Сон в красном тереме. Т. 3. Гл. LXXXI – СХХ.

Отослав женщину, Фэнцзе отправилась к матушке Цзя. Но об этом мы рассказывать не будем.

Как-то раз Цзя Чжэн играл в облавные шашки с Чжань Гуаном. Количество окруженных шашек было у обоих почти одинаково, и борьба шла из-за одного угла.

Вдруг вошел мальчик-слуга, дежуривший у вторых ворот, и доложил:

— Вас желает видеть старший господин Фэн Цзыин.

— Проси, — отвечал Цзя Чжэн.

Мальчик вышел, а Цзя Чжэн поднялся навстречу гостю. Фэн Цзыин вошел в кабинет и, поглядев на доску, сказал:

— Играйте, играйте! А я посмотрю!

— На мою игру не стоит смотреть! — заметил Чжань Гуан.

— Не скромничайте, — ответил Фэн Цзыин.

— У вас какое-нибудь дело ко мне? — осведомился Цзя Чжэн.

— Ничего особенного, — сказал Фэн Цзыин. — Продолжайте играть, а я у вас поучусь.

— Господин Фэн Цзыин наш друг, и если у него нет ко мне дела, давай закончим партию, а потом побеседуем с ним, — сказал Цзя Чжэн, обращаясь к Чжань Гуану. — Пусть господин Фэн Цзыин посмотрит, как мы играем!

— Вы на деньги играете? — спросил Фэн Цзыин.

— Да, — отвечал Чжань Гуан.

— Значит, подсказывать ходы нельзя, — заметил Фэн Цзыин.

— Подсказывайте, если хотите, — разрешил Цзя Чжэн. — Все равно он проиграл десять с лишним лянов серебра и ему не отыграться! Угощение за ним!

— Не возражаю! — воскликнул Чжань Гуан.

— А что, почтенный друг, вы играете наравне с господином Чжань Гуаном? — спросил Фэн Цзыин.

— Сначала играли наравне, и он проиграл, — отвечал шутливым тоном Цзя Чжэн, — я уступил ему две шашки, и он опять проиграл. При этом он еще несколько раз брал ходы обратно и сердился, если я не хотел отдавать.

— Ничего подобного не было, — возразил Чжань Гуан.

— Посмотрите и сами убедитесь, — сказал Цзя Чжэн гостю.

Продолжая шутить, они закончили партию. При подсчете очков оказалось, что окруженных шашек у Чжань Гуана было на семь больше, чем у Цзя Чжэна.

— Исход партии решила борьба за последний угол, — сказал Фэн Цзыин.

— Простите, я заигрался, — извинился Цзя Чжэн, — давайте поговорим!

— Мы очень давно не виделись, и я просто пришел навестить вас, — начал Фэн Цзыин. — Кроме того, хотел рассказать, что правитель провинции Гуанси прибыл на аудиенцию к государю и привез с собой четыре прелюбопытных заморских вещи, они могли бы служить отличными подарками. Это, прежде всего, — ширма из двадцати четырех створок, вырезанная из красного дерева; в каждой створке пластины из каменной селитры, а на них выгравированы реки, горы, люди и животные, башни и пагоды, цветы и птицы. На одной из створок изображено чуть ли не шестьдесят девушек в придворных одеяниях, и называется эта картина «Весенний рассвет в Ханьском дворце». Брови, губы, глаза и носы, а также складки одежды вырезаны удивительно тонко и аккуратно. Фон картины и композиция поистине прекрасны. Думаю, этой ширме место в главном зале вашего сада Роскошных зрелищ. Есть еще часы высотою в три чи, с музыкальным боем. Сделаны они в виде мальчика, держащего в руках циферблат и указывающего на стрелки. Вещи эти я не принес — они громоздкие и тяжелые. Те, что полегче, при мне, они особенно интересные.

Он достал небольшую парчовую коробку, завернутую в несколько слоев белого шелка, развернул и вытащил из нее стеклянную коробочку, отделанную внутри золотом. В коробочке, оклеенной темно-красным крепом, лежала ослепительно сверкающая жемчужина величиной с орех.

— Говорят, что это «жемчужина-мать», — пояснил Фэн Цзыин и попросил: — Дайте, пожалуйста, блюдо!

