<Приписка на полях:>
 
      Я привезу стихи — на этот раз, русские. Прибавьте и это к грузу поезда.
 
      <15-го февраля 1935 г.>
 
      Пятница
 
      Увы с воскресеньем — и может быть надолго. У Мура грипп с воспалением ушей (среднее ухо) и большой жар. Бог знает, сколько это продлится.
 
      Я Вас целую и детей также и скоро дам о себе знать.
 
      МЦ.
 
      Вагон в воскресенье уедет свободный от всех наших грузов. Мур заболел (рвота, сильный насморк) сразу после того, как я Вам отправила письмо, — пять минут после!
 
      Понедельник, 18-го февраля 1935 г.
 
      Милостивая государыня,
 
      У меня теперь двое больных: Мур, и мой муж — самый больной из двух. Жар не хочет спадать, кашель сокрушительный, тот же грипп, но в более острой форме.
 
      Если Вы не опасаетесь заразы (кто знает?), приходите в среду к 4 ч., я буду бесконечно рада Вас видеть.
 
      Метро до Mairie d’Issy (конечная станция), подымайтесь по Av<enue> Ernest Renan (на углу кафе, улица в гору), затем идите по Rue Baudin, которая Вас приведет к Av<enue> de Clamort, затем Rue J. В. Potin (мой дом № 33 угловой). Спрашивайте от времени до времени каждую следующую улицу, если Вы начнете с J. В. Potin- никто ее не знает, ибо это щель.
 
      Я Вас жду и обнимаю.
 
      Спасибо за посылку — Ваши книги Вас ждут.
 
      МЦ.
 
      4-го марта 1935 г.
 
      Vanves (Seine)
 
      33, Rue Jean Baptiste Potin
 
      Милостивая государыня, Я буду очень рада Вас снова повидать.
 
      Я была глубоко, высоко удивлена, узнав, что я по отношению к Вам даритель, я, такая повязанная той маленькой жизнью, которую веду и буду вести вероятно до смерти. Вы меня никогда не видели на свободе — никогда — самое меня
 
…Und dort bin ich gelogen
Wo ich gebogen bin…
 
      Но дарителей нет, есть только берущие. (Я тоже из их числа.) И чувство неловкости, почти что унижения, испытываемое мною при чтении Ваших строк — я его (!) видела и слышала однажды — тому уже пятнадцать лет! — в глазах и в голосе старого князя Сергея Волконского, которому я сказала ту радость, что получаю от него: — «Я — чтобы давал? Я — такой мелкий и ничтожный…»
 
      Но я тоже умела брать, и, быть может, беря — давала. Как Вы. До свидания в среду и большое спасибо. Мур еще ничего не знает, иначе он снова стал бы пожирать свои ногти (он больше их не пожирает — только маленько закусывает!) — от нетерпения. Обнимаю Вас.
 
      МЦ.
 
      Итак, в среду, поезд в 2 ч. 30.
 
      Вопрос Вашего поселения меня живо интересует. Или Вы будете его искать в другой стране, под другими небесами и деревьями? В Вашем письме как бы дуновение отъезда.
 
      7-го апреля 1935 г., воскресенье
 
      Vanves (Seine)
 
      33, Rue Jean Baptists Potin
 
      Милостивая государыня,
 
      В этот четверг, 11 апреля, я читаю лекцию о поэзии Николая Гронского — и более обще, о судьбе поэта.
 
      184, бульвар Сен-Жермен — Зал Географии
 
      Четверг, 11 апреля, 8 ч. 1/2 вечера
 
      — ПОЭТ-АЛЬПИНИСТ —
 
      Если можете — приходите.
 
      Я Вас обнимаю и буду очень рада Вас снова увидеть.
 
      МЦ.
 
      18-го апреля 1935 г., вербный четверг
 
      Vanves (Seine)
 
      33, Rue Jean Baptiste Potin
 
      Дорогая Ариадна,
 
      — Простите, забыла отчество, но — хотите? пусть так и останется: без отчеств: у нас хорошие имена, а Ваше я настолько люблю, что 21 год назад назвала им свою дочь.
 
