Спасибо за тетрадь о прадеде. Орел был! Я бы за такого прадеда — дорого дала и много из него сделала. Напишите о нем: его. Ведь, честное слово — ст?ит всех синих рубашек мира! Напишите — поэму: ведь Вы умеете писать стихи. Дайте его в ряде видений. Кто был — должен быть всегда, а это — забота поэтов. Вспомните рильковского Корнета, только Р<ильке> — в нем — почувствовал себя ребенком, а Вы в своем — почувствуйте себя мужем. (Это навряд ли Вам будет — в жизни — дано, на Вас неизгладимая женская печать: женских рук над Вашим младенчеством, та же печать, что на Р<ильке> — он никогда не стал мужем, хотя умер пятидесяти лет. Но дал он — и Мазепу и нашего Riese von Mur?m (Sass Ilya — der Riese von Mur?m) и Авессалома — и мужа из мужей — Царя Давида, и ск?льких!) Дайте — деда и подарите его — мне.
 
      _______
 
      Не пишите мне до верного адреса — не хочу пересылок. Т. е. пишите — и не отсылайте, извещу — скоро.
 
      Дома (в Ванве) постараюсь напасть на след своих Юношеских стихов — только не затеряйте, вторых у меня нет — (стихи 1912 г. — 1916 г., не печатались) и всё сделаю, чтобы достать Вам Стихи к Блоку (одна книжечка должна где-то быть) — я хотела Вам перстень (серебряный) — но у Вас есть, и двух — нельзя. (М?й перстень — который хотела — и который ношу на левой руке — абсолютно Ваш: весь — Вы, но, повторяю, не надо и нельзя — двух, у Вас тогда будет: «main bagu?e» … и каждый из двух потеряет свой смысл. Поверьте, мне очень трудно от этого видения отказаться (своего перстня — на Вашей руке), но делаю это — для Вас. Когда Вы мне напишите, что на Вашем, я Вам напишу, что на моем — Вашем. Не забудьте!).
 
      Карточку тоже пришлю: себя в 1916 г. и себя в 1936 г. (собственно, летом 1935 r. — mais c'est tout comme, a 1916–1936 — дата).
 
      Ну! — вот.
 
      МЦ
 
      <Приписка на полях:>
 
      Тетрадь сохраню и верну по первому слову. — Какая скука — рассказы в «Совр<еменных> Зап<исках>» — Ремизова и Сирина. Кому это нужно? Им — меньше всего, и именно поэтому — никому.
 
      Прочтите: Письма оттуда и непременно напишите, дошли ли. Лучшая вещь в книге.
 
      2-го августа 1936 г., воскресенье.
 
      Vanves (Seine), 65, rue J. В. Potin,
 
      Дружочек! Пишу Вам из Ванва, где я до 7-го. Если очень поторопитесь — еще застанете. Но если Вам сейчас не хочется — или не можется — торопиться — ждите моего письма из того замка, куда я Вас с собой увожу 7-го, в 7 ч. утра — как 31-го — с собой — увезла из Moret-sur-Loing — как отныне буду увозить с собой — всюду (и, вещь маловероятная) — вплоть до того часа, когда повезу Вас — к В?м. Тогда познакомитесь: Sie — Ihrer mit Sie — meinem, Sie — Sie mit Sie — ich, и может быть совпадут — совпадете — как совпадают наложенные друг на друга лица преступников и биографии поэтов. (Вот и объяснение тому штампу, который Вас может быть в том письме смутил. Я иногда думаю, что Вы — я, и не поясняю. Когда Вы будете не я — спрашивайте.) Но Вы, минутами, я — до странности: 1) игра в лодочку: вечно на ней проверяла себя и другого (отродясь!) — кого выброшу — выбросим (и всегда — меня!) Но одного Вы еще не знаете: вопля одной молодой женщины XVIII в. — Je sauverais mon mari — et me noyerais avec mon amant!
 
      И ничего от нее не осталось, кроме этого вопля. Все осталось. Вся — осталась. Это ведь ст?ит — всех наших стихов?
 
      ________
 
      Дальше: слово Уайльда, которого особенно (воинствующе, оскорбленно) люблю — сейчас из-за немодности, как когда-то сумела любить вопреки моде — еще более оскорбительной.
 
