Глава девяносто четвертая

Итак, Лай Да увел Цзя Циня, и за ночь ничего примечательного не произошло — все ждали возвращения Цзя Чжэна.

Монашки были вне себя от радости, что снова попали в сад Роскошных зрелищ, и надеялись вдоволь там нагуляться, прежде чем их увезут во дворец.

Но по непонятной для них причине Лай Да приказал старым служанкам их накормить и никуда не отпускать. Ничего не подозревая, девушки ждали утра. Служанкам было известно, что монашек собираются везти во дворец, но зачем, никто точно не знал.

Цзя Чжэн задержался в ямыне, из двух провинций прислали отчеты о расходах на ремонт городских стен, и их необходимо было проверить. Поэтому Цзя Чжэн передал с нарочным, чтобы Цзя Лянь его не ждал, сам допросил монашек и принял необходимые меры.

Цзя Лянь обрадовался прежде всего за Цзя Циня и подумал:

«Делать все самому опасно, господин может заподозрить неладное. Надо посоветоваться с госпожой Ван, и тогда мое дело — сторона».

Цзя Лянь отправился к госпоже Ван и стал ей все по порядку рассказывать:

— Вчера второму старшему господину Цзя Чжэну показали листок, который был наклеен на воротах, и господин разгневался. Он велел доставить к нему Цзя Циня, а также монашек, чтобы с пристрастием допросить. Но времени у господина на всякие непристойные дела не хватает, поэтому он велел доложить вам и посоветоваться, как быть. Вот я и пришел попросить у вас указаний, госпожа!

Госпожа Ван возмутилась.

— Ну, что же это такое?! — вскричала она. — Цзя Циня нельзя считать членом нашего рода, если он ведет себя столь недостойно! Но и наклеивший этот листок отъявленный негодяй. Разве можно разглашать подобные вещи! А Цзя Циня ты допросил? Он и в самом деле виноват?

— Допросить-то допросил, — отвечал Цзя Лянь. — Но подумайте сами, госпожа, разве он признается?! И все же я уверен, что ничего подобного он не посмеет сделать. Ведь он знает, что в любой момент государыня может потребовать послушниц к себе, разразится скандал, и тогда ему несдобровать! Выяснить правду не представляет труда, но что вы станете делать, если все подтвердится?

— Где монашки? — спросила госпожа Ван.

— В саду, под присмотром, — ответил Цзя Лянь.

— Барышни знают?

— Знают, что монашек хотят везти ко двору.

— Вот и хорошо, — промолвила госпожа Ван. — Этих распутниц ни на минуту нельзя оставлять без присмотра. Я давно говорила, что от них надо избавиться, но меня не слушали! И вот что из этого получилось! Вели Лай Да расспросить девушек, есть ли у них семьи, и тщательно проверить все бумаги. Пусть потратят несколько лянов серебра, наймут лодку, а надежный человек отвезет их к родителям. Не лишать же всех монашеского сана из-за нескольких дрянных девчонок! Это — тяжкий грех. А передать их казенным свахам без выкупа, так те постараются на них заработать и продадут первому встречному. Цзя Циню нужно сделать выговор и строго-настрого запретить являться сюда, кроме как на большие праздники, молитвы и жертвоприношения. Пусть будет впредь осторожней и не попадается господину Цзя Чжэну под горячую руку, не то не сносить ему головы. В кладовые передай, чтобы не выдавали больше денег на монашек, а в монастырь Шуйюэ пошли человека, пусть объявит волю господина Цзя Чжэна: господ пускать в монастырь только для сожжения жертвенных денег на могилах предков, а так никого не принимать. А снова пойдут сплетни — выгоним и старых монахинь!

Цзя Лянь слушал и поддакивал, а потом все приказания госпожи Ван передал Лай Да.

— Так решила госпожа, — сказал он, — и ты должен исполнить все в точности! О выполнении доложишь мне, а я — госпоже! Когда вернется господин Цзя Чжэн, доложишь ему, как велела госпожа.

— Госпожа наша поистине святая! — воскликнул Лай Да. — Она еще заботится об этих тварях, хочет дать им провожатого! Придется выбрать человека понадежнее, раз она так великодушна! Волю госпожи господину Цзя Циню объявите вы! А вот кто писал листок, выясню я, и он получит по заслугам!

— Согласен! — кивнул Цзя Лянь.

Он не мешкая сделал выговор Цзя Циню, а Лай Да поторопился увезти монашек и поступил так, как было приказано.