Чжань Гуан подал лаковый чайный поднос и спросил:

— Годится?

— Вполне, — ответил Фэн Цзыин и вытащил из-за пазухи белый шелковый сверток, высыпал из него на поднос несколько маленьких жемчужинок, положил туда «жемчужину-мать» и поставил поднос на столик. Жемчужинки покатились по подносу и окружили большую жемчужину. Фэн Цзыин взял с подноса большую жемчужину, на ней, словно приклеенные, висели маленькие.

— Поразительно! — воскликнул Чжань Гуан.

— Такое бывает, — заметил Цзя Чжэн, — большую жемчужину потому и называют матерью, что маленькие к ней липнут.

— Дай шкатулку! — приказал Фэн Цзыин пришедшему с ним мальчику-слуге.

Мальчик протянул ему узорчатую шкатулку из грушевого дерева, которую Фэн Цзыин не замедлил открыть. Шкатулка была оклеена полосатой парчой, и лежала в ней стопочка тончайшего шелка цвета индиго.

— Что это? — невольно вырвалось у Чжань Гуана.

— Полог из шелка цзяосяо, — ответил Фэн Цзыин.

Стопочка шелка оказалась не более пяти цуней в длину, а в толщину не достигала и половины цуня.

Фэн Цзыин принялся слой за слоем раскладывать стопку, но когда дошел до десятого, места на столе не осталось.

— Видите, а здесь еще два слоя, — сказал Фэн Цзыин. — Чтобы полностью развернуть полог, надо пойти в высокую комнату, иначе не хватит места. Шелк, из которого соткан полог, выделывают драконы «цзяо». В зной этот полог можно поставить в зале или комнате; он защищает от комаров и от мух, кроме того, под ним светло и прохладно.

— Не разворачивайте до конца, — попросил Цзя Чжэн, — потом трудно будет сложить!

Фэн Цзыин и Чжань Гуан сложили и убрали полог.

— За все четыре вещи просят всего двадцать тысяч лянов серебра. Это не так уж дорого. За «жемчужину-мать» — десять тысяч, за полог — пять.

— Разве я в состоянии покупать подобные вещи?! — вскричал Цзя Чжэн. — Да и зачем они мне?

— Неужели во дворце для них не найдется места? — покачал головой Фэн Цзыин. — Вы же в родстве с государем!

— Вещи, разумеется, подходящие, — согласился Цзя Чжэн, — но где взять деньги? Ладно, велю показать старой госпоже.

— Вот это правильно, — согласился Фэн Цзыин.

Цзя Чжэн велел слуге сказать Цзя Ляню, чтобы он отнес вещи к матушке Цзя, и их могли посмотреть госпожи Ван и Син, а также Фэнцзе.

Цзя Лянь отнес на просмотр полог и жемчужину и добавил:

— Есть еще часы с музыкальным боем и ширма, за все просят двадцать тысяч лянов.

— Вещи, разумеется, хорошие, но где взять столько денег? — промолвила Фэнцзе. — Только правители провинций могут подносить государю такие подарки. Уже который год я думаю о том, что нам следовало бы приобрести недвижимое имущество, например земли, доходы с которых шли бы на жертвоприношения предкам, и просто поместья. По крайней мере, нашим потомкам не будет грозить разорение. Эти же вещи покупать, пожалуй, не стоит. Не знаю, что скажут на это бабушка, господа и госпожи. Может быть, господину Цзя Чжэну они очень понравились, пусть тогда покупает!

— Девочка рассуждает правильно, — заметила матушка Цзя.

— В таком случае их надо вернуть, — сказал Цзя Лянь. — Ведь господин Цзя Чжэн хотел их преподнести государю и потому велел показать вам. А о том, чтобы мы их приобрели, и речи не было. Бабушка еще рта не раскрыла, а ты целую речь произнесла! В тоску можешь вогнать!

Он отнес вещи обратно.

— Старая госпожа не желает их покупать, — сказал он Цзя Чжэну, а потом обратился к Фэн Цзыину: — Вещи хороши, что и говорить, вот только денег у нас таких нет! Я постараюсь найти покупателя и дам вам знать.