      Только оно, в точности — т?к:
 
      — Сначала дети родителей любят, потом дети родителей — судят, под конец они им прощают.
 
      Начинаю держать обещания (карточки).
 
      Про дружбу с Вами не говорю никому.
 
      МЦ
 
      8-го августа 1936 г.
 
      St. Pierre-de-Rumilly
 
      Haute Savoie
 
      Ch?teau d’Arcine,
 
      Вот, дружочек, поистине сыновний поступок: сложная операция — туберкулезная опухоль — на днях режут — может — зарежут…
 
      Если это сознательно, т, е. — чтобы сделать мне больно, т. е. — чтобы я больше Вас любила — дружочек, мне все равно уже больно, и не забудьте, что я всегда всё обскакиваю.
 
      …тот поезд, на который — все
      Опаздывают:
 
      (и чт? важнее — всё).
 
      Но есть животная боль, тревога за жизнь, — тот ланцет, перед которым я бессильна, ибо не я режу, и не меня режут — и если Вы этот ланцет хотели в меня всадить…
 
      Если же бессознательно — то опять-таки Вы моего отношения недооцениваете — для меня это не может быть простой (хотя бы очень волнующей) новостью.
 
      Но — в последнем счете — может быть лучше, что написали. Ибо — не напиши, напиши после операции — моя первая мысль была бы: — Резали, а не знала — и прошел бы холод чужести. Лучше — живое мясо близости.
 
      _______
 
      Как только сможете писать — напишите: чт? у Вас, в точности, с легкими — и в легких? Я туберкулез — знаю, это моя родная болезнь. И чт? это была за опухоль? Где? Словом, всю историю болезни. И о сам?й операции напишите. Чем усыпляли? И чт? Вы, последнее, ощутили? Подумали? И — как проснулись? С чем?
 
      Всё, всё.
 
      ________
 
      Это — тоже не письмо. Письмо — впереди, и — большое. Но не могу писать Вам, пока не знаю — чт? с Вами (беседовать с Вашей душой, пока не знаю — чт? с Вашим телом — которым Вы вольны пренебрегать, я — нет: потому, что оно — не мое.)
 
      Между Вашей страной и моею — всего только 25 верст. Пришлите мне вид Вашего Heiligen Schwendi, а я — потом — свои. У меня есть для Вас две маленьких радости, верных, но это всё — потом.
 
      Кончаю, потому что иначе начну беседовать с Вашей душою.
 
      Жду вести, по возможности — скорой, если сами не можете — попросите написать своих — всего несколько слов: жив, здоров, благополучно.
 
      Обнимаю Вас и непрерывно о Вас думаю.
 
      МЦ
 
      Спасибо за Р<ильке>. И я Вам о нем расскажу.
 
      У меня чувство, что нам с вами надо прожить целую жизнь — назад и вперед.
 
      (О прожить и жизнь напишу отдельно, я нынче с этим проснулась.)
 
      12-го августа 1936 г., среда.
 
      St. Pierre-de-Rumilly (Haute Savoie)
 
      Ch?teau d'Arcine
 
      Первый ответ на вид Вашего письма: удар в сердце — и ком в горле и пока я письмо (аккуратно) вскрывала — ком рос, а когда дело дошло до вида букв — глаза уже были застланы, а когда я, приказав им — или себе — подождать — прочла и дочла — я уже ничего не видела — и все плыл?. И я сама плыву сейчас, вместе с глазами и буквами.
 
      (Описываю, как с Марса — или даже — Сатурна — но это со мной — т?к редко, т?к никогда.)
 
      Мой родной, ведь это тоже была — операция, вскрытие письма было вскрытие нутра, и я так же честна и точна в своем описании, как Вы — в своем — и я тоже больше сегодня ничего не напишу Вам, кроме
 
      Любящая Вас
 
      М.
 
      13-го августа 1936 г., четверг.
 
      St. Pierre-de-Rumilly
 
      (Haute Savoie) Ch?teau d'Arcine.
 
