Горькие узы (№1) - Заклятие немоты

Впереди раздался какой-то шум. Караван облетела страшная весть: один из юных стражников убежал в лес. «Мне бы только рассмотреть красоток, а то отсюда плохо видно, — бросил он напоследок. — Да не бойтесь, не пойду я плясать, не белены объелся!» Вырвался из рук товарищей — и был таков. Двое друзей не захотели оставить ослепленного парня в беде, бросились вдогонку.

Капитан велел никому больше не покидать дороги — под страхом жестокого наказания. На какое-то время это помогло. Но не трем отчаянным юношам из охраны. Все отлично видели парней, танцующих в освещенном кругу. Те кружили в вихре свирельных напевов с прелестнейшими из дев, почти не касаясь ногами земли, и скалили зубы, точно высохшие мертвецы.

— Смотрите, они улыбаются, — зачарованно произнес кто-то. — Баован-шии не причинили им вреда…

— Пока что! — оборвали его.

Подчиняясь неотступному зову музыки, золотоволосая подруга Муирны соскочила с повозки и принялась бродить у края дороги. Никто не обращал на девушку внимания: все взгляды приковал к себе обворожительный хоровод.

Вдруг перед молодыми охранниками зашелестели и раздвинулись ветки. Имриен отпрянула в тень. К стражникам приближалась незнакомка. Никогда смертная женщина не была так прекрасна: в ней мерещилось нечто от лунных лучей и блестящих после дождя листьев.

Лязгнула холодная сталь: охранники вытащили клинки. Незнакомка отступила назад, часто задышала, протянула к ним белоснежную, как ядовитая лилия, руку и с ласковым упреком проворковала:

— О Ган, не пугай меня, пожалуйста! Ты проводишь меня через дорогу? Я хочу к ним.

— Хлеб, и соль, и зверобой… — заикаясь, начал стражник.

Ее тонкие, бледные ладошки взметнулись, чтобы закрыть уши.

— О нет! — всхлипнула она. — Неужели ты принимаешь меня за нежить? Увы, я тоже принимала тебя за мужчину. Что ж, пойду одна, коли никто не хочет защитить меня.

Незнакомка отвернулась от них — чересчур быстро для напуганной женщины, . — но тут один из охранников спрятал меч и шагнул к ней.

— Если ты не нежить, тогда кто же?

— Разве ты не видел меня, Ган? Я путешественница.

— Ни разу не видел. Путешественникам запрещено покидать дорогу.

— Ах, я знаю, но мои сестры в лесу. Как мне отыскать их? Она вздохнула, обратив к охраннику две зеленые звезды глаз.

— Не плачь. Я помогу тебе найти сестер. Погоди минутку, Грэб, я сейчас.

Тот застыл в изумлении и рассеянно опустил клинок, даже вовсе позабыл о нем.

— А как же… Э-э!

Но парочка уже скрылась за деревьями. Еще миг — и Грэб последовал за ними. Закричать Имриен не могла. Но ей безумно жаль было этих людей, она хотела предупредить их, вернуть в чувство — и кинулась вдогонку. Уже через несколько шагов лес так сгустился вокруг нее, что караван и дорога растаяли в ночи. Девушка встала как вкопанная и в ужасе начала озираться. Волосы зашевелились на ее голове.

Узенькая полоска света, пробившаяся позади между деревьев, подсказала, куда бежать. Имриен бросилась обратно, но это оказалось не так легко. Она словно брела по болоту, увязая по колено в тине.

Краткий, мучительный вскрик за спиной девушки разорвал эту ночь.

Имриен чудом добралась назад. Увидев ее в придорожной траве, Муирна отшвырнула подругу на середину дороги.

— О чем ты только думаешь, дарухшия!

Следом из чащи появился бледный как смерть мужчина. Он качался и трясся всем телом.

— Проклятие, это же Грэб! — закричали стражники. — Что с тобой, и где Ган? Вы же были вместе!

