ГЛАВА VIII

В наступивших сумерках стоял Белг у брода, наблюдая за тем, как проходит подготовка к церемонии погребения погибших. Двадцать четыре костра были сложены напротив переправы; тринадцать изломанных колесниц ожидали своих хозяев, снаряжённые для самого последнего путешествия.

Минувшие дни для вождя ургитов превратились в один непрерывный кошмар. После того как разведчики доложили, что чудесным образом появившиеся неподалёку от лагеря укрепления и есть цель их похода. Священный Ар, Белг распорядился немедленно ворваться в город. Ургиты подошли к Воротам Воинов. Часовые на высоких башнях успели заранее заметить приближение противника, поэтому ворота захлопнулись у них перед носом. Только вблизи воины Кера смогли по достоинству оценить новую стену, охватившую кольцом весь Ар, включая даже лачуги рабов и ближайшие огороды жителей. Весь накопленный Белгом опыт войн, дальних набегов и поединков не мог помочь его дружине в штурме каменных бастионов тридцати локтей в высоту. Новые Ворота Воинов Ара имели две створки, исполненные из нескольких сбитых вместе слоев крепкого дубового бруса и обшитые снаружи толстыми бронзовыми листами. Ни он сам, ни один из его витязей — никто не смог бы выломать такие ворота. Белг приказал своим людям забрасывать на зубцы стены арканы и взбираться по ним наверх; но стоявшие там хольдеринги со смехом перерезали волосяные верёвки, и ургиты падали обратно, в ощетинившийся острыми кольями ров. Потеряв таким образом пятерых отпрысков благородных семейств,. Белг приказал прекратить бессмысленные попытки.

Далее он распорядился поднести к воротам связки просмоленного хвороста, чтобы поджечь их. Подобный способ был известен уже много поколений и никогда не подводил. Кроме этого раза. Огромные плахи из морёного дуба, вдобавок защищённые слоем металла, слегка тлели, но по-настоящему разгораться не желали. Хольдеринги же обрушили сверху град тяжелых камней, не подпуская вплотную к воротам ургитов, пытавшихся подложить в затухающий костёр дров.

Время шло. Защитники Ара вели себя неподобающим образом: вместо того чтобы выйти в открытое поле на битву и погибнуть, как пристало настоящим воинам, они заперлись в своём неприступном городе и всячески поносили ургитов с безопасной высоты его стен. В своих речах горожане сравнивали их с речными крысами, ужами, а также с кошкой, облизывающейся при виде птички, сидящей на самой верхней ветке высокого дерева. Слова свои они иллюстрировали самыми что ни на есть непристойными жестами. Долго внимал Белг нескончаемому потоку насмешек и издевательств, но наконец его терпение лопнуло.

Он потребовал вызвать для разговора с ним самого Хольдера, предводителя воинов Ара. Требование было выполнено, хотя и не сразу: сослались на занятость вождя. После окончания жертвоприношения во имя победы, проводившегося в главном храме Нудда, Хольдер пировал вместе со своими приближёнными; пришлось Белгу подождать до утра следующего дня.

— Здравствуй, внучатый племянник! — поприветствовал его позёвывающий спросонья патриарх, взойдя на городскую стену. — Вижу я тени тёмных дум на твоём челе. Зачем пришел ты к Ару вместе со всей дружиной? Очевидно, не в гости. Зачем разоряешь ты окрестности города? Очевидно, не в знак миролюбия. Зачем умерщвляешь и обращаешь ты в рабов наших людей? Зачем кони твои вытаптывают наши поля?

— Не буду я отвечать на вопросы, на которые ты сам знаешь ответы, — грубо отрезал Белг. — Почему бы вместо пустой болтовни Хольдеру не выйти с войском на равнину и не познать вновь радость битвы? Прячась от меня, подобен ты трусливой землеройке, трясущейся в своей норе при приближении лисы!

— Воистину, несправедливы твои слова. Вот он я, стою в своём городе и не прячусь от сына Ургова! — отвечал мудрый воин, скрывая невольную улыбку в своей бороде. — Почему бы тебе самому, вместе с преданными витязями или же в одиночку, не подняться сюда ко мне?

— Чтобы ты проломил мне голову, старый хитрец, пока мои руки будут заняты верёвкой.

— Война вообще полна опасностей, дружок. Путь воина означает смерть, не так ли? «...Нет страдания, и не бывает боли, не было рождения, и не будет смерти...»