      Большое письмо, когда окрепнете: в нем много мыслей, и еще больше чувствований — много всего — вся я — а это (говорят) и здоровому — много. Будем ждать. Пока же — очередной Петербург, и привет, и заверение в непрерывности моей памяти — и умоляю не писать, если трудно — и умоляю написать, если можно: как t°, боль, сон, хочется ли есть, можно ли читать, всё, всё, — но по слову обо всем, чтобы не уставать, п. ч. я хочу во всем Вам быть радостью и силой, и никогда не сделаю Вам ни больно, ни вредно, и я готова целый месяц Вам не писать и даже о Вас не думать (оставить внутри) — если это нужно.
 
      Мой мальчик родной. Вам сейчас надо вылежать — и отложить все мысли — на потом. Чувствуйте себя, пожалуйста, хотя бы на эти дни, в большом глубоком облаке (О Господи, насколько бы проще — подойти и взять з? руку — вместо стольких слов!). (Я вчера целый день переписывала Вам из записной книжки т? письмо.)
 
      Если это Вас радует — и не утомляет — буду писать Вам понемножку каждый день. А большое письмо — когда по чести скажете: можно. А читать (книжки) Вам можно? У меня есть одна — чудная и очень легкая на вес.
 
      Узнаете Петербург? М. б. на этом мосту — в детстве — стояли? Вчера, бродя по своему огромному замковому чердаку, вдруг вижу: какие-то снимки. Наклоняюсь; Тунское озеро — и двое юношей. И подпись: фотография С. Штейгера. Это — Ваш отец? Даже не знаю Вашего отчества.
 
      Храни Вас Бог! Выздоравливайте, милый!
 
      МЦ.
 
      14-го августа 1936 г., пятница.
 
      Chateau d'Arcine,
 
      St. Pierre-de-Rumilly (Haute Savoie).
 
      — Это моя самая любимая открытка — из всех присланных — п. ч. она самая бедная. Эти открытки, кстати, все краденые — их было очень много, и я скромно выкрала лучшие — Вы как раз тогда мне написали, что по зимам жили в П<етербур>ге. Теперь мой улов кончен и буду посылать Вам здешние виды: замка и природы, но лучшего (внутреннего) замка, увы — нет. Я из всего него больше всего люблю кухню — решетчатую, сводчатую — и чердак: самое жаркое (день и ночь кипят котлы) и самое холодное: день и ночь шум деревьев и каких-то верхних потоков а, м. б. — шум времен. Я здесь живу совсем без людей — хотя их сорок человек — с одними Вами. Отсюда часто ездят в Женеву, т. е. в Швейцарию, и это немножко растравительно, но я не завистлива и знаю, что в конечном счете блага распределены правильно: у меня такая сила мечты, с которой не сравнится ни один автомобиль. Мне только — просто — жалко, что я сейчас не могу быть с Вами, п. ч. Вам наверно скучно и долго лежать. Не прошу: пишите — п. ч. наверно сами напишете, когда сможете. Не утомляет ли Вас мелкость моего почерка:
 
      мне всегда так много нужно Вам сказать.
 
      Храни Вас Бог!
 
      МЦ
 
      <Приписки на полях:>
 
      Кончаю перевод пушкинских Бесов. — Увлекательно. Замечаю, что пишу Вам как здоровому, — но это не эгоизм, а ужас перед физической болью, которой не могу помочь. Я о ней просто стараюсь не думать, п. ч. иначе — отчаяние.
 
      Наверху над замком совсем одна в брошенной мельнице живет гадалка. Соблазнительно. Но — страшно. И немножко — как-то — недостойно. И наверное не пойду. Если она — гадалка — она ко мне должна придти.
 
      Я Вам обещала спокойные письма и, видите — слово держу.
 
      15-го августа 1936 г., суббота.
 
      Ch?teau d'Arcine. St. Pierre-de-Rumilly (Haute Savoie).
 
