Время колесниц

Не прошло и половины тысячелетия, как люди сами, без чьей-либо подсказки, отыскали на болотах особую руду. Стали добывать её и ковать холодное железо. Они дивились прочности получившихся изделий. Хотя поначалу для всех было очевидно, что новый материал уступает сплавам меди в пластичности и лёгкости обработки, очень скоро выявилось его наиглавнейшее преимущество — доступность. Пройдёт ещё пара веков, и отойдёт в прошлое традиция распределения бронзовых слитков на площадях городов под неусыпным надзором приставленного к ним чиновника. Железа полно повсюду — хватит на всех! Помяни моё слово, Бринн. — настанут времена, когда даже самый бедный горшечник или углежог будет гордо носить на бедре короткий железный меч. Оружие станет общедоступным. Вот тут-то и начнутся настоящие войны! Отойдут в прошлое воинские роды с их разукрашенными колесницами, изысканными ритуалами поединков и старинными традициями: на поля сражений выйдет закованная в железо толпа. Каждый горожанин станет по необходимости бойцом, в битвах сойдутся новые бесчисленные армии. Сталь потопит в крови человеческий род. На смену благородному длинному мечу воина придёт короткий тесак, которым столь удобно орудовать в сомкнутом строю и вспарывать неприятелям животы в свалке.

Дальше — больше: раз не состоящие в касте воинов займутся войной, каждый начнёт заниматься не своим делом. Любой станет повсюду совать свой нос, и в Пятиградье воцарится хаос. Люди перестанут слушать мудрецов, а те безропотно пойдут на поводу у галдящей толпы, будут потакать плебсу и всячески ублажать его. Так железо неминуемо погубит цивилизацию!

— Твоему взгляду на вещи не откажешь в последовательности. Но разве возможно исправить уже совершённую ошибку?

— Я и не пытаюсь это сделать. Любые подарки богов вечно выходят людям боком; значит, самое разумное — не приносить им никаких даров вообще. Вполне достаточно было и вложенного в них стариками Ллиром, Ллудом и Ллеу. Всё, что могу пожелать, — охранить подвластные мне племена от холодного железа и насилия, которое является вместе с ним в людские души. Любой металл — будь то медь, железо или серебро — лишает человека разума; многие из племён ши давным-давно осознали эту очевидную истину и отказались от принесённых Младшими Богами горнов и литейных форм.

— Ты надеешься на то, что сможешь навеки оградить их, укрывшись в краю озёр и торфяных болот? Будешь любить и пестовать этот народ, словно своих детей?

— Нет, не надеюсь. Невозможно повернуть время вспять, а людей заставить жить в гармонии с богами, друг с другом и с самими собой, как в пору Благословенного века. Да и была ли она, эра гармонии и всеобщего благополучия? Спустя четырнадцать тысяч лет всё воспринимается не так, как было в действительности во времена, когда Племена были юны, подобно тебе нынешнему, а я пускал в ход свою пращу по любому поводу. С меня достаточно войн, Бринн. Ты ужаснулся бы, узнав, черепа скольких болгов пробиты пущенными моей рукой камнями.

— Что же нужно тебе? Ты не желаешь мести, не желаешь сражаться, но возлагаешь на себя ответственность за людей, которых не сможешь защитить? Ты отнял у них металл, но каков дар, что принесёшь им взамен?

— У меня нет желания становиться на пути ургитов. Их помыслы вполне искренни — чего ещё можно от них ожидать? Воинов в завоеваниях ведёт дух искренности, в этом подобны они степному льву, забывающему о себе и своей сущности в броске на добычу. И лев, и ургит уверены в том, что берут принадлежащее им по праву. Только безумец может препятствовать им. В ответ на вторую часть твоего вопроса скажу: взамен я принесу людям достойное их Учение. Учение, способное в равной степени возвысить дух, разум и волю. С его помощью люди приобретут безупречность в помыслах и делах своих, очистят мысли и чувства и воссоединятся с нами, теми, кого они называют богами.

— В чём же состоит твое учение?