Вечером со службы возвратился Цзя Чжэн, и Цзя Лянь с Лай Да доложили ему о том, как решено дело.

Цзя Чжэн обычно старался избегать лишних хлопот и, выслушав их, только рукой махнул.

Но на свете немало бесстыжих людей. Узнав, что из дома Цзя увезли монашек, они стали распускать всякие сплетни. Неизвестно, вернулись ли девочки домой, о дальнейшей их судьбе никто ничего не знал.

Дайюй постепенно поправилась, и у Цзыцзюань убавилось хлопот. Прослышав, что монашек требуют ко двору, она, ничего не подозревая, пошла в дом матушки Цзя разузнать, в чем дело. Здесь она встретила Юаньян и принялась с ней болтать. Когда речь зашла о монашках, Юаньян удивленно воскликнула:

— Впервые об этом слышу! Придется спросить у второй госпожи Фэнцзе!

Пока они вели разговор, пришли две женщины из семьи Фу Ши справиться о здоровье матушки Цзя. Но та спала, и женщины, поговорив немного с Юаньян, ушли.

— Зачем они приходили, — поинтересовалась Цзыцзюань. — Кто их прислал?

— Надоели они нам! Все лезут со сватовством! — ответила Юаньян. — У них в доме есть девушка, так они носятся с ней, как с сокровищем, на все лады расхваливают старой госпоже: и красива она, и добра, и скромна, и обходительна, к тому же искусная рукодельница, знает грамоту, почтительна к старшим и со слугами хорошо ладит… Каждый раз одно и то же, слушать тошно! Сводницы паршивые! А старая госпожа охотно их слушает, да и Баоюя словно подменили: ведь он терпеть не может старух, а к этим относится терпимо — ну разве это не странно?! Скажи! Еще эти старухи рассказывали, будто у их барышни отбоя от женихов нет, но их господин всем отказывает, хочет дочь выдать в семью, подобную нашей. Своей болтовней они старую госпожу сбили с толку.

Цзыцзюань задумалась, а потом с деланным равнодушием спросила:

— Почему же старая госпожа не хочет сосватать эту барышню Баоюю, раз она ей нравится?

Юаньян хотела ответить, но тут из внутренних комнат послышался голос:

— Старая госпожа проснулась.

Юаньян поспешила к матушке Цзя, а Цзыцзюань пошла в сад, размышляя дорогой: «Неужто в Поднебесной никого нет, кроме Баоюя?! И одна о нем мечтает, и другая, да и моя барышня с ума сходит! Вся душа ее в Баоюе. И болеет она из-за него. И так нельзя понять, кого сватают за него, а тут еще какая-то барышня Фу объявилась! Ну не напасть ли? Сердце Баоюя, я думаю, принадлежит моей барышне! А послушать Юаньян — так он любую готов полюбить. Если это правда, стоит ли нашей барышне думать о нем!»

Постепенно мысли Цзыцзюань перешли на ее собственную судьбу, и она загрустила. Ведь неизвестно, что ее ждет. Уговаривать барышню забыть Баоюя — она, чего доброго, рассердится; а смотреть на ее мученья невыносимо тяжело.

От всех этих дум Цзыцзюань не на шутку разволновалась и стала себя ругать: «О себе надо беспокоиться, а не о других. Если барышня Линь Дайюй и выйдет за Баоюя, характер у нее все равно не изменится, и мне легче не станет. Сам Баоюй как будто бы добрый, но у него, как говорится, глаза завидущие, а руки загребущие, он и меня не оставит в покое. Других утешаю, а сама не знаю покоя. Отныне буду заботиться только о барышне, остальное меня не касается!»

При этой мысли на душе у девушки полегчало.

Возвратившись в павильон Реки Сяосян, она увидела, что Дайюй сидит за своими стихами и что-то там исправляет.

При появлении Цзыцзюань девушка подняла голову и спросила:

— Ты где была?

— Навещала подруг, — ответила Цзыцзюань.

— К сестре Сижэнь не заходила?

— А что мне там делать?

«Зачем я ее об этом спросила?» — подумала Дайюй, раскаиваясь в своей неосторожности, и, поборов смущение, проговорила:

— Да и мне, собственно, что за дело до этого! Налей лучше чаю!

Цзыцзюань усмехнулась и пошла наливать чай. В этот момент в саду послышался шум. Цзыцзюань послала служанку выяснить, что случилось.