      Милый друг, мне кажется — Вы не писали уже целую вечность, а на самом деле — только три дня. Но я сейчас немножко беспокоюсь, — беспокоилась бы и множко — если бы дала себе волю. Если бы я была уверена, что Вы не пишете для здоровья, а не от нездоровья… Теперь о другом (хотя о том же самом): м. б. Вам неловко — ведь это папа приносит Вам письма — ежедневно получать письмо тем же почерком и с тем же штемпелем: ежедневно всё то же письмо. Может создаться — у такого, как Вы, как мы — положение — etwas peinlich. Непременно ответьте, ибо, м. б., лежать Вам придется еще долго, а я обещала писать Вам каждый день — и теперь боюсь остановиться, ибо — как сказал однажды Гёте одной девушке: Fahre fort mir zu schreiben und rechne mir die Bitte nicht zu hoch andenn Gewohnheit ist ein gar zu liebes Ding — так, м. б., у Вас уже — Gewohnheit, и — что важнее всех обещаний другому — я сама себе обещала никогда — ни в чем — ничем не огорчать Вас и не смущать.
 
      Словом, решайте сами и знайте, что я всегда все пойму. Не спрашиваю о здоровье, п. ч. это было бы просить писать. Не спрашиваю, но — конечно — думаю. Помните, я Вам вчера писала о Женеве, а нынче с утра меня в Женеву — звали — на целый день — и даром. И я не поехала, п. ч. не знала, чт? с Вами, и никакой радости, даже щемящей — от одной страны, одной земли — бы не вышло. А вчера вечером, когда хозяйка горного кафе, произнесла слово: Берн: — «J'ai vu cela ? Z?rich, et dans la cave de Berne». «Car elle est immense — la cave de Berne» — я сразу обернула голову, точно меня позвали.
 
      Я послала Вам отсюда: небольшое письмо (на которое Вы отозвались), 4 открытки — петербургские — и книжечку. Одну из открыток (конную) и книжку — с оказией из Женевы. Большое письмо лежит и, от времени до времени, — прирастает, но читать его — как и писать — работа, а м. б. и тревога, поэтому — пускай вылеживается — как Вы.
 
      Если неудобно, чтобы я писала ежедневно — напишите непременно: хотя бы два слова.
 
      Вчера лазила на высокую, высокую гору, собирала орехи и цикламены. Ваши орехи я съела (Вам сейчас все равно нельзя), а Ваши цикламены стоят у меня в стакане.
 
      МЦ
 
      17-го августа, понедельник
 
      Пишу из соседнего городка — бывшей столицы Савойи — Бонневилл’я.
 
      От вас много дней ни слова, очень беспокоюсь о здоровье, если можете — известите.
 
      Буду ждать и — пока — не пишу.
 
      МЦ
 
      Ничего о Вас не знаю с 11-го.
 
      Из непрерывности внутреннего письма
 
      (день за днем, дойдем и до 12-го).
 
      Еще в Moret, значит до Вашего Берна:
 
      — Почему Ваши письма настолько лучше Ваших стихов? Почему в письмах Вы богатый (сильный), а в стихах — бедный. Точно Вы нарочно изгоняете из своих стихов всего себя, все свое своеобразие — хотя бы своей беды, чтобы дать вообще-беду, общую беду: бедность. Почему Вы изгоняете все богатство своей беды и даете беду — бедную, вызывающую жалость, а не — зависть. (Не думайте, что меня обольщает на-меня-направленность Ваших писем — это во мне никогда ничего не предрешало — и — все стихи всё равно на меня направлены.) — Вам в стихах еще надо дорасти до себя-живого, который и старше и глубже и ярче и жарче того. Вы (живой) из близнецов: Кастора и Поллукса — т?т близнец, которому отец — Зевес.
 
      _______
 
      Мой з?мок, 8-го августа 1936 г.
 
      — Не удивляйтесь гигантскости моего шага к Вам: у меня нет другого.
 
      _______
 
      Вы тоже человек одной ночи — одного взгляда — и целой жизни тоски — Sehnsucht — оборота н?. (Потом этих взглядов становится много, но каждый — нож.)
 
      Вы тоже сразу хотите не-жить, чтобы не было ни потом, ни дальше. (Продолжения не будет.)
 
      Сколько бы мы раз уже умирали, если бы боги нас слушались!
 
