Разговоры об этом полете были давно, еще до моего отпуска ( в июне). В августе мы решили взяться за подготовку. Срок вылета намечался на 20 августа. Девушки жили конспиративно в доме отдыха НКАП в Подлипках. 12 августа я с Богорадом завалились туда. В столовой застали Гризодубову и Яковлева. Поговорили, договорились явиться на следующий день. Явились. Я сел с Расковой, Сенька - с Осипенко, Ходаков - с Гризодубовой. Командир и Осипенко рассказали о встречах со Сталиным, о приеме на даче Молотова 18 июля, Раскова - о трассе. Поговорили мы с ней о нашем полете к полюсу, она очень высоко оценила Ритсланда.
      - Маршрут? Москва - Хабаровск. В успехе не сомневаюсь. От Красноярска пойдем через Душкаган. Это - труднее, но короче на 500 км. Нас не хотели туда пускать. Сталин узнал - разрешил.
      Затем снимались, болтали. Скоро пришли инженеры заниматься по теории. Мы уехали. Дело у них не клеилось. Машина долго была не готова. Девушки нервничали, летали на дублере.
      Наконец, в начале сентября, переехали в Щелково. Мы приготовили статьи и приехали туда. Гризодубова читала и внесла очень дельную стилистическую правку. В числе другого я написал портрет Расковой. Ей страшно понравилось место, где я пишу, что она в детстве и не думала об авиации, вопреки обычным утверждениям.
      - Вот за это спасибо!
      Осипенко зло и заслуженно ругала портрет, написанный Лапиным и Хауревиным.
      - Они хотели дать лирику и не получилось.
      Затем Полина предложила нам использовать ее дневник подготовки, который она систематически вела. Я с радостью согласился. Уезжал я оттуда с некоторым недоумением: особой дружбы в экипаже не чувствовалось. К слову сказать, Осипенко поведала об одном тяжком событии, случившимся с ней. Они купались там на озере Медвежьем. Мать Гризодубовой начала тонуть. Полина бросилась ее спасать. Та схватила спасителя и обе захлебываются.
      - Уже круги в глазах пошли.
      Еле их вытащили.
      За день до старта я снова был в Щелково. Напомнил Осипенко о дневнике.
      - Пишу, и сегодня допишу. Завтра получите.
      И верно, хоть хватало у них дел - честно написала.
      Утром в день старта, как только они проснулись, я снова зашел к ним. Поздоровались. Вид у них был очень озабоченный. Они одевались, пристегивали револьверы. Прочли письмо Сталину, подписали.
      Осипенко на ходу прочла обработанный нами дневник, попросила добавить о людях, готовивших машину.
      - Как погода? - спросил я Раскову.
      - Хороша. Летим,
      Вошел Антонов.
      - В вашей кабине стрелка индикатора радиокомпаса отклоняется слабо, сказал он Расковой.
      - А в пилотской?
      - Нормально.
      М.М. Каганович начал припирать.
      - Ничего, - ответила Раскова, - не страшно. Я, в крайнем случае, лишаюсь только боковой пеленгации.
      - А может быть на завтра? - спросил Каганович.
      - Нет, надо лететь, - сказала Гризодубова.
      И они улетели.
      Осипенко собирала №№ "Правды" в которых публиковалась "История партии". Как-то дня за три до старта она с горестью заметила, что кто-то задевал три №№ "Правды". Тогда она попросила меня привезти на старт недостающие №№. Я привез.
      27 октября
      Сегодня экипаж "Родины" вернулся в Москву. Прямо с вокзала их повезли в Кремль. Прием был небольшой, интимный, в Грановитой палате. Отчет о нем написал Кольцов (см. "Правду" за 28 окт) Дополнение к отчету мен рассказывал Коккинаки.
      - Подняли тост за меня, как первого проложившего дорогу на Дальний Восток. Я встал, пошел чокаться. Подхожу к Сталину. Он спрашивает:
      - Что такой скучный?
      Я говорю, что вот, мол, недавно Бряндинского похоронил.
      - Да, - отвечает, - нехорошо получилось.
      Подходит к Молотову и Ворошилову и о чем-то шепчется. Потом встает Молотов. Предложил выпить за товарищей, погибших при спасении экипажа "Родины", за Героя Советского Союза Бряндинского. Все встали.
