Сюжет произведения распадается как бы на несколько частей. Отчетливо выделяется первая глава — своего рода аллегорический пролог. Подобный иносказательный пролог довольно часто встречался в предшествующей китайской прозе. В нем, как и здесь, нередко содержались важная метафора, аллегория, раскрывающиеся в последующем тексте. То есть пролог играл важную, исполненную особого смысла роль некоей иносказательной прелюдии. Далее, со второй по восемнадцатую главы писатель посвятил изображению быта дома Жунго, дал в них характеристику основных героев. В последующих главах (с девятнадцатой но сорок первую) он показал зарождение чувств между главными героями и появление первых конфликтов, в последующих тридцати главах (с сорок второй по семидесятую) изображены сложные взаимоотношения в обоих Домах. В последней части «оригинального варианта» (каковым считаются первые восемьдесят глав романа) автор, продолжив нить предшествующего повествования, сделал заметные намеки на будущее падение семьи. На восьмидесятой главе писатель оборвал повествование, вместе с ним прервались и комментарии к нему литератора Чжияньчжая, в котором иные исследователи склонны видеть соавтора Цао. Не вызывает сомнения, что сделать множество тонких, глубоких замечаний и намеков об авторе и его произведении, добавить ряд штрихов к творческому портрету писателя мог только хорошо с ним знакомый человек, бывший в курсе его жизненных обстоятельств.

В основной части романа не происходит каких-то исключительных событий, ведущих к резким сюжетным поворотам в повествовании. Действие течет, как огромная река, неторопливо и мерно, лишь отдельные всплески свидетельствуют о том, что где-то под поверхностью скрываются подводные камни и коварные отмели. Однако уже в этой части романа завязываются сюжетные узлы, способствующие ускорению движения сюжетного материала, намечаются очертания последующих коллизий, здесь лишь намеченных и пока еще плохо видимых. Такими сюжетными узлами, к примеру, являются приезд в дом Цзя двоюродной сестры героя Линь Дайюй, а также другой сестры — Баочай (впоследствии ставшей его женой). К ним можно отнести визит «государевой жены» Юаньчунь и другие эпизоды (например, свершение важных ритуалов: похороны Цинь Кэцин и др.), имеющие большой символический смысл. В последних главах основного варианта узловыми эпизодами являются также ночное пиршество в доме Цзя, которое происходит в атмосфере предчувствия грядущей беды; обыск в доме в связи с пропажей мешочка для благовоний, а также скандал в доме Нинго. Одним из главных сюжетных узлов надо считать конфликт Баоюя с отцом. Все эти узловые эпизоды должны были определить последующее развитие событий, но писатель остановился как бы на полпути, словно сомневаясь, что ему делать дальше.

Факт незавершенности романа давно привлекает внимание китайских читателей и литературоведов. Известно, что в конце правления Цяньлуна появился на свет «полный» вариант «Сна…», насчитывающий сто двадцать глав. Он получил широкое распространение, так как представлял произведение с законченным сюжетом. Авторами сорокаглавного продолжения называют литераторов Чэн Вэйюаня (1745—1820) и Гао Э (1738—1815). Оба они, собрав множество рукописных вариантов «Сна…», «усекали длинное и дополняли укороченное, чтобы добиться законченной полноты книги», самостоятельно и по наброскам Цао в короткое время завершили повествование. Чэн, будучи издателем-коммерсантом, предоставил средства для печатания «полного варианта» романа и рассказал о работе над ним в предисловии к изданию.

Чэн и Гао решили сюжетную загадку по-своему. Они построили конфликт вокруг Баоюя. Родня молодого человека втайне от него (герой в это время был болен и находился чуть ли не в состоянии умопомрачения) обручила его с Баочай, более подходящей на роль супруги. Болезненная Дайюй, не будучи в состоянии пережить удар, умирает. Обманутый родственниками Баоюй вынужден покориться воле родителей. Он даже вступает на ученую стезю и получает степень цзюйжэня, которая открывает перед ним карьеру. Однако юноша неожиданно меняет планы и уходит куда-то вместе с бродячим монахом. Дальнейшая судьба героя неизвестна, сюжетная линия на этом обрывается. Так заканчивается роман в варианте Чэна — Гао. Можно заметить, что литераторы соблюли логику развития событий, хотя и сочинили концовку сами.