— Ты когда-нибудь узнаешь о нём, — улыбнулся Ван и негромко добавил: — Когда-нибудь придёт время и для него, а до тех пор я буду сидеть в болоте.

* * *

Утром Эдан обнаружил, что стражи у дверей нет. Расценив это как молчаливое разрешение свободно ходить по свайному посёлку (да и как сбежишь за его пределы), молодой человек покинул хижину. Жители, которые накануне готовы были растерзать чужаков, сегодня не обращали на него никакого внимания или по крайней мере хорошо притворялись, будто он им совершенно безразличен. Первосвященник Бринна бродил по диковинной деревне, наблюдая за повседневными трудами её обитателей. По его наблюдениям, все без исключения дома не имели внутренних очагов. Огонь в выстроенном над озером посёлке разводили только в специально отведённых местах. Делалось это, очевидно, с целью уменьшить риск пожара, который бы мигом спалил и сам настил, и возведённые на нём хижины. Женщины собирались под навесами вокруг больших каменных очагов, покрытых прокалённой глиняной обмазкой, чтобы посудачить о последних новостях, дожидаясь очереди приготовить еду своей семье.

Планировка поселения была лишена какой-либо видимой разумной основы. Несколько настилов, возведённых на вбитых в дно сваях, располагались не вплотную друг к другу и вдобавок не совпадали по высоте. Между ними были перекинуты лёгкие шаткие мостки, по которым иногда приходилось карабкаться вверх или спускаться вниз. На каждом из отдельных помостов находилось несколько построек различного назначения; Эдан заинтересовался одним из таких рукотворных «островков». На нём возвышалось одно-единственное строение — длинная хижина с крепкими бревенчатыми стенами. Перед её входом в настиле торчали несколько рогатин и копий. Навязанные на их древки разноцветные нити и ленты трепетали на ветру. «Общинный дом», — решил про себя жрец.

Его внимание также привлекли две большие лодки; на них мужчины свозили валуны с берега к одному из подпорных столбов поселения. Было заметно, что для них это привычная работа, — камни с шумом падали в воду, туда же отправлялись ныряльщики, которых провожали и встречали шутками. Вероятно, песчаное дно озера не так хорошо удерживало сваи, потому их приходилось постоянно укреплять камнями.

За работой строителей наблюдал и сидевший на краю помоста человек, беспечно болтавший ногами над водой. По праще и бубну, висевшим у него на поясе, Эдан признал в нём горбуна, зашедшего вместе с Ругом за Бринном вчерашним вечером. «Родич Вана» удил рыбу — на его пальце подрагивала натянутая грузом жила.

Рыболов заметил, что за ним наблюдают, и с приветливой улыбкой обернулся к Эдану:

— Утро доброе!

— Доброе. Неужели все сваи приходится так крепить?

— Вовсе нет. Хорошо вбитая в дно свая стоит столетиями. Каркас большей части настилов нашей деревни держится сколько себя помню. Ему уже лет двести, наверное. А ежели вобьёшь плохо, то лёд зимой бревно наверх потащит. Вот и крепят эту угловую каждый год: никому не хочется проснуться как-нибудь поутру по горло в озере.

Эдан устроился на краю настила подле своего собеседника:

— А почему ваши люди селятся на воде? Тот пожат плечами:

— Традиция... Обороняться удобно — нежданных гостей видишь заранее, издалека. Диких зверей не надо опасаться. К тому же в начале лета в лесу роятся тучи гнуса — просто никакого житья от него нет! А на озере хорошо: мошкара до наших домов не долетает.

— Не знаешь ли, почтенный, где Бринн? Ну, тот... с которым мы приехали.

— Ничего не случится с твоим приятелем, — усмехнулся горбун. — Поболтает по душам с моим папаней и вернётся. Думаю, скоро будет.

— Так ты — сын Вана?!!

