ГЛАВА 2

Подводная экскурсия капитана Кристиана. — Внутренний риф атолла. — Водонепроницаемый бассейн. — Ветвь живого коралла. — Состав коралловой материи. — Морская вода. — Как живут кораллы и каким образом господин Синтез вознамерился изменить условия их существования. — Сон бодрствующего человека. — Сон или реальность. — Таинственный пришелец. — Пандит Кришна. — Никто безнаказанно не вторгается в область, где действуют силы природы. — Оба ненасытны. — Странный опыт пандита[139]. — Паника в китайском палаточном городке. — Корабль трясет, как соломинку. — Тайна.

На следующее утро, согласно приказу господина Синтеза, капитан Кристиан посетил в сопровождении двух матросов площадку подводных работ, произведенных китайскими ныряльщиками. Эта очень длительная и тщательная инспекция оказалась весьма удовлетворительной, так как на «Анну» после почти двухчасового погружения офицер вернулся сияющим. Господин Синтез со своими помощниками ожидали его в носовой кают-компании, переоборудованной под лабораторию.

— Присядь, дружище, — сказал старик ласково, что не вязалось с его обычно холодным и серьезным тоном, — и давай рассказывай!

— Я только что убедился, Мэтр, что ваши приказы выполнены абсолютно точно. Я не заметил ни единой щели, откуда могла бы просачиваться вода, и считаю себя вправе утверждать, что изнутри лагуна, при условии закрытия шлюзов, полностью отделена от океана.

— Превосходно! Скажи мне теперь, как себя чувствуют кораллы. Не пострадали ли они из-за производимых ныряльщиками рядом с ними работ?

— Никоим образом, Мэтр. Я достаточно внимательно смотрел, и они показались мне если не более сильными, то, уж во всяком случае, никак не менее, чем в день нашего прибытия. Кстати, вы сами можете в этом убедиться: я отломал для вас коралловую ветку, и мои люди подняли ее на поверхность в сосуде с водой. К тому же, согласно вашей инструкции, был снят профиль лагуны [140]. Вот набросок, сделанный стилетом [141] на грифельной доске. Размеры выдержаны точно, изображение дано в масштабе один к пятидесяти.

— Дай сюда. — Бегло осмотрев грифельную доску, хозяин, по-видимому довольный увиденным, протянул ее своим ассистентам. — Посмотрите, круговая стена лагуны, выходя с относительно небольшой глубины, вздымается почти отвесно.

— Ровно десять метров, — вмешался офицер.

— Вот-вот, десять метров. Эта стена, еще недавно состоявшая из живых кораллов, теперь представляет собой лишь грубую каменную кладку, под которой замурованы колонии полипов. Видите, как старательно сохранены кораллы? Каковы размеры утолщения, занимающего нижнюю часть кюветы?

— Двадцать пять метров в диаметре и шесть метров в высоту.

— То есть во время прилива днище прикрыто всего-навсего четырехметровым слоем воды?

— Да, Мэтр.

— Таким образом, на сегодняшний день мы имеем закрытый бассейн, на дне которого, как в аквариуме, находится подводный риф неправильной, отдаленно напоминающей цилиндр формы, состоящий из живых кораллов и в своей верхней части образующий платформу площадью около девяноста метров.

— Совершенно верно, Мэтр. По истечении более или менее длительного срока, который я не берусь предсказать даже приблизительно, риф появится над поверхностью воды.

— Более или менее длительного срока… Это ты верно сказал, дружище, — перебил господин Синтез, и слабая улыбка внезапно осветила его суровые черты. — Десять лет назад я измерял этот атолл, тогда внутренний риф имел высоту всего три метра. Значит, нормальный его прирост составляет тридцать сантиметров в год. То есть зоофитам, чтобы достичь поверхности воды, потребуется еще тринадцать лет… Каково ваше мнение, господин зоолог? — обратился старик к Роже-Адамсу.

— Я думаю, Мэтр, что растут эти кораллы чрезвычайно быстро, не припомню, чтобы ученые, занимающиеся полипами, отмечали подобные темпы роста.

