Время колесниц

— Что ты там возишься?! — простонал Фехтне. По его лицу лил в три ручья холодный пот. — Я устал! Не могу больше держать!

И верно, края щели начали постепенно смыкаться.

* * *

— Взгляни, Эдан, что здесь происходит? Не иначе как битва богов!

— Там Бринн! Скорее! — Жрец, спешившись, бросился бежать вверх по распаханному ногами сражающихся пригорку; по пути он споткнулся о труп Ингена и сильно ободрал ладони. Мёртвый бог показался на ощупь твердым, как будто высеченным из камня. На земле боролись Бринн с Араваном; Эдан подскочил было к ним, но его крепко лягнули ногой в колено.

— Не стой как идиот! Помоги мне! — взмолился Фехтне; открытая им брешь между мирами уже почти совсем сомкнулась. — Сделай что-нибудь!

— Что я могу сделать?

— Мы можем! — произнёс знакомый голос. — Взгляни на меня!

Эдан моргнул; какая-то пылинка попала ему в глаз. Когда же он снова обрёл способность видеть, подле него уже был старый знакомец — Белый Шар.

Теперь зрение нашего героя раздвоилось; он снова получил возможность взглянуть на мир глазами духа. У чёрной черты трепетали тени Веретена, Пятна, Барсучьей Морды и Колеса, пытавшихся помочь своему хозяину удержать неумолимо сходящиеся края. Вдалеке водили хороводы сотни светлячков: то любопытные духи и малые демоны собрались со всех краёв земли посмотреть на невиданное зрелище. Эдан теперь видел и изнанку своего мира, на земле которой извивалась правая половина Аравана. В восприятии Белого Шара она вовсе не казалась долиной, а тем более серой: во всех направлениях простиралась ровная, переливающаяся перламутром поверхность. Впрочем, у Эдана не было времени любоваться этими красотами: умножив свою силу поясом Гофаннона, он схватил Аравана за ногу и вместе со своим патроном поволок его к дыре.

— Кидаем по счёту «три», — скомандовал Бринн, раскачивая пленённого бога для того, чтобы бросить подальше. — Раз... два...

— Фэбур! — надрывался Приходящий в Тени. — Фэбур!!! Помоги мне!!!

Белый Шар сжался и, хорошенько разогнавшись, тараном ударил в почти закрывшиеся ворота. Щель вновь разошлась — только на мгновение; однако и этого мгновения хватило, чтобы швырнуть Аравана в серый гудящий и посвистывающий на все лады сумрак Долины.

— ...ТРИ!

Межмировая брешь охотно приняла бога в свои объятия; но до того как она окончательно сомкнулась, издав противный чмокающий звук, все находившиеся рядом стали свидетелями необычного зрелища: они увидели Аравана, кружащегося, как подхваченный ветром осенний лист; теперь его тело состояло одновременно и из правой, и из левой половины.

— Отличная работа! — Обессилевший Фехтне плюхнулся на землю, извлёк свою закопчённую дымовую трубу и аккуратно набил её порошком из кисета. — Не знаю, как вы, а я намереваюсь немного отдохнуть.

— Он вернётся?

— Само собой. Но не думаю, что его возвращения следует ожидать в ближайшее время!

С невысокого пригорка, на который приземлилась лебединая колесница, открывалась захватывающая дух панорама почти всего поля битвы. Посередине равнины продолжали поединки немногие оставшиеся в живых воины; на юге часть ургитов, преследуемая колесницами правого крыла, скопилась у вчерашнего брода и приняла там свой последний бой, пытаясь переправиться на другой берег. К западу от холма, подле заболоченной низины, двадцать восемь оставшихся в живых болгов окружили тело своего князя. Превратившись в крутящиеся снежные вихри, они выстроились кольцом и не подпускали пытавшиеся приблизиться к ним колесницы, выбрасывая навстречу чересчур осмелевшим воинам тонны ледяной крошки.

— Судя по их поведению, болги не намерены принимать дальнейшее участие в сражении, — заметил Бринн.

