Ему все равно, что подумают о нем родные и друзья!.. Но не из-за этого я хлопочу. Дело в том, что цензор сообщил мне, будто у старшего дяди Ван Цзытэна остались долги. Это обнаружилось после его смерти. Их должны погасить младший брат Ван Цзышэн и племянник Ван Жэнь. Вот они и переполошились, попросили меня похлопотать. Я согласился, и то лишь потому, что они приходятся родственниками тебе и нашей госпоже. Встал нынче чуть свет и собрался к цензору, надеясь на его помощь, и на тебе — не застал. Бегаю, бегаю, а они веселятся! Ну как тут не рассердиться!

Наконец Фэнцзе поняла, что натворил Ван Жэнь, но не удержалась от упрека:

— Как бы то ни было, он сын твоего дяди. Кроме того, покойному дяде Ван Цзытэну и второму дяде Ван Цзытэну ты многим обязан. Что ни говори, а речь идет о нашей семье, поэтому я смиренно прошу тебя о помощи, не к чужим же мне обращаться, чтобы злорадствовали и за глаза поносили меня.

Слезы потекли из глаз Фэнцзе. Она сбросила одеяло, села на постели и начала одеваться.

— Зря ты так говоришь, — сразу смягчился Цзя Лянь. — Тебя я ни в чем не виню, но твой брат человек нехороший. А рассердился я из-за того, что порядка нет в доме. Мне надо ехать, тебе нездоровится, а служанки спят! Не думаю, что у старших членов нашего рода хозяева встают раньше прислуги! А ты все служанкам спускаешь! Стоило мне слово сказать, как ты сразу вскочила! Уж не собираешься ли вместо этих лентяек сама мне прислуживать?! На что это похоже?

Фэнцзе успокоилась, перестала плакать.

— Все равно надо вставать, уже поздно, — проговорила она, — очень любезно с твоей стороны, что ты так стараешься помочь родственникам. Если что-то удастся сделать, не только я — впрочем, я не в счет, — но и госпожа Ван обрадуется.

— Без тебя знаю! — буркнул Цзя Лянь. — Не учи!

— Госпожа, зачем вам так рано вставать? — вмешалась Пинъэр. — И вы, господин, хороши! Кто-то вас рассердил, а вы на нас злость срываете! Разве госпожа для вас мало сделала? Разве когда-нибудь отказала вам в помощи в трудный момент? Сколько раз приходили вы на готовенькое! А сейчас сделали какую-то мелочь и расшумелись. Не стыдно?.. К тому же дело, о котором вы говорили, касается не только госпожи, но и всех родственников. Сердиться надо на нас за то, что поздно встаем, мы ваши служанки! А госпожа и так сил не жалеет, надрывается, от этого и заболела.

На глаза Пинъэр навернулись слезы.

Цзя Лянь, и без того расстроенный, не мог вынести всех этих упреков и сказал:

— Довольно! Госпожа сама за себя постоит, без тебя обойдется! Чужой я вам! Лучше бы мне умереть!

— Не говори так! — оборвала его Фэнцзе. — Неизвестно, что кого ждет! Скорее я умру, а не ты! И чем раньше, тем быстрее душа моя обретет покой.

Фэнцзе заплакала в голос, и Пинъэр снова пришлось ее утешать.

Уже совсем рассвело, и в комнату проникли солнечные лучи. Цзя Ляню надоело препираться, и он вышел.

Фэнцзе поднялась с постели и занялась утренним туалетом, как вдруг вошла девочка-служанка госпожи Ван.

— Госпожа послала меня узнать, поедете ли вы сегодня к дядюшке. Если поедете, она просит взять с собой вторую госпожу Баочай.

Фэнцзе была расстроена разговором с мужем и очень досадовала, что некому заступиться за ее родных; кроме того, накануне в саду она натерпелась страху и сейчас чувствовала себя подавленной.

— Передай госпоже, — сказала она, — что я не могу поехать, дел много. Да и у дядюшки ничего интересного не будет. Пусть вторая госпожа Баочай, если хочет, едет одна!

После ухода служанки Фэнцзе закончила причесываться и вдруг подумала, что нужно дяде передать поклон, раз уж она сама к нему не едет. Кроме того, следовало позаботиться, чтобы Баочай хорошенько подготовилась к визиту, ведь она совсем еще молода. Фэнцзе повидалась с госпожой Ван, извинилась, что не может поехать, а затем отправилась к Баоюю.

Баоюй одетый лежал на кане и с безразличным видом наблюдал, как Баочай причесывается.