Поболтав еще немного о всяких пустяках, Фэн Цзыин стал прощаться.

— Оставайтесь с нами ужинать, — пригласил Цзя Чжэн.

— Спасибо, — ответил тот. — Извините за беспокойство!

— Ну что вы! — воскликнул Цзя Чжэн.

В это время появился мальчик-слуга и доложил:

— Пожаловал старший господин!

В тот же момент на пороге появился Цзя Шэ. После обмена приветствиями все сели за стол, выпили по нескольку кубков и завели разговор о заморских вещах.

— Их трудно сбывать, — вздохнул Цзыин. — Мало кто в состоянии купить. Только люди с вашим положением, а так дело безнадежное.

— Да и подобные нам не всегда могут себе это позволить.

— Наше богатство — одна видимость, — поддакнул Цзя Шэ. — Не то что прежде.

— А как поживает старший господин Цзя Чжэнь? — осведомился Фэн Цзыин. — Я встретился с ним недавно, поговорили о домашних делах, он жаловался на вторую жену сына, сетовал, что она хуже покойной госпожи Цинь. Из какой она семьи, я так и не спросил.

— Из местной знати, — отвечал Цзя Чжэн, — она дочь господина Ху, бывшего правителя столичного округа.

— Господина Ху я прекрасно знаю, — промолвил Фэн Цзыин, — но детей в его семье воспитывают не так, как следовало бы. Впрочем, не беда — главное, чтобы сама девушка была хороша.

— Говорят, в государственном совете шел разговор о повышении Цзя Юйцуня, — произнес Цзя Лянь.

— Было бы неплохо, — ответил Цзя Чжэн. — Не знаю только, состоится ли это.

— Полагаю, все будет в порядке, — сказал Цзя Лянь.

— В ведомстве чинов, где я нынче был, тоже говорят об этом, — промолвил Фэн Цзыин. — А что, господин Цзя Юйцунь приходится вам родственником?

— Да, — подтвердил Цзя Чжэн.

— Каким же образом он сделал карьеру? — спросил Фэн Цзыин.

— Это длинная история, — ответил Цзя Чжэн. — Цзя Юйцунь родился в округе Хучжоу, в Чжэцзяне, затем переселился в Сучжоу. Некий Чжэнь Шиинь, его друг, помог ему выдержать экзамен на ученую степень цзиньши, и Цзя Юйцунь получил назначение на должность начальника уезда, взял в наложницы служанку из семьи Чжэнь, а затем сделал ее законной женой. Что же до Чжэнь Шииня, то он разорился и бесследно исчез. Тем временем Цзя Юйцуня сняли с должности. Мы тогда еще не были с ним знакомы. Линь Жухай, муж моей сестры, сборщик соляного налога в Янчжоу, пригласил Юйцуня учителем к своей дочери Дайюй, то есть к моей племяннице. Но потом у Цзя Юйцуня появилась возможность восстановиться в должностях, и он решил ехать в столицу. В это же время моя племянница собралась к нам, и Линь Жухай попросил его присматривать за девочкой в пути. Кроме того, у Цзя Юйцуня было рекомендательное письмо ко мне с просьбой о покровительстве. Он мне понравился, и мы часто встречались. Как выяснилось, он был в курсе всех дел во дворцах Жунго и Нинго со времен Дайшаня и Дайхуа[48]. Это и сблизило нас. — Цзя Чжэн засмеялся, а затем продолжал: — Но в последние годы я убедился, что Цзя Юйцунь — большой проныра: с должности начальника области он сумел пролезть в цензоры, а еще через несколько лет стал шиланом[49] в ведомстве чинов! Мало того — вскоре его назначили на должность начальника военного ведомства! Потом он совершил какой-то неблаговидный поступок, его понизили в звании на три ступени, но сейчас собираются снова повысить.

— Трудно предвидеть взлеты и падения, повышения и понижения по службе, — заметил Фэн Цзыин.