Такова изложенная пунктиром сюжетная схема произведения. И все же о чем повествует роман? Только ли о Баоюе и его несчастной любви, или он рассказывает о чем-то ином — ведь в книге так много действующих лиц и так сложно переплетаются в ней человеческие судьбы! На протяжении почти двух столетий вокруг «идеи» повествования, его «главной темы» идет непрерывный спор. Одни называют «Сон…» любовным романом, другие бытоописательным или семейным, третьи — романом социальным и даже политическим. Содержание романа и специфика его художественного повествования дают повод для таких разных толкований. Он и вправду весьма многолик как в смысловом, так и в художественном отношении, писатель живописует нравы современного ему общества, показывает духовную атмосферу эпохи и жизнь, какую видел он вокруг себя. Поэтому «Сон…» можно назвать нравоописательным произведением. Лу Синь в свое время определил его как повествование о «человеческих нравах» («жэньцин сяошо»).

Роман Цао Сюэциня как образец нравоописательной литературы возник не на пустом месте. Превосходные картины быта запечатлены в героико-авантюрном романе «Речные заводи» и даже в волшебном романе «Путешествие на Запад», однако законы жанра ограничивали возможности их авторов широко и полно изобразить нравы эпохи. В XVI — XVII веках китайская проза обратилась к изображению обычной жизни людей. Нравоописательное повествование вышло на одно из центральных мест в литературе. Появились, например, превосходные повести Фэн Мэнлуна и Лин Мэнчу (вошедшие в сборник «Троесловие» и другие), произведения других авторов, в которых подробно изображался быт эпохи. Возникли и произведения крупной формы — романы. Едва ли не самым знаменитым из них явился роман анонимного автора «Цзинь, Пин, Мэй» (в русском переводе: «Цветы сливы в золотой вазе»), в котором с большими подробностями изображалась жизнь обывателей-горожан, ее повседневность, бытовой конфликт. Близким ему по духу был роман XVII века «Брачные узы, мир пробуждающие», или «Подстилка из плоти» Ли Юя. Каждый из этих романов описывал нравы по-своему, но характерны для них приземленные сюжеты, дегероизированные персонажи. В этой прозе в силу ее специфики накапливались и развивались реалистические тенденции изображения действительности, каковые воспринял и развил автор «Сна в красном тереме». Его произведение вобрало в себя все художественные особенности нравоописательного жанра.

Действие романа протекает в довольно замкнутом мире одного родственного клана, напоминающем условное фолкнеровское пространство Йокнапатофы. В этом отношении «Сон…» отличается и от «Цзинь, Пин, Мэй» и от «Брачных уз…», где действие происходит в разных городах, на периферии и при дворе. Мир Большой Семьи очень ограничен и условен, однако это — слепок реального бытия, поэтому в условности нет ничего загадочного, через нее отчетливо видны очертания реальной жизни и нравов. Дом Цзя (а вместе с ним семей Сюэ, Ван, Ши, Чжэнь, о которых также идет речь в романе и которые связаны родственными узами с кланом Цзя) — это мир поместной аристократии, и в этом отношении он отличается от мира торгаша нувориша Симынь Цина (из романа «Цзинь, Пин, Мэй») или героев «Брачных уз…», где действие происходит в среде чиновничества. В доме Цзя все более респектабельно, чинно, величественно, ибо здесь огромную роль играет особый, аристократический этикет, которому неукоснительно следует каждый член Семьи. Другое дело, что в действительности респектабельность в значительной мере оказывается иллюзорной и показной, а пышная этикетность оказывается фальшивой. Противоречивость внешнего облика Дома и содержания его жизни (его нравов) весьма ощутима в романе.

Величие рода Цзя объясняется его высоким социальным положением в маньчжуро-китайском обществе. Несомненно, писатель в большой мере отразил былое величие и знатность своей собственной семьи, клана Цао, близкого двору. В романе отец героя Цзя Чжэн является высокопоставленным чиновником двора. Видное место в чиновном мире занимает его родной брат Цзя Шэ. Представитель дома Нинго — Цзя Цзин имеет потомственный титул генерала и т. д. Но определяет высокое положение Семьи прежде всего то, что дочь Цзя Чжэна является «государевой женой» (вернее, «драгоценной наложницей» — гуйфэй). Поэтому в романе неоднократно говорится о «милостях монарха» по отношению к дому Цзя, а члены семьи на короткой ноге не только с вельможами двора, но даже с императорской родней (напомним о «высоких знакомствах» самого писателя). В романе нигде не говорится о национальной принадлежности Большой Семьи, но она, несомненно, была тесно связана с маньчжурской элитой, даже будучи китайского происхождения (как и семья писателя). Такое умолчание таит в себе своеобразную смысловую аллюзию.

