Приехал Сашка Шумаков. Живет у нас. Такой же, как и был.
      28 июля.
      Сегодня у нас идет статья конструктора Лавочкина "Конструктор и завод". Он продиктовал Магиду стенограмму, затем за нее сел Гершберг и написал статью. 23 июля Лавочкин послал статью т. Сталину, а вчера она вернулась с надписью "т. Поспелову. Опубликовать. А. Поскребышев".
      Но так как там упоминается и т. Маленков, то Поспелов решил ее показать и Маленкову. Послали. Маленков тоже оставил без замечаний все (т. Сталин не изменил ни одного слова), но решил убрать в конце свою реплику: "Он (Лавочкин) не хочет портить свою машину" (поэтому, де, не соглашается увеличить дальность). Маленков позвонил об этом Сталину. Сталин сказал: "Только с согласия автора".
      Вот отношение к автору! Нам бы такое!
      Сейчас читал стенограмму. Помимо идущего в печать там есть несколько очень интересных моментов:
      "Товарищ Сталин внимательно следит за серийной техникой, за эксплуатацией и очень часто спрашивает у конструкторов: почему появились такие-то недочеты, откуда они, старается подсказать, что нужно их свести к минимуму. В начале войны выяснилось, что наши машины у земли летают плохо, "ноги" не убираются и т.д. т. Сталин вызвал меня, я открыл дверь, вхожу:
      - Слушайте, почему у вас "капоты"? Нельзя ли додумать так, чтобы это не происходило?"
      "Сделал я машину, а завод не дотянул ее в производстве. Данные были ниже расчетных. Вызвал меня т. Сталин, встретил нас (меня, Маленкова, Шакурина) полушутливо:
      - Ну что мне делать с вами, конструкторами? Как вас научить? Вы делаете новые вещи, изобретаете, все это нужно, хорошо. Но надо делать, чтобы это было жизненно. Почему ваш самолет не имеет расчетной скорости, почему он не дает опытных данных?"
      29 июля.
      Наступление развивается темпами совершенно сказочными. Взяты Брест, Белосток, Львов, Перемышль, Двинск, Митава, Резекне, началось наступление на Каунас. Тут дело не только и не столько в отступлении немцев, но в том, что они ничего не могут сделать. Их генералы, видимо, растерялись, мы их переиграли. Этим, видимо, и объясняется попытка генеральского путча и покушения на Гитлера 20 июля.
      Сегодня видел Илью Мазурука. Он рассказывает, что два года был на перегонной линии. Проходит у черта на куличиках, через Оймякон. Вот, где лежит будущая (собственно - уже настоящая) трасса воздушной связи СССР-США. Гонят всё - шестерки "Бостон", "Си-47", "Кобру". Вырабатывают 35 часов, а ресурс - 400. Чудно!
      - Американцы пишут о воздушной линии?
      - Еще как.
      - А Японцы знают?
      - Еще бы. Мы же в воздухе гогочем, как гуси. Слушают вовсю.
      Говорил с полярниками. Навигация нынче очень тяжелая. Много льда.
      Иосиф Верховцев рассказал забавную историю. Его дядя Соломон Абрамович Пекер не смог вовремя в 1941 г. удрать из Киева. Ему - 55 лет. Его жена украинка, партизанка - приютила его у какой-то знакомой на Куреневке и еще 26 евреев. Достала им паспорта. Ему был паспорт монаха. Он отрастил бороду, стоял на паперти с кружкой. В эту кружку опускали записки - партизанская почта. Готовый фильм! Все остались живы.
      Сегодня у Зины была ее подруга Полина, стенографистка. Рассказал трагическую историю. Была у нее ученица 39-40 лет, Морозова, кажется. Очень способная машинистка. Где-то у Марьиной рощи ехала в час ночи в трамвае. Стояла на передней площадке. Мальчишка хотел спрыгнуть на ходу и нечаянно столкнул ее. Упала под вагон, отрезала обе ноги.
      Трамвай ушел. Лежит. Ни души. Подошла какая-то женщина. "Гражданка, вам ноги все равно отрезало, разрешите взять ваши туфли, они вам больше не нужны!" И снова никого. Появился, наконец, военный. Подошел, нагнулся, ахнул. Сорвал у нее с шеи шарф ("я думала - задавит"), перетянул ноги, вызвал скорую помощь. Доставили к Склифосовскому, на стол.