      — А я ведь Вам совсем недавно писала — числа 8-го, 9-го, звала Вас на свое чтение «Поэт-альпинист» (11-го) — если не ошибаюсь даже вложила билет и очень была огорчена 1) не увидев Вас в зале, 2) так долго ничего не слыша. Я уже думала, что Вы, в горячке переезда, навек потеряли мой адрес, — и мы бы никогда не свиделись, ибо, очевидно, мое то письмо до Вас уже не дошло, и второе бы не дошло, и Вы бы навряд ли догадались написать мне на Посл<едние> Новости? (Кстати, не забудьте, на всякие случаи переездов и перемен — это мой (условно!) вечный адрес.)
 
      Итак, очень счастлива, что опять сошлись.
 
      ________
 
      Если хотите видеть и даже приютить нас с Муром на несколько дней (вдвойне соблазнена: дружбой и лесом: это — мои стихии! Не: море и любовь), итак, если хотите нас у себя — торопитесь. У Мура сейчас каникулы, кончая 29-тым апрелем, т. е. 2-ым днем русск<ой> Пасхи, но дома мы должны быть уже в Страстной Четверг, чтобы Мур успел говеть. Нынче — четверг, 18-ое. Мы могли бы приехать к Вам начиная от воскресенья, скажем — на три дня, чтобы в среду утром — уехать. Отвечайте скорее и подробно опишите маршрут, всё, всё, начиная от парижск<ого> вокзала и поездов, кончая остановкой и, если Вас бы не было на вокзале, маршрутом до дома.
 
      Увести куда-нибудь на волю Мура на эти дни была моя большая и несбыточная мечта. Но, боюсь, очень дорог? дорога, видела в путеводителе, что 69 кил<ометров>, а мы только что, с большим трудом, уплатили терм и очень обнищали. Не забудьте — цену билетов!
 
      Можем тоже выехать и в понедельник, но лучше в воскресенье, чтобы раньше вернуться — перед Пасхой много работы по дому, нужно натереть все полы, это уже дело чести. (С меня никто не требует, требую — я.)
 
      Да! Сможет ли Мур спать днем? Это очень важно, т. е. будет ли у нас с ним отдельная непроходная комната? Простите за бесцеремонность вопроса, но для него дневной сон — очень важен, он очень малокровен, это мне говорят все доктора.
 
      Будете отвечать — положите мое письмо перед собою.
 
      Позже понедельника выехать не сможем, ибо в четверг, с утра — ему — говеть, мне тереть.
 
      Целую и жду скорого ответа.
 
      Любящая Вас и радующаяся Вам
 
      Марина
 
      Захвачу Поэта-альпиниста и м. б. еще что-нибудь. (И последняя наглость) будет ли у меня кофе «? volont?»??? Целый мой кофейник, чтобы никого не спрашивать. Могу привезти свой.
 
      Я еще ни разу — за всю весну — не была в лесу! (Наш от нас 45 мин<ут> не — хода, а бега.)
 
      <Приписка на полях:>
 
      А адрес, как эхо:
 
      Vaumoise
 
      (эхо): — Oise…
 
      (И получились — стихи:
 
      А адрес, как эхо:
 
      — Vaumoise. (Эхо): Oise…
 
      ТАК СТИХИ И ПИШУТСЯ.
 
      М. б. так сделаем, если дорог? дорога, к Вам — мы, а от нас — Вы? (Иначе навсегда останемся! Состаримся…)
 
      22-го апреля 1935 г., понедельник
 
      Vanves (Seine)
 
      33, Rue Jean Baptiste Potin
 
      Дорогая Ариадна,
 
      (Как хорошо, что вы мне не сообщили отчества, которого я, очевидно, так никогда и не узнаю, — разве что Гартманы воскреснут, в чем — сомневаюсь.)
 
      Итак — телеграммы нет, стало быть — все в порядке (в Вашем порядке, т. е. в порядке Вашей жизни).
 
      Хотите — следующее (единственно — возможное): мы приезжаем 30-го, на третий день русской Пасхи, т. е. в первый Мурин учебный день, который он пропустит + еще два. Ибо посреди учения, уже начав, — пропустить три дня — он первый не захочет. А так выйдет — законное продление русских праздников.
 