— Ну. Куллдом меня люди кличут. — Он звучно высморкался в два пальца и сплюнул в воду. — Родителей, к сожалению, не выбираешь! Отец и мамаша у меня — что надо! Я у них, видите ли, младшенький — так уже третий век как дитя малое опекают! Шагу не ступить, без родительского благословения! Куллд, не делай то, Куллд, делай сё, Куллд не водись с речными сазанами, Куллд, не играй в прятки с цаплями, не пугай малых лесных духов — словом, никакой нормальной жизни! Я вот спросить хотел у тебя — правда ли, что за моих братьев отомстить собираетесь?

— Ургиты, убийцы твоих братьев, изгнавшие ваш род из города Кера, ныне намереваются идти с мечом на Священный Ар. Покровители Огненного Града обратились к нам за помощью, — объяснил Эдан. — Мы же собираем силы в надежде дать им достойный отпор.

Куллд ненадолго задумался:

— Значит, Племена тоже будут замешаны в дело? Боги-покровители примут участие в битве с обеих сторон? Будут убивать людей и друг друга?

— Скорее всего так. Они не решатся поднять руку на армии смертных — подобного доселе ещё не бывало; но друг друга отделают — будь здоров!

Горбун помолчал немного, проверяя наживку на своём крючке. Забросив снасть, он с очень серьёзным лицом повернулся к своему собеседнику:

— Пращник не примет участия в сражении. Бринну не удастся его уговорить. Мой отец был одним из первых покровителей, способствовавших возведению древнейшего города людей. Он принимал участие во всех жесточайших битвах, вполовину уменьшивших численность трёх Племён. Из них он вынес убеждение, что насилие порождает лишь ответное насилие. что цепочка кровной мести может раскручиваться до бесконечности, уничтожая всех в неё вовлечённых. Ныне Ван проповедует только очищение разума, возвышение духа и концентрацию воли. Он желает лишь расправить крылья человеческой души.

— А ты?

— А я желаю стать на путь воина. Куллд присоединится к вам со своей дружиной.

При этих словах неподалёку от мостков плеснула по воде хвостом крупная рыбина. Эдан в изумлении уставился на горбуна-полубога; тот открыл было рот, намереваясь что-то добавить, но внезапно его снасть натянулась и зазвенела как струна на арфе, и Куллд, потеряв от неожиданного рывка равновесие, полетел с настила вниз.

Через несколько мгновений он вынырнул на поверхность, отчаянно отплёвываясь от попавшей в рот воды; в пяти локтях от него огромный налим выпрыгнул из озера и в туче брызг шлёпнулся на жерди настила.

Как только рыба коснулась мостков, она мигом обратилась в красивую черноволосую женщину. Её единственной одеждой служил венок из речных лилий.

— Эй, мама, полегче! — возмущенно заорал Ванов сын из воды. Он подгрёб к помосту и проворно вскарабкался наверх.

— Что я слышу, сынок?! — холодно произнесла их обнажённая гостья. — Куда ты собрался? На войну?! Не будет тебе на это моего позволения! Знай, что твой отец отказал им, — она небрежным жестом указала на жреца Бринна, — в нашей помощи.

— Об этом мне и так уже известно, — фыркнул Куллд. — Но я не мальчишка и имею право сам принимать решения!

— Откуда ты... А не тобой ли подосланный дух болтался у нашего цветка всю сегодняшнюю ночь? Как не стыдно — шпионить за собственными родителями?!

Эдан предпочёл отодвинуться в сторонку, с большим интересом наблюдая за столь необычной семейной сценой, невольным свидетелем которой он стал. Мать и сын стоили друг друга. Судя по скорости, с которой все местные жители поспешили убраться прочь, а те, кто не успел это сделать, попадали ниц, наш жрец заключил, что она и есть та самая Хозяйка Озера. Куллд, уродец-полубог, то капризничавший подобно пятилетнему ребёнку, то изъяснявшийся языком умудрённого жизненным опытом старца, появился на свет благодаря браку Вана из Племени Ллеу и этого странного существа. Эдан мог бы поклясться, что Хозяйка не принадлежит к Племенам: из неё не исходило яркое сияние, огнеподобный дух, присущий всем богам. Не ощущалось в ней и людского мерцания и внутренней циркуляции жизненных сил; чудились лишь холод, придонная илистая мгла и отражение луны на воде, подёрнутой лёгкой зыбью; такова была Хозяйка Озера.