      Работала она, кажется, в Наркомате стройматериалов. Тот немедля вызвал из провинции ее сестру, дал ей пропуск. Сейчас Морозова печатает от Наркомата на дому, а сестра носит ей работу. Человечески.
      30 июля.
      Позавчера взят Перемышль. Сегодня прилетел с 1-го Украинского фронта кинооператор Ник. Вихирев. Звонил мне с аэродрома:
      - Привез вам снимки - снимал Перемышль с воздуха. Должно получится хорошо. Когда перезаряжал кассету - налетел "Мессер". Срезал хвост у нашего "У-2". Сразу встали на нос. По счастью, внизу -река. Плюнулись в нее. Пилот довольно сильно ушибся, а я отделался царапинами.
      Послал машину за пленкой.
      8 августа.
      Наступление продолжается, но значительно меньшими темпами. Сопротивление немцев очень усилилось. Достаточно сказать, что за последние дни подбиваем по 120-160 танков, до 120 самолетов.
      Дней десять назад на 1-ый Белорусский фронт вылетали наши ребята Золин и фотограф Рюмкин. - брать Варшаву. два дня назад Золин вернулся. Пока Варшавы не видать. Идут тяжелейшие бои в 10-15 км от города. Таково же положение и на подступах к Восточной Пруссии - стоим в 10-12 км. от границы (с Каунаса) и не двигаемся. Немцы перекинули на наш фронт уже 16 дивизий и бригад с запада. Вот так второй фронт! Правда, за последние дни американцы немного зашевелились там, как пишут сами корреспонденты, без сопротивления, "иногда идем ЧАСАМИ (!) без выстрела".
      С Золиным прилетел Яша Макаренко. Рассказывает, что поляки встречают довольно радушно, или точнее - довольно равнодушно. Села - полным полны, людей - море, мужчины - на каждом шагу, хлеба вволю, скота - много, деревни чистенькие, девушки пахучие, изумительные - но держатся строго.
      Сегодня прилетел с 1-го Белорусского Яша Рюмкин. Он снимал лагерь смерти, устроенный немцами в Майданеке - предместье Люблина. Это было чудовищное место. Яша сидел у меня и взволнованно рассказывал:
      - Константиныч, я много видал страстей, но такого не видел. Была устроена баня - люди раздевались, входили мыться, а в мыльню напускался по особым трубам газ и люди дурели, становились безвольными. Их выводили и сжигали живьем в громадных каменных печах, устроенных, как пароходные топки. Пепел укупоривали в глиняные горшки и продавали на удобрения. Одежду продавали и распределяли. Свозили туда людей отовсюду - русских, поляков, чехов, французов, норвежцев. Говорят, там погибли миллионы!
      Яша показывал мне снимки. Жуть!
      Топки, как хлебопекарные печи, в каждой печи - несколько топок. Склады снятого с жертв имущества. Фотокарточки из ограбленных бумажников - детишки. Горы обуви - дамские туфли, детские крошечные башмачки ("это страшно, Константиныч, физически ощущаешь, что все это было на детях"). Трупы, которых не успели сжечь. Инвалиды, которых не успели сжечь. Ужас!
      Сейчас там работает чрезвычайная комиссия.
      18 августа.
      Никак руки не доходят до записей.
      В субботу, 12-го, я дежурил. В 4 ч. утра звонит мне Галактионов и просит зайти к нему.
      - Вы могли бы полететь в 6ч. на фронт, сделать статью маршала Новиков ко Дню Авиации?
      - Могу, конечно.
      Кончили номер, заехал домой, переоделся, позавтракал, поехал на аэродром.
      Летел вместе с членом Военного Совета ВВС генерал-полковником Николаем Сергеевичем Шимановым: высокий, несколько тучноватый, с темными волосами, широким лицом. Очень приятный и простой в обиходе. Кроме того, летели: жена Новикова Елизавета Федоровна, молодая, приятная, простая, дочь от первой жены Светлана 15-16 лет, сын от первой жены - Лева, лет 20, студент дипломатического факультета, и сын члена Военного Совета 1-го Белорусского фронта - лейтенант Телегин, только что окончивший летную школу и отправляющийся на боевую стажировку. Пилотировал - генерал-майор Грачев, здоровенный, тучный, очень приятный летчик.