— Все дела в Поднебесной подвластны единому закону, — сказал Цзя Чжэн. — Взять хотя бы эти жемчужины. Большая подобна счастливому человеку, — ведь от нее зависят все остальные! Если бы большой жемчужины вдруг не стало, куда делись бы маленькие? Так и у людей — если умирает глава семьи, дети, родственники и друзья разбредаются в разные стороны. Не успеешь оглянуться, как расцвет сменяется упадком. Все происходит так быстро, как исчезают весной облака, как опадают осенью листья. Вот и подумайте, имеет ли смысл становиться чиновником! Я не имею в виду Цзя Юйцуня. Приведу для примера семью Чжэнь. Прежде они не уступали нам ни в положении, ни в заслугах, и титулы имели, и звания. С этой семьей мы всегда были дружны. Несколько лет назад они приезжали в столицу и присылали к нам людей справиться о здоровье. И вдруг мы узнаем, что они потеряли имущество, разорились, и после этого ничего больше не слышим. До сих пор нет о них никаких вестей, и я очень тревожусь.

— Кстати, — спросил вдруг Цзя Шэ, — о какой жемчужине идет речь?

Цзя Чжэн и Фэн Цзыин все ему рассказали.

— С нашей семьей ничего подобного не случится, — заявил Цзя Шэ.

— Пожалуй, вы правы, — заметил Фэн Цзыин. — Ведь о вас заботится сама гуйфэй, кроме того, у вас много родственников, да и в семье вашей ни старые, ни молодые не занимаются обманом и вымогательством.

— Что верно, то верно, — согласился Цзя Чжэн, — но талантливых и добродетельных в нашей семье тоже нет. Как можно жить только за счет аренды и налогов?

— Не будем об этом говорить! — сказал Цзя Шэ. — Давайте лучше выпьем!

Все выпили и закусили, когда к Фэн Цзыину подошел слуга и шепнул что-то на ухо. Фэн Цзыин поднялся и стал прощаться.

— Что ты ему сказал? — спросил Цзя Шэ у слуги.

— На улице снег идет, и к тому же стемнело. Уже ударили в доску[50], — отвечал слуга.

Цзя Чжэн велел слугам посмотреть, что делается снаружи. Во дворе слоем больше цуня лежал снег.

— Вы взяли вещи, которые только что мне показывали? — спросил Цзя Чжэн.

— Взял, — ответил Фэн Цзыин. — Если захотите купить их, цену можно будет сбавить.

— Я учту, — ответил Цзя Чжэн.

— Буду ждать от вас вестей, — сказал Фэн Цзыин. — На улице холодно, так что не провожайте меня!

Однако Цзя Шэ и Цзя Чжэн велели Цзя Ляню проводить гостя.

Если хотите узнать, что произошло дальше, прочтите следующую главу.

Глава девяносто третья

Слуга из семьи Чжэнь находит приют в семье Цзя;

наклеенный на ворота листок бумаги помогает раскрыть неблаговидные дела в монастыре Шуйюэ

Итак, Фэн Цзыин ушел. После его ухода Цзя Чжэн вызвал к себе привратника и спросил:

— Не знаешь, по какому случаю Линьаньский бо[51] прислал мне приглашение?

— Не по случаю семейного праздника, я узнавал, — отвечал привратник. — Дело в том, что во дворец Наньаньского вана приехала труппа, очень знаменитая. Господину Линьаньскому бо артисты так понравились, что он пригласил их к себе на два дня и теперь созывает друзей посмотреть спектакли и повеселиться. Подарков, судя по всему, делать не надо!

— Ты поедешь? — спросил Цзя Шэ у Цзя Чжэна.

— Нельзя не поехать, раз господин бо благосклонен ко мне и считает своим другом, — произнес Цзя Чжэн.

Тут снова появился привратник и доложил Цзя Чжэну:

— Пришел письмоводитель из ямыня, просит вас завтра непременно прибыть на службу по особо важному делу.

— Хорошо, — отозвался Цзя Чжэн.

Затем явились управляющие, ведавшие сбором арендной платы в поместьях, справились о здоровье Цзя Чжэна и отошли в сторонку.

— Вы из Хаоцзячжуана? — спросил Цзя Чжэн.

Оба поддакнули. Цзя Чжэн поговорил немного с Цзя Шэ, и тот собрался уходить. Тогда Цзя Лянь позвал управляющих и приказал:

— Докладывайте!