      А я даже рада, что так случилось: 1) люблю ждать (хорошего), 2) успею убрать дом, все перестирать, и т. д. 3) подарю Муру лишних три свободных дня, 4) исправится погода (должна), 5) успею разыскать для Вас оттиск Тезея и др. (у меня — залежи!), 6) будем у Вас есть пасху, да, непременно, — чего бы не было, если бы мы приехали сейчас, на Страстной (м. б. Вы католичка и пасху едите как раз сейчас и всю съедите?? (Стон: о-о-о!) Впрочем, католики пасхи не едят, едят — русские, а так как Вы — русская, то будете есть на русскую пасху. В пасхе так уверена, потому что сама ее буду делать на днях и уже по инерции — у Вас, т. е. я так буду переполнена ею (NB! душевно), что мы с вами невольно пойдем покупать творог. Вот — разве что творога нет в Vaumoise… Тогда привезу (и приеду совершенно мокрая, п. ч. он протечет). Нет, серьезно: если творогу у Вас нет, напишите — постараюсь привезти сухого, закажу заранее, только напишите — сколько. Но — так как aller guter Dinge sind sieben (а не drei) должен быть еще седьмой пункт радости; ax — май, 1-ое мая! Итак 7) увидимся в апреле, а расстанемся в мае, что длительнее и богаче только апреля.
 
      Теперь, кажется, всё.
 
      Итак, жду ответа.
 
      Во вторник, 30-го апреля, третий день русской Пасхи. Предполагаю — поездом. Если будете отвечать, напишите, если помните: grande banlieue на кассе или что-нибудь другое? И № платформы. А если забыли — неважно, потычемся с Муром и обнаружим.
 
      Итак: 1) подходит ли Вам 30-ое? 2) Касса и платформа. 3) Нужно ли везти творог и в каком количестве? 4) Сумеем ли мы с Вами, общими силами, сшить Муру рубашку с длинными рукавами, т. е. списать ее с уже имеющейся старой? Или Вы так же не умеете кроить, как я? (Умею только рабски шить…) М. б. Fra?lein умеет?? Или — ее уже нет???
 
      Будете отвечать — положите письмо перед собой.
 
      МЦ.
 
      Сладкое очень люблю, а Мур — еще больше. Вы — en veine de кондитерства, а Мур — как раз en veine de потребления, но как раз ничего нет, так что он будет копить — жадность и привезет Вам целый клад.
 
      Обнимаю. Сердечный привет детям.
 
      <Приписка на полях:>
 
      Я люблю поезд, п. ч. он старый и скоро совсем кончится. Из чистой преданности.
 
      29-го апреля, понедельник. 2-ой день Пасхи
 
      Vanves (Seine)
 
      33, Rue Jean Bapliste Potin
 
      Милая Ариадна,
 
      Ждали мы ждали с Муром какого-нибудь ответа и — ни слова, а завтра начинается его школа.
 
      Может быть мое письмо пропало, где я предлагала приехать в понедельник, 29-го? (сегодня). Большое письмо.
 
      А может быть — Ваш ответ, — тот или иной? (пропал.)
 
      Очень странно, что ни звука.
 
      — Так или иначе, — Христос Воскресе!
 
      МЦ.
 
      7-го мая 1935 г., вторник
 
      Vanves (Seine)
 
      33, Rue Jean Baptiste Potin
 
      Дорогая Ариадна!
 
      Вы, конечно, уже слышали о безумии Бальмонта. О нем (и норме) можно сказать как S?gur о Наполеоне в России: Sa mesure ?tait grande, mais il l’a d?passe quand-m?me. Он ненормален даже для поэта, даже для себя. 17-го его вечер (где, сейчас не знаю, узнаю — извещу) — будьте непременно, зову Вас не как на курьёз, а как на конец поэта. Ибо это — конец, ему на днях 70 лет. Зал будет полный, необходима хоть горстка своих, предпочитающих безумие Бальмонта — разумию всех остальных.
 
      Вечер будет непременно, он всё забыл, а об этом — помнит. (Верней, ничего не забыл, всё вспомнил — в этом-то и безумие!)
 