      Машина - отличная (И-47). Кожаные кресла, отличная изоляция, радио, патефон. Сын Телегина летел с баяном, играл. Играл и Шиманов, потом он решил играть на баяне, как на рояле, положил его плашмя, мы держали и растягивали меха, а он перебирал клавиатуру.
      Затем играли в "козла" - карточного, и Шиманов подбивал даже на "очко" Слушали патефон.
      Погода была превосходной. Долетели до Сарн, взяли прикрытие и через час были на месте - под Люблиным, недалеко от Вислы. Летели всего около 5.5 часов.
      Встретил нас генерал какой-то, усадил в "Виллис".
      - А самолет надо отогнать на другой аэродром, километров за 60-70. там будет безопаснее, - сказал он.
      Поехали. Чистенькое шоссе. По бокам - польские деревни, аккуратные домики с палисадниками, женщины, одетые так, как у нас в городе, цветники, костелы.
      Приехали на место. Новиков жил в помещичьем имении, небольшой двухэтажный дом, немного похуже шмурловского, небольшой парк вокруг, сам помещик умер когда-то, а помещицу немцы увезли в Варшаву зато, что она не разрешала им ловить рыбу в своих прудах.
      Еще дорогой Шиманов показал мне наброски заготовленной статьи. Я забраковал их и сказал, что все надо делать заново.
      - Но успеете ли? Завтра надо обязательно вылететь обратно.
      - Чай и машинистку, - ответил я. - Успею.
      Сразу по прилете я встретил генерал-лейтенанта Полынина Федора Петровича, командующего 6-ой воздушной армией. Когда-то, в 1936-38 году, я много сидел с ним и писал "записки китайского летчика" - он был в Китае, летал на Формозу, потопил японский авианосец в из главной реке (забыл ее название). Мы долго тогда думали, как подписать статью и решили поставить подпись "генерал Фынь-По". После Полынину дали звание Героя, я приехал, сообщил ему об этом, он был растроган. За время войны я его не видел, но часто получал от него приветы. Сейчас я напомнил ему о подписи.
      - Да, - засмеялся он, - оказались пророками, стал генералом.
      Спустя часа два Новиков позвал меня. Мы сели за маленьким столиком втроем ( плюс Шиманов), он потребовал пива (мы привезли с собой ящик), и начали дело. Новиков был в генеральских брюках и в нижней белой рубашке, коротко-стриженный, невысокий, плотный, с энергичным лицом, негромким спокойным голосом.
      Я сказал, что ждем от статьи. Выступает впервые за войну, нужны принципиальные положения, скромные - но увесистые выводы, нужно показать, как руководил всем Сталин. Он согласился. Мы говорили около двух часов, я записывал все, что он говорил - см. коричневый блокнот - и первый вариант его статьи.
      Я бы просил вас не улетать завтра, - сказал он.  - Еще раз утрясем, подумаем. А я вас как-нибудь доставлю.
      В разговоре чувствовалось, что он хорошо знает дело, хорошо знает полки, историю русской авиации (на следующий день он рассказывал со всем подробностями историю о том, как в первую мировую войну один летчик бросил в беде другого, речь шла о летчике, кажется, Желубинском, кинувшем Павлова впоследствии начальник воздуха; он разбился, кажется, в 1926 году).
      Я вызвал машинистку, продумал план и часов в 10 сел за работу. Диктовал до трех. Новиков и Шиманов несколько раз подходили, спрашивали - не устал ли я. Новиков принес нам по чашечке пива. Потом подошел опять:
      - Не знаю, Огнев, имени и отчества. Кончите - в столовой для вас и партнерши готов ужин.
      Вино, помидоры, огурцы, паюсная икра, сыр, колбаса, холодный жареный карп (из здешних прудов), первое, второе.
      Шиманов предложил спать в отведенной для него комнате. Перед сном прочел статью, одобрил ее и приказал положить у изголовья уже уснувшего маршала. Легли мы что-то около четырех.
      Утром я проснулся часиков в 10. Маршал спит, Шиманова нет. Где? Оказывается, встал часов в 6-7 и отправился бродить с двустволкой по прудам - тут тьма уток. Но зарядов всего было 8. Трех уток подранил, но не нашли.