— Провиант в счет арендной платы за десятый месяц я давно вам послал, — доложил первый управляющий, — и завтра он был бы здесь. Но почти у самой столицы повозки отобрали и всю поклажу свалили на землю. Я пытался доказать, что повозки принадлежат не какому-нибудь торговцу, а в них поклажа для вашей семьи, но меня слушать не стали. Тогда я велел возчикам ехать дальше, однако служащие ямыня возчиков поколотили и две повозки отобрали. Я поспешил сообщить о случившемся. Прошу вас, господин, пошлите людей в ямынь, пусть потребуют назад наше добро. И велите наказать грубиянов, которые не уважают ни законы, ни самое Небо! С нами обошлись еще сносно, господин, а вот на торговцев поистине жалко было смотреть. Все их товары свалили прямо на дорогу, повозки угнали, а возчиков, которые осмелились сопротивляться, избили до крови!

— Безобразие! — возмутился Цзя Лянь.

Быстро набросав письмо, он отдал его одному из слуг и приказал:

— Немедленно поезжай в ямынь и потребуй все сполна вернуть. Все, до последней мелочи, а иначе — берегись!.. Позвать сюда Чжоу Жуя!

Чжоу Жуя дома не оказалось, и вместо него хотели позвать Ванъэра. Но и его не нашли — он ушел в полдень и еще не возвращался.

— Мерзавцы, негодяи! — бушевал Цзя Лянь. — Когда нужно, никого не найдешь! Только и знают, что жрать, а от работы отлынивают! Сейчас же сыщите их, хоть из-под земли достаньте! — крикнул он мальчикам-слугам.

Он ушел к себе и лег спать. Но об этом мы рассказывать не будем.

На следующий день Линьаньский бо снова прислал нарочного с приглашением. Цзя Чжэн сказал Цзя Шэ:

— Я занят в ямыне, Цзя Лянь разбирает дело с повозками. Придется поехать вам с Баоюем.

Цзя Шэ согласился.

Цзя Чжэн послал слугу за сыном и, когда тот явился, сказал:

— Нынче поедешь со старшим господином во дворец Линьаньского бо смотреть спектакль.

Обрадованный Баоюй побежал переодеваться и в сопровождении Бэймина, Сяохуна и Чуяо поспешил к Цзя Шэ.

Они сели в коляску и отправились во дворец Линьаньского бо.

Привратник доложил об их прибытии и тотчас вернулся, сказав:

— Господин бо вас просит войти…

У Линьаньского бо собралось множество гостей. После обмена приветствиями Цзя Шэ и Баоюй заняли свои места.

Беседам, шуткам и смеху не было конца, но тут появился хозяин труппы с дощечкой из слоновой кости и программой в руках и обратился к гостям:

— Почтительно прошу вас, господа, обратить ваше высокое внимание на наше представление!

Выбор актов для постановки был в первую очередь предоставлен почетным гостям. Цзя Шэ назвал один акт. Случайно обернувшись, хозяин труппы увидел Баоюя и, никого уже не замечая, подошел к нему, низко поклонился:

— Прошу вас, второй господин, выберите два акта по своему усмотрению!

Баоюй пристально поглядел на актера: белое, словно напудренное, лицо, яркие, будто от киновари, губы. Он казался свежим, точно лотос, только что поднявшийся над водой, и гибким, словно молодое дерево софора, качающееся на ветру.

Это был не кто иной, как Цзян Юйхань.

Баоюй слышал, что Цзян Юйхань с труппой актеров приехал в столицу, но они еще не виделись. Однако пуститься в расспросы сейчас, при людях, было неловко, и юноша лишь спросил:

— Ты когда приехал?

Цзян Юйхань огляделся и тихо ответил:

— Неужели вы не знаете, второй господин?

Баоюй промолчал и поспешил назвать выбранный им акт.

Едва Цзян Юйхань отошел, посыпались вопросы:

— Кто этот человек?

— Прежде он исполнял роли молодых героинь, — ответил кто-то, — а сейчас не хочет, да и возраст у него уже не тот, поэтому он перешел на роли молодых героев, а также содержит труппу. Бросать этого занятия не хочет, хотя на скопленные деньги открыл не то две, не то три лавки.