      Сталин пригласил Громова за стол президиума.
      Громов, выступая, сказал:
      - Я считаю, что за этим столом могут сидеть только те летчики, которые в идущем году установили хотя бы международный рекорд. У меня за душой в этом году ничего нет. Вот в будущем году, я надеюсь, можно будет претендовать на место за столом.
      Все засмеялись, поняли о чем речь.
      Выступил Сталин:
      - Вот тут выступали Чкалов, Громов, другие. Одни явно, другие молча просят о новых рекордах. Чкалов - летчик безумно смелый просит разрешения облететь вокруг шарика. Коккинаки - тот просит, чтобы ему просто не запрещали, и он несколько раз обернется вокруг Земли. Нет, мы должны очень строго подходить к рассмотрению всех заявок. Но я прошу также жен и близких этих летчиков - удерживайте их.
      Был и такой разговор. Сталин спросил Кокки:
      - Почему без жены пришел?
      И Громова тоже.
      Затем он много говорил о матриархате, о том, что женщины сейчас завоевали многие, если так можно выразиться, матриархальные права.
      30 октября
      Хочется сделать несколько мелких заметок.
      Был на днях Шевелев. Рассказал: докладывал Молотову о положении "Седова". Сказал, что походы "Ермака", "Сталина", "Литке" обошлись на много дороже стоимости "Седова"
      Молотов ответил:
      - Здесь нельзя на деньги мерить. Здесь речь идет о чести советских моряков.
      Магид{51} называет Степана Зенушкина - фельдшером экономических наук, Фисунова - военизированным шариком.
      Рыклин встретил Левина. Тот носит часы на позолоченной цепочке. Гриша взял цепочку в руки и задумчиво произнес:
      - Златая цепь на дубе том.
      ..... (зачеркнуто) рассказал историю о обследовании психиатрической лечебницы.
      - Не сказывается ли близкое общение на врачах?
      - Нет, вот разве ординатор заговаривается, утверждает, что он - Иисус Христос, а ведь Христос - это я!
      31 октября
      В 11 ч. вечера Коккинаки заехал за мной в редакцию и мы отправились к нему. Еще в машине он сразу задал мне вопрос:
      - Слушай, в каком часу пришло позавчера постановление о награждении конструкторов?
      (СНК постановил наградить Ильюшина, Поликарпова и Архангельского по 100 000 руб. и "ЗИС"у.
      - В третьем ночи.
      - Все правильно.
      - Что?
      - Потом расскажу.
      Приехали. Сначала, как водится, сыграли пульку. Володя играл смело, но расчетливо, умно. Затем мы пошли в кабинет. Он оживленно и волнуясь рассказывал:
      - Понимаешь, позавчера, около часу ночи (с 28 на 29 октября) раздается звонок. Слушаю. Говорит Сталин.
      - Я, товарищ Коккинаки, хочу пред вами извиниться.
      - Что Вы, т. Сталин!
      - Да, да. Извиниться за вчерашний прием. За то, что Вам такого не сделали.
      Я обмер.
      - Да что Вы, т. Сталин! Меня встретили и приняли как Бога, на даче, что может быть лучше. И вообще всем доволен. Я стою и краснею.
      - Нет, надо было иначе.
      - Разрешите, т.Сталин, раз уж Вы позвонили, обратиться к Вам с одним вопросом.
      - Пожалуйста!
      - Вот тут нелепое положение получилось. Возьмем писателя - с каждого экземпляра книжки получает, драматург - с каждого представления. А вот есть у нас конструктора - немного их ведь - так бедствуют. Ильюшин машину продал, Поликарпов - фамильный рояль.
      - Это верно?
      - Насчет Поликарпова - мне сказали, а относительно Ильюшина совершенно точно сам знаю. Он, по совести говоря, занял у меня деньги, продал машину и отдал.
      - Ну это дело поправимое. Большое Вам спасибо, что сказали. Я не знал.
      - И еще, т. Сталин. Вот все заводы наградили, а наш нет. Я летал, ставил рекорды, меня награждают, а людей, которые все это обеспечили - нет. Совестно в глаза смотреть. А ведь завод хороший.