      ________
 
      Обнаружились Гартманы. Были в Ницце, сейчас в Лондоне, адреса не дают, просят писать на Courbevoie, а я совершенно забыла: 1) Courbevoie ли? 2) если Courbevoie — № и улицу, 3) ее имя-отчество. Очень прошу, сейчас же сообщить все три пункта. Про возвращение не пишут и хочется поскорее отозваться.
 
      ________
 
      Если собираетесь в Париж, очень прошу известить намного заранее, — я ведь абсолютно связана Муром: его школой и, вообще, им. Лучше бы — Вы бы все же доехали до Ванва, к вечеру я свободней (от 5 ч.). Пообедали бы у нас, а потом я бы Вас проводила. На Париж у меня мало надежды, а пропускать Муру сейчас нельзя ни дня, — он и так затянул каникулы из-за русской Пасхи и 6-го (23-го апр<еля> праздновал Егорьев день — он ведь Георгий.
 
      До свидания! Жду весточки. Целую.
 
      МЦ.
 
      Горячо сочувствую зубным бедам — и победам Вашей младшей.
 
      Свирепая вещь — природа!
 
      <Приписка на полях:>
 
      Говорю о mesure бальмонтовской нормы, как Сегюр — о мере наполеоновского воображения.
 
      Не теряю надежды на — когда-нибудь — поездку к Вам. Но — когда??
 
      23-го мая 1935 г., четверг
 
      Vanves (Seine)
 
      33, Rue Jean Baptists Potin
 
      Дорогая Ариадна,
 
      Буду рассказывать все по порядку.
 
      Этим летом я твердо решила увезти Мура на море, ибо вот уже в течение семи лет (а ему — десять!)
 
Никуда не уехали, сын и я, —
Обернулись прорехами все моря!
Совладельцам пятерки рваной —
Океаны — не по карману!
Нищеты — вековечная сухомять!
Снова лето, как корку, всухую мять.
Обернулось нам море — мелью:
Наше лето — другие съели!
 
      — и т. д.
 
      Так вот я, на этот раз решила: ?ду — и — будет.
 
      Стала раздумывать и узнала, что есть на Средиземном море, под Тулоном (рифма: Наполеон) местечко — несколько русских дач: песчаный пляж, сосны и — простота. Дали адреса здешних владельцев, пошла и нашла (перипетии — опускаю: когда-нибудь — устно) мансардное помещение за 600 фр. в лето, с полной свободой, т. е. могу стирать и готовить. Тут же внесла накануне полученные 200 фр. за перевод «Поэта-альпиниста» на сербский. Т. е. внесла — треть.
 
      Теперь: 400 остающихся фр., так или иначе, добуду: хочу устроить вечер числа 15-го июня.
 
      Но на чт? у меня нету и навряд ли будет — на 2 билета aller-et-retour в train de vacances т. е. 430 фр. за обоих в два конца. Вносить нужно — сразу, в окошечко, к<отор>ое открывается 21-го июня в 7 ч. утра (стоять надо с 5 ч. — очередь огромная). Поезд идет 28-го июня (ходят они 2 раза в месяц) будет ад, которого — не мыслю.
 
      — И вот, я подумала о — когда-то Вашем — предложении: а чт? если несколько человек, к<отор>ые ко мне хорошо относятся и любят то, что я делаю, стали бы мне помогать, немножко, жить? Я тогда ответила: — А чем я заслужила?
 
      Если бы Вы мне у них, дорогая Ариадна, могли раздобыть к 15-му деньги на билет — я была бы счастлива. Ибо подумайте: все дело — в дороге. В прошлом году — в безводной деревне Elancourt под St. Cyr’ом — c запретным (маркизиным!) лесом и загороженным (бычьим!) полем, за голые стены без мебели (пришлось всё вести из Ванва) я платила 175 фр. в месяц, т. е. на 25 фр. меньше, чем с меня просят — в этом раю!
 