— Он, конечно, женат?

— Холост! Считает брак жизненно важным делом и потому ищет достойную себе пару, независимо от того, богата девушка или бедна, благородного или низкого происхождения. Так до сих пор и не женился.

«Девушка, которая за него выйдет, — подумал Баоюй, — наверняка не обманется в своих надеждах».

Начался спектакль. Высокие куньшаньские напевы сменялись ровными иянскими мелодиями[52], на сцене было шумно и оживленно.

В полдень накрыли столы, и снова начались возлияния. После этого еще немного посмотрели спектакль, и Цзя Шэ собрался домой.

— Время раннее, — стал удерживать его хозяин. — Останьтесь. Услышите, как Цигуань исполнит свой коронный номер — акт «Обладание красавицей гетерой».

Баоюю очень не хотелось уходить, и он обрадовался, когда Цзя Шэ остался.

Цзян Юйхань в роли Цинь Сяогуаня превзошел самого себя. С неподражаемым мастерством играл возлюбленного гетеры. Особенно трогательна была сцена, когда они вместе пели и пили вино, исполненные любви и жалости друг к другу.

Взор Баоюя был прикован к Цзян Юйханю. Чистый голос и четкая дикция буквально завораживали, и душа Баоюя, подхваченная вихрем музыки и пения, унеслась в неведомые дали.

Акт окончился. Теперь Баоюй был убежден, что ни один актер не может сравниться с Цзян Юйханем по искренности и глубине исполнения. Юноша вспомнил, что в «Трактате о музыке» говорится: «Чувства, возникающие в груди, выражаются в звуках, а звуки, сливаясь в гармонию, образуют мелодию. Чтобы понимать музыку, надо много учиться. Прежде всего следует познать источник звуков и тонов. С помощью стихов чувства можно выразить лишь в словах, но они не проникнут в душу — надо научиться понимать мелодию…»

Мысли Баоюя витали где-то далеко, когда вдруг он заметил, что Цзя Шэ собирается уходить. Пришлось и ему попрощаться.

Когда они возвратились домой, Цзя Шэ отправился прямо к себе, а Баоюй пошел навестить отца.

Цзя Чжэн как раз вернулся из ямыня и расспрашивал Цзя Ляня, как обстоит дело с повозками.

— Я посылал человека с письмом к начальнику уезда, — рассказывал Цзя Лянь, — но того дома не оказалось. Служитель ямыня сказал нашему слуге: «Моему господину об этом деле ничего не известно, приказа отбирать повозки он не отдавал. Все это дело рук негодяев и вымогателей. Я распоряжусь, чтобы все немедленно разыскали и завтра же доставили вам. О малейшей пропаже можете доложить начальнику уезда, и пусть он назначит мне наказание. Сейчас начальника нет дома, но прошу вас, если можно, устроите так, чтобы он ничего не знал: это лучше».

— Кто же осмелился творить подобные беззакония? — возмутился Цзя Чжэн.

— Скорее всего, это чиновники, которые служат за пределами столицы, — заметил Цзя Лянь, — но я уверен, завтра нам все доставят.

Цзя Чжэн после ухода Цзя Ляня задал сыну несколько вопросов и велел навестить бабушку.

Поскольку накануне вечером Цзя Лянь не мог дозваться никого из слуг, он приказал им явиться сейчас, отругал хорошенько и приказал старшему управляющему.

— Тщательно проверь по списку, все ли слуги на месте, и объяви, что тех, кто будет самовольно уходить и не являться по первому зову, выпорют и выгонят.

— Слушаюсь, слушаюсь, — почтительно ответил управляющий и поспешил выполнить приказ.

Однажды у ворот дворца Жунго появился человек в синем халате, войлочной шляпе и рваных сандалиях и поздоровался со слугами. Слуги смерили его взглядом и спросили:

— Ты откуда?

— Я слуга из семьи Чжэнь, — ответил человек. — Принес письмо для господина Цзя Чжэна.

Услышав, что человек из семьи Чжэнь, слуги предложили ему сесть.

— Подождите, мы доложим господину!