Фехтне кивнул:

— Будет лучше для всех, если их отпустят без боя. Пусть забирают Донна и катятся на все четыре стороны. Впрочем, Нудд по праву победителя может потребовать его доспехи...

Мимо них в обратном направлении, с севера на юг, проскакала сильно поредевшая конница кочевников — данников Кера, Очевидно, они направлялись на помощь прижатым к берегу реки ургитам.

Вверх по склону холма неторопливо поднимались двое — обладатель длинной серебристой бороды и Ханаль с неизменной улыбкой на устах и огромным болгским копьём на плече.

— Привет честной компании! Вижу, вы тут славно позабавились. Впрочем, мы с папашей Нудцом тоже не теряли времени даром: видели бы вы, как я в одиночку разогнал войско лопраканов!

— Кто здесь? Инген?! — Нудд склонился над телом и положил ладонь на холодный лоб. — Мёртв? Не может быть!

Ханаль помрачнел:

— Очевидно, сегодня день крушения всех законов и традиций, раз мы докатились до убийства Соплеменников. Вам не кажется, что это уже слишком? И куда делся Араван?

— Ты прав, шкодливый пёс из племени Ллуда! — пророкотал незнакомый бас. — Настало время расплаты. Содеянное вами сегодня превосходит все границы дозволенного. Я явился на зов своего коллеги — светлоликого покровителя города Кера. Где Араван?!

— Фэбур?!

Перед ними, широко расставив ноги, возвышался сам Тучегонитель, облачённый в сверкающие красным металлом доспехи.

— Таково моё имя; и это настолько же верно, как то, что все вы — покойники!

— Тяжело не признать очевидное, — заметил вполголоса Ханаль. — Может, самое время задуматься о бегстве?

— Что здесь за шум? — послышался ещё один, намного более мелодичный голос. На холм ступила статная женщина, облачённая в простой балахон из некрашеной шерсти. У вновь пришедшей были чёрные жесткие волосы, смуглая кожа, ноги её были босы, а каждую руку украшали по девять серебряных браслетов. Следом подошел отряд — сотня пеших воинов в чёрном, татуированные лица которых скрывали расшитые башлыки.

— Здравствуй, сестрица! — Ханаль галантно поклонился и прикоснулся губами к изящному запястью. — Мы тут немного пошалили...

— Я заметила, братец, — холодно промолвила Дана; её взгляд, скользнув по застывшим в воинственных позах богам, остановился на Ингене.

— Кто это сделал?

— Безумные жёны Аравана, — торопливо пояснил Ханаль. — Впрочем, Бринн тоже слегка ощипал им крылышки...

— Кто она такая? — шепотом спросил Эдан, склонившись к сидящему на земле Фехтне.

— Скиат т'Ллуд, светлоликая покровительница Десса, — ответил тот, не выпуская дымящуюся трубку изо рта. — а люди у неё за спиной — несомненно, нарситиды, воины Города Воды.

— Вижу, что вы на грани серьёзной ссоры, — промолвила богиня. — Молю, остановите междоусобицу — ибо последующая кровная месть между Племенами может привести всех нас к взаимному истреблению. Не лучше ли народу Племён на время забыть о людских дрязгах и всем вместе сразиться вон с теми болтами, неизвестно как оказавшимися в окрестностях нашего Священного города?

Красное белобровое лицо Фэбура приняло задумчивое выражение; некоторое время он размышлял над перспективой немного отыграться за Чёрные Поля (в те времена по божественным меркам он был ещё мальчишкой) и уже почти совсем утвердился в этой мысли, как на холме появилось очередное действующее лицо.

— Э нет, так не пойдёт! — заявил невысокий плешивый старичок, в единственном глазу которого располагались сразу три зрачка. — Мои детки уйдут отсюда целыми и невредимыми, не будь я...

— Хранитель Мудрости ? — воскликнул Бринн.

— Болг! — хором сказали прочие боги, отступив на шаг назад.

— Ирмин! — выдохнул Фехтне, падая ниц.