— ...Раз папа перетрусил, должен же кто-то отомстить за братьев! — орал на неё подбоченившийся Куллд. — Между прочим, город Кер — по праву моя наследственная вотчина!

— За братьев?! Да ты их и в глаза-то не видел! Ты же родился через столетия после их гибели! Глянь-ка лучше на своё отражение в озере: где тебе, коротышке, с ургитами тягаться?

Услышав такое от матери, Куллд позеленел и не сразу нашёлся, что ответить. Хозяйка воспользовалась образовавшейся паузой.

— Словом, отправишься в Пятиградье — отлучу от рода! — пообещала она, вновь обернулась рыбой и прыгнула обратно в воду.

Куллд с тоской глядел ей вслед.

— Ведь отлучит, старая стерва, обязательно отлучит! Руг и все остальные старейшины решат так, как она повелит! Что делать-то? Не могу я с вами ехать! — монотонно бормотал чудной полубог. Сидя на мостках, он раскачивался взад-вперёд, вцепившись ладонями в длинные немытые космы. — А может, подсобить вам? — обратился он наконец к безмолвствующему Эдану. — Помочь, может, чем? Да! — Лицо карлика посветлело. Эта мысль ему определённо пришлась по душе. — Ты же будешь сражаться с проклятыми детьми Урга?

— Ну... В общем...

— Отлично! Ты — мне, а я — тебе! Идёт?

— Что?!

— Ты будешь сражаться — значит, отомстишь за братьев. А я помогу. Сделаю тебе хороший подарок.

— Какой ещё подарок?

— Куллд подарит тебе духа. Лучшего, любимого своего духа. Только вот какого? Надо подумать... Натасканный боевой призрак — отличное оружие, но ты с ним не управишься — опыта не хватит. С духами, знаешь ли, глаз да глаз нужен — как бы чего не выкинули! Впрочем, есть у меня один неплохой...

Горбун уставился в воду и бормотал всё тише и тише, пока его речь не стала совершенно неразборчивой.

— Что ты там лепечешь? Какого духа?

— Ничего не получится, — неожиданно внятно ответил Куллд. — Придётся тебя... того... переделать.

— Переделать?

— Ну да. Хочешь стать шаманом? Пройдёшь посвящение — сможешь разными духами управлять. Только есть тут одна трудность...

— Какая?

— Чтобы сделать из человека шамана, его необходимо сначала убить.

Эдан уставился на горбуна, на лице которого блуждала кроткая улыбка. «Шутит? Или всерьёз?»

— Это необходимое условие. Видишь ли, шаман — не совсем обычный колдун. Моему ремеслу попросту невозможно выучиться, сколько бы времени ты на него ни потратил. Я вижу, твою душу уже отделяли от тела?

— Да. — Эдан вспомнил деревенскую колдунью и давнишнюю встречу с погибшим ургитом; воспоминание нельзя было назвать приятным.

— В таком случае нет нужды говорить тебе, что путешествия, подобные некогда совершённому тобой, крайне опасны и трудны для обыкновенного человека. Маги, якшающиеся с разного рода духами, элементами стихий и демонами всех возможных сортов также сталкиваются с непреодолимыми трудностями на своём пути. Они вынуждены изобретать разнообразные приёмы и ухищрения, порой самые изысканные, желая обойти ограничения, наложенные на них самой Природой. Человек, по их мнению, — раб своего тела, двуногой и двурукой тюрьмы; в неё детская душа заключается при рождении и покидает только после телесной смерти. Шаман же — человек, делающий своё тело домом, двери которого всегда открыты.

— И потому его необходимо сначала убить?!