Фэнцзе остановилась в дверях, но Баочай, случайно повернув голову, заметила ее, торопливо вскочила и пригласила сесть. Баоюй тоже приподнялся и повторил приглашение.

Баочай строго сказала Шэюэ:

— Ты что, не видела, как вошла вторая госпожа? Почему не предупредила?

— Вторая госпожа сделала мне знак молчать, — улыбаясь, ответила Шэюэ.

— Ты почему не собираешься? — спросила Фэнцзе у Баоюя. — Не хочешь ехать? Взрослый, а ведешь себя как ребенок! Не видал, как причесываются? Целыми днями вы вместе, неужели еще не нагляделся? И как ты не боишься, что служанки станут над тобой смеяться?

Она хихикнула и, в упор глядя на Баоюя, причмокнула губами. Баоюю стало неудобно, но особого значения намекам Фэнцзе он не придал. Зато Баочай смутилась и покраснела.

Сижэнь, которая в это время принесла чай, сделала вид, будто ничего не слышала.

— Не обращай на нас внимания, вторая сестрица, — сказала Фэнцзе, подымаясь с места и принимая чай, — скорее одевайся!

Баоюй бросился помогать жене.

— Шел бы ты лучше вперед, — сказала юноше Фэнцзе. — Разве мужья ожидают жен?

— Мне не очень нравится мой халат, — проговорил Баоюй, — он куда хуже, чем плащ из павлиньего пуха, который бабушка подарила мне в позапрошлом году.

— Почему же ты его не наденешь? — решила поддразнить юношу Фэнцзе.

— Рано еще.

Тут Фэнцзе вспомнила историю с плащом и пожалела, что завела о нем разговор. Баочай принадлежала к семье Ван и приходилась ей родственницей, так что ее можно было не стесняться, но здесь находились служанки, и Фэнцзе стало неловко.

— Вы ничего не знаете, вторая госпожа, — вмешалась в разговор Сижэнь. — Он этот плащ никогда не наденет!

— Почему? — удивилась Фэнцзе.

— Скажу вам прямо, вторая госпожа: у нашего господина какие-то странности, — отвечала Сижэнь. — Когда-то старая госпожа подарила Баоюю плащ, это было в день рождения его второго дяди, но он прожег его в первый же раз, как надел. Я в то время уехала домой ухаживать за больной матерью, но слышала, что Цинвэнь, хоть и расхворалась, за ночь починила плащ, и старая госпожа ничего не заметила. Как-то, еще в прошлом году, господин Баоюй шел в школу, день выдался холодный, и я велела Бэймину взять с собой плащ. Но Баоюй заявил, что больше никогда его не наденет, и приказал убрать подальше.

— Бедная девочка! — вскричала тут Фэнцзе. — Как мне ее жаль! Она была так красива, и руки золотые, только уж слишком остра на язык! И надо же было, чтобы наша госпожа, наслушавшись сплетен, так жестоко с ней обошлась! Кстати, я давно хотела сказать. Однажды на кухне я видела дочку тетушку Лю — зовут ее, кажется, Уэр, — вылитая Цинвэнь! Я сразу подумала, что хорошо бы отдать ее в услужение Баоюю, на место Сяохун, которую я взяла к себе. Поговорила с ее матерью. Та дала согласие. А тут Пинъэр мне говорит, что госпожа распорядилась не определять к Баоюю служанок, хоть чем-то похожих на Цинвэнь. Пришлось мне отказаться от своего намерения. Но сейчас, когда второй господин Баоюй женат, бояться нечего! Я непременно ее пришлю… Не знаю только, что скажет на это сам второй господин! Если он до сих пор тоскует по Цинвэнь, пусть смотрит на Уэр, ему будет легче…

Баоюй собрался было уходить, но, услышав о Цинвэнь, стал сам не свой.

— А что он может сказать? — вмешалась Сижэнь. — Он давно взял бы ее, если бы матушка разрешила.

— В таком случае завтра же пришлю сюда Уэр, — заявила Фэнцзе. — Если госпожа будет недовольна, все возьму на себя.

Баоюй не мог скрыть своей радости и тут же побежал к матушке Цзя. Между тем Баочай уже оделась. Глядя, с какой любовью относится Баочай к мужу, Фэнцзе невольно вспомнила, что произошло нынче между нею и Цзя Лянем, и обида вспыхнула с новой силой.

— Пойдем к госпоже, — сказала она Баочай, стараясь ничем не выдать своих страданий.

Войдя к матушке Цзя, они услышали, как Баоюй сказал, что собирается ехать к дяде.

— Вот и хорошо, — сказала матушка Цзя, — только смотри не пей лишнего и поскорее возвращайся! Ты ведь еще не совсем здоров!