Быт и нравы Большой Семьи писатель изобразил подробно и тщательно. Несомненно, внешнему облику аристократического рода, его внутренней жизни писатель придавал особое значение. Бросается в глаза подчеркнутая ритуальная помпезность и показная торжественность семейного бытия, носящая почти театральный характер. Читатель видит самые разнообразные семейные ритуалы: торжественные молебны в родовом храме, роскошные пиршества по случаю важных событий, великолепные выходы «в свет» — в гости, ко двору. Пышно и торжественно обставляются даже обычные дела и занятия: застолья и чаепития, стихотворческие собрания, театральные представления, разнообразные игрища. Все они составляют неотъемлемую часть быта Семьи, в них принимают участие все члены рода. Автор подробно перечисляет их, тщательно воспроизводит все их поступки, вплоть до мельчайших действий и жестов, называет предметы и аксессуары, которые используются в семейных церемониях — молебнах, похоронах и проч. Картины блистательного бытия аристократического клана в их торжественном великолепии как бы подчеркивают вечное могущество и всесилие Семьи. Кажется, что Цао изображает этот блистательный мир с чувством восхищения.

Впрочем, истинное отношение писателя ко всему этому блеску проявляется не сразу. Наблюдая поведение и поступки членов семьи, постигая их характеры, образ мыслей, их жизненные устремления, мы мало-помалу начинаем понимать, сколь далек автор от восхищения нравами Дома, от идеализации его порядков. Цао настроен к ним по меньшей мере скептически или иронически, хотя ко многим обитателям он испытывает сочувствие и симпатию. Действительно, в блистательной величественности Семьи чувствуется какая-то неустойчивость и искусственность, в ней как бы заложена изначальная конфликтность, которая расшатывает ее устои. Эта конфликтность проявляется во взаимоотношениях между старшими и младшими, между мужской и женской половинами дома, между хозяевами и слугами, между внешними силами (порой недостаточно ясными) и представителями рода Цзя и т. д. За конфуцианской благопристойностью и величественной этикетностью часто скрываются самые прозаические чувства и устремления: зависть и злоба, лицемерие и подлость, обычная человеческая глупость. Между обитателями Дома то и дело происходят трения, вспыхивают скандалы, тут и там рождаются слухи и сплетни. Как утверждает автор, многие члены этого аристократического клана «обнаруживают лошадиные копыта», «являют свое безобразие», то есть показывают свое настоящее лицо.

Один из филологов XIX века Ван Силянь, оставивший любопытные комментарии к роману, писал, что в человеческой жизни особое значение имеют четыре качества или состояния: счастье (фу), долголетие (шоу), талант (цай) и добродетель (дэ). Лишь они-де определяют подлинное достоинство личности. По мнению комментатора, этими качествами из героев романа обладает лишь один человек: старая госпожа Цзя. Вот как литератор характеризует качества других персонажей. У Цзя Цзина и Цзя Шэ нет ни добродетели, ни таланта; Цзя Чжэн обладает добродетелью, но лишен таланта; у Цзя Ляня сызмальства был талант, но не было добродетели, а у Цзя Чжэня не было ни того ни другого и т. д. Напомним, что эти представители мужской половины дома Цзя определяли нравственный климат и интеллектуальный уровень в семье.

Что ж, оценки Ван Силяня весьма реалистичны: читатель видит, что, например, отец героя Цзя Чжэн — личность посредственная и серая, это сухарь и педант, подчинивший собственную жизнь ритуалу домостроя, который он чтит и оберегает. Поэтому у него и возникают конфликты с сыном, в котором он видит возмутителя порядков, нарушающего традиционный ход бытия. Или Цзя Шэ, его брат, личность такая же недалекая, к тому же человек малопорядочный и распутный. Копией отца является его отпрыск — лживый и развратный Цзя Лянь (муж Фэнцзе). Этот перечень можно было продолжить. Психологические характеристики этих и других героев, отраженные не столько в прямых оценках автора, сколько, прежде всего, в поступках этих людей, показывают подлинное отношение писателя к тому укладу жизни, которого держатся эти люди.