      _______
 
      Ваша младенческая привязанность к Тёте, то есть: чистая страсть тоски — лейтмотив всей Вашей жизни. Другого не будет, ибо с душой ничего другого не бывает, ничего кроме нее самой, которая есть: чистая страсть тоски. Душа (когда она есть: ее нет — никогда) рождается готовая, не рождается — продолжается — со всем грузом бессознательной и бесполезной памяти. Бессознательной — так руки сразу узнают клавиши, плечи — волны. — Бесполезной — все ошибки з?ново, как будто бы никогда не расшибался — и это уже можно проследить в короткой нашей, в короткой Вашей жизни: от чего Вы в жизни излечились, чему — научились? Ни от чего. Ничему. И вся я к Вам этому — живой пример.
 
      В который раз? И разве я не знаю, что все кончается, и разве я верю, что (это во мне к Вам) когда-нибудь кончится, когда-нибудь меня отпустит, что я от Вас — опустею: стану опять пустым — и холодным — и свободным домом: domaine’oм?
 
      Ведь стоило Вам только подать мне знак — так ивы на краю дороги подавали мне в летящее окно — знак — как я на этот ивовый знак — вся ринулась, ринулась, кинулась, зная всё и не веря — ничему.
 
      ______-
 
      В жизни с этим делать нечего, и Вы это знаете. Давайте вместе не-жить: действенно, воинствующе, победоносно.
 
      _______
 
      Мой перстень был: сплошь ровный серебряный широкий с серединной лилией — по бокам по кресту — вокруг (всего пальца) розы. И он никогда уже не станет моим.
 
      _______
 
      9-го августа 1936 г., понедельник.
 
      Если бы можно было запустить руку в душу — как в море — Vous retireriez Votre main pleine de Vous.
 
      He удивляйтесь. Если распределить всё это по годам нашего знакомства (с Вашего рождения или даже с того часа, когда Вы впервые подошли ко мне на одном из моих чтений) — вышло бы вполне нормально, а сейчас Вы всё это получаете сразу — только не пугайтесь и не подломитесь и не усумнитесь.
 
      _______
 
      Сколько сказок бы я Вам рассказала, если бы мы были вместе! Сколько — M?rchen meines Lebens!
 
Над пылающим лицом:
Тем, с глазами пьющими,
Сколько песен шепотком
Спето, петель — спущено!
 
      (Это о Царице с ее раненым: «Мой раненый» — помните?).
 
      Нам с Вами эти дни (с получения мною Вашего первого письма, а может быть — и с его написания) нужно было бы жить вместе, не расставаясь — с утра до вечера и с вечера до утра — ведь все равно, как эти пространства между — называются!
 
      _______
 
      Никогда никто к Вам так всем существом не шел, как я сейчас. Так только море идет — всем собой. (Прилив.)
 
      _______
 
      Ваше письмо (последнее) лежит у меня во Втором Фаусте: спит в нем, обнятое гётевским восьмидесятилетием — и всею игрою тех Нереид и Наяд. Это В?ш дом. Вы в нем живете. Сколько у Вас сейчас домов, кроме бернского: я, моя тетрадь, мой з?мок. Второй Фауст. Какой Вы сейчас любимый и сохранный — если бы Вы знали!
 
      Раз мы все равно не расстаемся (я говорю мы, п. ч. иначе нет ничего, т. е. обычное: я и ein Id?l) раз мы всё равно не расстаемся — бессмысленно не быть вместе.
 
      Но я бы хотела быть с Вами совсем без людей, совсем одна в огромной утробе — з?мка — и нам прислуживали бы руки, как в сказке Аленький Цветочек. — Хочешь? — И я знаю, что к нам, привлеченные чистотой и жаром, пришли бы все прежние жители этого замка, все молодые женщины, и все юноши (я тебе скоро пришлю их портреты: я их для тебя украла) и все бабушки в чепцах и прадеды в халатах, и любили бы нас, и мы бы царили над ними и, в конце концов — незаметно — перешли бы к ним в стены и когда пришли бы другие — никого бы не нашли.
 
      _______
 
      Я хочу с Вами только этого, только такого, никак не называющегося, не: сна наяву, сна — во сне, войти вместе с Вами в сон — и там жить. Потому, что Вы тоже пленный дух, как я, — не дух (духовность) a ein Geist: ein Gast. Я это знаю, поняла по первому зову.
 
      _______
 
      (Все еще 9-го, понедельник).
 