— Здорово. Ученик. Давно не виделись. Привет и тебе, юнец из Племени Ллеу; тебя, как погляжу, уже разморозили?

* * *

Сражение продолжалось от рассвета до самого за.ката дня Окончания Года; и ближе к его завершению мало кто из оставшихся в живых смог бы уверенно сказать, чья сторона завоевала победу. Ургиты одержали верх на своём правом фланге, но наголову были разбиты на левом; атака колесниц ургитов и вардингов на фалангу ополчения также не принесла желаемых результатов — горожане во множестве погибали, но остановленные сплочённым строем колесницы теряли столь необходимые им скорость и пространство для манёвра. Лошадей хватали под уздцы, воинов стаскивали с повозок и валили на землю.

Прорвавшиеся в город быстро обнаружили, что некому пополнить их ряды. После ранения Белга какое-либо единое командование вовсе перестало существовать; витязи, по своему обыкновению, разъезжали по полю в поисках достойных соперников и совершенно не интересовались участью своих товарищей, попавших в затруднительное положение. Очень скоро горстка людей и лопраканов, выжатая обратно за пределы новых городских стен, начала нестройное отступление к броду подле Ворот Воинов. Преследовать их оказалось некому.

Наступил вечер; всё выше и выше катилось по небосводу колесо луны; её холодное серебристое сияние мешалось с багровыми отсветами гуляющих по городу пожаров. В по-осеннему быстро сгущавшихся сумерках боевая повозка Эдана мчалась по полю в поисках Гнатала. Кермайт направлял лошадей от костра к костру, но гревшиеся у мерцающих в темноте огней воины в ответ на расспросы лишь качали головами. Некоторые припоминали, что видели вождя тордингов ещё засветло, прикрывавшим во главе своей ближней дружины пятящуюся под непрекращающимися ударами врага фалангу; говорили также, будто Гнатал вместе с сыновьями Хольдера возглавил преследование отступающих к броду колесниц вардингов.

— Остановись, Кермайт, — промолвил наконец Куллд. — Транд очень плохо выглядит; если мы продолжим свои блуждания в темноте, завтра Гнатал получит лишь остывшее тело любимого сына. Следует хотя бы согреть воды, чтобы промыть ему раны!

Так они и поступили. Топлива в округе оказалось в избытке: насобирав расколотых щитов, изломанных древков копий и стрел, а также разбив парочку отлетевших от чьей-то повозки колёс, Талес наскоро развел небольшой костерок. Куллд сразу же занялся раненым. Транд был совсем плох; его загорелое широкоскулое лицо побелело и осунулось; у рта постоянно выступала розоватая пена, которую горбун заботливо вытирал краем клетчатого головного платка, тихо постукивая пальцами по маленькому бубну.

— Ты сможешь его вылечить?

— Сомневаюсь. Удивительно, что он вообще ещё жив, — заметил Куллд, прислушиваясь к неровному похрипывающему дыханию Транда. — Я сделаю всё возможное, однако даже моим духам не под силу вытащить душу умершего с того света обратно!

— Сейчас нам как никогда пригодилась бы помощь наших богов, — заметил Талес. — Куда же они все подевались?

— Удалились на ту сторону реки для серьёзного разговора, — объяснил сын Вана Пращника, смешивая кончиком ножа на ладони какие-то перетёртые травы. — Думаю, на данный момент численность богов из Племён в округе уже достигла двух полных дюжин; кроме того, непрерывно прибывают новые. Разделившись на два лагеря, они спорят и угрожают друг другу. Тем не менее дело до драки не дойдёт — всех слишком напугала смерть Ингена и та расправа, что вы во главе с Фехтне устроили Аравану. Ещё никогда до сегодняшнего дня Младшие Боги не гибли от руки своих Соплеменников!

— Откуда тебе известны такие подробности? — поразился Талес.

— Я держу пяток духов-лазутчиков. Они регулярно докладывают мне обо всём происходящем вокруг на расстоянии до десяти—пятнадцати лиг.