Атмосфера дисгармонии царит среди молодого поколения. Представителей его в романе очень много — это дети от многочисленных жен и наложниц, кузены и кузины, родственники и родственницы (вроде Дайюй и Баочай). Их положение в семье различно и далеко не равноправно, что не может не сказаться на общем климате Большой Семьи. Например, у Цзя Чжэна, кроме Баоюя, есть еще дети от других жен и наложниц (сын Цзя Хуань от наложницы Чжао и т. д.). Их место в семье иное, нежели то, которое занимает Баоюй — наследник родовых традиций. Неудивительно, что Цзя Хуань завидует брату, ненавидит его, старается всячески ему досадить. То и дело возникают ссоры и свары между матерями детей (Ван и Чжао). Так, Чжао и ее отпрыск, движимые злобным, мстительным чувством, стараются извести Баоюя, что превосходно показал автор в сцене ворожбы.

Цзя Баоюй — главный герой повествования и как характер довольно сложен и противоречив. Именно с ним связан образ чудесного Камня, изображенного в первой главе, что и определяет основную линию сюжета. В самом Баоюе, в его взаимоотношениях с другими персонажами наиболее отчетливо выражена идея конфликтности, которую старался подчеркнуть в романе писатель. Как наследник и продолжатель родовых традиций, юноша должен охранять и почитать законы клана, поддерживать сложившиеся порядки. Но по образу его мыслей и по поступкам его видно, сколь далек он от этой роли. Интуитивно (или вполне осознанно) герой старается отдалиться от семейных домостроевских порядков, ему претят идеалы и интересы многих членов Большой Семьи. Это его самоотторжение от привычного образа жизни, неосознанное стремление к самоутверждению чувствуют его родители и другие члены клана. Отчуждение героя проявляется в необычности и даже странности его поведения, в необычных его симпатиях и пристрастиях, что обостряет конфликты Баоюя со старшими. Например, отношение его к ученью и чиновной карьере, которым аристократическая семья придает особо важное значение. Автор показывает, что Баоюй не желает учиться вовсе не из-за природной неспособности или лени (напротив, читатель видит необыкновенную одаренность юноши и его начитанность, которую он демонстрирует в сценах, описывающих поэтические игры), но прежде всего по внутренней убежденности в ненужности и бессмысленности этого занятия, из-за нежелания поступать по предписаниям старших. Таковы же его взаимоотношения с людьми, не вполне понятные многим по-конформистски мыслящим обитателям дома Цзя. Ссоры с отцом возникают из-за его «сомнительных» знакомств с актерами (то есть низкими людьми), его слишком вольных взаимоотношений со служанками. Его неожиданное монашество на самом деле не кажется столь странным (герой несколько раз намекает на желание уйти из семьи), и концовка романа поэтому представляется достаточно логичной. Поступок этот — проявление внутренней неудовлетворенности героя жизнью и окружением; его дружба с Дайюй и стремительно развивающаяся любовь — это также форма самоутверждения, своеобразного протеста против семейных порядков.

Значительная часть сюжетного действия происходит в женском кругу Большой Семьи. Сад Роскошных зрелищ, где в основном действуют герои, — это прежде всего мир женщин, своеобразный дамский Эдем. Жизнь Баоюя также протекает на женской половине дома, и сам он как образ отчетливо феминизирован. (Любопытно заметить, что театральный и кинематографический образ Баоюя часто создается женщинами.) Этот акцент, конечно, не случаен. Прежде всего, это дань писателя феминистским, гуманистическим идеалам, которые сложились в литературе еще до написания романа. «Сон…» продолжил и заострил эту феминистскую линию в литературе и значительно развил ее дальше, оказал влияние на последующее углубление феминистских тенденций. Подтверждением этого являются многочисленные «продолжения» романа, в которых развивается «женская тема», а также и самостоятельные произведения (роман XIX века «Цветы в зеркале», где эта тема является едва ли не главной).

