- А в Минск поедете работать?
      - Что вы! Ни за что!
      Встретил сегодня майора Меркушева. Завтра у них торжество - вручение полку ордена Суворова. Зовет. А послезавтра - они в бой. Надо поехать.
      Денисов получил письмо от корр. ТАСС по 4-му Украинскому фронту Афанасьева. Тот приводит новые стихи Кости Тараданкина. Ничего!
      Я много оставил друзей и могил
      В пыли прифронтовых дорог,
      Я сердце от пули врага сохранил,
      А вот от тебя не сберег.
      Быть может, не время влюбляться - война!
      А, может быть, нету войны?
      Как солнцем, как песней, как пеной вина
      Все мысли тобою полны.
      Мне поздно влюбляться: виски в серебре,
      Но ты ведь сказала сама,
      Что если полюбишь - весна в сентябре,
      Не любишь - так в мае зима.
      Как сердцу прикажешь: любить, не любить...
      Тебя называя родной,
      Я горькую радость готов искупить
      Тяжелой солдатской судьбой.
      И если в полях я пролью свою кровь,
      Чтоб снова полям зацвести 
      Прости мне не во время эту любовь,
      Короткое счастье прости.
      Получил письмо от Абрама. Он дома, видимо, ему хуже. Мама пишет, что он совсем плох. Прививки пока не помогли. Хоть плачь! Писем вообще мало. Из дома не получал недели две-три. Левка - гад, обещал сразу написать, а молчит. Молчит и Васька, и Непомнящий, все молчат, гады.
      25 марта.
      Вместе с Киселевым были в 56-м полку на вручении ордена Суворова 2-й степени. На счастье выпала удачная погода. Лесок они посыпали песком. Приехали. Генералы, артисты, в том числе и белорусская оперетта. Снимал.
      Пили очень. По выражению генерала Надысева: одни - как слоны, другие как воробьи. Был концерт. Оперетта очень слабенькая, боле или менее сносен балет, хороша Ира Андреева и певица Аня Алексеева. Вечером остались в домике ком. полка Шаповалова: он, Меркушев, три генерала, я и Киселев. Генералы плясали русского, гопак, краковяк. Просто и хорошо. Уехали, расцеловались с командованием. Я ночевал. А на следующий день полк ушел в бой.
      Познакомились там с командиром 6-го минометного полка - подполковником Николаем Ивановичем Мурзаевым. Воюет с августа 1941 года. За это время потерял всего две боевых машины. А стоит обычно в километре - двух от переднего края. По национальности - чуваш, 1912 года рождения, окончил два ВУЗа, очень самолюбивый, подтянутый, гордый. Вчера с Киселевым обедали у него и ужинали. Сколько я стал пить! За обедом выпил 200 г., за ужином 400-500. И ничего.
      Погода - мерзость. Еле-еле пролазим на "Виллесе". Моя машина стоит в сарае. Что с ней будешь делать. Вчера вернулись самолетом из 65-й фотограф ТАСС Копыт и кинооператор. Рассказывают:
      Немцы создали вблизи переднего края три лагеря на 60 000 человек, специально для гражданских лиц. Половина детей. Цель:
      1. Чтобы мы побили их своей артиллерией
      2. Занести к нам тиф и инфекции, т.к. в лагерь специально отбирались из деревень больные люди. Условия там были ужасающие - народ мер, как мухи.
      - Страшно, - рассказывал Ефим Копыт.  - Я снимаю старуху. Первый кадр, глаза еще открыты, второй - уже закрыты, умерла.
      Подступы к лагерю были заминированы. Когда немцы ушли - народ кинулся на волю и начал подрываться.
      Сейчас там созданы спешно госпитали, дают им хлеб, лечат, вывозят.
      Приехавшие из Москвы рассказывают, что Коробов заболел двусторонним воспалением легких. Вот так так!
      Чуть переделал Костины стихи:
      ...Я сердце от ветра судьбы сохранил,
      А вот от тебя - не сберег.
      Быть может, не время влюбляться - война!
      И думы иным пленены?
      29 марта.
      Чудный день - солнце, чистое небо, чистое небо. Но - зимний: снег, морозит. На северо-запад над нами все время идут "Пешки", "Бостоны", штурмовики. Несколько дней (три дня) назад там начали, но пока что дело идет туго. Вот в последние два дня им и помогает спешно авиация. А украинцы вышли позавчера на Прут, вчера заняли Николаев, немцы спешно оккупировали Румынию, Венгрию, Болгарию.