      Новиков, проснувшись, сразу прочел статью. Понравилась. Мы сели на ступеньки крыльца, и он попросил сделать только две вещи: немного убавить ссылки на Хозяина ("слишком много - не пропустит") и убрать речь от первого лица.
      - Это нескромно. У нас не принято.
      Шла суета, полковники готовили горы указов и приказов ко Дню Авиации, зло поглядывали на меня, но мы продолжали беседовать, снимались. Я попросил его пожелание к передовой - он высказал.
      Речь зашла о таране. Я высказался против. Новиков и Шиманов поддержали.
      - Это от неумения стрелять, - сказал Шиманов.
      - Да, - согласился Новиков. - Но иногда таран оправдан: если доверен важный объект.
      Очень налегал на искусство маскироваться облачностью, солнцем.
      - Вот иногда говорим, немец вывалился из облаков. Это значит - умел маскироваться. Так и мы должны.
      - Всегда ли нужно лезть в драку? - спросил я. - Два против пятнадцати и т.п.
      - Чепуха, - ответил он. - Есть храбрость разумная и безрассудная. Никакого позора нет при неравных силах уйти. Какой прок быть сбитым.
      - А летать можно всегда?
      - Нет. Против метеорологии не попрешь. Можно летать вслепую, но нельзя драться вслепую. И мы сейчас в наставлении прямо записываем, что существует нелетная погода.
      - Я думаю, что пора драться не только умением, но и числом.
      - Правильно. И если сейчас бывает так, что наших меньше, это большей частью объясняется тем, что командир не умеет наращивать силы.
      - Какой лучший истребитель?
      - Ла-7. Вот вы расхвалили Як-3, а это переходная машина, и огонь у нее мал.
      Вечером смотрели кино: картину "Всадники". Новиков посадил меня рядом, фыркал, ругался и, наконец, после 5-ой части встал.
      - Что за картина, которая не захватывает, не переживаешь. Почему все орут, почему приказания отдаются ревом? Почему немцы по шоссе идут парадным шагом с барабаном? Чушь!
      До этого ездили ловить рыбу неводом. Здесь в прудах разводится карп. Пять прудов дают до 80 тн. рыбы. Мы завели невод и поймали щук 30, по полкило каждая. Новиков очень переживал ловлю. Потом собрались крестьяне и он с Шимановым час проговорил с ними о польском комитете. Они знают и комитет, и Моравского, и Василевскую, но высказываются осторожно.
      Шиманов тоже остался ночевать. Решили лететь утром, в шесть. Сели все завтракать.
      - Что будете пить? Коньяк, цинандали, водку?
      - Коньяк, - ответил я.
      - Правильно.
      Мы с ним пили коньяк, он разливал, Шиманов - вино, закусывали помидорами, карпом.
      - Хорошая рыба, только утомительно есть, - сказал Новиков. - Мяса я ем мало, а вот молоко и - особенно - простоквашу люблю. На этом деле пострадал однажды. Съел в нашей военсоветовской столовой простокваши, и свезли в Кремлевку - отравился. Несколько дней температура выше 40. Страшные боли. Два раза в день докладывали Сталину о здоровье. Когда температура спала, он позвонил: "Вы государственный преступник! Кто вам позволил есть всякую чепуху, что попало? Я, что ли, должен следить за вашим питанием?!"
      - Часто вам приходится бывать у него?
      - Я все больше на фронте. А когда в Москве - иногда по несколько раз в день вызывает или звонит. И когда только успевает.
      Проводил он нас на аэродром. Попросил снять на прощание. Тепло попрощались, улетели. Спали всю дорогу. Шиманов взял с собой собачку на дачу: всю дорогу блевала.
      Да, когда я там был, Новиков вызвал к себе командира одного истребительного полка подполковника Ковалева. Он посадил его у Вислы прикрывать наши войска на Сандомирском плацдарме. Держал на приеме полтора часа. Вышел бледный.
      - Что?
      - Обещал голову снять. Немцы, говорит, летают, а вы хлопаете. Да в рапортах орете - не принимают боя, бегут. А они бомбят, понимаете, наших бомбят.
      - Голос повышал?