Через некоторое время служанка вернулась и сказала:

— Не так давно во дворе Наслаждения пурпуром засохло несколько яблонек, никто их не поливал. Но вчера на ветках появились бутоны. Так сказал Баоюй. Никто, разумеется, ему не поверил, а сегодня яблоньки расцвели, и все хотят посмотреть на такое чудо. Даже старая госпожа и госпожа Ван. Поэтому старшая госпожа Ли Вань велела служанкам подмести сад.

Услышав, что старая госпожа собирается в сад, Дайюй быстро переоделась и велела Сюэянь:

— Как только старая госпожа появится, немедленно скажи мне!

Сюэянь вышла, но через мгновение снова вбежала:

— Старая госпожа и госпожа Ван уже в саду, идите скорее, барышня!

Дайюй погляделась в зеркало, поправила волосы и вместе с Цзыцзюань поспешила во двор Наслаждения пурпуром. Матушка Цзя сидела на кровати, где обычно спал Баоюй.

— Как вы себя чувствуете, бабушка? — подойдя к матушке Цзя, осведомилась Дайюй.

Затем она справилась о здоровье госпожи Син и Ван, поздоровалась с остальными. Народу было немного.

Фэнцзе болела.

Ши Сянъюнь уехала домой — ее дядю недавно перевели на службу в столицу. Баоцинь и Баочай тоже остались дома, сестер Ли Вэнь и Ли Ци тетка увезла к себе из-за множества неприятностей, случившихся в саду за последнее время.

Все пошутили, посмеялись, а затем стали рассуждать, почему вдруг расцвели яблоньки.

— Яблонька цветет в третьем месяце, — говорила матушка Цзя. — А сейчас одиннадцатый, даже десятый, поскольку в нынешнем году сезон задержался; но погода теплая, почти весенняя, вот цветы и распустились. Это бывает.

— Старая госпожа права, она жизнь прожила и все знает, — подтвердила госпожа Ван.

— Но ведь яблоньки засохли почти год назад, — заметила госпожа Син. — Почему же они расцвели, да еще не вовремя? Здесь что-то кроется!..

— Бабушка и госпожа верно говорят, — заметила Ли Вань. — Я хоть и глупа, а думаю, что эти цветы предвещают брату Баоюю великое счастье.

Таньчунь не промолвила ни слова, а про себя подумала: «Нет, это не счастливое предзнаменование! Ведь „процветает тот, кто повинуется воле Неба, гибнет тот, кто восстает против нее“. Травы и деревья следуют этому закону, и если какое-нибудь растение расцветает в неурочное время, это дурной знак».

Зато Дайюй, услышав о счастливом предзнаменовании, затрепетала от радости и промолвила:

— Я тоже знаю подобный случай. В одной семье во дворе рос терновник, и когда три брата рассорились и разделили имущество, он засох. Потом братья раскаялись, вновь стали жить вместе, и дерево опять расцвело. Судьбы трав и цветов связаны с судьбами людей, это ясно. Баоюй, например, стал сейчас усердно учиться, и его отец этому рад. Вот деревца и расцвели.

— Какая умница! — обрадовались матушка Цзя и госпожа Ван. — Такой замечательный пример привела.

В это время полюбоваться цветущей яблонькой пришли Цзя Шэ, Цзя Чжэн, Цзя Хуань и Цзя Лань.

— Эти деревца нужно срубить, — решительно заявил Цзя Шэ. — Здесь не обошлось без нечистой силы!

— Если на сверхъестественное смотреть как на естественное, оно теряет свою сверхъестественность, — возразил Цзя Чжэн. — Пусть деревца цветут, незачем их рубить!

— Что за глупости? — недовольным тоном произнесла матушка Цзя. — Какая может быть нечистая сила, если цветы сулят человеку радость? Если это доброе предзнаменование и оно сбудется, будем радоваться все вместе; если же предзнаменование дурное, в ответе буду я одна!

Цзя Чжэн не осмелился больше произнести ни слова и, несколько смущенный, вышел вместе с Цзя Шэ.

Матушка Цзя пришла в прекрасное расположение духа и велела передать на кухню, чтобы готовили вино и закуски. Она хотела любоваться цветами.

— Баоюй, Хуаньэр, Ланьэр! — приказала она. — Пусть каждый из вас сочинит по стихотворению в честь такого радостного события! Дайюй только что поправилась, и ее утруждать не нужно. Но если она пожелает, пусть прочтет и исправит стихотворения!