      Только что прошла группа штук в 35 "Пе-2" и "Илов". Буквально через минуту загрохали зенитки. Прямо над нами шел немец.
      Днем с Денисовым был в поезде-бане. Начальника поезда зовут "начпоебан". Чудно вымылись и договорились о стирке обмундирования. Блаженство! Сейчас сижу в сашкиных летных штанах, зеленой "апашке", мерзну. Гимнастерку, брюки и прочее послал в поезд. Начальник его - Кагановсий, в прошлом - инженер-экономист, кончил два ВУЗа, был нач. планового отдела Наркомтекстиля, читал лекции по экономике. Бывает! Уверяет, между прочим, что вшивость в этом году гораздо меньше, чем в прошлом.
      Вчера приехала из одной армии Людмила Зак. Сидели вечером, пили чай с медом. Страшно довольна поездкой. Со своей агитмашиной была в артиллерийских частях, все время под огнем. Давала кино, читала лекции, особенно прививая вкус к тылу: работа тыла.
      Под конец много говорила, с тоской и болью, об убитом друге Ватере. "Он меня очень любил, а я не знала этого. Мне это казалось невозможным по двум причинам: он знал человека, которого я люблю, во-вторых: он очень красив". Она мне показала его карточку, любительскую: очень красивое, открытое лицо, чудесная улыбка, смеющиеся глаза. На обороте надпись: "Песня звучит, пока поется, девушка любит, пока ее обнимают, вечна лишь дружба. Вернись! Юрий".
      Рассказала Людмила о том, что погибла Розанова. По окончании ЦФЛИ она работала у нас - кажется, года два - в отделе искусств. Я помню ее: небольшого роста, хрупкая, с очень большими глазами, почти навыкате. Потом исчезла куда-то. Началась война, она, по словам Людмилы, была на аппаратной работе. Потом - телефонисткой в стрелковой дивизии. Все еще не нравилось. Выучилась радио. Пошла в танковый корпус, потом - радисткой в танковый батальон. Тут и осталась, довольная очень, собралась писать большую вещь. Наградили ее медалью. И вот сейчас пришло письмо: погибла. Последняя радиограмма от нее была такая: "на нас идет 12 танков. Будем пробиваться. Свертываем рацию".
      Дело было на 1-м Украинском фронте.
      Оттуда сейчас приехал работник Воениздата Пукман. Рассказывает о гибели Пети Олендера. Приехал он в какую-то деревню. Шел по улице, женский крик. Вошел в хату: какой-то в военном кителе - не то грабит, не то бьет женщину. Он вступился. Военный схватил автомат и прострочил ему ноги. Все. Поймать не удалось - националист скрылся.
      Пукман рассказывает, что там же от гранаты, брошенной националистом, ранен Ватутин. Я был у него вместе с Лидовым пред Киевом, в Требухово.
      Сегодня за обедом рассказали, что немцы начали минировать дороги с самолетов. Бросают "лягушки". Вчера на шоссе на Довск подорвалось 12 человек, в том числе один майор - оторвало ногу.
      Давно ничего не писал. Надо бы сегодня и завтра написать хоть пару вещей на "Гонолулу".
      2 апреля.
      Вчера разговаривал по прямому проводу с Лазаревым - он меня вызвал. Попросил обрисовать обстановку, сказал, что нужны материалы об авангардной роли коммунистов, не могу ли написать несколько передовых, сообщил, что партсобрание сняло с меня выговор (за Сталинград). Я ответил, что обстановка сложная, неопределенная, спросил - когда приедет Коробов. Он сказал, что Коробов болен, другого прислать сюда не могут, а если обстановка позволяет, то отзовут в Москву и меня. Я сказал, что это пока нецелесообразно.
      На узле встретил Леву Безыменского. Он сказал: против нас сейчас 17 дивизий, было 20, но 3 немцы оттянули из-за Друти в район Ковеля, окруженного еще три дня назад войсками 2-го Белорусского фронта. Немцы там контратакуют, но пока туда удалось прорваться только трем немецким танкам. В районе Каменец-Подольска окружено 5 немецких танковых дивизий (почти все, что у них было на юге) и 4 пехотных. Пытаются пробиться на запад - идти 110 км. Прут мы форсировали на фронте в 90 км., углубились на 15 км. Дерутся там румыны. Немцы передают, что Иден уходит в отставку.