      А где взять? Ибо если я даже заработаю на вечере 300 фр. (максимум!), то мне нужно за комнату внести еще 400 фр.! И — до отъезда, и владельцы — совершенно правы: сдают дешево, но хотят — без канители. А то — въеду, а платить не буду! Кроме того, столько предварительных расходов! Примус, купальное себе и Муру, аптеку, кое-что из продуктов — там все втридорога, меня предупреждали. Обувь… Здесь — дешевка, а там каждый четвертак будет на счету. Но, опять-таки, все это, кроме купального, мне все равно необходимо — здесь, тот же примус (в прошлом году ездила с чужим) и та же обувь — только обидно на здесь, т. е. какую-нибудь дыру, п. ч. хорошее под Парижем — дорого, Вы сами знаете.
 
      Но — самое главное — дорога, т. е. 430 фр. poids brut — и даже brutal. Этого мне — не осилить.
 
      О них прошу.
 
      Можете сказать, если и когда будете просить, что у меня сильное малокровие (это правда, есть свидетельство от Маршака — постоянные нарывы на этой почве — что я замучена черной работой, что мне никто не помогает, что у меня нет никакой стипендии (у всех писателей — есть!)
 
      — что это — не partie de plaisir, а — необходимость. Знаю, что жизнь там будет — не легче здешней! Мансарда, т. е. дикая жара, хождение на рынок в соседний городок и ношение на себе всех закупок (есть поставщики на машинах, но это — намного дороже), хождение на далёкий колодец (есть цистерна, но только для питья, а мне надо — стирать на двоих и мыть посуду) — словом, даже труднее чем здесь, где кран и на каждом углу — Магги.
 
      Но — сосны (мое до безумия любимое дерево! север и юг в одном) — море, имя которого я ношу, — и Мур на воле, голый, коричневый и соленый. Мур своим чудным учением — заслужил.
 
      ________
 
      Вечер не состоялся: публика пришла, Бальмонт — не пришел. После нескольких месяцев благородного всегда идейного — буйства водворен, наконец, в лечебницу в Epinay. Собирают на него 2 тысячи в месяц, м. б. — отчасти — из страха, что опять начнет среди ночи приходить из Кламара в Париж — в гости и говорить без конца… и все такие возвышенные вещи. Так или иначе — на безумного — нашлось, а пока был «разумен» ел манную кашу на воде, ибо в доме другого ничего не было, я — свидетель, ибо сколько раз приносила ему есть. Нужда была — черная.
 
      К нему никого не пускают и говорят, что он после первых бешеных дней немножко успокоился. Этим летом ему будет (а м. б. уже исполнилось) семьдесят лет.
 
      ________
 
      Кончаю. Пишу Вам с утра, в еще неубранном доме. Идея: м. б. Вы и у Гартманов попытаетесь что-нибудь извлечь? Я — сама не могу, но за другого — за Вас бы — смогла и сумела. Ведь эту сумму — 430 фр<анков> — набрать не легко, а — Бог их знает — может и дадут 100 фр<анков> — раз однажды послали 50 фр<анков> Бальмонтам на приезд в Courbevoie (а они проели, помните?). Они ко мне чудно относятся.
 
      Нужно только живописать положение.
 
      Словом, Вам видней. Ведь если Вы напишете: собираю по друзьям на поездку Ц<ветае>вой н? море — они навряд ли откажут. Только надо — скорей. И лучше: на билеты, это — конкретнее.
 
      ________
 
      С волнением жду ответа.
 
      Писала — с абсолютным доверием.
 
      Обнимаю
 
      МЦ.
 
      <Приписка на полях:>
 
      Простите за эгоизм письма. Ничего не спросила ни о Вас, ни о детях, ни о новом (?) жилище, к<оторо>го наверное уже не увижу. Хорошо у Вас? А главное — Вам? Пишите обо всем.
 
      А как — зубки?
 
      В нашей судьбе — что-то похожее.
 
      «Звери в неволе».
 
      3-го июня 1935 г., понедельник
 
      Vanves (Seine)
 
      33, Rue Jean Baptists Potin
 
      Дорогая Ариадна,
 
      Спасибо за быстрый ответ и хлопоты. Пока что еще никто не отозвался, но — может быть — рано?
 