— Провести бы вашим кабинетным ученым хоть один сезон в Коралловом море, много бы чего они узнали новенького. Однако их высокопросвещенное мнение меня мало интересует, я хотел бы знать ваше. Если вы его еще не имеете, то советую поторопиться.

В этот момент один из матросов отворил дверь кают-компании и с чрезвычайной осторожностью внес широкий стеклянный сосуд, до половины наполненный водой, в котором помещалось самое яркое, самое изысканное соцветие, когда-либо созданное феей морских вод.

В емкости находилась великолепная коралловая ветвь цвета чистого пурпура [142], с распустившимися, казалось, прелестными цветами, напоминающими крохотные флер-д-оранжи [143], озаренные лучом солнца, проникающим сквозь приоткрытый бортовой портик [144].

— Чего бы я только не отдал, — прошептал господин Синтез, — чтобы создать такое чудо, чтобы получить хотя бы частичку живой материи!.. — И тут же, резко себя оборвав, по-прежнему холодно, как всегда, когда он обращался к ассистенту-зоологу, добавил: — Установите разновидность и постарайтесь выяснить причину столь быстрого роста этого коралла.

Ассистент осторожно взял в руки ветку, избегая соприкосновения со щупальцами (чтобы не сказать венчиками), ибо даже легкое прикосновение тонких ресничек так же неприятно для кожи, как прикосновение крапивы. Увы, розы без шипов не бывает…

Очарование мгновенно разрушилось. Извлеченные из воды, зоофиты, как настоящая мимоза [145], тотчас же сжались, съежились и теперь имели вид бесформенных наростов, угнездившихся на ветке. Тот, кого отставной профессор «взрывчатых наук» пренебрежительно именовал «юным господином Артуром», всего секунд пятнадцать внимательно осматривал подопытный экземпляр, вертя его в пальцах, затем отломил маленький кусок и поместил ветвь обратно в воду.

— Это древовидная Горгона, — кратко сообщил он тоном человека, уверенного в своей правоте.

— С удовольствием отмечаю, что вы разбираетесь в полипах, — заметил господин Синтез. — Стало быть, вы должны знать и их свойства.

— Свойство Горгоны — выделения в большом количестве твердой материи, образующей древовидное разветвление.

— Из чего следует…

— Что рифы, образованные представителями данного вида, растут неизмеримо быстрее, чем рифы, создаваемые за счет иных разновидностей секретирующих колоний полипов [146].

— Хорошо. Теперь ваша очередь, Алексис. Каков химический состав этой минеральной веточки, классифицированной только что вашим коллегой с точки зрения зоологии?

Однако ассистент-химик, вместо того чтобы продемонстрировать свою обычную ясность ума, неожиданно замялся и вместо ответа стал теребить костлявыми пальцами свою лохматую бороду и молча хлопать единственным глазом.

— Вы сомневаетесь? — удивился старик.

— Сомневаюсь, Мэтр, — со всей откровенностью признался химик.

— Отчего же?

— Оттого, что я не уверен в точности анализа, проделанного почти полвека тому назад. Насколько мне известно, по этой теме была опубликована всего лишь одна работа.

— Да, я знаю, — анализ Вогеля, тысяча восемьсот четырнадцатый год.

— Следовательно, прежде чем выразить свое окончательное мнение, осмеливаюсь вас просить позволить мне провести исследование. Уж за него-то я буду целиком и полностью отвечать.

— Нет, сейчас в этом нет необходимости. Мне довольно формулы Вогеля. Вы ее помните?

— Помню, Мэтр. Вот точные цифры. Углекислота — 0,27; известь 0,50; вода 0,03; магнезия [147]— 0,03; известковый сульфат 0,01; соединительная органическая субстанция приблизительно — 0,20; окись железа, придающая окраску, — 0,01. Должен добавить, что, согласно Фреми, это нестойкое красящее вещество не зависит от окиси железа. Завтра же выясню точнее.

— Занимайтесь этим для самообразования, меня такие подробности совершенно не интересуют. Главное — узнать, в каких точных пропорциях зоофиты получают из морской воды соли, используемые ими для строительства коралловых напластований. А чтобы установить взаимосвязь между количеством усваиваемых солей и материей, полученной в результате секреторной деятельности, небесполезно вспомнить о составе морской воды.