      Вчера был день Похвальной Богородицы - какая погода, такая и весна. К вечеру задула пурга, мела всю ночь и бушует весь сегодняшний день. Намело огромные сугробы. Бушует, как в Маточкином Шаре. Хату совсем занесло. Читаю "Петра I" Толстого. Играли пульку у Киселева.
      Сломал стекло лампы, сижу с очерком. Вот пошла жизнь.
      5 апреля.
      Буран кончился. Второй день светит солнце - чуть тает. Но холодновато. На улицах - сугробища. Ребята катаются на лыжах, на салазках. Всю деревню выставили на расчистку дорог. Но машины еще не ходят.
      Летают немцы. Стрельба.
      Вчера приехал на машине из Москвы Непомнящий. Доехал до Гомеля, оттуда брел пешком. Привез мне письма из дома, от Мержанова, Гершберга. Привез посылку: простыню, папиросы, пачку табаку "Казбек" ( а папиросы - сотню "Казбека" и пачку Фестиваля"!), пачку чая, пачку печенья и пять конфет! Лафа. Пишут, что все в порядке, вот только Абраму все хуже и хуже, почти не встает.
      Вечером 2 апреля т. Молотов принял иноземных журналистов и сообщил им, что советские войска перешли границу Румынии. "Верховным Главнокомандованием Красной Армии дан приказ наступающим частям преследовать врага вплоть до его разгрома и капитуляции". Первое наше членораздельное заявление о том, где кончится война. Воображаю трескотню во всем мире!
      Вчера вечером нач. отдела агитации и пропаганды полковник Прокофьев сообщил мне, что 2-й Белорусский фронт ликвидируется, а его хозяйства отдаются нам (не сумели освоить). Мы снова просто Белорусский фронт. Будем решать судьбу Ковеля (там три недели назад окружено 8000 немцев) и лезть в южную Польшу. Ол-райт!!
      Хорошо сказал Прокофьев про Непомнящего. Шел разговор о московских кулуарных новостях. "Может быть Непомнящий их знает?" "Нет, не вхож". "А, может быть, он по наивности туда зашел?".
      Сейчас возвращался из столовой с майором Шемякиным. Очень любопытная фигура. Профессор психологии, москвич, научный работник одного из московских институтов, читал, как будто, лекции в МГУ. Работает в 7-м отделе переводчиком. Два ордена - Звезда и Отечественной войны 2-й степени. Внешне - француз после пожара Москвы: костюм на нем висит, огромная, не по росту, солдатская шинель, вечно незастегнутая целиком, без пояса.
      Говорили о логике. Он рассказал мне то, что как-то (на 1-м Украинском) рассказывал Сиволобов.
      - Сталин вызвал людей и дал задание подготовить учебник логики для средних школ. Философы засели, швырялись, как мячиками, тезисами: логика и конкретность, логика и строительство социалистического общества, формальная логика - достояние идеалистов. Написали, подали. Тогда Сталин созвал второй раз людей, более расширенный круг. Лежала перед ним и эта рукопись, вся исчерканная красным карандашом. Разнес!
      - Надо научить людей просто думать, уметь думать. А вы до сих пор спорите: что такое тарелка - тарелка или чашка.
      Поскребышев раздал всем присутствующим по одному экземпляру логики старика Чалпанова. Она и издается сейчас, с очень небольшими изменениями. А мы долго еще бегали за нашими философами, мы - просто грешные ученые, и спрашивали: "Я - это не вы. Я - человек. Следовательно: вы не человек?"
      Правда, они в течение одного дня начисто перековались и стали славословить формальную логику.
      Ночью недалеко бомбили. Долго. Ракеты.
      6 апреля.
      Опять снег. Сыплется весь день.
      С утра занимаюсь подбором материалов для корреспонденций в Совинформбюро.
      Была Зак. Рассказала интересный эпизод, приводившийся в одном докладе Дм. Мануильского. Он цитировал статью, кажется, турецкой газеты. Там сообщалось, что в ноябре 1941 г. союзники предложили т. Сталину встретиться, чтобы обсудить порядок совместных действий, если Москва и Ленинград будут заняты немцами. т.Сталин ответил: "Москва и Ленинград никогда не будут заняты немцами. Стройте, господа, свои планы действий на иных предпосылках." Хорошо сказано!