Едва Баоюй вышел во двор, как вдруг снова вернулся и что-то шепнул на ухо Баочай.

— Ладно, идите скорее, — с улыбкой сказала Баочай и продолжала болтать с матушкой Цзя и Фэнцзе. Вдруг вошла Цювэнь и доложила:

— Второй господин Баоюй через Бэймина велел передать, что просит вторую госпожу Баочай выйти.

— Баоюй что-то забыл? — спросила девушку Баочай.

— Бэймин сказал девочке-служанке, что второй господин Баоюй просит госпожу Баочай скорее выйти, если же она раздумала ехать, пусть не стоит на ветру, не то простудится.

Матушка Цзя, а за ней и все остальные рассмеялись.

Баочай густо покраснела и, повернувшись к Цювэнь, тихонько произнесла:

— Ну и дура! Стоило из-за этого бежать сломя голову!

Цювэнь, давясь от смеха, вышла и велела девочке-служанке хорошенько отругать Бэймина. Однако Бэймин отмахнулся от нее и убежал, крикнув на ходу:

— Ради этого я сошел с коня и вернулся. Ведь если бы не передал, досталось бы мне от второго господина. Передал — меня все равно ругают!

Девочка-служанка, смеясь, убежала в дом и передала эти слова матушке Цзя.

— Иди, — сказала матушка Цзя, обращаясь к Баочай, — не волнуй его!

У Баочай не проходило чувство неловкости, а тут еще Фэнцзе стала ее поддразнивать, и ей ничего не оставалось, как уйти.

Пришла монахиня Даляо из кумирни Осыпающей цветами[65]. Она справилась о здоровье матушки Цзя, поклонилась Фэнцзе и села пить чай.

— Почему ты так долго не приходила? — спросила матушка Цзя.

— Много дел было, — отвечала монахиня. — Нас навещали знатные женщины. Завтра снова приедут. Хотят совершить доброе дело. Может, и вы заглянете? Развлечетесь немного.

— А что за доброе дело, о котором вы упомянули? — осведомилась матушка Цзя.

— В позапрошлом месяце в доме вдовы его превосходительства господина Ван Цзытэна появились оборотни, — отвечала Даляо, — а однажды ночью госпоже привиделся покойный супруг. После этого она приехала к нам и сказала, что собирается воскурить благовония перед статуей бодхисаттвы, Осыпающего цветами, а также устроить обед и заказать сорокадевятидневные молебствия, дабы испросить спокойствия для всех членов семьи, помочь умершим вознестись на Небо, а живым — обрести счастье. Теперь вы понимаете, почему я никак не могла прийти справиться о вашем здоровье, почтенная госпожа!

Надо сказать, что до вчерашнего вечера Фэнцзе, пока не увидела привидение, не была суеверной. Но сейчас ее душу охватили сомнения, и она обратилась к монахине:

— Кто этот бодхисаттва, Осыпающий цветами? Каким образом он избавляет людей от наваждений и изгоняет нечистую силу?

Даляо поняла, что молодая женщина все приняла всерьез, и сказала:

— Раз уж вы задали мне такой вопрос, госпожа, я вам объясню. Бодхисаттва, Осыпающий цветами, творит чудеса. Он родился в стране великого дерева бодхи под западным небом Индии. Отец с матерью рубили хворост, продавали, тем и кормились. Бодхисаттва появился на свет с тремя рогами, четырьмя глазами, руками чуть ли не до земли и восьми чи ростом. Родители подумали, что это оборотень, отнесли его за ледяные горы и там бросили. Подобрала бодхисаттву старая обезьяна, познавшая великую истину. Выйдя как-то на поиски пищи, она заметила младенца, а над ним облако пара. Все тигры и волки в страхе попрятались. И поняла обезьяна, что младенец этот необыкновенный. Унесла обезьяна младенца к себе в пещеру, вскармливать стала. Мудрым оказался бодхисаттва, умел рассуждать о прозрении, и они с обезьяной изо дня в день беседовали о таинствах буддийской веры. Через тысячу лет на гору посыпались сверху цветы, и бодхисаттва вознесся на Небо. До сих пор на той горе сохранилось место, где велись святые беседы и сыпались с неба цветы. Если обратиться к бодхисаттве с мольбой, он явит мудрость и избавит от страданий. За это люди построили в честь бодхисаттвы храм и делают ему подношения.

— А где доказательства, что бодхисаттва и в самом деле может помочь? — спросила Фэнцзе.