— Можешь не пересказывать мне молитву, составленную нашим общим божественным предком, — хмыкнул Белг. — Я выучил её наизусть в тот день, когда мне исполнилось шесть лет, и в тот же день я впервые взял в руки настоящее оружие. Выйдешь ли в ровное поле на поединок со мной, Хольдер? Если откажешься — не воин ты и не мужчина!

— Я не намереваюсь отказываться от поединка, мальчишка. Однако время и место его проведения изберу сам, — ответил ему патриарх воинов Ара, после чего покинул стену и неторопливо направился в свои покои.

Переборов накативший приступ бешенства, подталкивавший его немедленно идти на приступ, Белг благоразумно отвёл свою дружину от стен и разбил лагерь по другую сторону реки, решив дожидаться подкреплений. Рассылаемые им по всем направлениям отряды методично жгли один за другим окружавшие город посёлки, грабили и убивали не успевших бежать в Ар жителей. Подвоз продовольствия в Огненный Город был надёжно перекрыт, но среди его населения пока что не наблюдалось никаких признаков голода.

Так продолжалось ещё с неделю. Вечером очередного дня Белг решил выдвинуть войско поближе к Воротам Воинов. В его голове зрел ещё не оформившийся план, детали которого сам военачальник представлял себе довольно смутно. Следовало соорудить из дерева и земли напротив ворот особое укрепление наподобие башни. С его высоты лучники смогли бы вести эффективную стрельбу по засевшим наверху хольдерингам и прикрывать атакующих ворота товарищей; при случае можно также попытаться перебраться с верхней площадки такого укрепления прямо на гребень стены.

Когда же буквально из воздуха в прямой видимости от лагеря ургитов показалась дружина, над передовыми колесницами которой развевались штандарты клана тордингов, Белг поначалу даже усомнился в твёрдости своего рассудка; но затем, выслушав донесения приближённых и заметив, что враг находится в не меньшем замешательстве, он отдал приказ к атаке.

Тординги предпочли уклониться от решающей схватки, начав отступление к переправе. Лучшие из витязей бросились в погоню и неминуемо прижали бы врага к берегу, если бы не вмешательство некоей безымянной силы. Вызванная кем-то тьма спустилась на переправу, поглотив передовой отряд воинов Кера. Возничие не были в состоянии разглядеть дорогу даже на десяток локтей вперёд; воины потеряли из виду свои родовые штандарты. Появившиеся во мгле огни своим призрачным неверным светом подчиняли разум, заставляя следовать за собой. Так двенадцать колесниц угодили прямиком в зыбучие пески, расположенные в доброй лиге от злополучного брода.

Большая часть дружины всё же смогла выйти к воде, но значительно выше по течению, чем следовало. Они разделились на два отряда: один двинулся к броду вдоль реки и вскоре окончательно увяз в прибрежном болоте. Четырнадцати колесницам удалось отыскать ещё один брод и с грехом пополам переправиться на другую сторону. Те же немногие, кого ни мрак, ни предательские огни не сбили с пути, были встречены у переправы свирепейшими витязями из тордингов. Воины Кера не дрогнули: выбили они врага с переправы подобно тому, как выбивает затычку из бочки перебродившая брага; однако слишком велика оказалась цена одержанной победы. Во всяком случае, Белг справедливо рассудил, что она того не стоила. Его дружина форсировала реку. Некоторое время вожди пытались продолжать преследование, но вскоре остановились, в полной мере осознав бесполезность этой затеи. Время было упущено.

— Бал?

— Да, вождь.

— Как идут приготовления к похоронам?

— Почти всё уже сделано. Воины поднесли топливо к погребальным кострам и подыскали славное место для трёх курганов. Есть у нас и жрецы, и плакальщицы в количестве достаточном для проведения обряда.

— А имеется ли у вас хотя бы один пленник для жертвоприношения? Если не окропить кровью врага свежую могилу, трудным может быть путь душ умерших сквозь Долину Теней. Да и Араван будет недоволен: ты же знаешь, он любит жертвоприношения в свою честь.

— Есть двое пленников, но... — Бал замялся.

— Что значит «но»?!

— Один из них — то, что надо. Судя по татуировке — знатный тординг. К сожалению, во время боя на переправе ему проломили палицей череп, и хотя он и жив, но не приходит в сознание.

— Это плохо. Полудохлый витязь в жертву не годится. Он даже не осознает мига своей смерти: его душа и так уже наполовину по .Ту Сторону. А как насчёт второго?