      - Нет. Это-то всего хуже!
      Видел там командующего 16-ой воздушной армией генерал-полковника Руденко. Встретились приветливо. Вспомнили встречи:
      - Ну вы, Огнев, всегда у нас перед большими прыжками бываете. Были под Курском, под Днепром, сейчас у Вислы. Приезжайте в Варшаву.
      - А обратно отправите?
      - Двумя самолетами, если одного мало.
      22 августа.
      Отвели, наконец, День Авиации. Празднование его ЦК перенес с 18-го на 20-ое, причем решилось это вечером 17-го. Яковлев рассказывал мне, что собрались у т. Маленкова, затем пошли к т. Сталину, "предложили одно мероприятие" и он сказал, что надо тогда сделать 20.08. В тот же день в газетах было опубликовано сообщение о том, что СНК СССР постановил перенести празднование на 20-ое, на воскресение.
      Я думаю, что это "мероприятие" - пролет самолетов, который был устроен 20-го. Летало немного - несколько девяток. (Точное число указано в копии моего отчета). Хотели устроить настоящий парад воздушный, но, как передают, Сталин сказал, что нельзя снимать авиацию с фронта.
      Мороки у нас было много. Главную ставку мы делали, естественно, на статью Новикова. 17-го я узнал, что он прилетел в Москву. Позвонил ему. Он очень дружески приветствовал меня:
      - Как статья?
      - Маленков смотрел, ободрил, но сказал, что надо показать самому.
      Вечером 19-го выяснилось, что статья не пойдет - Сталину некогда было ее просмотреть. Я позвонил Шиманову.
      - Вы нас подводите!
      - Что же я могу сделать? Некогда ему читать - другие дела. Но ты не отчаивайся, через несколько дней ее дадим.
      - Дорого яичко ко Христову дню.
      - Такое яичко всегда дорого.
      Но выручили указы. Пришло постановление СНК о присвоении звания Главного маршала авиации Голованову и маршалов авиации заместителям Новикова - Ворожиткину, Фалееву, Худякову и замам Голованова - Скрипко и Астахову, тьма указов о награждении, о Героях, о присвоении трижды Героя Покрышкину. Я написал передовую, мы дали очерк Рыбака о Покрышкине, очерк Заславского о конструкторах, указы - вот и вся газета.
      Часиков в 12 я позвонил Голованову.
      - Поздравляю, Главный маршал.
      - Вы шутите, Бронтман?
      - Серьезно.
      - Вот тут у меня маршал Астахов, маршал Скрипко, генерал-полковник Гурьянов (его член Военсовета, совсем недавно генерал-майор). Даю Астахова скажите ему.
      Подошел Астахов.
      - Здравствуйте, т. Бронтман. Спасибо за поздравления. А с чем поздравить Голованова? Ах, вот как! А то он нас поздравляет, а про себя не говорит.
      - С вас магарыч, т. маршал.
      - Хотите авиабензином? Или, может быть, смазочными?
      В воскресенье проснулся в 4. Чудный, ясный день. Выпил чаю, побрился. В 5 ч. послушал салют в честь Дня Авиации - по приказу т. Сталина били 20 залпов из 224 орудий. Приехали кузины Витя и Дэлка. Только расселись, звонок. Звонит пом. редактора Петепухов.
      - Лазарь? Звонил Поспелов с дачи. Едет в редакцию. Просил тебя немедленно разыскать. Оказывается, в 5 ч. были на Красной Площади т. Сталин и другие. Знаешь?
      Вот так так! Я позвонил Кокки.
      - Ничего не знаю.
      - Тебя поздравить? (мы получили Указ о награждении летчиков-испытателей. Орденом Отечественной войны 1-ой степени Владимира, Красного Знамени - Валентина и Костю. Всю семью!)
      - Немножко.
      - Что ты с ними делаешь (с орденами)?
      - Вешаю в шкаф. Заходи, что давно не был?
      Позвонил Ляпидевскому. Ничего не знает. Приехал в редакцию. Магид звонил Новикову - тот тоже ничего не знает.
