попытался мысленно оправдаться Брент. Однако он решил овладеть ею, невзирая ни на какие отказы. Так он и поступил. Они оба прекрасно понимали, что сопротивление и возражения бесполезны.

Да, но ведь все, чего он добивался, чего так страстно желал, о чем так пылко мечтал, оказалось явью. Глубокая, всепоглощающая страсть была настоящей, Кендалл не притворялась. Да, она кричала от боли, когда он лишил ее девственности, но она и сама была не в силах сопротивляться волне своей чувственности — волне, которая сделала практически незаметной боль первого познания мужчины, волне, которая затопила все существо этой женщины наслаждением…

Брент сделал еще глоток. Мышцы его напряглись, как только он подумал о Кендалл. Джимми Эматла прав. На рассвете он уходит, а сейчас сидит у костра, как последний болван, в компании бутылки бурбона, в то время как в какой-то сотне футов отсюда его ждет прекрасная женщина.

Хотелось бы знать, чем она его встретит? Гневом и ненавистью? Новой вспышкой нежной страсти, которой он лишь недавно упивался? А может быть, она посмеивается, думая, что обвела его вокруг пальца своей душераздирающей историей? Может быть, история брака Кендалл — не более чем военная хитрость, которую придумали люди, напавшие на его судно…

Глядя на огонь, Брент прищурил глаза — костер превратился в бесформенное ярко-желтое пятно. Нет, брак не выдумка. Он сам навел справки в Чарлстоне, и там рассказали, что Кендалл Мур действительно жена Джона Мура, офицера военно-морских сил Соединенных Штатов.

Макклейн невесело взглянул на бутылку и одним глотком прикончил виски. Встал и швырнул пустую бутылку в огонь, затем повернулся и направился к хижине. Взбираясь по лестнице, он чувствовал, что все его тело горит огнем. Не важно, ждет она его или нет, но сам он буквально жаждал увидеть Кендалл.

В хижине царил непроглядный мрак. Брент несколько мгновений постоял на пороге, привыкая к темноте. В комнате не слышно было ни шороха. Наконец он разглядел в дальнем углу закутанную в одеяло Кендалл.

Стянув сапоги, Макклейн тихонько подошел к спящей женщине и, готовый к любой неожиданности, опустился рядом с ней на колени, опасаясь, что глубокий сон — всего лишь уловка. Но стоило Бренту легонько коснуться плеча Кендалл, как она повернулась к нему лицом, издав прерывистый негромкий вздох. Черные занавеси ресниц по-прежнему закрывали прекрасные глаза, отбрасывая тени на бледные щеки. Женщина спала глубоким сном. Вздох был всего лишь отзвуком недавних бурных рыданий.

Брент задумчиво рассматривал лицо Кендалл. Изящная, тонкая красота его черт была ясно видна даже в неверном свете луны, и было в нем что-то трогательное и волнующее. Чистотой и матовым блеском безупречная кожа Кендалл напоминала алебастр. Как хотелось Бренту запустить руки в блестящие шелковистые волосы, разметавшиеся беспорядочными локонами!..

Но он не стал этого делать и неподвижно созерцал Кендалл, облитую призрачным лунным светом. От движения одеяло соскользнуло с нее, открыв взору Брента плечи и нестерпимо соблазнительные груди. Макклейн ощутил непреодолимое влечение. Чудесные ямки на плечах, вздымавшаяся в такт дыханию крепкая молодая грудь — от всего этого кружилась голова, и наливались жаром чресла. Однако сейчас Брент собирался руководствоваться головой, а не инстинктом.

Капитана Макклейна обуревали противоречивые чувства.

Глядя на Кендалл в серебристом сиянии луны, Брент вдруг понял, что она так и не оделась после его ухода. Не стала надевать свою броню, защищаясь от него. Конечно, одеяло тоже могло служить щитом, но во сне Кендалл была беззащитна. Пальцы выпустили край одеяла, и оно соскользнуло с прекрасного тела. Но черты лица даже во сне оставались напряженными. Даже глубокий сон не смог стереть следов горя и боли, запечатлевшихся на ее челе, и следы слез на щеках. «Сколько ей лет? — подумал Брент. — Восемнадцать, может быть, двадцать. Самое большее — двадцать два. Как может на таком молодом лице отражаться столько муки?»