Грэб молча рухнул; его подхватили и унесли прочь. И тут чудесные огни начали гаснуть, а мелодия умолкла, оборвавшись на полутакте. Над дорогой нависло прежнее, гнетущее безмолвие. Даже бубенчики на конской сбруе замерли, опутанные плотной шерстью тишины.

Муирна больше не отпускала руку подруги.

— Идем назад, к повозке. Здесь кругом столько каверзных тварей, что нам с тобой за тысячу лет не выдумать.

Лес на востоке громко загудел: нечто крупное стремительно приближалось к каравану.

— Зло! Зло идет на нас! — закричала эртийка.

— Изыди! — в отчаянии голосили смертные. — Не тронь, поди прочь!

Раздался грохот колес, свист бича и цоканье копыт. Мимо через лес пронесся зловещий экипаж, запряженный четверкой лошадей. Повозка мерцала собственным призрачным светом. Сквозь покрытые голубовато-зеленым налетом окна едва угадывались очертания трех седоков. Лихой кучер привстал на козлах, заломив набок остроконечную треуголку.

Когда шум смолк, Муирна присвистнула:

— Огхи бан Кэман. Там же нет ни просеки, ни дороги!

Из чащи донеслись рыдания — плач безутешной матери, что потеряла сына.

Уныние охватило караван, будто чума.

— Мы обречены! — выдохнул кто-то. — Это первый крик Плакальщицы!

А вопль неимоверного страдания, терзающего душу, повторился вновь. Теперь немного тише, зато с еще большей горечью. Стенания затихли — и возобновились у самой дороги, чуть ли не под колесами повозок.

— Тетера. Она кричала три раза, — бесцветным, дрожащим голосом зачем-то сказала Муирна.

Кони, непонятно как освободившиеся, от привязей, начали вставать на дыбы и храпеть, словно ужаленные невидимыми шпорами. Вскоре уже всех скакунов заразило это безумие. Они принялись метаться по лагерю, разбрасывая людей и затаптывая костры. Сквозь клубы пыли и поднятых искр Имриен почудилось, что коней оседлали маленькие темные существа с острыми торчащими вверх ушами. На безразмерных головах тварей были натянуты колпачки, на тощих ножках болтались нелепо раздутые ступни. В целом создания казались жестокой издевкой над родом человеческим. Уродцы пришпоривали скакунов и злорадно ухмылялись.

Собаки неистово лаяли, визжали и кидались под копыта, силясь достать зубами непрошеных седоков. Лучники ничего не видели, а потому не решались стрелять. Началось настоящее столпотворение. Люди метались по лагерю, размахивали фонарями, звенели в колокольчики; одни пытались ловить взбесившихся животных, другие плакали, предостерегали и давали советы.

Серая кобылица мага звонко заржала с пеной у рта, затоптала последний костер и ускакала в ночь так резво, как будто ее безжалостно вытянули хлыстом. Прочие лошади яростно бросились в погоню; кое-кто из людей устремился за ними. Всех безвозвратно поглотила тьма.

По каравану передали распоряжения капитана:

— Фонари не тушить. Всем оставаться в экипажах. Вывернуть одежды наизнанку.

Диармид забрался в повозку к сестре. В свете фонарей лицо эрта было бледно, ввалившиеся глазницы казались непроглядными пещерами мрака.

— Какие новости? — спросила Муирна. Остальные путешественницы также повернули к стражнику изможденные взгляды.

— Все в порядке! — бодро и громко ответствовал Диармид. — Подводы строили из рябины и железа. Пока мы внутри, бояться нечего! Дождемся рассвета и переловим наших коней. Далеко разбежаться они не могли.

— А теперь скажи мне правду, — прошептала Муирна. — Только потише.

Брат помедлил, потом заговорил, понизив тон:

— Плохи наши дела, сестричка. Очень плохи. Мы потеряли слишком много людей, никто даже не знает, сколько. Лошади… Думаю, их уже не найти. Остается только надеяться, что худшее позади.

Однако худшее только начиналось.

Не желая больше слушать мертвую тишину, путешественники принялись звенеть колокольчиками и бубнить заклинания. Многие свистели, пока губы, пересохнув, не потрескались в кровь. Петух мага осип до того, что не мог даже пискнуть.