— Напрасно не веришь Куллду. Это действительно так. Посвящение — не просто ритуал. Духи приходят к будущему шаману, отрывают его душу от тела и немного её перестраивают. Только они способны иначе соединить все составляющие её элементы, вследствие чего человек и получит совершенно новые для него возможности. По окончании работы духи вновь скрепят тебя воедино. Так как всё необходимое для их труда время душа полностью отделена от своего тела, ритуал посвящения с полным правом можно считать временной смертью.

— Это опасно?

— Разумеется! В нашем деле вообще не бывает ничего безопасного! Впрочем, я рассчитываю на благоприятный исход.

— Изменюсь ли я от такого «преображения»? Останусь ли прежним Эданом? Жрецом бога Бринна?

— Что касается последнего вопроса, можешь не сомневаться. Духи, даже если захотели бы, не в состоянии были бы прервать связь между богом из Племён и его адептом. Но кто может обещать нам, что мы останемся прежними? Мир подвижен, текуч и изменчив; каждый миг изменяемся и мы вместе с ним. Утром ты просыпаешься уже не тем Эданом, которым был вчера. Как может малыш Куллд гарантировать тебе неизменность? Даже Старшие Боги не способны на это!

— Мне необходимо поразмыслить над твоим предложением, сын Пращника.

— Подумай, жрец, подумай. А вот, кстати, и наши светлоликие пожаловали!

Непринуждённо ступая по озёрной глади аки посуху, к свайному поселению приближались Бринн с Ваном т'Ллеу. Боги шествовали неторопливо, наслаждаясь прогулкой, и мирно беседовали друг с другом.

Дождавшись момента, когда они приблизились к помосту и взошли на него, Куллд подскочил к своему светлоликому родителю и заканючил:

— Отче! Позволь мне прогуляться в Пятиградье с этими достойнейшими отроками! Что мне, век вековать на ваших болотах? Скукотища здесь! Тоска зелёная! Хочу мир повидать! Пришибу там всего парочку-другую ургитов, и сразу же домой!

Ван покачал головой:

— Тебе что мать сказала? И думать забудь! Мал ты ещё по белу свету шастать — подрасти да выучись сначала как следует!

— Мал? Да я уже третий век разменял, а для вас, папаня, всё ещё словно ребёнок неразумный!

— Мне лучше знать. Как решил, так и будет, — завершил дискуссию Пращник. — Нам вмешиваться в ход их войны не имеет смысла. В тысячный раз повторяю тебе, сынок: каждый нанесённый удар рано или поздно возвращается к бьющему. Стоит только впустить борьбу в своё сердце — не увидишь конца сражениям!

Горбун лишь нахмурился и ничего не ответил своему отцу-богу. Тот улыбнулся, видимо решив, что его слова возымели должное действие, а затем неспешно удалился, заложив руки за спину и насвистывая себе под нос какой-то незатейливый мотив.

— Возможно, среди Племён он один из величайших; однако у Вана определённо не все дома, — заметил Бринн, задумчиво глядя ему вослед.

— Это точно. Его уже не переделаешь, — со вздохом признал Куллд.

— С моим родителем то же самое, — признался Бринн, — если уж что ему в голову втемяшится, переубедить не удастся никакими силами. Кстати, навещу-ка я его, пожалуй: вдруг он пожелает нам помочь? При участии Огама наши шансы на победу сильно возросли бы. Что скажешь, — обернулся он к Эдану, — поедешь со мной? Здесь недалеко — лиг семьсот—восемьсот. Хотя чуть не забыл: ты же собирался задержаться здесь немного — в гостях у нашего друга Куллда. Думаю, общение с его духами пойдёт тебе на пользу.

Бринн сунул четыре пальца в рот и издал лихой оглушительный свист, от которого даже помост свайного поселения слегка завибрировал. Ветер донёс ему из-за леса ответный птичий клёкот, и вскоре над верхушками деревьев загромыхала летящая колесница, запряжённая тройкой огромных лебедей. На иссиня-чёрных крыльях похищенных у болгов чудесных птиц ярко сверкало отражённое солнце.