      Провожу дни в обычных срочных делах и перед отъездных задолгих мыслях. Главная забота — Вы улыбнетесь — огромная стиральная доска, одно из главных действующих — и вспомогательных! — лиц моей жизни:
 
      брать или не брать? Много таких «стиральных досок»…
 
      Мой вечер — кажется — будет 20-го, буду читать либо Последнюю любовь Блока, либо детское: черт. Когда вырешится (число) — извещу.
 
      Неужели так и не увидимся до отъезда.
 
      «Мой поезд» (как гордо!) идет 28-го, в 5 ч. 20 мин. дня, с Лионского (львиного) вокзала.
 
      Привожу в порядок стихи за долгие годы. С тех пор как прекратился мой (эсеровский) журнал «Воля России» всё у меня бравший — заочно, по доверию и одну мою поэму печатавший (7 глав) — 7 месяцев, — я перестала писать большие поэмы, ибо стала — прозу, которую люблю, но — всё-таки не т?к — и не то. А стихи есть хорошие, но ни одних — дописанных, а сколько — вовсе не записанных…
 
      Хочу — летом, хотя жизнь будет очень трудна.
 
      ________
 
      У Мура — нарывы (малокровие). Совершенно неожиданные, но непрерывные. Сейчас — огромный ячмень. Очень бледен — до зелени. Ему отъезд еще больше нужен, чем мне. Учится отлично. Но убивает меня страстью к газетам и к событиям, — такой не моей!
 
      Алю почти не вижу, заходит раз в две недели на пять минут. Говорит, что много работает в школе. Не знаю. Но — ее жизнь. Осенью ей будет 22 года — в ее возрасте ей, в моей жизни, было уже четыре года: четыре года моей ответственности. Но я была другая — вся.
 
      — Н?, вот…
 
      Напишите, увидимся ли?
 
      Целую Вас и, еще раз, спасибо за всё. Не можете ли Вы, в мою пользу, утянуть из своего хозяйства какую-нибудь среднего роста алюминиевую кастрюлю и нет ли у Вас лишнего алюминиевого кофейника?7 Я сейчас неспособна ни на франк, ибо — ведь еще примус! Купальные костюмы и халаты! Не найдется ли у Вас купального халата? Простите за вечные просьбы, но, мне почему-то — совсем не неудобно — просить у Вас. (Я вообще ничего ни у кого не прошу.)
 
      Обнимаю.
 
      МЦ.
 
      Пишите о себе. Привет детям. Пишете ли и что?
 
      21-го июня 1935 г.
 
      Vanves (Seine)
 
      65, Rue Jean Baptiste Potin
 
      Дорогая Ариадна,
 
      Что же Вы замолчали?
 
      А вот — мои «новости»: у Мура три дня слегка побаливал живот (впервые за всю жизнь!) — повела к русской докторше, та обнаружила аппендицит и посоветовала немедленно показать Алексинскому.
 
      К концу второго дня безрезультатной езды, наконец, Алексинского застали, тот велел сегодня же доставить в клинику Ville-Juif, чтобы завтра утром оперировать.
 
      14-го утром его оперировали, нынче пошел седьмой день, пока всё благополучно. Вел и ведет себя мужественно, — лучше чем взрослый.
 
      Все это, конечно, сильно расстроило наши материальные дела, ибо хоть с нас, с точки зрения клинической, взяли грош, но этот грош был насущно-отъездный — или квартирный, — насущный. (Алексинский за операцию ничего не взял.)
 
      Но сейчас тверже чем когда-либо решила вести его на море: все последнее время он выглядел очень плохо, был желт, как лимон, и все ложился, — прикладывался — сам не сознавая, что болен. (Дети не жалуются.) А сейчас, после операции (пять дней приблизительного не-едения) он конечно будет очень истощен.
 
      ________
 
      Вчера был мой вечер: 200 фр.
 
      Из Ваших, пока, никто не отозвался, и — думаю — уж не отзовется. (Удивляют меня — Гартманы, всегда такие сердечные. Но они так же «мои», как «Ваши».)
 
      Ну, вот.
 
      Тороплюсь, ибо каждый день езжу к Муру на три часа, итого, с дорогой — 6 ч. — Это на краю света.
 
      До свидания!
 
      Вы меня совсем забыли.
 
      Целую Вас и детей, — все ли вы здоровы?
 