Брент встал и, раздевшись, аккуратно сложил на полу одежду. Его охватило нестерпимое желание, но капитан сумел справиться с ним.

Он не стал будить Кендалл, а просто лег возле нее, слегка прижавшись к ее чудесному телу. Он испытал новое чувство и поразился этому: старый морской волк Брент Макклейн ощутил… небывалую нежность.

Брент тихо лежал, положив голову на вытянутую руку, другой рукой обвив стан Кендалл, слегка касаясь ее ровного живота.

Гладким прохладным боком она прижалась к груди Брента, ее бедра касались его ног. Ощущая всем телом, тепло Кендалл, Брент испытывал пронзительное, почти невыносимое желание обладать ею, но не двигался с места.

Удивительно, но ему нравилось лежать так, чувствуя своей кожей ее мягкое, нежное тело, соприкасавшееся с его мускулистым телом. Напряженная мужественность Брента не представляла опасности для Кендалл, словно поняв желание Макклейна охранять ее покой.

Кажется, прошла целая вечность, с тех пор как он в последний раз спал с этой женщиной, закутавшись в мягкие завитки волос, источающих неповторимый нежный аромат, навевающий безмятежный сон.

Надо сказать, что никогда в жизни Макклейн не спал именно с такой женщиной, которая сумела, бы столь поразить его воображение. Никому из них не удавалось с такой силой потрясти гневом его душу и тело, и никому из них не удавалось вызвать к себе такую всепоглощающую страсть. Какая женщина смогла бы довести его до белого каления от злости и одновременно заставить кипеть желанием, так, что он совершенно потерял голову?..

Брент закрыл глаза и слегка пошевелился. Кендалл инстинктивно придвинулась ближе, бессознательно отдаваясь лежащему рядом мужчине.

Макклейн легонько провел руками по телу Кендалл, задержав ладони в ложбинке между грудей, ощущая, как ровно бьется ее сердце. Неудержимое желание снова пронзило все его существо. Он хочет ее, и он будет ею обладать.

Но… это может и подождать. «Остынь и настройся на сон, — приказал себе Брент. — Прояви терпение и сдержанность, и, может быть, тишина и прохлада ночи наполнят покоем душу и разум, помогут понять, кто такая все-таки его прекрасная пленница — ангел, хитрая лиса или… самое коварное оружие, которое Север намерен использовать против Юга».

Глава 6

Кендалл заворочалась от холода. Непроизвольная дрожь пробежала по ее телу и разрушила теплый, уютный кокон, в котором она спала.

Сон не хотел отпускать ее из ласковых объятий. Но она проснулась от какого-то нового ощущения. Легкое, нежное, волнующее прикосновение. Чья-то рука медленно скользнула вдоль спины — все ниже, ниже, по пояснице — и остановилась на ее мягких женственных округлостях. Дрожь усилилась, но уже не от холода. Каждое касание ласковой ладони, словно язык пламени, изгоняло холод из ее тела.

Рука не спеша, заскользила вверх, нежно коснулась шеи, снова спустилась вниз… дразня Кендалл и разжигая задремавший огонь ее чрева. Жар пронизал все тело.

Кендалл, выгнувшись дугой, сладострастно застонала, хотя дремота еще не прошла.

— Рядом с ее ухом раздался хрипловатый, требовательный шепот:

— Проснись, Кендалл, скоро рассвет, мне надо уезжать. Да я… так хочу тебя.

От звука голоса Брента Кендалл моментально проснулась. Она открыла глаза и оцепенела. Она действительно продрогла — одеяло сползло на пол, — зато рядом лежал пышущий жаром мужчина.