Эдан предпочёл не спрашивать у юного бога, каким образом тот мог забыть разговор, которому не был свидетелем. Да и сам Бринн скорее всего не смог бы вразумительно ответить на подобный вопрос.

Лебеди спланировали вниз, но, не найдя достойного места для посадки, вновь с жалобным гоготом набрали высоту.

— Ну ладно. Смотаюсь-ка я к папе в гости. — произнёс Бринн, — встретимся позже, дружище!

Упряжка сделала круг над озером и снизилась вновь; бог, улучив момент, ухватился за борт проносящейся мимо на бреющем полёте колесницы и ловко запрыгнул в повозку. Вышколенные птицы в несколько слаженных взмахов крыльями выровняли полёт экипажа, вскоре он скрылся за сосновым бором, росшим у берега озера.

— Быстрые пташки! — промолвил Куллд, провожая упряжку взглядом. — Из каких краёв взялись такие? Слыхал я как-то одно из преданий о Благословенных веках; если мне не изменяет память, сказывалось в нём и об одном из болгских правителей, который выступил на битву с Племенами, правя в точности такой колесницей...

— Просто повезло. Достали как-то по случаю, — туманно ответил ему Эдан. — Что теперь? Когда мне выпадет счастье пообщаться поближе с твоими духами?

— Торопишься ещё раз побывать на том свете? — ухмыльнулся Куллд. Глаза горбуна сверкнули из-под кустистых бровей, словно две холодные колючие звёздочки на зимнем небосклоне. — Скоро. Собирайся в дорогу, если, конечно, тебе есть что собирать. Мы отправляемся в гости к одному моему приятелю.

ГЛАВА III

Как-то в середине дня, когда любой уважающий себя луговой лопракан погружается в сладкий послеобеденный сон, к поселению приблизился одинокий человек. Одно это уже было весьма необычно, поскольку любой здравомыслящий человек никогда не подходил к местам обитания лопраканов ближе чем на пару дневных переходов. Не то чтобы лопраканы недолюбливали людей — совсем наоборот, они очень любили их; однако любовь эта была чисто гастрономического свойства. Любой представитель сей древней расы предпочёл бы упитанного человека какой-нибудь иной исхудавшей живности, которую с немалым трудом удаётся изловить в лесу; однако с большим удовольствием он позавтракал бы и жирным барашком. С человеками всегда много возни — они сопротивляются, лишат, норовят улизнуть или исколоть голодного лопракана каким-нибудь острым предметом из тех, что люди так любят носить с собой.

У околицы деревни стоял молодой лопракан, погружённый в необычное занятие: обхватив своими лапищами ствол огромного дуба, он тянул его вверх, словно пытаясь вырвать несчастное дерево с корнями из земли. Он был всецело увлечён этим делом, поэтому не сразу заметил беззаботно насвистывающего человека в накидке из птичьих перьев. Тот подошёл к пыхтящему от натуги лопракану и приветливо окликнул его низким вибрирующим басом:

— Привет, сынок! Чем же не угодило тебе старое почтенное дерево?

— Отец говорит, я стану взрослым в тот час, когда смогу выдрать этот проклятый дуб из земли, — не оборачиваясь ответил лопракан. — Вот почему с детства заведено у меня приходить сюда каждый день и пробовать свою силу!

— Воистину, такое упорство достойно лучшего применения, о юноша! — улыбнулся пришедший. — А чьим же сыном ты, богатырь, будешь?

— Странно, что ты не знаешь моего отца, ибо он царь всем луговым лопраканам! — заметил его собеседник, вытер пот со лба заскорузлой ладонью и обернулся. Сын царя всех луговых лопраканов не сразу переварил увиденное: перед ним стоял маленький нахальный человечишка в каком-то дурацком наряде! Каким же образом этой малявке удалось столь искусно имитировать зычный голос взрослого лопракана? Долгие раздумья не были привычны для подростка девяти с лишним локтей в высоту, поэтому он так и не смог отыскать ответ на мучивший его вопрос. После недолгого замешательства он злобно заурчал, растопырил свои огромные лапы и двинулся прямо к оскорбительно ухмыляющемуся незнакомцу. Кувалдоподобный кулак описал в воздухе длинную дугу, но лишь разметал опавшие листья в том месте, где совсем недавно находился некто в накидке из птичьих перьев. В тот же миг лопракан запнулся о невесть откуда взявшийся корень, и по окрестностям разнёсся грохот падения его массивного тела.