      - Это поправимо. Составьте список. А как вообще Ваши дела?
      - Ничего. 350 получилось.
      - Верно? Это хорошо. Зайдите, поговорим. Нам нужно собраться вместе с Вами и Громовым и поговорить.
      - Мне независимо от разрешения нужно готовить машину.
      - Когда Вы думаете лететь?
      - Нужно, чтобы машина была готова к апрелю. Это значит - готовить сейчас.
      - Хорошо, поговорим.
      На том беседа закончилась Володька доволен до черта.
      - Володя, а когда на высоту?
      - Вот погоди, температура упадет. Мне уж неудобно. Разрешение есть, а я молчу.
      - Стаскай меня наверх, потренироваться.
      - Ладно. Попозже. Надо.
      Затем сидели, разбирали записки о перелете. Он все восхищался точностью Бряндинского. ("19:23 будем в Хабаровске" "7:36 -Енисей" и т.д.)
      Уехал в три ночи.
      1 ноября
      Вчера в доме актера был прием в честь экипажа "Родины". Из "Родины" была Гризодубова. Встретила очень холодно, жаловалась, конечно, на газеты: "Все наврано, все переврано".
      Из остальных были - Громов, Коккинаки, Ляпидевский, Туржанский, Серов, Слепнев, Головин, Мазурук, Молоков, Данилин, Чкалов, Фарих, Орлов, артисты Москвин, Тарханов, Козловский, Новикова, Церетелли, Лепешинская, Орлова, Гилельсы, писатели Толстой, Фадеев, Кольцов, Катаев и мн. другие.
      Ну чествовали там и прочее. Был отличный концерт (Степанова, Церетели, Тарханов, Редель и Хрусталев, Зеленая, Кара-Димитриев и др.)
      Затем сели за столы, потом танцы.
      Стоим с Ляпидевским и Утесовым. Толя вспоминает, как Утесов выступал в Кремле на встрече челюскинцев:
      - Помнишь, Леонид, спели вы все, а затем подзывает тебя Ворошилов и говорит: "Давайте лучше что-нибудь из южных песен".
      - Да, как же, - смеется Утесов, - я даже не поверил ушам.
      - Ну я ясно слышал. Это и Сталин сказал Климу, - глаголит Ляпидевский. - А потом что творилось в зале, когда ты объявил: "Популярная южная песенка "С одесского кичмана".
      Оба смеются. Затем Утесов рассказывает, весьма выразительно, как накануне, во время торжественного заседания в честь 20-ти летия ВЛКСМ в Большом театре собрались за сценой артисты:
      - Все с орденами. А я нацепил свое единственное отличие - значок железнодорожника и иду. Общее смущение. Все всматриваются, затем - вздох облегчения и радостно: "А, здравствуйте, Леонид Осипович"
      Переживает Утесов весьма отсутствие ордена. Илья Мазурук рассказывал о готовящейся экспедиции по смене экипажа "Седова".
      - Поедем, Лазарь, зимовать. Интереснейшее дело. Корабль вступает в самую драматическую полосу - пройдет мимо полюса. Поедем?!
      Я обещал потолковать с редакцией. Хорошее дело. Леопольд сегодня встретил это довольно сухо:
      - А кто останется в лавке? - спросил он.
      25 ноября
      Сейчас вернулся от Кокки. Закончили с ним первый этап работы над книгой - стенографирование его рассказов о перелете. Он опять очень много и тепло вспоминал о Бряндинском. Рассказывал, что ищет сейчас штурмана.
      - Главное, чтобы понимал в операторском деле и радионавигации, а штурманом уж я как-нибудь сам буду.
      Рассказывал, что перепробовал нескольких - не выходит. Одного возил, возил вокруг Москвы при плохой видимости, вывел на Фили, оттуда прошел мимо Тушина на "наш аэродром - ничего не соображает". Другой стучать не может ("Зачем, раз радио есть?").
      Сегодня он вспомнил, как Бряндинский улетал в полет на восток. Один ребенок только родился, второй болел, лежал почти при смерти - он полетел. Скучал, конечно. Зато сколько радости было во Владивостоке, когда узнал, что все в порядке. Прямо на голове ходил в присутствии комфлота.