      И вдруг узнаю, что секретарь нашего литотдела Польская была на площади. К ней. Действительно. Ехала он на работу. В 4:45, будучи на площади Революции, услышала по радио, что будет салют. Так как никогда не видела пальбы с Красной Площади, то решила посмотреть оттуда. Прошла к углу Исторического музея и ждет. Вдруг видит, что все бегут к центру площади. Пробегает мимо мужчина и говорит: "Что вы стоите, там Сталин!" Побежала. И верно. На правой площадке Сталин, Молотов, Микоян, Маленков и другие. Сталин в шинели, с погонами, в фуражке, очень хорошо выглядит, все время улыбался, шутил. Рядом с ним стоял кто-то усатый, и он обращался к нему, смеялся, разговаривал с ним. Народ подошел к самой решетке, кричал. Ребятишки влезли на ступени мавзолея. Стали махал на приветствия рукой, аплодировал, высоко, по обыкновению, подняв руки. Когда пролетели самолеты, и кончился салют, сошел, и все ушли в заднюю калитку. Было просто, тепло и интимно. Никакой охраны.
      Приехал Поспелов. Сразу позвонил Жданову. Тот сказал, что обедали, потом решили пройти на площадь и посмотреть салют. Были Сталин, Молотов, Маленков, Берия, Жданов, Щербаков, Микоян. Надо написать.
      В это время позвонил Щербаков. Спросил, знаем ли мы? Да. Сможем ли быстро написать, часам к 9? Да, некоторые наши товарищи были.
      - А снимок?
      - Нет, не снимали.
      - Прохлопали. Эх, вы!
      Поспелов извинился. Проверил у присутствующих. Обещал к 9 прислать отчет.
      Начали искать снимок. Оказывает, как на грех, никто из фотографов Москвы не снимал салют на площади. Может быть, из москвичей кто-нибудь снял? В таком случае его обязательно должны замести. Я позвонил начальнику московской городской милиции. Нет, не замели, был честный народ. Тьфу-ты!
      Сел писать. Написал 200 строк. Собрался с Магидом ехать на вечер ВВС в ЦДКА. И банкет после. Но Ильичев предложил писать в номер передовую: Неудобно, раз так - давать гражданскую. Напиши - о мужестве и героизме бойцов, особенно летчиков". С горя пошел обедать домой. Только сел - звонок Поспелова.
      - Лазарь Константинович, немедленно приходите. Отчет нужно в корне переделать.
      Проглотил харч, иду в редакцию.
      Отчет вернулся из Кремля.
      - Надо убрать все о пребывании т. Сталина на площади. Не делать ее центром. Убрать название самолета Ла-7. Убрать количество пролетевших самолетов.
      Было уже 11:30 вечера. Сел работать. К двум часам ночи сдал и передовую и отчет. Газета вышла в 4:30, на полчаса позже срока. Да, я забыл записать, что недели полторы назад позвонил Маленков и очень строго предложил выходить вовремя и прекратить опоздания.
      - Когда у вас срок?
      - В 4 часа, - ответил Поспелов, впопыхах забыв, что в 4:30.
      - Так вот, в 4 и выходите.
      И вот уже дней десять выходим в 4- 4:30.
      А прокол с отчетом понятен. Несколько лет назад был такой же случай. Мы узнали, что т. Сталин вышел из Большого театра и гулял. Написали. Он запретил печатать и сказал, неужели он не имеет права сделать шаг без опубликования в печати.
      Наша английская газета в Москве ("Moscow news") попросила меня написать ко Дню Авиации о Яковлеве - "с домом, обстановкой " и т.д.
      Я позвонил ему, объяснил в чем дело.
      - Приезжай!
      Был у него 11 августа. Принял очень хорошо, по-старому. Вообще, за последнее время он опять стал заигрывать с газетчиками вовсю - честолюбив до дьявола. Рассказал все, читал своей главной заслугой то, что не пошел по пути увеличения веса истребителей. Потом пошли домой, обедать. Показал пластинки.
      - Я меломан. У меня их 500. Страшно люблю Большой театр, особенно "Лебединое озеро". За все время не пропустил ни одного спектакля. Хоть на один акт, а приеду. И Шахурин знает - назначается заседание коллегии с учетом - нет ли этого спектакля. Если в это день заседание какое-нибудь поджимаемся, чтобы не опоздать. Только ты об этом не пиши.
      Сталин его очень любит. Яковлев подсчитал, что был у него 62 раза.