Затем матушка Цзя обратилась к сидевшей напротив нее Ли Вань:

— А ты и все остальные будут пить со мной вино!

— Слушаюсь, — ответила Ли Вань и прошептала Таньчунь: — Это ты все затеяла!

— Почему я? — удивилась Таньчунь. — Ведь нас не заставили сочинять стихи!

— Не ты ли придумала поэтическое общество?! — напомнила Ли Вань. — Вот и приходится теперь воспевать яблоньки!

Все рассмеялись.

Вскоре накрыли столы, и все принялись за вино. В угоду матушке Цзя девушки говорили только о веселом.

Баоюй подошел к бабушке налить ей вина и, пока шел, сочинил такие стихи:

Затем сочинил стихотворение Цзя Хуань:

Цзя Лань, в знак особого почтения, написал стихотворение уставным почерком и преподнес матушке Цзя. Она велела прочесть стихотворение вслух. И Ли Вань стала читать:

Стихотворение старой госпоже понравилось, и она промолвила:

— Я не очень разбираюсь в стихах, но, по-моему, Цзя Лань сочинил хорошо, а Цзя Хуань — плохо… Ну, теперь давайте есть!

Баоюй был очень доволен, что у матушки Цзя хорошее настроение, и подумал: «Яблоньки засохли в тот год, когда умерла Цинвэнь, а ныне снова расцвели. Для всех нас это счастливое предзнаменование, и только Цинвэнь не может ожить подобно цветам!»

Радость его сменилась скорбью, но тут он вспомнил, что Фэнцзе обещала ему в служанки Уэр, и в голове мелькнуло: «А может быть, цветы распустились по случаю прихода этой девочки?..»

К нему вернулось хорошее настроение, и он снова принялся шутить и смеяться.

Пробыв в саду довольно долго, матушка Цзя собралась, наконец, домой, а за ней последовали и все остальные.

Навстречу им попалась Пинъэр, она, смеясь, проговорила:

— Моя госпожа не смогла прийти и послала меня прислуживать старой госпоже. Она велела передать Баоюю два куска красного шелка, чтобы украсить яблоньки. Пусть это будет поздравлением с радостным событием.

Сижэнь взяла шелк и поднесла матушке Цзя.

— Как хорошо придумала Фэнцзе! — воскликнула старая госпожа. — Поздравление поистине необычное!

— Вернешься домой — поблагодари от имени Баоюя свою госпожу, — сказала Сижэнь, обращаясь к Пинъэр. — Если ее пожелание осуществится, мы все будем рады!

— Ай-я! — вдруг воскликнула матушка Цзя. — Подумайте только — Фэнцзе больна, но обо всем помнит, обо всем беспокоится! Ее подарок как нельзя кстати!

Когда матушка Цзя удалилась, Пинъэр сказала Сижэнь:

— Моя госпожа уверена, что цветы распустились не к добру! Но чтобы в доме не тревожились, она просит тебя украсить яблоньки красным шелком, пусть все думают, что грядет радостное событие, и тогда всякие толки и пересуды прекратятся.

Сижэнь проводила Пинъэр, и мы пока их оставим.

А сейчас вернемся к Баоюю. В это утро, одетый в меховую куртку, он сидел дома, но то и дело выбегал полюбоваться распустившимися цветами и не переставал радоваться, забыв обо всех горестях и печалях. Узнав, что в сад идет матушка Цзя, он надел курму и побежал ей навстречу. А о своей яшме забыл.

— Где яшма? — спросила Сижэнь, когда Баоюй вернулся домой и стал переодеваться.

— Я не надевал ее. Положил на столик, тот, что стоит на кане.

Сижэнь поглядела, но яшмы на столике не было. Она стала искать — не нашла. От страха Сижэнь вся покрылась холодным потом.

— Не волнуйся, куда она денется, — стал успокаивать ее Баоюй. — Расспроси служанок!

Сижэнь подумала было, что яшму кто-то спрятал из озорства, и напустилась на Шэюэ:

— Вот дрянь! Шути, да знай меру! Куда ты спрятала яшму? Если потеряешь, не жить нам на белом свете!

— Что ты! — став сразу серьезной, воскликнула Шэюэ. — Разве можно с этим шутить?! С ума ты, что ли, сошла. Может, сама ее спрятала?