— Нет ничего проще, Мэтр. В ста граммах морской воды содержится в среднем: воды 96,470; хлористого натрия 2,700; хлористого кальция 0,070; хлористого магния 0,330; известкового сульфата 0,140; известкового карбоната 0,003; бромистого магния 0,002. Кроме того, для точности укажем, что потери при анализе составляют 0,023.

— Превосходно. Кроме следов хлористого серебра, йодистого калия и натрия, растворенных в морской воде, нам известно семь видов солей, только три из которых употребляются коралловыми колониями.

— Да, Мэтр. Это известковый сульфат, хлористый магний и углекислая известь.

— Таким образом, даже если бы некоторых солей недоставало, колонии полипов могли бы производить камнеобразное вещество, составляющее коралл.

— Думаю, что так, Мэтр.

— Но при условии сохранения должного количества органических веществ, необходимых кораллам для пропитания, ибо они существуют не только за счет солей. А сейчас, когда атолл со всех сторон закрыт, как по-вашему, что станется с этими интереснейшими зоофитами? Ведь они не будут больше постоянно получать из открытого моря минеральную и органическую пищу.

— Будут жить как и жили, пока не исчерпают питательных веществ, содержащихся в лагуне. Но так как шлюзы всегда можно будет открыть и восстановить сообщение с морем…

— Шлюзы останутся наглухо закрытыми.

— Тогда кораллы погибнут, как экипаж корабля в открытом море, на борту которого не осталось никакой провизии.

— Не преувеличивайте. Какова, по-вашему, емкость лагуны, превращенной в бассейн?

— Здесь нужны математические расчеты, и, если позволите, я посчитаю…

— Не стоит. Как моряку, а также как математику экспедиции, этим следовало заняться капитану. Не так ли, Кристиан?

— Совершенно верно, Мэтр. И вот полученные мною результаты. Вместимость атолла должна достигать приблизительно 78 540 000 литров.

— Учел ли ты наличие кораллового блока на дне, чей объем нельзя сбрасывать со счетов?

— Да, Мэтр. Объем этого блока составляет около 2 945 кубических метров, то есть в бассейне остается не более 75 594 510 литров.

— Ты можешь назвать мне количество солей, растворенных в водах бассейна?

— Безусловно. Плотность воды колеблется в зависимости от географической широты. В центре кораллового моря она, согласно данным капитана Маури, составляет 1,10. Следовательно, общий вес этих 75 594 510 литров составит 83 153 961 килограмм, которые включают в себя 19 125 килограммов сернокислого магния, 11641 килограмм известкового сульфата и 249 килограммов известкового карбоната.

— Совершенно верно. А каковы будут последствия, когда, вместо того чтобы дать кораллам возможность исчерпывать солевые и органические вещества, содержащиеся в воде бассейна, мы добавим в нее известкового карбоната, известкового сульфата и сернокислого магния? Ответьте вы, господин зоолог!

— Кораллы продолжат размножение при условии, конечно, что органической материи, необходимой для питания, не станет меньше.

— Это само собой разумеется. А если мы увеличим вдвое, впятеро, вдесятеро количество этих веществ?

— Я думаю, Мэтр, что нам тогда не обойтись и сотней тысяч килограммов, но даже если мы их достанем и растворим в бассейне, зоофиты неизбежно погибнут в таком перенасыщенном растворе.

— А в этом вы ошибаетесь, молодой человек. Каково ваше мнение, Алексис?

— Мне кажется, (я тоже боюсь ошибиться, — физиология отнюдь не мой конек), что, наоборот, полипы не только выживут, но их секреция чудесным образом ускорится. Правда, вынужденные поначалу хочешь не хочешь поглощать такую уйму минеральных веществ, они скорее всего заболеют от избыточного питания. Зато потом с кораллами произойдет то же, что и с домашней птицей в Амьене или, например, в Страсбурге. Все мы знаем, что, удваивая или утраивая рацион домашней птицы, за очень короткое время увеличивается ее начальный вес, а ее печень достигает просто-таки невиданных размеров.