Один из привратников поспешил к Цзя Чжэну и вручил письмо. Вот что там было написано:

«Мысль опять влечет к старой дружбе[53],

Чувства верности глубоки.

Я вдали, но как будто вижу

Полог Вашего паланкина

И не смею к Вам подойти,

Потому что я бесталанен,

Провинился пред Государем,

И смертей — пусть их десять тысяч —

Мало, чтоб вину искупить!

Все ж ко мне отнеслись гуманно, —

Жив, опальный, хоть в захолустье…

Ныне дом у меня в упадке,

Кто куда разбежались люди, —

Разлетелись, как звезды в небе…

Лишь один остался мне верным —

Бескорыстный раб Бао Юн.

Он давно мне исправно служит,

Не скажу, чтобы был сноровист,

Но зато и правдив и честен… Если б

Вы его приютили,

Заработать на пищу дали, —

Оправдалась бы поговорка:

«Любишь дом — и ворона на доме

Не останется без вниманья»[54].

Безгранично Вас уважая,

Посылаю письмо с почтеньем,

После новым его дополню,

А пока на этом кончаю…

Засим низко кланяюсь, ваш младший брат Чжэнь Инцзя».

Прочитав письмо, Цзя Чжэн усмехнулся.

— У нас и так избыток людей, а тут еще одного прислали. И отказать неудобно. — Он приказал привратнику: — Позови этого человека ко мне! Придется найти для него какое-нибудь дело.

Привратник вышел и вскоре привел Бао Юна.

— Мой господин шлет вам привет, — сказал слуга. — И я, Бао Юн, тоже вам кланяюсь. — И он трижды стукнулся лбом об пол.

Цзя Чжэн справился о самочувствии Чжэнь Инцзя и внимательно посмотрел на Бао Юна.

Это был малый ростом более пяти чи, широкоплечий, с густыми бровями, большими глазами навыкате, широким лбом и длинными усами. Вид у него был суровый и мрачный.

— Ты давно служишь в семье Чжэней или только последние годы? — спросил Цзя Чжэн.

— Всю жизнь, — ответил Бао Юн.

— А сейчас почему ушел?

— Я не по своей воле ушел, господин меня упросил. Сказал, что у вас я буду все равно что у него в доме, — объяснил Бао Юн. — Потому я к вам и пришел.

— Твоему господину не следовало заниматься делами, которые до добра не доводят, — укоризненно произнес Цзя Чжэн.

— Не мне судить господина, — ответил Бао Юн. — Одно могу сказать, пострадал он из-за своей чрезмерной порядочности и доброты.

— Это хорошо, что он порядочный, — заметил Цзя Чжэн.

— Но из-за честности его и невзлюбили, — ответил Бао Юн, — и при первой же возможности ввергли в беду.

— В таком случае Небо не отвернется от него! — произнес Цзя Чжэн, — я уверен!

Бао Юн хотел еще что-то сказать, но Цзя Чжэн его снова спросил:

— Это правда, что молодого господина в вашей семье тоже зовут Баоюй?

— Правда!

— Как он? Усерден? Стремится служить? — поинтересовался Цзя Чжэн.

— С нашим молодым господином произошла странная история, — принялся рассказывать Бао Юн. — Характером он в отца. Скромный, честный, но с самого детства любил играть только с сестрами. Сколько его за это ни били, как ни наказывали — ничего не помогало. В тот год, когда наша госпожа ездила в столицу, он заболел и едва не умер. Отец чуть с ума не сошел от горя и, потеряв всякую надежду, стал все готовить к похоронам. Но, к счастью, молодой господин неожиданно выздоровел. Он рассказал, будто ему привиделось во сне, что он проходит под какой-то аркой, там его встречает девушка и ведет в зал, где стоят шкафы с книгами. Потом вдруг он очутился в комнате со множеством девушек; одни на его глазах превращались в бесов, другие становились скелетами. Он перепугался, стал плакать, кричать. Тогда-то отец и понял, что мальчик приходит в себя. Позвали докторов, стали его лечить, и он постепенно поправился. После этого отец разрешил ему играть с сестрами. Но мальчик совершенно изменился: отказался от всяких игр, стал усердно заниматься и не поддавался дурному влиянию. Мало-помалу он приобрел знания и сейчас помогает отцу в хозяйственных делах.