Вскоре исчезли все таинственные видения и звуки. На какое-то время неявные, казалось бы, отступили. Может быть, готовились к следующему удару?

Никаких признаков врага. Ни малейшего понятия о том, что он замышляет и когда собирается напасть. Изнуряющая пытка ожиданием лишила присутствия духа даже самых сильных. Люди вымотались до такой степени, что не могли поднять налитых свинцом рук, чтобы звякнуть колокольчиком. Онемевшие губы уже отказывались шептать стихи.

Холодный страх потихоньку заползал в души путешественников, и вот весь караван охватила безумная паника. Казалось, сам Ужас опустился на дорогу, протягивая липкие щупальца к каждому человеку. Бежать прочь, в лес, немедленно, спастись от лютых когтей!.. Сердца бешено колотились, готовые выпрыгнуть наружу.

— Держитесь! Не выходите из повозок! — надсаживалась охрана.

Некоторые стучали зубами, бессвязно бормотали и рвались наружу; их останавливали, но они с дикой силой выворачивались из рук умоляющих товарищей и убегали. Оставшиеся понапрасну кричали им вслед, вперив глаза в беспросветную тьму ночи.

И вот земля сотряслась от унылого, зловещего зова Охотника.

Это был сигнал к началу бесславного конца.

Из темноты на караван с ревом налетела несметная свора псов. Жуткие твари чихали огнем, их остервенение не знало предела. Их ярость была сравнима разве что с небесным громом или смерчем. Стрельба по ним не имела смысла: стоило пасть одному, его место занимали двое других. Глаза гончих прямо-таки закипали от прилившей крови. Шерсть и клыки воющих псов сияли лунной белизной, а уши и высунутые языки светились изнутри алым цветом свежей раны.

Затравленные люди уже не помышляли о сопротивлении; всех охватило предчувствие близкой гибели, оставалось одно — спасаться, кто как может. Фонари чертили огненные дуги и, падая, вдребезги разбивались о камни дороги. В оглушительном вое своры потонул шум побоища: топот ног, треск ломающихся повозок, предсмертные вопли, звук разрываемой плоти…

Поутру бледные, ленивые лучи солнца осветили двадцать восемь брошенных повозок, вытянувшихся вдоль Каэрмелорской дороги. И никакого движения. Ни малейшего.

Как только до слуха Диармида донесся рев близящейся своры, охранник не стал раздумывать ни секунды.

— Это или Дикая Охота, или псы Дандо! — выдохнул он с перекошенным лицом. — Так или иначе, нам конец. Бросайте вещи! Уходим, вдруг еще можно спастись.

«А как же остальные? — спросила Имриен. — Мы должны помочь им».

— Бесполезно. Тут бы самим уцелеть, — шепнул Диармид и возвысил голос так, чтобы услышали все: — Кому дорога жизнь, разбегайтесь! Держимся по одному, каждый за себя! Гибель уже рядом!

Началась смятение. Напуганные безумцы ринулись вон из повозки. Имриен вытолкнули на дорогу и едва не затоптали насмерть. И не ее одну. Люди беспорядочно метались в дрожащем свете уцелевших фонарей, не зная, какое направление выбрать, и большей частью сами устремлялись в пасти к чудовищам.

— Изыди, нежить! — вопили одни.

— Оставь нас! — вторили им другие.

Диармид продирался сквозь полоумную от ужаса толпу, таща за собой девушек. В троицу врезались двое стражников. Хватка молодого человека ослабла, и Имриен тотчас потеряла своих друзей в кромешной тьме. Они кричали, звали ее… Но здесь кричали все. Девушке почудилось, что их силуэты мелькнули за деревьями; она подобрала юбки и бросилась в лес.