Женские образы в романе разнообразны и содержательны. Доброжелательно, даже с симпатией изображает писатель старую госпожу Цзя, ее естественность и доброту. Сметлива и деловита Фэнцзе, обаятельна сирота Дайюй, автор находит оправдание излишней ее чувствительности и вспыльчивости. Выделяется обхождением с людьми и рассудительностью Баочай. Самоотверженность — заметная черта служанки Сижэнь. Сестры Баоюя начитанны, отмечены печатью высокой духовности и благородства. Все это говорит о весьма возвышенном понимании женщины в жизни общества. Характерно, что параллелью таким возвышенным описаниям нередко являются иронические, а порой уничижительные характеристики мужчин (невежественность, огрубелость чувств и т. п.). Однако писатель далек от слепой идеализации женского мира. В женских образах также отражается глубокая конфликтность жизни Большой Семьи, которая заложена и в поведении мужчин. Вспомним характеристики комментатора Ван Силяня. Не менее иронически он относится и к женским персонажам романа. Так, у госпожи Ван, матери Баоюя, есть вроде бы добродетели, но они «не настоящие», так как эта женщина лишена своего мнения и крайне подозрительна. Что касается ее талантов, то они самые ординарные. А вот оценка Фэнцзе: у нее нет добродетелей, поэтому она талантлива, однако же «талант ее ложный». Ван Силянь считает, что у Дайюй «ноле души очень узкое», а сама она находится во власти «безрассудных чувств», а потому ее добродетели «на самом деле являются призрачными». Действительно, женские персонажи таят в себе большие нравственные изъяны. Например, у той же Фэнцзе решительность переходит во властность и непомерное честолюбие, а услужливость граничит с лицемерием. Она может быть не только хитра, но коварна и жестока (за промашку служанки она дает ей двадцать батогов и обещает «переломать кости»). Именно она является инициатором «большого обмана» Баоюя. Есть и просто омерзительные типы женщин (некая госпожа Цзиньгуй — жена Сюэ Паня). Важное место в сюжете романа занимают образы Линь Дайюй и Сюэ Баочай. Являясь антиподами по положению в семье, характеру, интеллекту и проявлению чувств, они своим поведением и образом мыслей выражают и подчеркивают противоречивость мира семьи Цзя.

Многие страницы романа посвящены жизни обитателей «нижних этажей» красного терема. Это многочисленные слуги, прислужницы, приживалы и приживалки, мамки и кормилицы, монахини и прочие. Хотя они и находятся на периферии основного сюжетного действия, однако их присутствие существенно обогащает картину нравов и является безусловной заслугой писателя. По существу впервые в прозе предстает художественное изображение большой социальной группы людей со своей жизнью и интересами. Палитра художника являет здесь великое многообразие красок. Одних показывает он с несомненной симпатией, других с сарказмом, третьих явно осуждает или презирает, в любом случае подчеркивает униженность существования этих людей, их забитость и беззащитность, но вместе с тем и возвышенность души у многих из них. Убедительны сцены чудовищных несправедливостей, чинимых в отношении челядинов, страшна заурядность жестокого обращения «высших» с «низшими», в которой изобличена ущербность блистательного мира Семьи. Но и симпатизируя многим «низшим», автор не стремится к тому, чтобы у читателя сложилась некая идиллическая картина их поведения. Они не только жертвы, но подчас и соучастники зла, которое творится хозяевами. Они поражены теми же недугами, теми же пороками. Многие из них с ожесточением грызутся между собой за выгодное положение в доме, стремясь приблизиться к тому или иному хозяину, урвать кусок пожирнее. Слуги, приживалы, нахлебники подсиживают друг друга, нашептывают один на другого, ставят ловушки. Неприглядная картина нравов среди челяди подчеркивает нестабильность внутренних устоев дома Цзя.

Распад семьи происходит прежде всего из-за внутренних противоречий, которые ее разъедают, что убедительно показал автор. Однако падение Дома происходит и под влиянием внешних обстоятельств. Писатель, конечно, вспомнил драматические события, случившиеся в его собственной семье. Он показал эти «внешние факторы» как бы вскользь, но они вполне ощутимы. В одной из глав, например, говорится об убийстве, в котором оказывается замешанным один из членов семьи. Другой герой обвиняется в хищении казенных денег. Возникают неприятности в семье Чжэнь, которая связана с кланом Цзя тесными узами. Все эти «внешние обстоятельства» болезненно отражаются на общей атмосфере в доме, разрушают его благополучие. Роковую роль сыграл обыск в Доме по распоряжению двора, о чем говорится в последней части романа. Чэн и Гао, конечно, сознательно включили этот и другие эпизоды, — не только потому, что знали историю семьи Цао, но и потому, что хотели логически увязать содержание первой части с концовкой, подчеркнуть конфликтность романа, который пронизан ощущением грядущей драмы.