— Наверное, это очень удобно! — Огненный маг впервые поглядел на горбуна с искренним уважением.

— Само собой!

— Как они поступят с болгами? — спросил Эдан.

— Скорее всего отпустят и позволят забрать с собой тело князя. Племена побаиваются прародителя бол-гов, поэтому они не пожелают вступать с ним в новый конфликт. Разозлившийся хозяин Мирового Древа совершенно непредсказуем: он может выкинуть всё, что угодно! К тому же люди знают его как Ирмина и почитают за своего героя-заступника. Словом, война с Болгом не добавит Младшим популярности.

Куллд сменил перевязку, наложив на рану Транда компресс из приготовленного снадобья. Аккуратно приподняв пальцем веко воителя, он внимательно изучил радужную оболочку и мрачно заключил:

— Вряд ли протянет до утра!

Они сидели, поджав ноги, вокруг костра. Тишину ночи лишь иногда нарушали голоса птиц, доносившиеся от воды, или далёкие оклики людей, занятых поисками раненых товарищей на поле боя.

Через некоторое время маг насторожился и стал озираться вокруг, взяв в руки свой резной ясеневый посох:

— Скажи, Куллд, что за тени бродят повсюду, издавая такие странные стоны?

— Это всего лишь гэнит, хищные призраки, пришли на место прошедшей битвы, — ответил шаман, не переставая выстукивать на своём бубне замысловатый ритм. — Они питаются душами умерших, по тем или иным причинам задержавшимися на этом свете. Гэнит слетаются к местам смерти подобно осам, слетающимся на мёд. Сейчас, к тому же, совершенно особое время: ночь Окончания Года. Эти сутки не принадлежат ни прошедшему году, ни наступающему завтра; они вне времени, вне круговорота сил и цикла природных явлений. По этой причине грани между нижними и верхними мирами, а также между царствами мёртвых и живых ненадолго истончаются, проникнуть через преграды в обоих направлениях не составляет большого труда. Один день и одну ночь каждому позволено путешествовать между мирами, хотя немногие о том знают, а среди них ещё меньше тех, кто пользуется этим знанием. — Смех горбатого полубога слышавшим его больше напоминал сухой кашель. — Не следует страшиться гэнит; живым они не несут угрозы. Боюсь, что вокруг сейчас прогуливаются значительно более могущественные существа, привлечённые из отдалённых миров светом нашего костра! Как бы в подтверждение его слов из темноты выплыла чья-то фигура. Эдан потянулся к рукояти меча, но Кермайт быстрым движением остановил его руку: на освещённое пространство неспешной походкой вышла молодая женщина. Она носила длинную, до пят, льняную тунику, её русые волосы были заплетены в три косы; на плече гостьи примостился серый дрозд, а у левой ноги ковылял седой пёс.

— Радуйтесь, добрые люди! — промолвила гостья. —Не пустите ли нас погреться в эту холодную осеннюю ночь у своего огня?

Куллд заметно напрягся; он во все глаза пялился на девушку и её животных, но не проронил ни слова.

— Радуйся и ты, — ответил хольдеринг, — мы готовы принять каждого, не имеющего дурных намерений. Не назовёшь ли ты нам своё родовое имя, женщина?

— Ты можешь называть, меня как тебе заблагорассудится, Кермайт, — улыбнулась она. — В разных краях меня величают по-разному, а полное перечисление имён заняло бы всю эту волшебную ночь. И что такое имя? Лишь шум листопада, шорох песка на дне ручья, слово без чувства, дождь без облака, струна без арфы, крыша без дома.

Воин, которого подобные словесные упражнения всегда ставили в тупик, бросил взгляд на своих товарищей. Эдан вопросительно смотрел на Куллда, Куллд смотрел на гостью.

— Почему же мы не слышим песен и музыки? Вы расселись здесь словно на похоронах, а не на празднике Окончания Года, — недовольно заметила девушка, нарушив затянувшееся молчание.

— Не до веселья нам, — неохотно ответил Эдан. — Слишком многие сложили сегодня головы; слишком много смерти и страдания выпало на этот день. Один из лучших витязей славного рода умирает сейчас у нас на руках; воистину, мы не намерены шутить и смеяться.