      МЦ.
 
      Непременно пишите о себе.
 
      4-го июля 1935 г.
 
      La Faviere, par Bormes (Var) Villa Wrangel
 
      Дорогая Ариадна,
 
      Пока — два слова. Ваше письмо долетело, верней — доползло, — спасибо. На 14-тый день после Муриной операции мы с Божьей и дружеской помощью тронулись, на train de vacances, на Юг. Фавьер — несколько русских вилл и французских ферм, без улицы и почтового ящика. Огромный пляж, на котором мы с Муром, от 4 до 6 ч. — одни, не считая прибегающих собак.
 
      Виноградники подходят прямо к морю, уступая последнюю близость — соснам.
 
      Растительность — сосны, всякого рода деревца и кусты, среди которых — мирт. На миртовом дереве повесилась Федра, у меня говорящая:
 
На хорошем деревце
Повеситься не жаль!
 
      Нет, не так, — т?к:
 
      Федра:
 
— Ввериться? Довериться?
Кормилица: — Лавр — орех — миндаль!
 
 
На хорошем деревце
Повеситься не жаль!
 
      _______
 
      Жизнь здесь трудная, густо-хозяйственная, все нужно добывать — и весьма в поте лица.
 
      Самое, для меня, тяжелое: нельзя ходить. Муру нельзя ходить, — значит и мне нельзя. А — какие горы!! И горный городок — Bormes — феодальный: мой — и всего только в 6 кил<ометрах> всходу! Дразнит — пуще чем лисицу — виноград. Ногой подать!
 
      Мур, конечно, не купается — полощется руками и ногами и ухитряется ходить на четвереньках, не моча бандажа. Он очень сознателен.
 
      Спасибо Вам и Вашим дочкам за память. Мур с удовольствием писал им ответ. Это — первые девочки, к которым он хорошо относится.
 
      — Жаль Вас на морковь и горошек! Как себя. Такая работа — сон, дурман, как всё, что не тетрадь, либо: не в тетрадь.
 
      Целую Вас и сердечно рада буду, если еще напишете. От Г<артман>ов перед отъездом получила 70 фр., еще не успела поблагодарить. Courbevoie (Seine) —? — Carle Hebert (37? He помню, умоляю сразу, а то выхожу — невежей).
 
      Дай Бог, чтобы и остальные последовали их примеру: перешлют.
 
      Еще раз спасибо за память.
 
      МЦ.
 
      2-го сентября 1935 г., вторник.
 
      La Favi?re, par Bormes (Var)
 
      Villa Wrangel
 
      Дорогая Ариадна,
 
      Я конечно сразу ответила Вам на письмо, но это уже не первый случай недохождения по адресу; я так же писала Буниной в Грасс — давным-давно — и от нее ждала ответа, а получила запрос — почему молчу. Дело в том, что в начале лета не было почтового ящика и я оставляла свои письма то на одной, то на другой даче, то в лавке — на милость частного внимания — «когда пройдет почтальон». Очевидно — кто-то забыл, тем более, что клала их то на подоконник, то на кухонный стол, вообще — ненадёжно. Очень жаль, что не дошло, но сердечно рада, что не усумнились в моей дружественности.
 
      Я, как видите, еще на Юге — приблизительно до 25-го, на Юге, который постепенно перестает быть югом (так же неуловимо и неуклонно, как друг — другом (на этот раз и смысловая — рифма!) — напр<имер> ныне сосна в окне — явно северная, п. ч. сквозь нее — не синь, а серебро: прохладного равнодушного неба. Купаться уже не хочется: либо жарко на воле — холодно внутри, либо обратно, но всегда — предвкушение, верней — угроза — озноба. Да я вообще землю (сухую, горную) несравненно предпочитаю морю: хождение (восхождение) — своему плохому плаванью, ибо я глубины — боюсь: трус, самый простой — физический.
 