Чащи Тириендора ослепили ее непроглядным мраком. Имриен потеряла чувство времени. Со всех сторон раздавался зловещий вой. По спине девушки ледяным душем ползли мурашки. Имриен спотыкалась, вставала и продолжала бежать, уверенная, что в любой миг ее схватят острые клыки неявных. Натыкаясь на деревья, разрывая одежды, которые цеплялись за каждую колючку, она в какой-то момент вдруг поняла: рев Дикой Охоты остался позади. Вот он уже далеко, а вот и совсем затих. Измученная беглянка рухнула на землю и забылась тяжелым, прерывистым сном. Она поминутно вздрагивала всем телом, должно быть, напоминая со стороны оживающего мертвеца.

Никогда еще Имриен не встречала рассвета с большим восторгом. Наконец-то утро, и все позади. Солнце изгнало чудовищ — порождения тьмы. Ночью, казалось, вокруг угрюмо теснились искривленные деревья, сплетая западни из корявых сучьев и корней. А сейчас… Девушка оглянулась по сторонам в изумлении: она будто проснулась внутри ларца искусной работы. Листья кленов, тронутые магией великой художницы-осени, пылали оттенками киновари, янтаря, топаза и густого яблочного ликера. На тоненьких ветках качались лилово-серебряные паутинки в звездочках росы.

Имриен проснулась окончательно, и горькое чувство утраты поразило ее сердце с удвоенной силой. Опять одиночество. Еще не зажили прошлые раны… Боль от потери Сианада теперь словно разрослась, охватив каждого человека из каравана. Выжженное дотла сердце ничего более не желало, никуда не стремилось. Но в нем теплилась крохотная надежда на то, что Муирна и Диармид спаслись. Хоть кто-нибудь еще должен был выжить!

Такая дивная на взгляд, на ощупь роса была мокрой и очень холодной. Девушка поднялась, дрожа, отряхнулась от красно-золотых листьев. Заныли ссадины и синяки на руках. После ночного бегства на лесном ковре осталась петляющая бороздка следов. Имриен шла по ним, пока те не затерялись в папоротниках. Тогда она просто продолжила путь в том же направлении, уповая на чудо, что выведет ее обратно на Каэрмелорскую дорогу. Конечно, Имриен могла ошибиться, могла полночи кружить по лесу, но ведь теперь этого уже не проверишь. Ходьба по крайней мере разомнет и отогреет окоченевшее тело. «Как жаль, что я не могу закричать! — в который раз огорчилась девушка. — Наверняка кто-нибудь из уцелевших плутает рядом».

На маленькой полянке цвели высокие пунцовые лилии. Имриен опрокинула их чашечки и вдоволь напилась росой, смешанной со сладким нектаром. Где-то над головой чирикали, пищали, щебетали и посвистывали пичуги. Вот бы нацепить силдроновый пояс, подумалось путнице, и заскользить по воздуху, раскачиваясь на ветках и перелетая из одного места в другое! Говорят, что дайнаннцы любят развлекаться подобным образом. А если кого и заносит куда-нибудь, где кончаются деревья, находчивый воин выуживает из кармана бечевку с петлей, цепляется за ближайший сук или пенек и подтягивается к нему на руках. Имриен вспомнился тот силдрон, что без всякой пользы покоился теперь в ларце, в одной из подвод погибшего каравана. Будь у родных Сианада необходимые инструменты и навыки, девушки не отправились бы в путешествие без летательных поясов в андалумовых футлярах.

Ее размышления прервал хруст веток. Мимо, не заметив Имриен, протопал косматый бурый великан. Всего лишь медведь, почему-то обрадовалась путница. Милое смертное существо.

Солнце за спиной поднималось все выше. Вдали кто-то не то лаял, не то громко покашливал. Понятия не имея, куда идти, девушка бездумно брела на запад — просто чтобы не менять направления. Что-нибудь обязательно случится: или дорога сделает поворот и пересечется с ее тропинкой, или Имриен вскоре упадет от истощения и достанется на завтрак другому голодному созданию.

Сучья снова затрещали. Сердце девушки заколотилось. Еще одно лорралъное существо, или?..