Юная особа кокетливо наморщила носик:

— Ты удивляешь меня, жрец Бринна из младших Племён! С каких это пор смерть перестала быть предметом для смеха и шуток? Поверь мне, природа человека такова, что именно распад и увядание он всегда находил наиболее забавным. И разве может быть иначе? За бытием всегда приходит небытие; за расцветом — упадок; после поры сбора урожая непременно наступает праздник Окончания Года, на котором жизнь передаёт свои права на весь мир госпоже смерти. Однако каждый дурак знает, что после зимы настанет весна; травы снова зацветут, а из лопающихся почек на деревьях распустятся молодые листья. Так было всегда. На смену смерти вновь приходит жизнь, потому можно лишь радостно смеяться, наблюдая этот непрерывный танец вселенной по кругу!

Старый пёс подполз на брюхе к лежащему на носилках тордингу и сочувственно лизнул его в щёку; дрозд спорхнул с плеча своей хозяйки и приземлился Транду на лоб.

— Быть может, ты ведунья, раз говоришь столь мудрые речи? — спросил Хольдер. — Нашему другу нужен хороший лекарь, не согласишься ли ему помочь?

— Я не занимаюсь врачеванием, да и лекарь вашему товарищу без надобности. Век человеческий ограничен, а срок — предопределён: от этой болезни не бывает лекарства.

— Что же нам остаётся делать? Пёс поднял свою лобастую голову и, .показав ряд неровных жёлтых клыков, отчётливо произнёс:

— Радуйтесь! Эта волшебная ночь — время, в которое нет времени, здесь место, в котором нет места!

Эдан не удивился бы, если бы и дрозд начал вешать загадками, но тот лишь кивнул с важным видом, подтверждая правоту своего приятеля.

Гостья, улыбнувшись, потрепала собаку по загривку.

— Подобно тому, как в природе для последующего обновления непременно наступает пора смерти, душе человека присуще свойство временно умирать от безысходности, тоски, одиночества — лишь только с тем, чтобы вновь возродиться обновлённой — в своей весне. Пусть будет сброшена пожухшая листва со стволов ваших душ! Весёлого праздника вашему роду!

Подул ветер, запорошив глаза сидящих тонким снежком пополам с пылью; а когда он стих — девушка исчезла, словно бы её никогда не было, куда-то подевались и пёс с учёным дроздом. Остались лишь радостно гудящие угли в праздничном огне, чьи искры взлетали до самых небес.

— Куллд, кто они?

Сын Вана покачал головой и упрятал бубен за отворот своей меховой безрукавки:

— Не знаю. В какой-то миг мне показалось... Впрочем...

Транд часто задышал и открыл глаза.

— Гляди-ка! Он очнулся! Твоё снадобье помогло!

Куллд не сомневался, что искусно подобранная комбинация дурманных и болеутоляющих растений не в состоянии излечить человека со сквозным ранением в грудной клетке; но происходившие с его пациентом изменения вовсе не напоминали предсмертную агонию. Воин пришёл в сознание и сразу же попросил воды. Сын Вана смочил ему губы влажной тряпкой, с удивлением отметив про себя признаки улучшения. На щеках Транда проступил слабый румянец.

— Не чувствую... ног, — прошептал он, ловя языком капли, стекающие по уголку рта.

— А ты вообще хоть что-нибудь чувствуешь?

— Немного жжёт... вот здесь. — Рука раненого прикоснулась к повязке на груди.

— Для человека, выглядящего так, словно его насадили на вертел вместо вепря, это совсем неплохо, — заключил Куллд. — Не шевелись! — Он поспешил удержать воина, неуверенно шарившего рукой по земле в поисках опоры. — Тебе нельзя садиться!

Постепенно перемены к лучшему становились всё более и более заметны. Транда временами мучили сильные боли, но дыхание стало ровнее и тише, а лихорадочный блеск в глазах исчез. Небо на востоке слегка посветлело: ночь подходила к концу.