      Нынче, открывая дверь в свою заведомо-пустую комнату, я на секунду задержалась на пороге с мысленным вопросом: — Можно? — И удивиться не успев (на свою рассеянность) поняла: она до того заселена Вами, что если меня в ней нет, то в ней, конечно — Вы.
 
      _______
 
      Я не люблю детского общества: грубо, мальчишески и девчончески-профессионально, громко, и если я гуляю с детьми, то всегда внутренне-насильственно — а нынче я и внутренно согласилась, из соображения: — Раз я иду — с другим, то естественно, чтобы и Мур шел с товарищем. И только потом установила, что я ни с кем не иду.
 
      _______
 
      До Вашего письма я все время переводила Пушкина — целыми потоками — лучшие его стихи. (Когда-нибудь пришлю — или прочту.) С тех пор — ни строчки. Сейчас я думаю о Вас: думаю — Вас. Это очень серьезное занятие (Бедный Р<ильке>! Мне одна люб?я, любезная французская дама рассказывала: — Il nous lisait toujours ses ?crits fran?ais, en nous demandant ? mon mari et ? moi (муж — корректный морской офицер-француз) — si c’?tait assez clair. Un jour il nous lit: — Cette femme a les mains sur les genoux. Elle ne bouge pas. Elle pense un enfant. — ? un enfant? — Non, non, elle pease un enfant. C’etait lui qu'elle pense et non pas ? lui. — Mais c'est absolument impossible en fran?ais, cher Rilke, personne ne comprendrait, on prendrait ?a pour une erreur d’impression. On peut probablement dire ?a en allemand, mais en fran?ais (NB! Прерываю: si on peut dire en allemand, c’est qu’on peut le sentir en allemand, car: «sie denkt ein Kind» n’est pas plus dit en allemand qu'en fran?ais… Toute la diff?rence est que le lecteur allemand croit le poete sur parole, l’honore et la suit dans chacune de ses particularites, tandis que le lecteur fran?ais — le juge.) Тогда, Р<ильке>, жалобно: — Alors, Vous dites — c’est absolument impossible? Incomprehensible? — Absolument. — Alors il ajouta — ? —
 
      Et moi je n'ajoute rien. Je Vous pense. Et un jour — nous en recauserons.
 
      _______
 
      10-го августа 1936 г., вторник.
 
      Когда я нынче думала о комнате, в которой мы бы с вами жили, и мысленно примеряла — и отбрасывала — одну за другой — все знаемые и незнаемые, я вдруг поняла, что такой комнаты — нет, потому что это должна быть не-комната: отрицание ее: обратное ее, а именно: комната сна, растущая и сужающаяся, возникающая и пропадающая по необходимости внутреннего действия, с — когда-надо — дверью, когда не-надо — невозможностью ее. Комната сна (Вы видите сны?), та комната, которую мы сразу узнаём — и на которую немножко похожи, в памяти, наши детские.
 
      _______
 
      (Нынче я начала пушкинских Бесов, и Вы меня немножко отпустили.)
 
      _______
 
      11-го августа, среда.
 
      Вчера, к концу вечера, я заметила (здесь больше сорока человек народу), что я стала бесконечно-ласкова, и как-то ровно-радостна — и заметила это по ласковости остальных — и поняла, что это — В?ше, к Вам, т. е. от Вас — идущее. И у меня было чувство, что я растрачиваю Ваши деньги.
 
      _______
 
      — О ступеньке (на карточке). Сначала: — Нет, ближе! Потом: — Правильно, потому что — и Вы конечно об этом не думали — самое дорогое и драгоценное: голова — сама и сразу — на коленях.
 
      — Где эта лестница??
 
      _______
 
      Я себя сейчас чувствую своим з?мком, в котором Вы живете. Пустынно, огромно, сохранно и обнимающе Вас со всех сторон — но таким просторным объятием! — и сколько в нем места, и Вы всюду можете ходить, в нет запретной комнаты — а надо всем огромный пустынный гулкий чердак с готическим корабельным сводом — над которым — еще свод — а на самом верху — колокола. Которые никогда не звонят. И они бы сами зазвонили.
 