— Ладно, иди, — после некоторого раздумья произнес Цзя Чжэн. — Как только представится возможность, я дам тебе какое-нибудь дело.

Бао Юн почтительно поклонился и вышел. И больше мы о нем пока рассказывать не будем.

Однажды, встав рано утром, Цзя Чжэн собрался в ямынь, как вдруг услышал, что люди у ворот говорят так громко, словно хотят, чтобы он их услыхал. Решив, что произошло нечто такое, о чем им неловко докладывать, Цзя Чжэн подозвал привратника и спросил:

— О чем это вы там болтаете?

— Не смею вам рассказать, — промолвил привратник.

— Почему? Что случилось?

— Открываю я утром ворота, а на них листок с непристойными надписями, — ответил привратник.

— Глупости! — не вытерпел Цзя Чжэн. — Что же там написано?

— Всякие грязные выдумки о монастыре Шуйюэ, — ответил привратник.

— Ну-ка, дай взглянуть, — распорядился Цзя Чжэн.

— Я не смог сорвать листок, очень крепко приклеен, — развел руками привратник. — Велел соскоблить, но прежде переписать все, что там написано. А только что Ли Дэ сорвал такой же листок с других ворот и принес мне. Это чистая правда! Поверьте!

Он протянул Цзя Чжэну листок и тот прочитал:

«Ракушка» и «запад», «трава» и «топор»…[55]

Весьма еще юн по годам,

К монахиням в роли смотрителя он

Недаром повадился в храм!

Куда как неплохо бывать одному

Среди монастырских подруг:

Там песни, азартные игры, разврат, —

Поистине сладкий досуг!

Скажите: когда непочтительный сын

Свершает такие дела,

Что скажет об имени добром Жунго,

Раскрыв эту тайну, молва?

Цзя Чжэн задохнулся от возмущения, голова закружилась, в глазах потемнело. Он приказал никому не рассказывать о случившемся, велел тщательно осмотреть все стены дворцов Нинго и Жунго, после чего вызвал Цзя Ляня и спросил:

— Ты проверял, как присматривают за буддийскими и даосскими монахинями, которые живут в монастыре Шуйюэ?

— Нет, — ничего не подозревая ответил Цзя Лянь, — этим занимается Цзя Цинь.

— А под силу ему такое дело? — крикнул Цзя Чжэн.

— Не знаю, — робея, произнес Цзя Лянь, — но, видимо, он что-то натворил!

— Вот, полюбуйся! — вскричал Цзя Чжэн, протягивая Цзя Ляню листок.

— Ну и дела! — воскликнул тот, пробежав глазами написанное.

Вошел Цзя Жун и протянул Цзя Чжэну конверт, на котором значилось: «Второму господину из старших, совершенно секретно».

В конверте оказался листок, точно такой, какой был на воротах.

— Пусть Лай Да возьмет несколько колясок и немедленно привезет сюда всех монашек из монастыря Шуйюэ! — гневно произнес Цзя Чжэн. — Только монашкам ни слова! Скажите, что их вызывают ко двору.

Лай Да ушел выполнять приказание.

Надо сказать, что одно время молодые монашки находились под неусыпным надзором старой настоятельницы и с утра до вечера читали молитвы и сутры. Но после того как Юаньчунь навестила своих родных, за монашками перестали следить, и они разленились. К тому же повзрослели и уже не были такими наивными. Что же до Цзя Циня, то он прослыл легкомысленным и большим любителем женщин. Он попытался было соблазнить Фангуань, но это ему не удалось, и он устремил свои помыслы к другим монашкам: буддийской Циньсян и даосской Хаосянь. Они были необыкновенно хороши, Цзя Цинь все время вертелся возле них, а в свободное время даже учил музыке и пению.

И вот в середине десятого месяца, получив деньги на содержание монашек, Цзя Цинь решил повеселиться и, приехав в монастырь, нарочно тянул с раздачей денег, а затем сказал:

— Из-за ваших денег я задержался и в город уже не успею. Придется заночевать здесь. Сейчас холодно, и хорошо бы немного согреться. Я привез фруктов и вина, не повеселиться ли нам?