— Именно так, — подтвердил господин Синтез. — И ваш оригинальное сравнение не лишено точности. Да, кораллы, невзирая на избыток пищи, будут жить. Их примитивные организмы не будут реагировать, во всяком случае первое время, на чрезмерное количество пищи; процессы известковой секреции усилятся и вместо двадцати пяти — тридцати сантиметров прироста в год они дадут в десять, двадцать или тридцать раз больше утолщение пласта.

— Но тогда, — не удержавшись, вскричал Алексис Фармак, хотя господин Синтез и не любил, когда его перебивают, — риф достигнет поверхности не за тринадцать лет, а за несколько месяцев! Это потрясающе!

— За два месяца. Вы слышите, господин дипломированный профессор естественной истории? Невзирая на ваши прогнозы, понадобится всего лишь два месяца. И это не пустое предположение, так как на борту «Годавери» находятся химреактивы в количестве, с лихвой превышающем необходимое.

Итак, подготовительные работы закончены, опыт начинается с завтрашнего дня. Через шестьдесят дней мои кораллы, вынужденные усваивать избыточное количество солей магния, натрия и извести, покажутся над поверхностью бассейна.

Что касается тебя, Кристиан, ты приведешь в действие аппарат для создания искусственного шторма в лагуне — необходимое условие для жизнедеятельности зоофитов.

По причине того, что все вы, согласно своим обязанностям, будете принимать участие в производимых работах, я чуть позже напомню вам, на каких принципах они зиждутся. А сейчас можете быть свободными.

После беседы, не оставившей у подчиненных господина Синтеза ни малейших сомнений касательно ближайших планов хозяина, остаток дня каждого из них прошел в лихорадочных приготовлениях.

Внезапно ночная мгла опустилась на этот когда-то столь пустынный, а теперь такой оживленный остров. Наступила настоящая тропическая ночь, непроглядная, тяжелая, давящая на нервы, со своим безлунным и беззвездным небом, покрытым тучами, со своими время от времени вспыхивающими зарницами.

Под прицелами пушек, покрытых перед грозой просмоленным брезентом, застыл китайский палаточный городок здесь царит тишина, как в некрополе [148]. Вдали, дробясь о рифы, грохочет прибой, вода плещет о борт безмолвных кораблей. Все спят, кроме вахтенных матросов и человека, так оригинально разрешившего проблемы еды и сна. Он сидит в одиночестве в своих апартаментах, расположенных позади паровой машины.

Господин Синтез, только что «отобедав», проводит сеанс самогипноза; в течение нескольких секунд он пристально смотрит на электрическую лампочку, свет которой, смягченный шаровидным абажуром матового стекла, заливает каюту. Затем, не обращая внимания ни на изнурительную жару, ни на духоту, вызванную грозовыми тучами, старик внимательно просматривает том ин-кварто [149], стоящий рядом с ним на пюпитре.

Внезапно его с ног до головы сотрясает дрожь — более чем странное проявление у такого уравновешенного человека, отличающегося необыкновенным самообладанием; рука нервно переворачивает страницу и застывает в воздухе, глаза скользят по строчкам, глубокая морщина залегает между бровями. Он неподвижен — как бы в преддверии какого-то таинственного события. Вскоре легкий шум открываемой двери гостиной и едва слышный шелест за спиной достигают его слуха. Легкая улыбка тотчас же оживляет застывшие черты господина Синтеза, и он, не оборачиваясь к вошедшему, произносит:

— Это ты, Кришна… Добро пожаловать.

— Я, Синтез. Да будет мир с тобою. Ты не ждал меня сегодня, да еще в таком месте, не правда ли?

— Я не ждал тебя, это правда, но я думал о тебе…

— Знаю, Синтез. Поэтому и пришел.

— Присядь, если ты устал.

— Я никогда не устаю.

— И то верно… Каким счастливым ветром тебя сюда занесло?

— Меня привело желание помочь тебе избежать опасности, угрожающей и твоему рассудку и твоей жизни. Ведь нельзя забывать, что ты нужен людям.

— Говори, Кришна, и сядь рядом со мной.