      Прогулки здесь чудные, но — скучно о чужих чудных прогулках? Нам и открытки чужие — скучны, если не особенно уж красноречивы. Но спутника — верного у меня за лето не нашлось: такого, с которым бы одинаково хорошо — идти, говорить, молчать. Были либо ходящие и неговорящие (говорящие — не то и не о том), либо говорящие — и неходящие — одна замечательная русская швейцарка, написавшая огромную книгу-труд — о русском причете (плачу по мертвым) — умница, красавица, но с больной ногой. И побыла недолго. Остальное — сменялось. Был у меня и молодой собеседник — моложе меня на десять лет — который приходил ко мне по вечерам на мою скворешенную лестницу — вечером гулять нельзя, п. ч. совершенно черно и все время оступаешься, а в комнате спит Мур — вот и сидели на лестнице, я повыше, он — пониже, беседовали — он очень любил стихи — но не т?к уж очень, ибо с приездом моей дочери (я не хотела, чтобы она летом сидела в Париже, да и случай был хороший — даром, на автомобиле) — сразу перестал бывать, т. е. стал бывать — с ней, сразу подменив меня, живую, меня — меня, — понятием «Votre maman». Пишу Вам об этом совершенно просто, ибо я все еще — на верху лестницы, и снижаться не собираюсь, рада бы — да не выйдет. Положение — ясное: ей двадцать лет, мне — сорок, не мне, конечно, — мне — никаких лет, но — хотя бы моим седым волосам (хотя начались они в 24 года: первые) — и факт, что ей — двадцать. А у нее — кошачий инстинкт «отбить» — лапкой — незаметно. Там, где это невозможно — она и не бывает, т. е. заведомо неравный бой: всех средств — и их полного отсутствия: ибо — у меня ни молодости, ни красоты, ни — не только воли к бою (нр?влению), а мгновенное исчезновение с поля битвы: меня не было. Там где может быть другая (другая, чем голая душа: я) — меня не было. Такова я была и в 20 лет. И меня так же променивали. Не думайте, что это — рана. Честное слово: даже не царапина. Может быть — крохотная заноза, которую лучше всего — йодом.
 
      У меня бесконечная трезвость, до цинизма. Я все знаю вперед — и все знала — и на этот раз. (Какое маленькое «всё»!) Кончилось тем (он нынче уезжает) что вчера он совершенно официально обратился ко мне за разрешением пригласить Алю (Votre fille) на прощальный обед в ресторан, на что последовал ответ: — «Il у a un an qu'elle est majeure.
 
      (— Marina, que dois-je faire dans la vie? Puis-je ?tre ?crivain? Je ne puis demander cela qu’? Vous. Etre ?crivain — comme Vous l’?tes…» и т. д. — Soyez grand. Soyez plus grand que nature. Quant ? ?crire — personne ne Vous le dira, m?me moi: surtout — moi. — Таковы были первые разговоры.
 
      И «Marina», без разрешения — но и без наглости — под наплывом душевной тревоги — к большой птице — под крыло. Было еще и: — Comment ferai-je sans Vous? Я, молча: — comme tous).
 
      Вот и вышло — comme tous.
 
      ________
 
      Мур — чудный, как вы точно сказали — белый негр. Но белого — мало: он совсем коротко — острижен, вот только — глаза, совсем беспощадные на этой бронзе. Страстный купальщик — частые скандалы по этому поводу: закупывается. Научился отлично плавать и нырять. Пляж здесь (тьфу! тьфу!) слава Богу — мелкий. И ходок отличный. Единственный из здешних детей, ходящий с нами на далёкие прогулки — и не устающий. Это в меня — моё.
 
      Душевно — томится без дела, скучает по школе, читает всякую рвань (лучшее из рвани, но — рвань: Benjamin, Mickey, Dim<anche> Ulustr?), но и Диккенса — «Лавку Древностей», — ему бы лучше всего в хорошую — швейцарскую или английскую — мальчишескую колонию: спорт, дисциплина, себе — подобные. Я ему — ни к чему, да я и слишком (словесно и душевно) — уязвима, требую всё обратное — веку, а он весь — свой век: весь свой век.
 
      — Ну, вот. Это письмо опущу собственноручно в ближайшем городке Lavandou.
 
      — Никаких вестей от Вашей belle-soeur — нeт. (Хорошо бы! Но не надеюсь.)
 
      Принят в Совр<еменные> Зап<иски>, в сокращенном виде, мой Черт (из детской жизни).