Предчувствие драматических событий в многочисленных намеках и иносказаниях заостряет идею предопределенности трагического финала. Эту особенность романа заметили еще современники писателя, в частности загадочный Чжияньчжай. Так, к примеру, наполнен особым смыслом эпизод приезда в дом Цзя старшей дочери, государевой супруги. В ее честь устраиваются пышное пиршество и театральное представление. Однако содержание пьес («Судьба бессмертного», «Отлетевшая душа») содержит намек на печальные события — кончину гуйфэй и грядущий закат семьи. В радостном событии таится предчувствие горестного финала. Вот почему вся сцена встречи дочери с отцом, а также с родственниками проникнута тоскливым чувством. Символичен эпизод «рокового» сна Цинь Кэцин, которой уготована скорбная судьба. Иносказательным смыслом наполнены встречающиеся в этой сцене фразеологизмы-намеки: «Выше поднимешься — больнее падать», «Даже самый роскошный пир не может длиться вечно», «Когда дерево падает, обезьяны разбегаются». Та же героиня приходит к мысли, что благополучие длится лишь мгновенье. Символичен также эпизод смерти Цзя Жуя, которому перед кончиной видится скелет. Вообще говоря, смерти в романе (например, самоубийства, а также другие события драматического характера: исчезновения из дома, уход в монастырь и пр.) — это не просто обычные факты; в контексте всего повествования они наполнены глубоким потаенным смыслом.

Изображение нравов составляет, так сказать, внешний, видимый пласт авторского повествования. Более сложным для понимания является его внутренний пласт — тот уровень, на котором формируется глубокий философский подтекст. Он неотделим от сложной символики романа, его метафоричности, которая проявляется в разного рода иносказаниях и символах. Без этого внутреннего пласта роман Цао остался бы одним из обычных нравоописательных повествований. Именно этот слой наполняет его той философичностью, что отличает поистине крупное произведение литературы.

Символика, насыщенность сложными образами определяют специфику художественной структуры этого произведения. Огромную роль символов и иносказаний читатель ощущает буквально с первой главы и до последней. Иносказательная ткань романа как бы соткана из традиционных религиозно-философских представлений, характерных для общественной мысли той поры, и тех художественных образов, которые возникли в воображении писателя, что и породило сложность художественной структуры романа. Например, в первой главе читатель сталкивается со своеобразной «космической» символикой, которая сразу же создает особый философский настрой. Огромную символическую роль играет образ «Камня» (напомним, что роман поначалу назывался «Историей камня»), весьма многозначительный в истории китайской культуры. Еще в древней летописи «Цзочжуань» описывается камень, который «умел разговаривать» (вещий камень, разоблачавший ложь). Встречались и волшебные камни-обереги (у Баоюя именно такой камень-яшма) — знаки таинственных явлений. Образ «Камня» отразился в названии литературных произведений (сборники повестей XVII века: «Камень Склони-голову», «Камень отрезвления»), где он имел иносказательный смысл, а также в именах литературных героев («Строптивый» или «Упрямый камень» — так назвал себя герой романа Ли Юя «Подстилка из плоти», симптоматично, что именно с таким образом мы встречаемся в романе Цао: Баоюй и есть воплощение «строптивого камня»). Камень в романе играет некую космическую роль. Камень — это творение Небес, частица мироздания (ведь он является строительным материалом богини Нюйва, которая с помощью ему подобных «латает Небо»). Камень — это как бы часть бытия природы, причем именно одухотворенной, но не мертвой природы. В романе Камень действительно живое существо: он умеет разговаривать, он мыслит и чувствует. К нему обращаются как к «брату-камню». Он рассказывает историю своей жизни, историю своих чувств. Камень — это сам человек, это — Баоюй, который носит камень на груди и как бы сам является его воплощением. Причастность Камня к Природе, наделенность его способностью ощущать, чувствовать и мыслить — это дань писателя даосским идеям о связи живой и неживой природы, взаимосвязи жизни и смерти, идеи вовлеченности Человека в орбиту вселенского бытия. Не случайно поэтому, что уже в первой главе появляется персонаж — «ищущий бессмертие» Праведник Пустоты (в тексте Кункун даожэнь, что значит Праведник Дважды Пустотный), который вступает с камнем в философский спор о смысле жизни. Символичен образ и колченогого блаженного даоса, который вместе с другим отшельником — буддийским монахом, как бы сопровождает героя в пути его жизни. Камень (и Баоюй) — это путник, бредущий по дороге жизни, пытающийся понять ее смысл.