Ветви раздвинулись, и показалась голова. Человек. Имриен чуть не разревелась от счастья, узнав рыже-каштановые волосы Диармида. Тот, по-видимому, не заметил ее, повернулся назад и зашагал прочь. Забывшись, Имриен попыталась окликнуть молодого человека. Из горла вырвался лишь тихий вздох. Разум, казалось, предупреждал ее о чем-то, но девушка отмахнулась от неясной тревоги: не до того теперь, нужно как-то привлечь внимание Диармида! Не то он просто уйдет.

Тогда она схватила толстую сухую ветку и с громким хрустом переломила ее об колено. Не успела Имриен выпрямиться, как острый кинжал просвистел над ухом и вонзился в дерево и закачался. Девушка дернулась в сторону и упала плашмя. Туманное предчувствие слишком поздно превратилось в четкую мысль: «Если я застану его врасплох, он примет меня за нежить».

На фоне обрамленного листвой неба вырос темный силуэт мужчины с занесенным над головой мечом. Имриен тоже замахнулась обломком палки, собираясь защищаться, но тут человек изумленно воскликнул:

— Оббан теш!

Точно, это эрт, успокоилась девушка.

Диармид убрал клинок в ножны и помог ей подняться. Его глаза горели от восторга.

— Муирна с тобой?

Имриен покачала головой, и он как будто спал с лица.

— Куда она побежала? Ты видела ее? Где дорога?

Девушка развела руками: она и сама хотела бы это знать. Диармид помрачнел, к нему вернулась его прежняя отчужденность.

— Я звал, но она не откликалась. Я звал и звал…

Помолчав, эрт добавил:

— Что же, нам ничего не остается, как только шагать на запад. Пока не найдем ее, или дорогу, или все сразу. Будь навеки проклят тот черный день, когда я услышал о караване Шамборда.

Он вытащил кинжал из ствола дерева и побрел вперед. Имриен отправилась за ним.

Кожаная форма охранника подходила для диких условий гораздо лучше, чем осеннее прогулочное одеяние состоятельной горожанки. Впрочем, черное сукно было достаточно плотным, если бы не бесчисленные прорехи. Одежда висела на Имриен клочьями. Плащ пропал. Хорошо хоть уцелел капюшон. Часть золотых монет, зашитых под подкладку, вывалилась, однако маленький дорожный кошель под порванным корсетом сохранился невредим. Стало быть, ключ, рубин, сапфир, изумруд и жемчужный браслет у странников все-таки остались. Имриен, Муирна и Диармид — каждый заготовил такой кошелек перед поездкой, на случай ограбления. Все прочие сокровища лежали теперь в ларцах, в самой крепкой из подвод каравана.

— Я учился выживать в лесу, когда готовился в дайнаннцы, — заявил Диармид. — С моими знаниями не пропадешь.

Очень обнадеживающие слова. Особенно утешительно было вспоминать о них через пару часов, когда полил дождь и путники укрылись под кроной мокрого дерева. Желудки у обоих давно сводило от голода. Диармид молча глазел на нескончаемый поток, что монотонно барабанил по листьям.

«Да уж, неразговорчивый спутник, — подумала Имриен. — Не то что его словоохотливый дядя… Ах, Сианад! Если дождь — это слезы неба, должно быть, оно плачет о тебе».

Молодой эрт пытался сохранить невозмутимую мину, но не мог скрыть, что и его гложет тоска по утраченным дяде, брату, а теперь и сестре.

Когда ливень прекратился, Диармид принялся копать западню на тропинке, оставленной каким-то зверьком. Но стоило ему воткнуть палку в грунт, та ломалась пополам. Наконец он сдался.

— Были бы тут нужные инструменты, а так…

Попытки добыть огонь трением тоже закончились неудачей.

— Какие-то сырые деревяшки, — ругнулся эрт и с раздражением отбросил щепки прочь.

Так и не согревшись и не просушив одежд, путники отправились на поиски лесных плодов.

— Разве эти яблочки съедобные? — ворчал Диармид. — Ну и кислятина — вырви глаз.