— Мне приснился странный сон, — сказал он, дожёвывая второй сухарь. — Видение было таким ярким, что мне даже представилось, будто всё происходило на самом деле.

— Многих тяжелораненых посещают удивительные видения, — ответил ему Куллд. — А что тебе приснилось?

— Я очутился в просторных чертогах с высокой крышей и крепкими стенами из лиственничных брёвен. Восемь дверей было в том доме, по входу на каждую сторону света; и ни одна из них не запиралась на ночь. Посреди дома сложен очаг, дрова в котором — дубовые стволы в три обхвата каждое Медный котёл в очаге столь велик, что можно сварить в нём сразу целое стадо овец, а вертел над огнём столь огромен, что не повернуть его и дюжине мужчин. На длинных скамьях в том чертоге сидят плечом к плечу воины; там они пируют, поют и по очереди рассказывают истории о великих подвигах. С ними пировал и мой дед Торд, и двое моих сводных братьев; с другой стороны стола меня поприветствовали Ург и сидящие подле него Брес, Дил и Белг. Все оказались рады моему приходу. Они подняли наполненные пивом кубки в мою честь и разом грянули кулаками по дощатым столешницам — так, что затрясся весь дом. Мне подали наполненный до краёв турий рог, подвинулись, освобождая место у стола; но только я собирался присоединиться к пирующим, как ко мне подошел Хозяин. Был он высок, как сосна, грозен, как лев; ноги его — как брёвна, плечи — как потолочная балка, а голова — размером с большой казан.

«Постой-ка, Транд, — молвил он, взяв меня за плечо, — ещё не пришло тебе время присоединиться к пирующим в моём Доме. Место за ним для тебя всегда найдётся, но пока — возвращайся назад!»

И все, кто слышал его слова, весьма опечалились и грустными взглядами провожали меня до дверей. Хозяин сам, взяв меня за руку, вывел из дома во мрак ночи, сказав напоследок: «Не забывай о нас! А если увидишь сынишку моего Хольдера, передай, что отец скучает без него в своём доме!»

Затем я очнулся у разведённого вами костра.

— Любопытный сон, — подал голос Кермайт.

— Да, любопытный.

— Наверное, не следует придавать твоему видению слишком большого значения, — грустно улыбнулся горбун. — Иногда наш разум шутит с нами странные шутки.

— Думаю, ты прав.

— С другой стороны, приятно, наверное, иметь уверенность в том, что место у стола, кусок от бока чёрного вепря и рог с пенистым пивом всегда ждут тебя там, в конце долгого и многотрудного пути? Что предки — это не только цепочка поросших горькой лебедой курганов на родовом кладбище?

— Да.

— Так я и думал. Радуйтесь — ибо подходит к концу волшебная ночь. Круг замыкается!

— Радуйся и ты, Куллд!

* * *

Утро выдалось пасмурным; снова повалил мокрый снег, укрыв белым саваном холмы и рытвины, сломанные колесницы и падших лошадей.

Время битвы окончилось, настало время, неминуемо приходящее следом, — время оплакивания и похорон погибших. Кермайт с Эданом шли пешком, ведя упряжку под уздцы. Горбатый полубог ещё на рассвете отправился по каким-то своим делам; Транд, лежащий на носилках, и Талес расположились в колеснице. То и дело навстречу им попадались траурные процессии: вардинги и ургиты, хольдеринги и тординги несли своих павших к местам погребения. Посреди поля стояли Бал с Хольдером и о чём-то мирно беседовали, активно жестикулируя. Оба, однако, были невеселы; Бала поддерживали под локти двое рабов, на животе у патриарха белела свежая холщовая повязка, где уже проступало пятнышко крови. Неровный слой краски на лице, размытый потёками пота, придавал сыну Торнора странное сходство с постаревшим комическим актёром на рыночной площади.