Камень как творение Небес — это символ необычности, поэтому его судьба удивительна, а человек, воплощением которого он является, — не от мира сего. Необычные черты Баоюя писатель подчеркивает неоднократно, говоря и о его странном характере, и о противоречивости поведения, и о непредсказуемости поступков. Он поражает своей одаренностью и в то же время своим невежеством (неудивительно, что камень упоминается и как «невежественная тварь»), добротой и озлобленностью, робостью и необузданной смелостью. Но, пожалуй, больше всего он поражает неожиданностью проявления своих чувств. Писатель восхищается образом «чувствительного камня» — Человека — и в то же время относится к нему с явной иронией и немалой долей скептицизма. В этом видится противоречивый подход автора к Человеку, который появляется на свет, наделенный страстями, живет в кипении страстей и движется к жизненному финалу, испытывая все горести и радости жизни. Судьба камня и героя символична: она указывает на путь познания мира. Но она же и своего рода предупреждение, что путь познания — горестный путь ошибок. Окунувшись в мир страстей, Камень как бы теряет свою надмирную сущность и небесную одухотворенность, он становится «живой тварью», «вонючей кожаной сумой» — неким вместилищем страстей. В подобной характеристике Камня чувствуется влияние на писателя идей буддизма. Не случайно, характеризуя поступки Камня-героя, писатель не раз подчеркивает, что он находится во власти «неразумных» страстей. Интересно, что символический образ сжимающейся кожаной сумы (своего рода шагреневой кожи) встречался в художественной литературе до «Сна…» (например, в упомянутом романе Ли Юя «Подстилка из плоти» ), где он заключал в себе буддийский подтекст. Сума — это внешняя оболочка, за которой скрывается человеческая сущность.

Отношение писателя к чувствам и страстям, во власти коих находится человек, как бы двойственное. Осуждает ли их писатель, как осуждает их правоверный адепт буддийской веры? Ведь он нередко называет их именно «неразумными» страстями. Для ортодоксального буддиста они действительно греховны и опасны, поскольку отдаляют человека от буддийской святости и астральной чистоты. Поэтому от них нужно как можно скорее избавиться, отряхнуться, как от пыли (образ «красной пыли» — земной юдоли часто встречается в романе; красный цвет — цвет «разбушевавшихся человеческих страстей», он играет символическую роль). У писателя нет такого строго буддийского понимания человеческих чувств. Поведение героев романа, и прежде всего главного героя, свидетельствует о том, что чувства для автора являются естественным проявлением внутреннего мира человека: его желаний, стремлений, эмоций. Находиться во власти чувств — это естественное состояние человека, это его духовный мир, его воздух, которым он дышит. Правда, писатель предупреждает, сколь печальны последствия полного подчинения страстям, ратует за умеренное проявление чувств, но и не слишком осуждает того же Баоюя или Дайюй за безудержность в поступках, за стремление освободить свое «я» от каменных оков домостроя. Неудивительно, что изображение чувств, кипение страстей в романе иные радетели чистоты и строгости нравов воспринимали как проявление безнравственности автора, а книгу его называли «иньшу», то есть «развратной», причисляя ее к разряду прозы «сэцин» (эротической).

Большое место в романе занимает образ Страны Грез — некоего ино-мира, мира иллюзий. В китайском тексте он назван Великой Пустотой (сюйкун). В этот мир в результате своих космических и жизненных блужданий попадает «строптивый камень», там же, в сфере грез, оказывается и герой. Этот образ возникает перед нами и в конце романа. Образ Пустоты (Пустотности) весьма сложен и связан как с даосскими, так и с буддийскими представлениями о мире как о некоей вселенской пустоте, в которой живет и развивается все сущее.