Ночью они спали в куче листьев, прижавшись друг к дружке от холода, и по очереди держали стражу. Диармид стойко боролся с тем отвращением, которое вызывала в нем уродливая спутница, но каждый взгляд на нее воистину ранил его сердце, чувствительное к красоте, ищущее совершенства. Товарищи-наемники прозвали молодого эрта «кочетом» — за нрав задиры и дамского угодника, как бахвалился сам Диармид; за сходство отросших рыжих волос с петушьим гребнем, как утверждали приятели. Как бы там ни было, эту девушку до костей промораживал лютый холод в его глазах и манерах. Для бывшего стражника всегда все было просто: человеческий род делился на врагов и друзей, мужчин и женщин. И только Имриен не вписывалась полностью ни в какие рамки, потому Диармид и не мог определить, как же к ней следует относиться. Да она и не нуждалась в его теплом отношении — разве что совсем чуть-чуть.

Наутро эрт сказал:

— Нынче у нас пятое число месяца гаотмиса. Если так и дальше пойдет, мы достигнем Каэрмелора в нетилмисе, не раньше.

«Меня восхищает твоя вера в лучшее!» — откликнулась девушка.

Днем они поставили силок из ремня Диармида и крепких нитей, вырванных из одежды Имриен. Путники терпеливо прождали в засаде несколько часов, но ни одно лесное существо не соизволило попасть в ловушку, за исключением парочки бордовых листьев.

При взгляде на них Имриен испытала странное чувство, как будто в глубине памяти дрогнула некая потаенная струна, однако это быстро прошло. Развязав ремень и веревки, девушка вернула их спутнику.

— Да ладно, эта возня с охотой и силками только время отнимает. Можно собирать еду по дороге.

Имриен ощутила знакомую сосущую боль в животе. «Если когда-нибудь вернусь в город, непременно выучусь выживать в лесу», — поклялась девушка про себя. Удивительно, как далека жизнь от Историй, услышанных когда-то в Башне Исс! Вымышленные герои не знали голода; лесные плоды так и сыпались к ним в руки.

Не говоря уже о том, что в любое время года эти бесстыжие лгунишки почивали прямо на земле, не зная ни мороза, ни сырости. Вранье, сплошное вранье.

И вдруг… Неужели судьба сменила гнев на милость? Впереди темнели кусты лещины. Переспелые орехи обильно усыпили землю; на ветвях еще оставалось достаточно. Путешественники вне себя от радости кинулись обирать щедрые заросли.

Тут кусты заворочались, принялись расти и, наконец, взорвались изнутри. Из самой гущи показался злобный лик с носом в виде гнилого ореха и гневно завизжал на непрошеных гостей:

Ни орешка, ни листочка

Чернмилк Пег не даст, и точка!

И комка земли не дам

Попрошайкам и ворам!

Из земли вытянулась оборванная, сухая старушонка с шелушащейся зеленой кожей. Существо разрасталось на глазах, словно невероятный мерзкий сорняк, и размахивало сучковатой палкой в узловатых руках. В ухмыляющемся дупле рта торчали источенные личинками зубы.

Будь ты нищий, будь ты тать,

А со мной не совладать!

Убирайтесь, или Пег

Вас распишет под орех!

Хранительница Куста заскрипела зубами и взмахнула дубинкой; на землю отколотыми щепочками посыпались ногти с корявых пальцев.

— Будь по-твоему, гнусная карга, — проворчал Диармид, отступая.

И путники заспешили прочь от запретных кустов, которые долго скрежетали зубами им вслед и яростно брызгали пенящейся слюной. Когда заросли остались позади, эрт с неохотой промолвил:

— Так себе нежить, только с виду опасна. Я бы с ней разобрался… да не поднимать же руки на старуху!

«На бабулю она еще похожа, — поддакнула Имриен, — а вот на одаренного стихоплета едва ли».

Каменное лицо Диармида не дрогнуло; шутка не достигла цели.

На другой день животы все так же пухли от голода. К тому же ночью было холодно. Настолько, что путники в отсыревших нарядах потеряли всякую надежду на сон и просто бродили туда-сюда, стуча зубами. В голову не лезло ни одной мысли, исчез даже страх перед возможной опасностью.