— Второй — так себе матерьяльчик. Судя по всему, он — щитник или возница того витязя. Его заарканили, когда он, склонившись над бездыханным телом, пытался привести своего хозяина в чувство. Не уверен, что Аравану придётся по вкусу подобная жертва: мерзкий слизняк уже обделался от страха перед собственной участью. Ползает в ногах моих людей и лижет им сандалии, умоляя о снисхождении. Отвратительный тип: если так пойдёт, от его слез Бо скоро выйдет из берегов.

— А больше никого нет на замену? Бал помотал головой.

— Плохо. Если бы тординги стали лагерем, я бы послал парочку отважных юношей добыть пленника для церемонии. Но поскольку эти трусливые дети ящерицы предпочли бежать в Ар, да к тому же через неподобающие воинам Ворота Общинников, — на этом месте Белг сплюнул, тем самым выражая крайнюю степень презрения, — мы сегодня лишены возможности добыть подходящий экземпляр. Придётся довольствоваться тем, что есть. Идём, продемонстрируешь мне кандидатов!

Сотня ургитов работала не покладая рук до заката солнца. Они сравняли каменистую вершину округлого холма и возложили тела погибших на просмолённые поленницы. На середину утоптанной площадки доставили носилки с воином-тордингом, а потом приволокли его отчаянно упирающегося и истошно визжащего слугу. Приглашённый жрец хладнокровно раскладывал на плоском валуне походный набор жертвенных ножей из чёрного обсидиана, аккуратно протирая свои жуткие инструменты специально припасённой для этой цели тряпочкой.

— Ты кто таков будешь? — поинтересовался подошедший вождь ургитов, с брезгливой гримасой поддев скорчившегося на земле пленника носком сапога под рёбра.

— Меня звать Роног, — отвечал тот, обратив свой затравленный взгляд на высившегося над ним Белга.

— А кто твой господин?

— Господина нашего звать Хнеффл. — Зубы несчастного выбивали громкую дробь; он отчаянно кутался в свой куцый грязный плащик, с внутренней стороны которого виднелась пёстрая пушистая подкладка. — Его, то бишь господина нашего, каждый знает!

— Значит, твой хозяин — знатный тординг, не из последних в роду? — улыбнулся Белг.

— Да, да! — оживился Роног — Мой господин очень важный. У его семьи овец и свиней двенадцать дюжин загонов! С ним надо хорошо обращаться!

— Отлично. Раз господин Хнеффл такая важная птица, придётся тебе его немного проводить. А то вдруг он заплутает по пути в Серую Долину?

Когда смысл сказанного полностью дошёл до Ронога, бедняга затрясся ещё пуще прежнего.

— Нет! Нет! Пожалуйста, не надо! — вопил он, пока двое дюжих ургитов волокли его под руки к импровизированному жертвеннику.

— Как скажешь, мудрый, кого принесём в жертву прежде — воина или эту падаль? — обратился Белг к своему жрецу.

Тот призадумался:

— Думаю, начнём с коротышки. Хотя он и не настоящий воин, но всё же здоровый и довольно сильный; заодно погадаем об удаче предстоящей битвы на его внутренностях.

— Отлично. Приступай!

По мановению руки жреца загудели бронзовые трубы девяти локтей длиной; поднесли огонь к поленницам, и двадцать четыре погребальных костра вспыхнули в один миг. Двенадцать плакальщиц в длинных траурных одеждах возопили хором, двинувшись гуськом вдоль огней. Оплакивая погибших, они в ритуальном исступлении выдирали себе клочья волос и густопосыпали головы пеплом.

Коротышку Ронога бросили спиной на плоский камень; двое силачей-ургитов держали его за щиколотки, а двое — за запястья, чтобы своими корчами он не мешал жрецу работать.

Священнослужитель снова переложил ножи, выбирая нужный; взвесил его на руке, как бы примериваясь, и наклонился над распластанным на камне телом, прищурив левый глаз.

— Могу ли я полюбопытствовать, о господин, что вы собираетесь со мной сделать? — пролепетал Роног, в ужасе наблюдающий за этими манипуляциями.

— Думаю сначала распороть тебе брюхо и вынуть кишки, а затем вырезать из груди сердце, — пояснил тот.

— А мне будет больно?

— Немного. Не отвлекай меня! Своей болтовнёй ты мешаешь мне сосредоточиться.