— А вот и не поймаешь! — пропищал кто-то у него за спиной. Попытка встать также окончилась неудачей: невидимый силач ухватил его за ногу и быстро поволок по земле, не давая времени подняться. Молодому лопракану оставалось только лишь реветь от чувства собственного бессилия; его скрюченные пальцы оставляли в мягкой земле глубокие борозды. Когда же сыну царя удалось-таки вновь обрести под ногами твёрдую почву, он смог наблюдать ещё более необычную картину. Пришедший глубоко вдохнул, и его грудная клетка увеличилась в объёме раза в полтора. С каждым новым вдохом незнакомец надувался подобно кузнечному меху, на глазах разрастаясь до размеров взрослого лопракана. Впрочем, он не остановился на этом, и вскоре исполинская фигура склонилась над трясущимся от страха подростком. Невообразимых размеров кулак загородил собой весь мир, а громовой голос предложил:

— Ну что, подерёмся?

Так как бедняга не изъявил желания подраться, Ханаль сделал досадливый жест, сложил губы трубочкой и со свистом выдохнул из себя весь воздух, разом вернувшись к своим привычным габаритам.

— А не проведёшь ли ты меня к своему отцу? Есть У меня к нему одно дельце!

...Царь луговых лопраканов. являвший собой устрашающую пародию па помесь человеческого существа и гориллы неимоверных размеров, расположился в своём излюбленном месте — округлой ванне, созданной природой в скальном выступе. На дне миниатюрного озерца бил горячий ключ. Промозглый осенний денёк особенно располагал к тому, чтобы приятно понежиться в его бурлящей воде. Среди подымавшихся с поверхности воды клубов пара были хорошо различимы лишь могучие плечи великана и свалявшиеся нечёсаные космы, увенчанные короной из ветвей колючего кустарника.

Царь находился в дурном расположении духа; временами из ванны доносился нечленораздельный рёв, который являлся отражением невесёлых мыслей, посещавших правителя всех без исключения луговых лопраканов. Причина его плохого настроения заключалась в подлости и бесчестности соседнего рода лесных лопраканов. Царь всегда был уверен в том, что не следует доверять этим жалким обгладывателям коры и поедателям муравейников, но учиненное ими совсем недавно беззаконие привело его в настоящее бешенство.

— Чего припёрся? — неприветливо окликнул царь своего сына, понуро бредущего по направлению к горячему озерцу. — И кого ещё сегодня ты притащил с собой?!

— Он говорит, его. звать Гони, — промычал юный лопракан, стараясь не глядеть отцу в глаза. — Он меня поборол! И он желает говорить с тобой!

— Кто? — Царь не поверил своим ушам. — Вот эта малявка? Поборола? Тебя?

— Мы и вправду немного померились силой с вашим наследником, великий царь, — скромно признал весёлый бог. — Уверен, что стоит ему немного подрасти, и во всей округе ему не будет равных по силе и уму!

— Это точно! — Лопракан слегка подобрел. Каждому родителю льстит, когда хвалят его любимое чадо.

— Слыхал я, — продолжат Ханаль, — будто не так давно лесные соседи нанесли твоему роду тяжкое оскорбление...

Царь мрачно кивнул. Многие столетия луговых и лесных лопраканов связывал унаследованный от предков обычай похищения невест. Юношам, достигшим брачного возраста, настрого воспрещалось брать себе жену на своего собственного поселения. В условленный день они должны были тайком проникнуть на территорию другого рода и похитить предназначенных им невест. Разумеется, поскольку это был всего лишь обычай, молодым лопраканам не препятствовали в осуществлении замысла, и только самый нерасторопный из женихов рисковал получить удар дубиной по черепу от «пробудившегося» отца похищаемом девицы. Однако на сей раз, помимо трёх невест, из поселения луговых лопраканов в темноте ночи исчезло большое стадо коров. Никакого приданого по местным обычаям не предполагалось; вот почему случившееся вызвало ярость всех луговых от мала до велика.