      Сегодня Кокки опять ходил на высоту. Все пытался перебить свой рекорд с грузом.
      - Не выходит, Лазарь. Как ни бьюсь, не получается. Прямо ума не приложу, что сделать. Сегодня был на 10. И дальше не идет. Но я его дожму. Мне иначе нельзя - разрешение-то получил. Я уж из-за этого от отпуска отказался.
      Вспоминали, как он ездил заграницу и привез обратно валюту. Жена особенно возмущалась: "Сколько чулок можно было приобрести!".
      Володя очень гордится своей авиационной семьей. Один брат - Костя - уже летает испытателем на первом заводе.
      - Сегодня ушел на высоту и потерялся. Прямо все обмерло: сам летаешь ничего, а тут поди вот..
      Второй брат кончил авиашколу, третий - сдает зачеты. "Хочу чтобы в части пошли".
      Книжкой очень заинтересован. Каждый раз спрашивает у стенографистки: сколько написали, интересуется, как будет оформлена, хватит ли материала, интересно ли получится.
      18 ноября был у меня очень интересный человек - полковник Полынин. Он бывал заграницей, был в Испании, в Китае. Рассказывает много занятного. Кое-что мы опубликовали.
      Вчера Коссов во время дежурства рассказывал о старых репортерах. Был у нас такой Локшин. Его любимая поговорка была: "Я могу писать, как Тургенев, только акцент мешает".
      Хочется записать, как внимательно Сталин следит за газетой. Раньше мы много давали петитом и даже нонпарелью. Сталин порекомендовал этого не делать, так как газету читают и люди не шибко грамотные, а им петит разобрать трудно.
      Бывало давали по несколько клише на полосу. Он заявил, что лучше не перебарщивать - не делать из политической газеты картинку. Одно, много два клише на полосу - и хватит.
      Последнее время у нас вся газета состояла их крупных кусков, на каждой полосе подвал. Сталин посоветовал давать не больше одного подвала в номер (и то - публицистический или теоретический), а остальное - мелкий материал, а то трудно газету читать. Это оказалось сделать не так легко. Многие отделы до сих пор не могут перестроиться. В итоге резко возрос спрос на информацию. В иные дни даем по 3 полосы. Все что сдаем - на ходу, инстатум насуенди{52} идет в номер.
      18 декабря
      Вот и похоронили Валерия Чкалова. Это было страшно и неожиданно. 15 декабря около двух часов дня меня разбудил звонок Мартына .
      - Правда, что с Чкаловым что-то случилось?
      Я поднял Левку. Немедля позвонили на 22-ой завод. Подошел Громов, очень взволнованный:
      - Что-то произошло. Вылетел и не сел. Байдуков вылетел на самолете искать.
      Позвонили Белякову. Тоже горячий:
      - Что-то случилось, а что - не знаю.
      Через полчаса вернулся Байдук, обшарил все, ничего не нашел. Я звонил Кокки - его нет. Славка притих, испуганный.
      В 8-20 мне позвонил Александров. Ему сообщили из "Скорой помощи", что Чкалов разбился и доставлен в Боткинскую. Немедленно позвонили Шимелиовичу, гл. врачу.
      - Да, верно.
      - В каком положении? Живой?
      - Труп. Приезжайте.
      Страшно. Вызвали машину, поехали туда.
      Встретил растерянный главврач.
      - Только что был Ворошилов. Пойдемте.
      - Как произошло?
      - Вылетел, ударился головой в кучу железного лома, перелом основания черепа.
      - Смерть мгновенная?
      - Да, во всяком случае, исчислялась минутами. Я позвонил Поскребышеву. Привезли проезжие.
      Пошли во временный приемный покой. Мороз, ветер, 24о.
      В комнате приема хирурга на кушетке, обставленной цветами, лежал Валерий. Тело закрыто простыней, голова обложена ватой. Руки сложены на груди под простыней.
      Раны над правым глазом, он почти прикрыт ватой, ранена верхняя губа. Лицо опухло, неузнаваемо, чужое, проступила борода. Можно узнать только в профиль. Левка заплакал. Я с трудом сдерживался. Долго смотрели.
      Вышли.