— Извините, господин.

Трубы исступлённо взвыли в тот миг, когда жрец занёс над головой руки с зажатым в них острым обсидиановым лезвием. Пробормотав традиционную формулу, он обрушил нож вниз и... промахнулся. Раздался противный скрежет каменного клинка о камень; обсидиановое лезвие от удара раскололось надвое. Жрец в глубоком недоумении глядел на половинки своего пришедшего в негодность инструмента; стоявшие в отдалении воины зароптали: плохая примета! Боги рассержены!

Как бы в подтверждение этому прямо под ноги Белгу шлёпнулась лягушка, которую выронила пролетавшая мимо сова; расстроенная потерей добычи птица скрылась в темноте, сопровождая свой полёт недовольным уханьем, Воистину недобрый знак!

Взяв другой нож, поуже первого, вставленный в изящную изогнутую рукоять, жрец повторил попытку. На этот раз он не смог даже как следует замахнуться: костяная рукоятка запуталась в длинном рукаве шерстяной хламиды; когда же незадачливый гадатель на человеческих внутренностях начал яростно трясти рукавом, нож внезапно высвободился, вывалился из рукава и, ударившись о камень, вдребезги разбился.

— Ты что вытворяешь?! — набросился на него озверевший Белг. — Уже наглотался своих дурманных листьев? Не мог до вечера подождать? Хочешь, чтобы вся моя дружина уверовала в дурное знамение и вернулась домой?!

— Я не...

— Я сам его прикончу! — Белг, подняв свою медную палицу, что есть силы врезал лежащему на камне Роногу по голове; но попал держащему его ургиту в руку. Тот взвыл от страшной боли и отскочил в сторону, ухватившись за сломанное запястье. Недолго думая, вождь нанёс ещё один удар; теперь он приложился точно по шлему второго склонившегося над жертвой витязя. Бедняга рухнул на четвереньки, но довольно быстро пришёл в себя, поднялся на ноги, а затем нетвёрдой походкой приблизился к своему командиру.

— Да по какому праву ты, степной шакал, поднял руку на меня, Гразма, сына Грока, внука Гремлира, правнука Бреса, праправнука Урга, прапраправнука Торнора? — грозно вопросил он и с размаху двинул Белгу кулаком в челюсть. — Не вождь ты мне больше!

Сознание предводителя ургитов затуманилось: пошатываясь, отступил он на несколько шагов и рухнул прямо на руки своему вовремя подскочившему колесничему.

Стоявшие подле бойцы схватились за оружие. Неизвестно, чем бы всё это закончилось, если бы не голос, который заорал срывающимся фальцетом:

— Стойте! Угомонитесь! Разве вы не понимаете? Всё от него! Он виноват! — Указующий перст жреца был нацелен на застенчиво улыбающегося Ронога. — Истинно говорю вам! У него дурной глаз! Он наводит порчу! Посмотрите — да ведь он потешается над нами!

— Похоже, ты несколько умнее, чем кажешься на первый взгляд, — заметил Роног. Его уже никто не держал, теперь маленький человечек вальяжно расселся на жертвенном камне, подогнув под себя ноги.

— Не упускайте его из виду! — распорядился жрец, в глазах которого разгорался холодный огонёк. — И подайте сюда сыромятный ремень подлиннее!

Ургиты обступили камень плотным кольцом. Впрочем, Роног и не пытался бежать. Он покорно подставил шею, на которой ловко захлестнули принесённый повод; за один конец взялся сам жрец, а другой передал стоявшему поблизости воину.

— Тяни!

И они принялись тянуть. Оба шипели от натуги, сами покраснели и запыхались, но Роног не проявлял ни малейших признаков удушья. К перетягиванию ремня присоединились ещё двое, затем ещё четверо; всё было по-прежпему. Пришедший в себя Белг смог лицезреть совершенно нереальную картину: шестеро здоровых мужчин душили одного, а тот даже не предпринимал попыток стащить с шеи удавку. С лица Ронога не сходила добрая, немного усталая улыбка.

— Может, попробуем разорвать его надвое колесницами? — пропыхтел один из участников экзекуции. — Привяжем за руки, за ноги и...

— Отличная мысль! — немного оживился жрец. — Бросайте-ка этот ремень и хватайте его покрепче!