      Написал. По просьбе Яковлева послал ему посмотреть. Вечером 17-го позвонил мне.
      - Превосходно. Никогда ничего лучше о себе не читал. Нельзя или так написать обо мне для советских читателей? Когда вы будете так писать для нас? Сам знаю, что газета наша, но в "Правду" бы..
      На фронте своеобразно. У нас резко возросло сопротивление немцев. В день подбивается по 180-290 танков, 60-80 самолетов. Мы вышли к границе Восточной Пруссии, западнее Мигавы - к Балтике, отрезав прибалтийскую группировку. Стремясь вырваться, немцы идут там в наступление. Рьяно. И немножко потеснили. Сегодня сообщено, что мы оставили город Тумукс. Тем самым немцы освободили себе одну (правда, кружную) железку в Пруссию. На юге они пытались сбросить нас с Сандомирского плацдарма через Вислу, но ничего не вышло. Под Варшавой уже 3-4 недели бои в 10-15 км. от города. Пошел, как будто, в ход 2-ой Украинский фронт - в Румынию (у Ясс).
      Хорошо идут дела у союзников. С запада они быстро продвигаются к Парижу и находятся от него в 20-30 км. Высадились они и на юге Франции, хорошо идут, встречают мало сопротивления, вчера заняли Тулон.
      Я думаю, что быстрые темпы продвижения союзников объясняются несколькими причинами: у немцев там мало сил, они отступают, решив защищаться крепко на свои старых границах, они решили выбрать из двух зол меньшее - пусть лучше союзники войдут в Германию, чем большевики.
      Да и сами союзники, видимо, решили действовать энергичнее, боясь опоздать к дележке пирога.
      Посмотрим, что будет дальше.
      26 августа.
      Самое интересное - капитуляция Румынии. Слухи об этом разносились еще вечером 23 августа - точнее ночью на 24-ое. Я дежурил, сдавал срочный материал. В 2:30 ворвался Магид:
      - Есть радиоперехват. Румыния капитулировала.
      Но мы об этом ничего не дали. Дали только заметку о новом правительстве.
      На следующий день - 24 августа - мне предложили писать передовую о победах на юге (третью передовую за пять дней)
      - А как быть с Румынией? - спросил я Поспелова.
      - Вы об этом ничего не знаете.
      Днем я разговаривал с нач. оперативного управления ВВС генерал-лейтенантом Журавлевым. Он сказал, что штабы армий запрашивали его, как быть (слухи были и у них), и он ответил: бомбить по всей линии, по-старому, вплоть до Бухареста.
      Ночью, в 3 ч. пришло коммюнике НКИДа, но и в нем нет ничего о прекращении военных действий, видимо, румыны еще не предприняли требуемых нами решительных шагов. Пока что наши идут очень быстро. Заняты Кишинев, Бендеры, Аккерман, подходим к Галацу, Измаилу. Юго-западнее Кишинева в "котле" -12 немецких дивизий.
      На остальных фронтах - без особых перемен.
      Сегодня вечером по радио несколько раз передавали сообщение информбюро НКИД о событиях в Румынии и Болгарии, и о том, что румыны приняли наши условия капитуляции. А дали ли мы приказ войскам прекратить военные действия против румын - об этом пока нет ничего.
      Сегодня взят Измаил.
      Разговоры у всех - о Румынии и о... футбольном завтрашнем матче "Зенит" (Ленинград) - ЦДКА - финал кубка СССР. Из Ленинграда на матч прилетел председатель Ленсовета. Магид рассказывает, что маршал Новиков и его замы не могли достать билетов. Магид им устроил через НКВД. Ажиотаж - страшнейший. Поглядим.
      27 августа.
      Был на игре. Полнехонький стадион. 2:1 в пользу "Зенита". Кубок уплыл в Ленинград.
      5 сентября.
      Во время дежурства с 29 на 30 августа вызвал меня зачем-то Поспелов. Мы с ним говорили. В это время раздался звонок (около 11 ч. ночи).
      - Слушаю, Александр Сергеевич!