      _______
 
      12-го августа, среда — после письма.
 
      Вам письмо принес — отец, мне — сын, и оба не знали, чт? несут.
 
      _______
 
      Когда я прочла: боль выносимая, т. е. глазами увидела слово:
 
      боль — у меня всё внутри — от горла до коленных чашек — физически задрожало, и я еще удивилась, как можно так неподвижно стоять — и т?к дрожать.
 
      _______
 
      13-го августа 1936 г.
 
      — Когда мы нынче — мы: три женщины, двое мужчин — сидели, в деревенском кафе, на воле, вокруг столика — у каждого была своя отсутствующая рана — у кого давняя, у кого свежая — и я, столько лет за такими столиками сидевшая без, прямая как ствол и неуязвимая — вдруг удивленно почувствовала, что и я — что и у меня (Ваша болезнь, Ваша судьба —).
 
      Может, Вы оказали мне дурную услугу — позвав меня и этим лишив меня душевного равновесия. А может — это единственная услуга, которую еще можно оказать человеку?
 
      _______
 
      14-го августа.
 
      Когда Вы в печати когда-нибудь увидите моих французских Бесов Пушкина, Вы будете знать. Вы один будете знать, к?к они переводились — за какие тридевять земель от пишущей руки — и души. Но, может — и сам Пушкин их так писал?
 
      …Всё же промчится скорей — песней обманутый день.
 
      (Овидий)
 
      _______
 
      Нынче, 17-го августа 1936 г., понедельник.
 
      Я, м. 6., несколько дней не смогу Вам писать. Во всяком случае, сразу известите о перемене адреса, чтобы я знала — куда думать.
 
      Я ничего о Вас не знаю — с 12-го. Если бы Вы не были после операции — я бы этим не смущалась, а так — жестоко не знать.
 
      Ну, будем надеяться, что причины — хотела сказать внутренние, но чт? — внутреннее операции? тогда скажем — душевные.
 
      Как бы то ни было — пишете или не пишете, пишу или не пишу — я о Вас думаю.
 
      Храни Вас Бог!
 
      МЦ
 
      _______
 
      <Приписка снизу:>
 
      Нынче, 18-го августа 1936 г., вторник.
 
      — Пришел мой огромный сын (11 л<ет> — почти с меня) — своим огромным шагом и, лаконически: Вот Вам письмо от Штейгера. И я, деловито: — Ну и отлично. А сейчас — волей судеб — иду на свидание с собакой, которая меня любила больше, чем все люди вместе, и которую я не видала шесть лет. (Собаки помнят два года, гениальные — четыре. Любящие — Х лет.) Его зовут Подсэм (чешское: Поди сюда). Я Вам о нем напишу отдельное письмо, из к<оторо>го Вы меня больше узнаете, чем из всего доселе Вами читанного.
 
      Это — большое — отсылаю не перечитывая. Оно Ваше, и я чужих писем не читаю.
 
      Обнимаю Вас, моя радость (и боль).
 
      М.
 
      19-го августа 1936 г.
 
      Что мне безумно хочется к Вам — Вы конечно знаете, но мне хочется к Вам на полную свободу — какой нет на свете: на свободу того света. Но даже примирившись с несвободой этого: если отсюда ездят в Женеву — то компанией, взяв сообща машину, к<отор>ая в вечер того же дня — отвозит. Едут без виз. Визы я получить не могу, п. ч. у меня нет с собой нансеновского паспорта — остался в Ванве, в дебрях — так что и поручить нельзя. Итак, чтобы к Вам попасть, нужен был бы целый ряд (звено в звено) совпадений: в?время выехать (не от меня зависит: едем «мы»), в Женеве сразу попасть на подходящий поезд, в Б<ерне> оказаться в Ваши приемные часы (которых я не знаю), от Вас не опоздать на обратный поезд и, наконец, — застать машину. — Видите? — Еще одно: я совершенно не ориентируюсь (ни даже в доме), это у меня — болезнь, я сразу теряю направление, верней отродясь его не имела — никакого — ни на час, — это моя пожизненная беда и вместе с тем услада (равно как и близорукости — я всегда неизвестно где, но в быту это — неодолимое препятствие. (Подробность: я ведь Вас, конечно, в палате не узнаю 1) п. ч. я близорука, а больница не театр, чтобы смотреть в лорнет, 2) п. ч. я Вас вообще не знаю: лица помню только выучив наизусть. Чт? помню: чернота и белизна (т? хвоя и т? серебро), во сне я бы Вас сразу узнала, но — в жизни… — И главное: без Мура я в Женеву поехать не могу, а у всех там — свои дела: родня, покупки, встречи… Везти его к Вам?? За — чем? (Тире передает недоуменность интонации, но слово одно, — а не два.)
 