— Вот уж дудки! — внезапно заявил коротышка, скинул с плеч свой куцый плащ и вывернул его наизнанку, открыв на всеобщее обозрение подкладку, выполненную из множества пёстрых птичьих перьев. Руки воинов ухватили лишь пустоту — на камне сидел белый ястреб-перепелятник.

— Оборотень?! Не уйдёшь!

— Посмотрим! — ответил ястреб и больно клюнул жреца в нос. Спрыгнув с камня, птица проковыляла по земле к— носилкам, на которых лежал раненый тординг.

— Ловите! Ловите его! — Хлынувшие из глаз слезы слепили священнослужителя, он с трудом ориентировался в окружающем пространстве. Тем временем ястреб подскочил вверх и полетел. В когтях он нёс так и не пришедшего в сознание Хнеффла.

Каким образом столь небольшая птица смогла поднять в воздух взрослого мужчину, осталось неизвестным. Воины в изумлении уставились в небо, провожая взглядом два удаляющихся силуэта. Кто-то потянулся за луком и стрелами; однако в этот самый момент на середину освещенного догорающими погребальными кострами пространства вынеслась боевая колесница, запряжённая двойкой взмыленных коней.

Возница спрыгнул на землю, подбежал к Белгу и рухнул перед ним ниц. Его лицо перечеркнул свежий глубокий шрам, а на изодранной тунике расплывалось липкое багровое пятно.

— Вождь! Тординги... наш лагерь...

Белг резко повернулся к востоку. Там, где его дружина во время преследования отступающих к броду врагов оставила свой обоз, на фоне звёздного неба было хорошо различимо зарево большого пожара.

— Что?! Откуда они там взялись?

— Очевидно, обошли город вокруг и снова переправились через реку выше по течению, вождь! В то время как наши колесницы преследовали их арьергард, передовые отряды врага громили лагерь, оставленный без должной охраны! — разумно предположил Бат, озабоченно поглядывая в восточном направлении. У него самого в обозе оставалось две молодых жены, несколько рабов и кое-какое имущество, судьбой которого витязь был весьма обеспокоен.

— Неужто ты меня будешь учить воевать?!

— Вовсе нет. Я сказал только то, что не следовало оставлять обоз без прикрытия, — огрызнулся Бал.

— Так... А тординги всё ещё там? Гонец помотал головой.

— Их было сотни две. Они выскочили из прибрежных кустарников, как демоны, и вмиг перерезали всех часовых, — поведал он, — а затем принялись за остальных. Выставленные вокруг лагеря телеги загорелись сразу со всех сторон, в результате все мы оказались в огненном кольце. Видать, дело не обошлось без волшебства.

— Много ли воинов погибло?

— Думаю, не менее десятка. Иные даже не успели как следует проснуться и облачиться в доспехи — их прикончили в шатрах на собственных ложах.

— Многих ли женщин и рабов полонили тординги?

— Большинство разбежались по степи. Враги не брали пленных — спалили лагерь, немного пограбили и быстро отошли обратно к реке. Скорее всего преследовать их бессмысленно. Они давно уже возвратились в Ар, — заметил Бал, задумчиво почесав в затылке. — Да и опасно: в темноте на колесницах не повоюешь; а вот засаду организовать — легче лёгкого.

Голова племянника вождя, несмотря на его относительно молодые годы, была голой как колено. Ургиты частенько посмеивались над этим, прозрачно намекая на то, что отсутствие волос на голове более достойно жреца, нежели настоящего воина. В подобные минуты, когда Бал оказывался взволнован или размышлял над какой-либо проблемой, он машинально потирал ладонью свой розовый блестящий череп. Бал действительно временами погружался в раздумья — занятие, столь не свойственное его сородичам, — за него он и получил от друзей унизительное прозвище Умник.

— Хорошо. Возьми несколько родов и отправляйся в... на место обоза. Соберёте всех, кто остался в живых. Погрузите уцелевшее имущество и раненых на повозки, после чего возвращайтесь к Воротам Воинов, — распорядился Белг. — Там расположимся лагерем в ожидании подмоги. Храмовые жрецы обещали нам множество союзников и всемерное покровительство богов в этом походе.

— Вы уже дождались, — произнёс негромкий голос.

Белг резко обернулся, и его взору предстал характерный силуэт, у которого отсутствовала левая половина.

— Араван!

Приходящий в Тени выступил из полумрака; в огромном зрачке его единственного глаза сверкнул кровавый отблеск догорающего погребального костра, а тонкие губы правой половины головы божества скривились в саркастической усмешке.