Неподалёку от Ворот Воинов (точнее, от того, что от них осталось после вчерашней атаки лопраканов) было многолюдно. К югу от дороги длинная вереница ургитов двигалась мимо растущего кургана, и каждый из проходящих вносил свою лепту в его возведение, высыпая землю из своего шлема, со щита или из свёрнутого плаща. По другую сторону высились две пирамиды из камней, и каждый из проходящих мимо хольдерингов клал туда свой камень. У самых ворот Эдан заметил старых знакомых — Ханаль что-то втолковывал Фехтне, а старый маг слушал его, угрюмо насупив брови. Рядом находилась и лебединая колесница вместе со своим хозяином. К тому моменту, когда Эдан подошёл к ним ближе, Фехтне громко запел.

— Что за чушь он несёт? — Жрец Бринна изумлённо прислушивался, но не мог разобрать ровным счётом ничего из долетающих обрывков фраз.

— ...Овтсмотоп хи есв и, хиом веьтарб

Вонв юанилкорп, юанилкорп я...—

выразительно декламировал маг, приложив ладони рупором к губам.

— Неужели от всех пережитых ужасов младший сын Торнора повредился умом?

— Он всего лишь выпевает слово в слово задом наперёд своё давнишнее проклятие, — пояснил Ханаль. — Именно таким образом можно обратить его действие вспять.

— А почему у него такой рассерженный вид?

— Он уже в восьмой раз ошибается. Недавно споткнулся на девятой строфе; а в прошлый раз — на пятой!

— Наверное, непросто без запинки произнести всё это!

— Конечно. Но кто сказал, что ему будет легко? Таково условие нашего маленького соглашения!

Наконец Фехтне завершил чтение и, утерев со лба пот, повернулся к Ханалю:

— Теперь всё в порядке. Я исполнил свои обязательства. Мы в расчёте? Если так, я намерен убраться отсюда поскорей, прихватив с собой честно заработанный меч.

— Да. Никто тебя не задерживает. Всего хорошего!

— И вам счастливо. Может, когда-нибудь наши пути ещё пересекутся!

— Не сомневаюсь.

— Я пошёл.

— Ступай.

Фехтне поправил висящий у него под мышкой длинный свёрток, привесил за плечи щит и двинулся по дороге прочь. Старина Гони наклонился, загрёб пригоршню снега, с озорной миной скатал его в большой снежок, а потом запустил им в спину удаляющегося мага. Тот внезапно обернулся, резко выбросив вперёд руку. «Снаряд» со звучным хлопком разбился о поставленную на его пути ладонь, и испуганное выражение медленно сползло с лица чародея.

— Ох уж мне эти твои шуточки. Гонор! — Он стряхнул снег с рукава, удовлетворённо хмыкнул и зашагал дальше.

Когда удаляющаяся фигурка смешалась с отдыхающими у брода воинами, Эдан перевёл взгляд на Ханаля и с большим удивлением обнаружил знакомую посеребрённую рукоять, торчащую из-за пояса весёлого бога.

— Что у тебя там?

— Меч Торнора, а что же ещё?

— Разве Фехтне не забрал его с собой?

— Вот и я всё никак не возьму в толк — почему он довольствовался поддельным? — простодушно отвечал бог. — Не спорю, вышла очень хорошая копия; её изготовил мой знакомый кузнец, один из лучших мастеров в своём ремесле. Впрочем, как-то неудобно получилось; надо будет при случае вернуть Фехтне оригинал. Как ты думаешь, Эдан, скоро ли он обнаружит подмену? Бьюсь об заклад, не раньше чем через пару лет!

Бринн расхохотался:

— Ты неисправим, Гони! Если бы я был человеком, непременно стал бы твоим жрецом. Однако наверняка есть кто-то, кого ты не в состоянии обмануть!

— Кто же это?

— Например, Старшие, Говорят, они сейчас среди нас. Может, попробуешь подшутить над стариной Ллу-дом?

Боги непринуждённо болтали и смеялись, позабыв обо всём на свете. А Эдан подошёл к возведённой каменной пирамиде, поднял с земли камень и аккуратно уложил в её основание. Стоявший неподалёку жрец, облачённый в шерстяную хламиду, кивнул ему.