Луна скрылась, ее серебристый свет не заливал больше хижину; на востоке едва занималась оранжевая заря, чуть-чуть рассеивавшая ночной мрак. Рука Брента уверенно и властно опрокинула Кендалл на спину, и Кендалл заметила в его глазах насмешливый огонек — мужчину явно забавляло сопротивление, которое пыталась оказать ему женщина. Его желание было откровенным; в его решимости овладеть ею было нечто такое, чему невозможно противиться. Кендалл закрыла глаза и судорожно глотнула воздух. Смешно сопротивляться, тем более что она и сама хотела Брента. Он соблазнил ее еще во сне, когда она не контролировала себя, но и от него не укрылся страстный трепет, объявший Кендалл, от его слуха не скрылся ее сладостный, полный томления стон. Но как бы хотелось ей отвергнуть его притязания! Лежать бы неподвижно, как бревно, не обращая внимания на притязания мужчины…

Но… даже и грубое его приставание возбуждало ее. Она снова жаждала его ласк, от которых трепет, словно ртуть, пробегал по ее жилам, пробуждая в ней еще большее желание непередаваемого наслаждения…

Он уезжает. Брент сказал, что разбудил ее потому, что уезжает. Правда, ни словом не обмолвился о том, что будет с ней. И она снова вспомнила, что Брент овладел ею лишь из чувства мести.

— Опять месть, капитан? — спросила она, не открывая глаз. Брент молчал так долго, что Кендалл, приоткрыв веки, посмотрела на него. Капитан Макклейн задумчиво и не без любопытства разглядывал ее. Увидев, что Кендалл открыла глаза, Брент вдруг улыбнулся и, наклонившись к ее лицу, прошептал:

— Нет, это не месть — это желание.

Его губы решительно и маняще прикоснулись к ее чувственным губам. Он словно пробовал их на вкус, дразнил, играл и завлекал в какую-то даль. Языком Брент ощупывал губы Кендалл, нежно покусывая их зубами. Раскрыв рот, он охватил ее губы, требуя, чтобы она впустила его напористый язык, но стоило ей уступить, как он отпрянул назад, приглашая к вечной игре… желая, чтобы она познала его рот так же, как он познавал ее. Кендалл не помышляла об открытиях. Ей было очень приятно от тепла его тела, она довольствовалась его сильными прикосновениями, ей нравилось лежать в плотном кольце его мощных рук. Она теряла голову оттого, как его грудь прижалась к ее нежной упругой груди.

Брент немного отстранился, и Кендалл широко открытыми глазами вопросительно посмотрела на него. В ответ он коснулся пальцем ее губ.

— Прошлая ночь была хороша, но она принесла тебе не только наслаждение, но и боль. Утро даст тебе одно наслаждение.

Кендалл была не в силах отвести глаз от Брента. Все ее страхи куда-то исчезли, как и мысли о своем незавидном положении. Но подспудно это продолжало ее тревожить, и она чувствовала, что надо сопротивляться.

Однако все ее сопротивление свелось к вопросу, заданному тихим и нежным голосом.

— Почему?

Брент не ответил. Он бережно откинул с ее щеки прядь волос и приник к ней всем телом. Она ощутила его вес, но тяжело ей не стало. Он не спешил… Движения его были неторопливыми, почти ленивыми. У нее было теперь время почувствовать каждый томительный момент, каждое его прикосновение. Почувствовать их всем телом, каждой клеточкой. Вот его мускулистые, с жесткими волосами ноги коснулись мягкой и нежной кожи ее ног; вот его сильные темные от загара руки крепко обхватили ее белые руки — сила не подавляла: Брент не брал, он щедро отдавал ей свою силу. Его лицо, почти невидимое в темноте, склонилось к ее лицу, губы ласкали лоб, щеки, шею, груди.