Незнакомец, чье появление было сродни чуду и который явился как дух, медленно ступил вперед, в круг света, и на секунду застыл перед господином Синтезом.

Это был высокий худой человек необычайно изящного и хрупкого сложения. Взгляд широко расставленных, со светло-голубой в коричневую крапинку радужной оболочкой, глаз, походивший на взгляд человека, видящего галлюцинации, тревожил душу. Черные густые брови сходились у переносицы, тем самым как бы оттеняя блеск этих удивительных глаз. Лицо его было бледно; матовая, непрозрачная, но очень тонкая кожа странным образом контрастировала с темной, заостренной бородкой. Тонкий нос с трепещущими ноздрями и гордой орлиной горбинкой придавал этому лицу еще большее выражение отваги и энергии.

Одет он был в большую белую чалму, повязанную по-индусски; в длинный, до колен, кафтан из грубой ткани бурого цвета; на ногах были туфли без задников из коричневой кожи.

Невозможно определить возраст пришедшего, не рискуя ошибиться лет эдак на двадцать, но держался он прямо, его костлявая грудь и скорее нервные, чем мускулистые руки свидетельствовали не столько о силе, сколько о ловкости. Не обратив внимания на приглашение садиться, незнакомец заговорил звучным, приятного тембра голосом:

— Ты никогда не сомневался ни в моем могуществе, ни в моей дружбе, Синтез?

— В дружбе еще меньше, чем в могуществе, Кришна.

— Для того, чтобы я стал искать тебя здесь, должны были сложиться крайне важные обстоятельства, в которых понадобится действие как первого, так и второго.

— Я знаю, Кришна, и я тебе благодарен.

— Не благодари, друг, это мой долг. Ведь я читаю в душах, ты же сам знаешь.

— Да, ты необыкновенно проницателен, и иногда твои прорицания…

— Я пришел не за тем, чтобы начинать научную дискуссию, я перейду прямо к цели, ведь время не ждет… Мы не виделись уже два года. Никто мне не сообщал ни где ты, ни чем занимаешься… И все же твои намерения мне известны.

Послушай меня, Синтез! Никто безнаказанно не вторгается в область нерушимых законов творения. Оставь эту химеру [150], друг. Несмотря на свои универсальные познания, несмотря даже на науку, поставленную тобою на первое место, ты всего лишь человек. Не пытайся украсть частичку у бесконечности… Она, какой бы слабой ни была, непременно раздавит тебя!

— На этот раз, друг, твое чудесное провидение тебя подвело. Речь идет вовсе не о том, чтобы чинить насилие над природой, и даже не о том, чтобы изменять природный порядок. Я хочу лишь ускорить эволюционные процессы. Это просто-напросто лабораторный опыт. Опыт, ясное дело, крупномасштабный, но не имеющий ничего общего с творением в прямом понимании этого слова. Моя цель преобразование, творить я не умею… Во всяком случае, пока не умею…

— Ты ненасытен, друг!

— Ненасытен в своей жажде познания. А ты сам, Кришна? Где и когда ты остановишься?

— Эта жажда составляет нашу главную, чтобы не сказать единственную, точку соприкосновения, — во всем остальном мы абсолютно разные.

— Как знать. А что, если, исходя из противоположных принципов, мы стремимся к одной цели?

— Нет, Синтез! Твои возможности, в отличие от моих, материальны, а значит ограничены.

— Объяснись.

— Это очень просто. Поясню на примерах. Еще вчера я был в Сиккиме [151], в Гималаях, а теперь здесь, между берегами Австралии и Новой Гвинеи. У тебя же этот путь занял более двух месяцев. Ты, например, долго искал и почти разрешил проблему жизни без пищи, это верно. Я же позволил себя похоронить в Бенаресе [152] на глазах целой комиссии, состоящей из английских офицеров и ученых. Меня положили в тройной гроб, который опустили в глубокую яму. Могилу засыпали, на ней посадили разные растения. Многочисленный караульный пост охранял место моего погребения в течение девяти месяцев. А через девять месяцев меня извлекли из могилы живым. Можешь ли и ты проделать такое? Я могу приводить все новые и новые примеры. Но зачем? Ты ведь меня знаешь.