      Если бы Вы сейчас н? были после операции — Вы бы ко мне приехали, ибо у Вас паспорт, очевидно, есть, и Вы, кажется, швейцарский подданный? Деньги бы я достала. Вы были бы мой гость — я мы были бы на воле. Звать Вас сюда сразу после операции — безумие, но если, мой дорогой и родной. Вы хорошо поправитесь и не будет ни малейшего риску — я здесь до конца сентября, и деньги на дорогу Вам вышлю по первому слову. — Идет? — Словом, Вы сейчас вылеживаетесь, затем едете к себе auf die Alm — и там пасетесь, гремя бубенцами моих писем. Поправившись, отпрашиваетесь на два дня — по неотложным делам — и приезжаете. И здесь мы с Вами — воочию и воушию — дружим, если хотите перескочив — знакомство.
 
      Сразу же ответьте, возможно ли, т. е. выпускают ли из Schwendi — н? 2 дня. Утомлять я Вас не буду, если не сможете подняться ко мне на гору, я Вас устрою в деревенской гостинице у самой станции и весь день буду у Вас сидеть, или — сколько захотите. Ни шагу не будет подъема. Еще лучше — что не сейчас: 1) я всегда любила откладывать радость — на потом, 2) Вы за этот месяц окрепнете, в письмах мы еще больше подружимся, и это будет венец нашего лета, для меня начавшегося Вашим первым письмом. — Хорошо ведь? — Непременно сразу ответьте. Если нужно будет, сообща выдумаем неотложное дело — можно и литературное, — чтобы отпустили. Узнайте — если не сложно — и цену дороги: от Вашего Schwendi до моей деревни — и обратно. Ближе к делу — узнаю Вам женевско-с<ен->пьерские поезда, ибо в С<ен->Пьере (деревенька) останавливаются не все. Я во всем осуществительном очень точна: во мне немецкая кровь. Убеждена, что месяц спустя операции Вы поехать сможете: нынче 19-го авг<уста> — не поздно будет и 19-го сентября (лучше — раньше, но — как сможете, я тогда задержусь до 25-го). Только — уговор лучше денег — Вы серьезно должны приняться за свою поправку: не делать глупостей, не переутомляться, не пить, ничем себе этот месяц не вредить, п. ч. дело уже будет в Вас, т. е. все зависит от степени Вашего желания («Я от Вас ни копейки не возьму» — этого я от Вас не услышу, ибо я от Вас миллион возьму, когда у Вас будет — два. Идет?).
 
      Чт? еще очень важно: здесь я дома, т. е. сама-своя, т. е. больше всего на себя похожа — я новых мест и неопределенных положений боюсь — здесь мне с Вами (Вам со мной) будет — вольно. Здесь — природа, покой, — только коровы, которые тогда уже спустятся со своих высот, будут бубенцами греметь, верней: в колокола звонить.
 
      Ответьте молниеносно, чтобы я знала, что уже могу радоваться. Нам с Вами будет чудно. А месяц — скоро пройдет.
 
      На Ваше письмо — отвечу завтра.
 
      Храни Вас Бог! Я храню — к?к могу.
 
      МЦ
 
      Ch?teau d'Arcine, 20-го августа 1936 г., четверг.
 
      Это еще не ответ на Ваше письмо — эти дни я почти не бываю одна — я даже нынче не смогла отправить Вам — хотя бы открытки, ибо отправляю, как пишу — собственноручно: не только не доверю другому, а не могу стерпеть, чтобы прошло через чужие руки (почтальон — не в счет, ибо — судьба: независящий от нас ход событий, так же не зависящий — как ход облаков или войск).