      В 6 часов вечера я позвонил Байдуковой. Она уже знала, еле говорила.
      - Каждую минуту забегают дети Валерия. Ждут обедать.
      Позвонил Егор, позвал Левку ехать к Ольге Эразмовне. Лев ходил по комнате и дул на руки, волнуясь. Уехал. Приехал, рассказывал тяжкое. Собрались Байдук, Беляков, Локтионов, Громов. Вбежала лифтерша и сказала, что ей кто-то уже сообщил. Вошли.
      Она бегает по комнате с Валерией.
      - Где он, я хочу на него посмотреть!
      Мечется и рыдает Игорь.
      - Не верю, не верю!
      Потом ушли. Игорь прибежал к Байдукову.
      - Дядя Егор, так это правда? Неужели папы больше никогда не будет? Неужели он никогда не придет?
      Байдукову позвонил Ворошилов.
      - Напишите некролог. Душевный, хороший. Забудьте, что я буду его подписывать. Пишите так, как будто пойдет от Вашего имени.
      Я позвонил героям, попросил приехать. В 8 часов вечера приехал Кокки и Ильюшин. Продиктовали статьи.
      - Как ты думаешь, Володя?
      - Я этот мотор знаю. Новый. Очень нежный, быстро отзывающийся на температуру. Зашел на посадку - на планировании переохладился. Дал газ, чтобы подтянуть на моторе - заглох. Машина тяжелая, утюг - никуда не спланируешь, высота малая. Вот и все ясно. Убежден. Да, потеряли Вальку.
      Приехал Кренкель, очень расстроенный. Привез некролог за подписью полярников. Дали телеграмму Папанину в Кисловодск о том, что ставим его подпись. Он немедленно вызвал нас по телефону, продиктовал статейку.
      Я позвонил Юмашеву. У Андрея - беда: у Марии Петровны открылся хбу{53}, она в санатории, дочь оперировали, началось воспаление брюшины, t =39,5°. Андрей мечется, сам не свой, дежурит в больнице: "Это страшно потерять дочь", но сразу приехал.
      Ночью в 2 часа заехали Байдуков и Беляков - продиктовали подвал. Убитые.
      Непрерывно звонки, вся Москва знает.
      Пришло соболезнование ЦК и СНК, сообщение правительства. Дали три полосы. Кончаем в 9-10 утра.
      На следующий день - тоже. Вчера - тоже.
      Вчера я поехал возложить венок от "Правды". Привезли, установили. Долго смотрел в лицо. Торжественно, народ, чувствуется тяжелая скорбь. Как его все любили!
      Игорь не пошел в Колонный зал.
      - Не хочу видеть папу мертвым!
      Это хорошо: он останется в его памяти живым.
      Вчера был Супрун. Он - член правительственной комиссии по расследованию причин. Назначен лично за подписями Сталина (ЦК) и Молотова (СНК). Сидели двое суток. Картина рисуется так: испытывал новый истребитель Поликарпова. Взлетел, сделал два круга, зашел на посадку, сдал мотор. Гробанулся в 500 метрах от аэродрома. Валя видел, что бьется. Садил машину на крыло, чтобы амортизировать удар. V~200 км./ч. Огромной силой вырвало вместе с сиденьем, пролетел 25 метров с головой в железный лом. Пролом черепа, сдвинулось сердце, печень.
      - Если бы земля - может быть остался бы жив, - говорит Супрун.
      Взлетал отлично, садился уверенно, опробовал мотор и взмыл.
      Вчера в карауле стоял Сталин, сегодня нес его урну. Он очень его любил. Брат Чкалова - Алексей - заехал ночью в редакцию, рассказывает, что Сталин у стены поздоровался со всеми родными, обнял и приласкал Игоря.
      Вспоминаются некоторые встречи с Валерием.
      Перед полетом на восток в 1936 году Валерия больше всего интересовали условия полета над Охотским морем. В Москве таких знатоков не было. И вдруг объявился летчик Иванов, который только что приехал из Хабаровска, привез "Форда", переделанного в гоночный автомобиль. Я сказал Чкалову, что вот, имеется специалист по полетам над Охотским морем.
      - Кто? - заинтересовался Валя.