Вдруг она ощутила его напряженное, горячее, пульсирующее желание. Это желание мужской плоти жарко застучало в ее бедра. Оно заявляло о себе, дразнило и жгло, как раскаленное лезвие, раздувая огонь, который и без того бушевал уже в ее теле. Ей уже было знакомо предчувствие любви, и она с нетерпением ждала. Предчувствие заставляло ее дрожать. Разве можно отказать? Она тоже хочет его — хочет сейчас, немедленно, хочет, чтобы он наполнил ее жизнью, от которой она чувствует себя такой цельной и сильной.

С уст Кендалл сорвался непроизвольный вздох, когда Брент обхватил губами ее грудь, лаская и тревожа языком, бутон соска — медленно, томительно, сладко… Она судорожно выгнулась дугой и запустила пальцы в его волосы.

Но он не хотел спешить… Упоительная пытка продолжалась, ласки стали смелее — Брент провел рукой по боку Кендалл, скользнул ладонью по бедрам, наслаждаясь прикосновениями к ее длинным ногам. Она не заметила, как он переместился в сторону. Его губы снова приникли к ее губам, шершавая, в мозолях рука легко и ласково погладила ее упругий живот, спустилась ниже, описывая замысловатые узоры по потаенной поверхности бедер. Кендалл судорожно вздрогнула от сладкого и одновременно мучительного чувства. Она резко повернулась и прильнула к его телу, стремясь ускользнуть от его вездесущих рук, которые лишили ее способности думать, превратил в стонущее, извивающееся существо, всецело подчиненное его воле.

Она попыталась скрыть обуревавшие ее чувства, спрятав голову на его груди. Но не так-то легко было обмануть искушенного в любовных делах капитана Макклейна. Он взял ее двумя пальцами за подбородок и заставил взглянуть себе в глаза. Потом отпустил и положил руку меж ее грудей. Сердце ее трепетало, дыхание стало прерывистым.

Кендалл дрожала, охваченная одним неуемным желанием — принадлежать Бренту.

— Ты спросила меня почему, — тихо произнес он. — Вот… вот, — его рука твердо взяла Кендалл за плечо, которое подалось под его натиском словно воск, быстро провел ладонью по ее ногам и бедрам, — вот почему.

Кендалл хотела что-то произнести, но уста отказались повиноваться.

Он крепко обнял ее и закрыл глаза:

— Держись за меня, Кендалл. Ласкай меня, люби меня. — Она послушно обхватила его руками, а он опять нежно накрыл ее своим могучим телом, сильные ноги раздвинули ее ноги, не встретив никакого сопротивления. Она смотрела на него широко открытыми глазами, и в них не было протеста. Он тоже неотрывно смотрел на нее. Когда его плоть вошла внутрь нее, с ее полураскрытых влажных губ сорвался едва слышный звук. От этого стона любовный пыл Брента удвоился, им овладела какая-то умопомрачительная лихорадка: он двигался в ней все быстрее. Кендалл опять страстно выдохнула и прикусила зубами мускулистое плечо возлюбленного пальцы, оставляя бороздку, судорожно царапали его спину, неистовые в ласке.

— Прижмись ко мне, — хрипло прошептал он. — Вся.

Она тут же подчинилась, Обхватив его ногами, прильнув к нему всем телом; с ее уст слетали тихие стоны. Движения Брента стали размашистее, он проникал все глубже в нее и все больше становился частью ее существа. Как в бреду, она слышала ласковые слова, которые он нашептывал ей, — о том, как она хороша и как возбуждает его своим телом и ласками…

Брент приподнял, голову.

— Говори, Кендалл, говори, скажи, что ты чувствуешь. — Глаза ее были плотно закрыты. Сотрясаясь всем телом, она, извиваясь, выгибалась навстречу каждому его движению, воспаряя все выше и выше — до немыслимых высот, задыхаясь от неведомого ранее наслаждения. Но слов не было. Сойдясь с Брентом в этой восхитительной близости и растворившись в нем, она не находила сил что-либо произнести. Румянец стыда залил ее щеки, ей хотелось спрятаться от самой себя — настолько беззаветно и бесстыдно отдавалась она Бренту.