Да и следующее утро не предвещало перемен к лучшему. Имриен уныло брела под навесом листвы, окутанной туманом, и размышляла о том, что еще немного — и им обоим придет конец. Прежде, с Сианадом, было совсем не то. Тогда стояло жаркое лето. Скоро ветви деревьев оголятся, и смертных будет видно за мили. Голодная окоченевшая девушка мечтала только об одном: упасть на землю и забыться. И лишь гордость гнала упрямицу вперед.

В головах путников царила такая же легкость и пустота, что и в желудках. Однако на чувства отсутствие пищи никак не повлияло, разве что обострило. Поэтому, когда ноздри смертных уловили съедобный запах, он показался прекраснейшим, божественным благоуханием. Путешественники сглотнули слюну и одновременно повернулись в ту сторону, откуда доносился волшебный аромат.

— Боюсь, что это ловушка, — прошептал Диармид. — Смотри в оба! Помнишь, матушка дарила тебе тилгал, он еще с тобой?

Имриен кивнула. Продырявленный водным потоком камушек — большая редкость. Можно ли расстаться с таким могущественным амулетом? Ведь он спасает от любого морока, стоит только взглянуть сквозь дырочку. Девушка достала тилгал и сжала в руке.

Нюх вывел путников на солнечную опушку. Оба остановились на краю и осторожно выглянули из-за багряной завесы листьев.

Мягкий дерн углублялся посередине, образуя крохотное, окаймленное тростником озерцо. Неподалеку от зеркальной глади на большом плоском камне горел огонь, почти призрачный при ярком свете дня. К небу тянулась тонкая струйка голубоватого дыма.

Между водой и пламенем сидел мужчина и, облокотившись на траву, беспечно вертел в пальцах соломинку. Вот только не морок ли это? Ведь и нежить частенько принимает вид человека.

Имриен вгляделась, но с такого расстояния было трудно определить наверняка. Она поднесла к глазу продырявленный камушек: ничего не изменилось.

— Дайнаннец! — выдохнул эрт. — На нем дайнаннская форма. Значит, и впрямь человек?

«Возможно», — нахмурилась девушка.

— Доброго вам утра! — ясно донесся до них голос незнакомца. — Прошу вас, друзья, проходите к огоньку.

Перепуганные путники изумленно посмотрели друг на друга. Затем Диармид кивнул и расправил плечи. К нему даже вернулись прежние манеры стражника.

— Держись за мной!

Он шагнул вперед, положив правую ладонь на рукоять меча. Люди вышли из засады и приблизились к чужаку. Тот не поменял позы, лишь широко улыбнулся им снизу вверх.

Словно темная молния поразила Имриен в самое сердце, отозвавшись гулом огромного колокола. По телу пробежала серебряная искра, заставив девушку затрепетать, как никогда в жизни.

— Присаживайтесь. — Он махнул рукой в сторону костра. — Или вам доставляет удовольствие стук собственных зубов?

Имриен подумала, что назвать мужчину «красивым» значило бы сказать ужасную глупость. Это то же самое, что сказать «очень мило» о бездонном звездном небе цвета черного соболя. Или о мерцающих звездах, купающих отражения в холодной морской глади.

Рослый широкоплечий незнакомец выглядел ожившей статуей легендарного воителя. Вытянутый, слегка худощавый лик с четко очерченными скулами был словно высечен из гранита вдохновенным скульптором. На гладко выбритом подбородке лежал размашистый мазок сизой тени. Из-под прямых, как стрелы, бровей черные глаза полоснули девушку холодным пламенем. Волосы цвета воронова крыла небрежно скреплялись узлом из передних прядей, ниспадая шелковым ливнем до талии. Что, если распустить их? Имриен представила себе эту нежную тучу, этот неистовый ночной водопад — и смутилась еще больше.

Незнакомец излучал вечную, непобедимую молодость весны. Девушка не смогла найти ни одного изъяна. Он был совершенен. Все это она поняла разом, в один миг, быстрее, чем сверкнула бы в небесах молния.