      - Иванов.
      - Какой, "Цыган"?
      Он расхохотался и рассказал Байдуку:
      - Ты знаешь, что это за птица. В гражданскую войну его послали бомбить белых. Он налетел на фабричный поселок, где был штаб. Сбросил бомбу, она попала в трубу, разворошила все к черту. Обломками было кругом все поковеркано. Так он, сукин сын, до сих пор уверяет, что целился именно в дыру трубы! Нет, не надо этого специалиста.
      1939
      27 января 1939 года
      Долгая мучительная работа над книгой Кокки подошла к концу. Я закончил диктовку, машинистки перепечатку. Позавчера я отвез ее Володе. Он читал две ночи и сегодня правил.
      Поправок было немного.
      - Понравилось. Читаю и снова все переживаю.
      Его страшно заинтересовали перспективы и предложения издательств. Он был чрезвычайно польщен популярностью еще не вышедшей книги.
      - Хорошо, очень кстати, если она выйдет в Америке. Когда открывается выставка в Нью-Йорке?
      - 30 апреля.
      - Так. Значит можно вылетать 30-го же.
      - Ты же пишешь 30 часов?
      - Меньше.
      - А штурмана подобрал?
      - Гордиенко.
      - Как?
      - Так себе. Ему кажется, что много знает.
      Он попросил меня изменить формулировку о реальности трансарктической связи, сделать так, что на ней настаивают полярники.
      - Я считаю более реальным западный вариант. Иначе не разрешали бы. Елси бы я считал, что проще и практичнее лететь через полюс, то так бы и полетел.
      Разговор зашел о "Седове". Я сказал, что собираюсь лететь. Он заинтересовался маршрутом, количеством кораблей.
      - Сколько от Москвы?
      - 3 200-3 500.
      - Только то! А сколько туда надо доставить народа?
      - 15. И обратно 15. Немного груза.
      - Гм. берусь сегодня вылететь из Москвы на моей машине. Мальчиков посажу в зад. Вечером там сяду на прямую. Утром следующего дня буду здесь. Вот и вся экспедиция. И со своим бензином.
      30 января
      Сегодня я дежурил по отделу. По редакции дежурил Ушеренко. Ночью я зашел к нему: он разговаривал со Сталиным. Оказывается, Сталин обратил внимание на две телеграммы в Тассовском бюллетене и попросил их дать в газете. Дело было около 2 часов ночи. Хозяин говорил, очевидно, с дачи, комплекта у него под рукой не было. Яша искал - не то, искал - позвонил опять - не то. Наконец, нашел - то!
      - А кавычки в заголовке оставить?
      - Нет, можно без кавычек, - ответил Сталин.
      Дали на видном месте на 5-й полосе, открыв полосу этим материалом. Звучит!
      Звонил мне Шевелев.
      - Ну ты летишь или нет? Оставлять тебе место или отдать другой газете? Претендентов много. Решай скорее! Место - одно на всех!
      Ночью говорил с Ровинским и Ушеренко. Молчат.
      11 февраля
      Некоторые разговоры происшедшие за последние дни:
      1) Звонит Водопьянов:
      - Ты летишь?
      - Собираюсь. На твоей машине.
      - Что ж, машина хорошая.
      - А как дальний вариант?
      - Это с о.Рудольфа.
      И сегодня в ГУСМП (гл. упр. сев.мор.пути)
      - Миша, когда летите?
      - Не летите - ты ведь тоже идешь! - а летим.
      2) С Юмашевым:
      - Как дела?
      - Готовимся. Раньше всех грек подойдет.
      - Меня возьмете?
      - Только на стабилизаторе есть место.
      3) С Байдуком:
      - Слышал, что на "Седова" собираешься. Хорошее дело.
      - Думаю. Вы же не возьмете?
      - Нет. Тут еще теснее. На старой еще можно было подумать. А тут впритирку.
      - Про наш дальний вариант знаешь?
      - Слышал. Что ж, правильно. Какое там расстояние?
      - ~3 500.
      - По-моему, больше.
      - Нет. Считай - 32 градуса.
      - Да, верно. А запас?
      - На 27 часов.