— Опять вы сомневаетесь, — промолвила Даляо. — А где доказательства, что бодхисаттва вообще существует? Одного-двух обмануть можно, но ведь в бодхисаттву верят мудрецы с древности и поныне. Сами подумайте, госпожа: из века в век бодхисаттва воскуривает благовония, хранит государство и оберегает народ, творит чудеса, как же в него не верить?

Слова монахини показались Фэнцзе справедливыми и разумными.

— В таком случае, — заявила она, — я завтра же приеду и попробую помолиться. Есть у нас в храме гадательные пластинки? Вытащу наугад любую и, если сомнения мои развеются, навсегда уверую в могущество бодхисаттвы.

— Гадательные пластинки у нас чудодейственные! — заверила ее Даляо. — Приходите, госпожа, погадаете и убедитесь!

— А по-моему, надо дождаться первого дня нового месяца, — произнесла матушка Цзя. — Тогда гадать лучше.

Выпив чай, Даляо пошла к госпоже Ван справиться о здоровье, а затем удалилась. Но об этом мы рассказывать не будем.

Между тем Фэнцзе насилу дождалась первого дня нового месяца. С самого утра велела подать коляску и в сопровождении Пинъэр, нескольких слуг и служанок отправилась в кумирню Осыпающей цветами.

Монашки встретили ее и провели в келью. Выпив чаю, Фэнцзе вымыла руки, прошла в храм и воскурила благовония.

Желания молиться у Фэнцзе не было, она лишь отвесила земной поклон перед изображением бодхисаттвы, взяла стакан с гадательными пластинками, мысленно попросила ниспослать ей здоровье и избавить от наваждения и трижды встряхнула стакан. Из стакана на пол упала пластинка. Фэнцзе еще раз поклонилась, подняла пластинку и прочла надпись на ней: «Пластинка тридцать третья предвещает великое счастье».

Даляо раскрыла гадательную книгу и нашла место с толкованием тридцать третьей пластинки, где говорилось: «Ван Сифэн в парчовых одеждах возвратится в родные места».

Фэнцзе была ошеломлена и спросила у монахини:

— Неужели в древности жил кто-то, носивший имя Ван Сифэн?

— Госпожа, вы же сведущи в событиях древности и современности, — отвечала монахиня, — неужели не слышали о рассказе «Ван Сифэн домогается чиновничьей должности»?

— В позапрошлом году рассказчица Ли упоминала о нем, — сказала стоявшая рядом жена Чжоу Жуя. — Но мы запретили ей пересказывать эту историю из уважения к вашему имени.

— Ах да! — воскликнула Фэнцзе. — Совсем забыла. — И она принялась читать дальше:

Фэнцзе не до конца поняла смысл строк, и Даляо ей пояснила:

— Вам предстоит великая радость, госпожа, недаром выпала эта пластинка. Вам до сих пор не приходилось бывать в Нанкине! Но может быть, господин Цзя Чжэн захочет взять семью к себе, и тогда по пути вы сможете заехать на родину. Вот как следует толковать «в парчовых одеждах возвратится в родные места».

Монахиня написала предсказание на листке и отдала девочке-служанке. Фэнцзе и верила и не верила.

Даляо накрыла на стол. Мясных блюд, разумеется, не было, и Фэнцзе, едва прикоснувшись к еде, отставила чашку, дала монахине денег на благовония и собралась уходить. Даляо не стала ее удерживать.

Возвратившись домой, Фэнцзе первым долгом навестила матушку Цзя и госпожу Ван и рассказала им о гадании. Женщины в один голос воскликнули:

— Может быть, у Цзя Чжэна и в самом деле есть такое намерение?! Это было бы замечательно!

Фэнцзе наконец уверовала в предсказание, но это уже к делу не относится.

А сейчас вернемся к Баоюю. Встав после полуденного сна, он не увидел рядом Баочай, но только было хотел спросить о ней у служанок, как Баочай сама появилась на пороге.

— Где ты была? — спросил юноша. — Я заждался.

— Ходила узнавать о гадании сестры Фэнцзе, — отвечала Баочай и пересказала ему то, что было написано на пластинке, заметив при этом: — Предсказание все считают счастливым, но мне кажется, выражение «в парчовых одеждах возвратится в родные места» таит в себе еще какой-то смысл. Поживем — увидим!

— Вечно ты сомневаешься! — вскричал Баоюй. — В предсказаниях святых ищешь зловещий смысл! Ведь все знают, что фраза «в парчовых одеждах возвратится в родные места» благопожелательная. С чего же ты взяла, что в ней кроется еще и другой смысл?

Баочай не успела ответить — за ней пришла служанка госпожи Ван.

Если хотите узнать, в чем было дело, прочтите следующую главу.