А меж тем приветливый костер разливал в воздухе блаженное тепло и манил к себе продрогших путников. Те подошли чуть ближе, но так и остались стоять. Имриен вдруг стало не важно, сделает ли она еще хотя бы вздох.

— Благодарим за приглашение, — сдержанно отвечал Диармид. — Мы просто проходили мимо. Не встречались ли вам поблизости другие путники, например, некая леди с медно-рыжими волосами?

— Вы это нарочно? Я скоро вывихну шею.

Гости присели и протянули руки к огню. Имриен сосредоточила взгляд на своих ладонях. Она мучительно боялась посмотреть в глаза незнакомцу. Сейчас даже слепой попрошайка прочел бы мысли несчастной на ее пылающем лице. И даже глухой услышал бы сумасшедший стук ее сердца: казалось, что загудел тысячеголосый хор или камни с грохотом осыпались с горы, вершина которой пронзает небеса, устремляясь туда, где рождаются звезды.

«Он не человек, — сказала себе Имриен. — Это сам Обаятель — родной брат неземным, обворожительным Баован-шии».

— Видел ли я кого-нибудь настолько же изможденного, как вы оба? — мелодичным баритоном, почти выпевая каждый звук, произнес мужчина. — В последнее время — навряд ли.

«Голос так же прекрасен, как и все остальное!.. Если это не волшебные чары, то что же?» — отстраненно отметила про себя девушка, думы которой уносились далеко-далеко. Однако ироничный, отрезвляющий тон незнакомца вскоре рассеял ее подозрения.

— Прошу вас выражаться яснее. — Диармид ощетинился, как загнанный в угол пес.

— Вам нужен прямой ответ, чтобы убедиться в том, что я не нежить, которая напала на тех, кого вы ищете?

— Да.

— Тогда — нет.

Наступила тишина. Путники озадаченно размышляли: что значит — нет? Что он имеет в виду? Наконец молодой эрт нашелся:

— А откуда вам знать, что мы люди?

— Это и так ясно.

— Почему?

— Например, ваша бородка. Она не такого цвета, как остальные волосы. Чисто человеческий промах.

Пальцы Диармида невольно ощупали рыжеватую щетину.

— А она? — уязвленным тоном спросил эрт.

— Она…

И снова молчание. Имриен не решалась поднять взгляда, но сгорала, как свеча, при мысли о том, что черные глаза задумчиво, в упор рассматривают ее.

— Леди? — ласково обратился к ней незнакомец. — Может быть, вы сами скажете?

— Я говорю вместо нее. Она немая, — вмешался эрт.

— Вот как? Это правда, леди?

Она кивнула, опустив очи долу.

Чужак разворошил палкой кучу углей и обнажил четыре темных комка, напоминающих маленькие булочки. Сильнейший аппетитный запах ударил в ноздри изголодавшихся путников. Животы обоих жестоко заныли. Имриен едва удерживалась, чтобы не выхватить загадочные комья из прозрачного пламени и не разорвать их зубами на части.

— Что это вы печете? — как бы невзначай поинтересовался Диармид. По голосу эрта Имриен поняла, что не одинока в своем безумном желании.

— На вас хватит.

Дайнаннец ловко подцепил булочки ковшиком из древесной коры. Рядом на блюде из листьев возвышалась горка лесных плодов и ягод. Мужчина срезал верхушку пунцового граната и протянул его девушке:

— Надеюсь, есть вы можете без посторонней помощи?

Имриен привычным жестом поблагодарила его и приняла дар дрожащими руками. Диармид, которому достался второй плод, уплел свою долю в два счета. Имриен меж тем лишь слегка пожевала очищенную мякоть и сладкие семена граната. Присутствие незнакомца начисто убило ее аппетит.

— Ешьте, не стесняйтесь, — подбодрил дайнаннец.

Второго приглашения эрту не потребовалось. Он схватил булочку, разломил ее и, даже не подув на обожженные пальцы, впился зубами в бледно-золотое дымящееся тесто. Когда от еды не осталось и следа, Диармид выпил чистой родниковой воды и утерся рукавом.