      - Ну тогда хватит и запас есть. Без запаса лететь нельзя. Мало ли что понадобится: обойти чего-нибудь, обогнуть фронт.
      - Ну, там выберем. Оттуда виднее.
      - Еще бы, выше - лучше видно. А когда ты мне свои книги дашь?
      - Лежат.
      - То-то. И я заканчиваю книгу о Вальке. Могу дать отрывок Узнай. Больше писать ничего не могу. Некогда. Завтра к тебе с аэродрома заеду.
      (не заехал)
      4) С Федоровым:
      - Я считаю, лететь незачем. Идут нормально. Все в порядке. Люди здоровы. Изменения по сравнению с "Фрамом" (корабль Амудсена - С.Р) уже ясны по первой половине пути. С остальной справятся.
      5) Ночью у Ровинского:
      - Лететь нам не к чему. Надо просто заполучить человека и все.
      Обидно!
      6) Вчера был Шейнин. Мы напечатали два его судебных очерка: "Дорожный случай" и "Унылое дело".
      - Вдруг Вышинского вызвали к Молотову. В.М. спрашивает: "Вот т. Сталин интересуется: тут в "Правде" были напечатаны рассказы про замечательную работу следователей. Почему вы их не отмечаете?"
      Вышинский ответил: "Мы их премировали месячным окладом".  - "Да нет, не то, надо представить к орденам" - "Слушаюсь".
      Вышинский замешкался: на следующий день у Молотова напомнили. Замечательно!
      12 февраля
      Несколько воспоминаний о Чкалове.
      1) Пришел я прошлым летом к нему на дачу. Вечер. Валерий сидит на террасе. За столом - Менделевич с женой. Валерий обрадовался:
      - Вот, знакомьтесь: Это Лева Бронтман. Летал на Северный полюс. Журналист, с редким характером. Остальные все переметнулись к новым героям. А вот он, да еще Левка Хват держаться, не забывают старых друзей. Садись, Лева! Пиво будешь пить? Лелик, дай стакан!
      - Что ты Лазаря Константиновича Левой зовешь? - вмешалась Ольга Эразмовна.
      - Для меня он Лева.
      2) За неделю до отлета на Полюс я ехал вместе с Валерием в машине домой. Он внимательно слушал мой рассказ, расспрашивал о машинах. Затем сказал:
      - Жалко мне тебя. Разобьешься, погибнешь.
      - Почему?
      - Да сесть там нельзя. Уверен. Я ж эти машины знаю. Думаешь - только на истребителях летал? Чкалов на всем летал. Я тебе больше скажу: в Забайкалье (? Л.Б.) я на этих машинах пикировал. У всех глаза на прическу полезли, когда увидели (он засмеялся). А сесть там негде. Разобьетесь. Я знаю, на чем надо лететь.
      - На чем?
      - На "ТБ-3" надо планеролеты на буксире тащить. Больше, можно со всем барахлом. Они там отцепятся и сядут легко. А так - гроб.
      - Брось, Валя! Я еще с тобой полетаю.
      Он рассмеялся, обнял меня:
      - Ну, счастливо. Ни пуха, ни пера!
      По возвращению из экспедиции я ему напомнил об этом разговоре. Он смутился:
      - Я ж шутил тогда.
      3) Во вторую годовщину полета по Сталинскому маршруту я послал ему приветственную телеграмму. Он был очень растроган:
      - Только ты, да Левка вспомнили. Вот спасибо, ребята!
      - Валя, пошли телеграмму Фетинье Андреевне.
      - Пошли сам, я замотаюсь. Вот обрадуется старушка. Ты знаешь, она нам в Америку поздравление прислала.
      4)В 1937 году летом я встречал на границе Чкаловскую тройку, возвращающуюся их Америки. Вечером с начальником заставы выехали на пограничный разъезд Колосово. Вышли на перрон. Тихо. В 40 шагах - арка, граница. Пограничники по привычке разговаривают тихо, огонек папиросы прикрывают горстью.
      Вот далеко послышались шумы поезда. Через несколько минут он уже подкати к платформе. В ярко освещенном окне видны ребята. Чкалов, перегнувшись, рассматривает темный перрон. И вдруг - закричал:
      - Бронтман, черт! - это были его первые слова.