Сижэнь поняла, что Шэюэ говорит правду, и сказала:

— О всемогущий Будда! Господин мой, ну куда ты ее сунул?!

— Помню, что положил на столик, — ответил Баоюй. — Поищите хорошенько!

Сижэнь и Шэюэ снова бросились искать, но рассказывать о пропаже никому не решались. Перевернули все сундуки и корзины, а после решили, что яшму унес кто-то из посторонних.

— Но ведь все знают, что в этой яшме жизнь Баоюя?! — говорила Сижэнь. — Кто же осмелился ее унести?! Говорить об этом пока никому не следует, надо потихоньку навести справки. Если взяла какая-нибудь барышня шутки ради, попросим, чтобы скорее вернула, если служанка — потребуем, пообещаем дать взамен все, что угодно, только чтобы господа ничего не знали. Ведь пропажа яшмы — не шутка! Потерять ее — все равно что потерять самого Баоюя!

Шэюэ и Цювэнь направились к выходу, но Сижэнь догнала их и предупредила:

— Только не спрашивайте у тех, кто сюда приходил! Еще подумают, что их заподозрили в воровстве!

Девушки ушли. Но у кого бы они ни справлялись о яшме, все лишь пожимали плечами.

Удрученные, служанки возвратились домой, переглядываясь друг с другом. А уж как был напуган Баоюй, и говорить нечего.

Взволнованная Сижэнь выплакала все слезы. Она не представляла себе, где еще искать яшму, но докладывать об ее исчезновении не осмеливалась.

Все во дворе Наслаждения пурпуром были объяты страхом. Узнавшие о происшествии сбегались сюда со всего дворца.

Таньчунь распорядилась запереть ворота сада и велела двум девочкам-служанкам под присмотром старухи снова тщательно обыскать каждый уголок.

— Кто найдет яшму, будет щедро вознагражден! — обещала она.

Каждый боялся быть заподозренным в краже, а кроме того, надеялся на награду, поэтому искали не жалея сил везде, вплоть до отхожих мест. Но все оказалось тщетным — яшма, словно иголка, исчезла бесследно.

— Дело не шуточное, — проговорила Ли Вань. — И надо пойти на крайнюю меру, не знаю только, удобно ли это.

— Что же именно надо сделать? — наперебой спрашивали ее.

— Раз дело приняло такой оборот, — произнесла Ли Вань, — надо, отбросив щепетильность, раздеть догола и обыскать всех служанок, тем более что, кроме Баоюя, в саду живут одни женщины. Если же и тогда яшма не найдется, придется обыскать старух и служанок, выполняющих черную работу. Что вы скажете?

— Ты права, — отозвались все. — Людей у нас сейчас много; не всех мы хорошо знаем, как говорится, «рыбы смешались с драконами». Мы поступим как ты сказала, а служанки только обрадуются — по крайней мере, с них будет снято подозрение.

Одна Таньчунь не произнесла ни слова. Служанки охотно согласились на обыск, и Пинъэр заявила:

— Обыщите первым долгом меня!

Следом остальные служанки распахнули халаты, вывернули карманы, и Ли Вань все тщательно осмотрела.

— Сестра, неужели и ты научилась заниматься столь недостойным делом! — вскричала Таньчунь, не в силах сдержать возмущения. — Или ты думаешь, что укравший яшму станет носить ее с собой?! Да и зачем она девушкам? Ведь они знают, что яшму считают сокровищем лишь во дворце, а за его пределами она ничего не стоит! Уверена, что яшму украли со злым умыслом.

Все призадумались. Вспомнили, что накануне Цзя Хуань бегал по комнатам, а сейчас куда-то исчез, но молчали, не решаясь высказать вслух своих подозрений.

— На такую подлость способен только Цзя Хуань, — проговорила, наконец, Таньчунь. — Нужно потихоньку позвать его сюда, уговорить отдать яшму, а затем хорошенько припугнуть, чтобы не болтал.

— Верно, верно! — закивали девушки.

— Это дело придется взять на себя Пинъэр, — сказала Ли Вань, — другим не справиться!

— Слушаюсь, — ответила Пинъэр и вышла.

Вскоре она привела Цзя Хуаня. Все держались так, будто ничего не случилось, велели заварить чаю и подать во внутреннюю комнату, а затем оставили Пинъэр наедине с Цзя Хуанем.

— Знаешь, потерялась яшма твоего старшего брата Баоюя, — сказала мальчику Пинъэр. — Ты случайно ее не видел?