— Скажите, почтеннейший, кого здесь хоронят?

— Сыновей Хольдера. Ты знал их? Эдан покачал головой.

— Близнецы родились в один день и погибли в один час. Великое горе для клана Хольдера!

— А над кем возводят курган воины Кера?

— Над телом Белга, последнего из сыновей Урга. Наш патриарх сразил его в честном поединке.

Первосвященник Бринна заметил на груди собеседника пучок пестрых птичьих перьев.

— Ты поклонялся Ингену?

— Да.

— А что теперь будешь делать?

— Не знаю. Старейшины говорят, что все мы должны взойти на погребальный костёр вместе со своим богом. Сейчас они совещаются в храме: как решат, так и будет.

— А много ли жрецов было у Ястреба?

— Здесь, в Аре, вместе с послушниками около ста сорока.

Эдан повернулся и, не попрощавшись, пошел прочь.

«Предо мной встают картины смерти и разрушения, однако почему я не чувствую печали и скорби? Быть может, именно так наступает зима моей души?»

Запоздалый клин серых гусей, передохнув на берегу реки Бо, поднялся в воздух и взял курс на юг, печальным криком прощаясь с насиженными местами до следующей весны.

Порывы холодного ветра сорвали последние красно-жёлтые листья с клёнов священной рощи при храме Нудда; глядя в окно из своих покоев, среброрукий бог вновь задумался о подходящем месте для постройки странноприимного дома и хозяйственных служб...

Меж двух каменных пирамид сидел Хольдер и играл на арфе...

Бал, закончив тризну на свеженасыпанном кургане, собрал остатки дружины и готовился в обратный путь...

По полю шествовала странная троица — женщина с дроздом на плече и старый хромой пёс. За ними шел старик; у него имелся лишь один глаз, но в нём было целых три зрачка. Куллд т'Ван, сидевший на болотной кочке в заснеженных камышах, проводил идущих долгим внимательным взглядом. Как он ни щурился, сколько ни прибегал к помодци своих духов, шаману не удавалось вернуть мимолётное видение, посетившее его ночью у костра; тогда на мгновение ему довелось увидеть три высеченных из цельной скалы трона, на которых высились сияющие красной медью истуканы...

Осень подходила к концу; новый год вступал в свои права.

ГЛАВА XI

За зимой, как всегда, пришла весенняя пора; деревья зазеленели, на курганах поднялись степные травы; в ручьях, текущих по улицам городов и малых деревушек, брызгались ребятишки со своими самодельными лодочками из древесной коры; повсюду звенел девичий смех, принося в сердца юношей и зрелых мужчин беспокойное томление. Затем настало жаркое лето и весёлые фестивали сбора урожая; следом вновь пришло время увядания природы; в храмах на огненные алтари возложили щедрые жертвы; источаемый ими терпкий дым щекотал ноздри тем богам, которым они предназначались. Боги остались довольны, о чём, как обычно, торжественно возвестили жрецы перед началом ежегодных праздничных процессий. Всё шло своим чередом: год проходил за годом, и каждый последующий был ничуть не хуже и не лучше, чем предыдущий.

Однажды, в самый канун венчающих лето праздничных дней, через Ворота Мудрецов в город Ар вошли двое путников. Они весело подшучивали над неповоротливым бородатым стражем, стоявшим у входа; тот смерил молодых зубоскалов мрачным взглядом, но останавливать не стал.

Улицы города заполнялись разношёрстным народом, стекавшимся в Ар из окрестных деревень пахарей и рыбаков, из племён скотоводов, перегонявших свои стада и отары овец по веками устоявшимся маршрутам; нельзя было не заметить одетых в меха охотников из северных лесов и бритоголовых путешественников из дальних стран, облачённых в хламиды из пёстрых тканей. Фестиваль притягивал в Ар всех тех, кто желал обменять, продать свои товары, повстречаться с родственниками, попросить помощи и защиты в храмах или у городской общины или просто поглазеть на красочное шествие.