      Бросились в вагон, расцеловались с ним, с Байдуком, с Беляковым поздоровались. Через несколько минут были в Минске. Митинг, встречи. За Минском Валерий утащил меня в свое купе и начал расспрашивать о Москве, о редакции, о приятелях. Интересовался подробностями нашей экспедиции.
      5) Накануне октябрьской годовщины 1938 я позвонил ему домой по поводу какой-то статьи. Он разговаривал очень сурово:
      - Ты что такой мрачный?
      - А ну вас к черту. Вам Чкалов нужен только как автор. А так - он пустышка. Даже заходить перестали.
      - Да ты дома совсем не бываешь!
      - Для друзей я всегда дома. И хотя сам сейчас не пью, а водку и коньяк держу. Погоди, понадобится вам еще Чкалов.
      Еле помирились.
      - Но так и знай: не зайдешь - до свидания!
      6) После встреч со Сталиным он ходил торжественный, какой-то посветлевший.
      - Ты знаешь, какой это человек!
      Как-то я был у него на даче. Валерий ходил скучный.
      - Вот сижу, думаю товарищу Сталину (он всегда говорил "товарищ Сталин") письмо написать. Короткое, в несколько слов: "В будущем году нам молодежь будет учить не на чем". Он поможет.
      7) С год назад сидели у меня, пили. Я с Левкой вспрыскивали квартиру. Были с женами Чкалов, Байдуков, еще кто-то. Валерий основательно выпил. Увидел мой портсигар с инкрустацией из кости. Достал перочинный нож, раскрыл, начал отковыривать. Сам искоса посматривал на меня. Я молчу. Отковырнул. Молчу.
      Полез целоваться:
      - Молодец! Выдержка летная!
      Начал танцевать с Зиной. Крутанул так, что оторвал доску у письменного стола. Долго огорчался. Затем начал хвалить Зину:
      - Заме-чательная у тебя жена. Заме-чательная просто. Ты ее береги. Смотри у меня!
      Потом захотел музыки. Пианино стояло в столовой. Там спал Славка. Осторожно, чтоб не будить, Валерий один вытащил пианино в соседнюю комнату и довольно улыбался, когда его хвалили за силу.
      - Я в молодости и не такие вещи таскал.
      8) Несколько раз мы с ним собирались на охоту слетать на самолете:
      - Обязательно полетим!
      Но каждый раз не удавалось.
      9) Позвонил я ему:
      - Валерий, надо выступить у нас в доме культуры. Собрались рабочие.
      - Хорошо. Хоть занят, но сейчас приеду.
      И замечательно рассказал о пребывании в Америке.
      - Валя, что ж ты об этом не напишешь!
      - Руки не доходят.
      10) Встретились на футболе на "Динамо". Отозвал в сторону:
      - Ну, как будто с полетом вокруг шарика выходит. Обещают помочь.
      Через неделю мрачный:
      - Нет машины. Не успеют в этом году. Вот беда!
      11) На каком-то торжественном собрании сидим в комнатке, курим. Валерий, Егор и я.
      - Егор, к вам на завод просится Головин. - (я)
      - А я уже Юмашева взял.
      Валерий встрепенулся:
      - Зря, лучше бы Головина. Хороший летчик, молодой, летает хорошо и летать хочет. А это - большое дело.
      12) На вечере в Доме актера. Зашли с Валерием в уборную. Там отхаживались с каким-то упившимся. Валерий сразу всех разогнал:
      - Пустите! Дайте мокрую салфетку.
      Тот буйствовал...
      - Как его зовут? - спросил Чкалов.
      - Александр Георгиевич.
      - Слушай, Саша, ну перестань, - начал он его уговаривать. Через минуту тот утих. Валя долго еще за ним ухаживал.
      13) Во время подготовки к полету по Сталинскому маршруту я как-то (1936) приехал в Щелково ночью, около 12. Чкалов не спал. Посидели, поговорили. Потом я подошел к кровати Байдукова и разбудил его по какому-то поводу. Валерий обиделся на меня страшно и помнил этот случай не меньше года.
      - Что ж ты человеку отдохнуть не дал!
      Через час я собрался уходить Валя вышел меня провожать.
      - Пойду на аэродром.