      Звонил Щербаков. Он сказал, что утром 31 августа наши войска вступят в Бухарест, и нужно обеспечить, чтобы текст и снимки были в тот же день в Москве. Поспелов предложил мне срочно дать телеграммы ребятам на фронт. В это время там находилась такая сила: с войсками 3-го Украинского фронта шли Куприн и Акульшин. Числа 25-26-го из Москвы на специальном самолете "Щ-2" вылетели в Румынию Герой СССР майор Борзенко и Яша Рюмкин, задача Бухарест. 28-го вылетели в Румынию Золин, Соболев, жена его и Кожевников. Сил, вроде, достаточно.
      В 3 ч. утра вызвал меня снова Поспелов и спросил - не полечу ли я для перестраховки? Я дал полное согласие. Начали искать самолет. В это время позвонили от Шикина (зам. Щербакова) и сказали, что туда утром идет "Дуглас". Я решил лететь с ним. Со мной посылали фотографа Короткова, я предложил захватить еще Виктора Вавилова - "на подхват".
      Отлет в 7:30. Денег - ни копейки. Гришилович ходил по редакции и собирал, набрал 2000 рублей. В 5 ч. утра я освободился от редакционных дел, зашел домой, побрился, переоделся, позавтракал и уехал на аэродром. Там встретил уйму народа: Таранадкина с Бродским - от "Известий", Июльского - от "Комсомолки", Капланского - от ТАСС, Кривицкого, Высокоостровского и Кнорринга - от "Кр. Звезды" и других. Всего - 14 человек. От ГлавПУРККА летел полковник Левин - заместитель Баева (зав. отделом печати ПУРа). Он сообщил, что летим по приказу т. Сталина, должны вместе с войсками войти в Бухарест, и в тот же день быть в Москве. Идет три машины "Бостон", "Дуглас" и второй "Дуглас" - для страховки.
      Левин предложил мне лететь с ним на "Бостоне" - быстрее. Я согласился. Кроме нас на "Бостон" шли Кривицкий и фотокорреспондент ТАСС Лосев.
      В 8ч. утра ушел "Дуглас", в 10:10 мы. Я лежал на полу в кабине штурмана на парашюте. Хотели не брать, но летчик, капитан Товчигречко настоял. Кривицкий сидел в головах и все время бил подошвами мне по лицу. Штурман полусидел на мне.
      Летели около 4-х часов. Сели в Яссах. "Дуглас" прилетел почти одновременно. Огромный аэродром на окраине города. Встретил нее зам. ком. воздушной армией генерал-майор Смирнов (или Егоров?). Начали выяснять, где можно сесть дальше. Дело в том, что между Яссами и Бузэу шли бои с немцами, прорывавшимися в Карпаты. Было их там около 10000. Шли они большими группами, с оружием, вплоть до зениток. 29-го там подбили с земли 7 наших "У-2" и один Ла-5, в том числе легко ранили командующего фронтом Малиновского, летевшего на "У-2" поглядеть, что происходит.
      На аэродроме в Яссах мы встретили известинцев Белявского и Антонова. Они в этот день пытались прорваться на машине на юг, к Бухаресту, наткнулись на пулеметы и вернулись обратно. Тут же стоял наш "Щ-2" и "Як-6"- "Кр. Звезды". Летчики "Щ-2" сказали, что Рюмкин и Борзенко утром выехали на юг.
      Пока выяснялась ситуация, мы смотались в город. Грязный, побитый, напоминает наши уездные города, а еще второй город Румынии! Много фруктов, очень много собак, очень много грязных, оборванных румын. По улицам водят пленных.
      В 5 ч. 30 минут поднялись в воздух. С нами шло 8 истребителей прикрытия: такой был приказ Москвы. Через час сели недалеко от Бузэу. Громадный аэродром. Мы - первые его обитатели. Валяются скелеты сожженных немецких аэропланов. Низко над нами прошел немецкий разведчик.
      - Через час придут бомбить, надо смываться! - сказал генерал.
      Поднялись в воздух и перелетели в само Бузэу. Большой город, аккуратно распланированный, много зелени. Железка посередине города, эшелоны, один горит. На аэродроме - подбитые и битые самолеты, бомбы.
      Тут заночевали. Сюда должны были придти за нами "Виллисы". В 10ч. поужинали, выпили вина, легли спать навалом в пустой комнате. В три чала подняли. "Виллисы" не пришли, поехали на "Форде". До Бухареста - 100 км. Ходу!