— Народ говорит, настало время перебить кости лесовикам! — подал голос наследник престола, поместивший свой зад на плоский камень неподалёку от купальни.

— Заткнись! — рявкнул на него отец. — Нашим могучим воинам ничего не стоит сломать спины всем лесным лопраканам. Однако подумал ли ты, откуда в таком случае мы будем брать невест? Где найдём жену тебе, когда придёт срок?

— Нет... Мне это как-то не приходило в голову...

— И напрасно! Пусть это будет для тебя образцом того, что называется государственной мудростью!

— Воистину! — произнёс Ханаль без тени улыбки на лице. — Однако всё же надлежит проучить лесовиков, не так ли?

— Тебе-то что за дело? — Царь уставился на него с нескрываемым подозрением. — Откуда ты вообще взялся?!

— Это слишком долгая история для одного вечера. И пришёл я сюда вовсе не для того, чтобы развлекать тебя сказками. Я хотел бы помочь вам вернуть несправедливо похищенный скот!

— Как так?

— Очень просто. Я отыскал угнанное у вас стадо и, в свою очередь, похитил его из-под носа у лесных лопраканов!

— Ловко! — ухмыльнулся царь, продемонстрировав ряд неровных жёлтых клыков. — Так где же наши быки и коровы?

— В рощице неподалёку. Я немедленно пригоню их сюда, как только прикажешь. Тем не менее, полагаю, ваши обидчики заслуживают и иного наказания!

— Верно говоришь! — признал царь, шлёпнув ладонью по воде с такой силой, что всех присутствующих обдало горячей сернистой волной.

Его сын при этих словах оживился и вскочил с места:

— Я сейчас же всех соберу, мы пойдём к короедам и открутим десяток-другой их голов! Повеселимся на славу!

Отец немедленно отвесил ему звучную затрещину:

— Сиди уж! Забыл, что я тебе говорил про государственную мудрость?!

— Почему бы вам не отплатить лесным лопраканам той же монетой, — хитро прищурился их необычный гость, — угнать весь их скот?

— На что нам их вонючие козы? — удивился царский сын.

— Дело не в козах, а в достойной мести! — терпеливо объяснил ему Ханаль.

— Решено! — подытожил царь. — Ты, маленький незнакомец, кажешься мне смекалистым парнем. Ты и угонишь их скотину. Мой сын и несколько его товарищей помогут тебе в деле. Справитесь — я щедро вознагражу тебя: а если же нет. жариться тебе самому завтра на вертеле в моём доме!

Ханаль низко поклонился:

— Истинно справедливое решение, достойное мудрейшего из правителей, каковым ты, несомненно, и являешься!

Царь довольно фйркнул и погрузился в озерцо по брови. Кипящая вода, вытесняемая его могучим торсом, выплеснулась на каменистый берег.

— Проваливайте! Аудиенция была окончена.

* * *

На старинном родовом троне, сделанном из пня клёна, некогда разбитого ударом молнии, восседал царь лесных лопраканов. Могучего правителя, увенчанного короной из желудей и еловых шишек, одолевали недобрые мысли. Причина плохого настроения царя заключалась в подлости и бесчестности соседнего рода луговых лопраканов. Мудрый правитель давно подозревал, что не следует доверять этим жалким охотникам за куропатками и пожирателям недозревших колосков дикой ржи. Однако то, что учинили луговые совсем недавно, переполнило чашу царского терпения. С раннего утра он измышлял различные способы достойного отмщения похитителям родового стада, в том числе и тому тупому злобному коротышке, который являлся правителем луговых лопраканов, а также, по досадной ошибке природы, его .двоюродным братом по материнской линии.