      7 апреля.
      Карусель! Моя тихая, маленькая хатка вдруг превратилась в бедлам. В 6 ч. вечера вдруг подъехали "Эмка" и "Виллис", в ввалились Оскар Курганов, Левка Хват, корр. ТАСС капитан Николай Марковский и корр. фронтовой газеты 1-го Украинского фронта "За честь Родины" кап. Верхолетов. Машины загнали в наш дворик, сели есть. У ребят - косервы, водка, хозяйка добыла молока, сварила бульон.
      Ребята едут на 1-й Украинский. Я объяснил им новую обстановку. Они призадумались. Я предложил остаться. Решили так: едут до Киева, говорят по телефону с редакциями и - в случае согласия - едут к нам.
      Часиков в 9 ввалилось еще четверо: Непомнящий, подполковник Илья Пеккерман (редактор армейской газеты), подполковник Дубов (нач. его издательства), поэт Михаил Светлов в майорском чине.
      Исправно дымили часа два. Потом пришел Федя Киселев. Легли в 4-м часу утра. Встали в 8. Уехали в 9.
      Ребята рассказывают интересные вещи. Оскара и других (числа 2-3 апреля) ночью вызвал Поспелов. Это было в 3 ч. утра. Призвал наших из отдела, прервал работу над газетой. Сказал, что только что от Александра Сергеевича. Сказано, что продолжаем неправильно освещать военные дела. Увлеклись тактическим разбором операций. Это мало дает читателю и, порой, сообщает кое-что противнику. Надо сосредоточить основное внимание на людях. Очерки, очерки, очерки! И Петр Николаевич тут же спросил Оскара - не сможет ли он дать очерк в номер. Указано также, что мы слишком схематично освещали занятые города: даем с налету, в тот же день. Совсем не грех дать и через несколько дней, вернуться к теме.
      30-го марта было в редакции партсобрание (на котором сняли выговора с меня и других). Произошло это так. Лазарев подал заявление в партбюро о снятии с него выговора. Гершберг предложил снять также и с меня и Мержанова. Согласились. Когда на собрании Золин доложил о решении бюро - Ильичев бросил реплику:
      - Бронтман и Мержанов не подавали заявления. Может быть, они еще не прочувствовали?
      Ему ответил Золин, что Бронтман все время на фронте.
      - Да. А Мержанов?!
      Одначе, собрание решило, что сие не обязательно. Тогда Ильичев предложил обсудить работу отдела, т.к. речь идет о руководителях. Выступали Ильичев, Кирюшкин, Мержанов, Парфенов, Лазарев и др. Говорили, что работа улучшилась, но по-старому - не умеют маневрировать и поэтому на нужных участках нет вовремя людей. Мержанов говорил о неправильном использовании людей: Бронтмана, Курганова, Павловского держат на тихих участках. Лазарев возражал, говорил, что должны учитывать не только сегодня, но и завтра. Решение о нас - единогласно.
      Гвоздь разговоров - Александр Самойлович. Его обвинили в семи смертных грехах. Он привел в действие всю свою артиллерию, в том числе "БМ" РГК. События разгораются, пока была артподготовка. Любопытно!
      Верховцев рассказал обстоятельства гибели Пети Олендера. Он приехал из Киева на пункт, где был - в с. Лясовку (то село, куда я с Левкой ездили в феврале). Оттуда остальные уже уехали. С Петькой был Хомзор, - фотограф "Кр. Звезды". Он послал Хомзора на машине в Андрушевку - узнать, не отбыл ли и узел связи, а сам остановился в своей хате. Через несколько минут вбежала туда с плачем хозяйка той хаты, где мы жили три дня (хата, где жил Яша Макаренко), и рассказала, что в село пришли три пьяных военных с автоматами, грабят, а один из них насилует ее дочь Нину (помню ее - 18-19 лет, в теле, работала на почте, кажется). "Ратуйте!". Петя сразу пошел. Вошел в хату (через 3 дома от него) - все так. Он выхватил пистолет ("маузер", обмененный в Красиловке с Мих. Сиволобовым), но перекосило патрон. Бандит схватил автомат и выпустил очередь по ногам. И скрылся. Вскоре приехали шофер (Коля Тесско и Хомзар). У Петра - нервный шок. Немедленно повезли в Житомир 50-70 км. Все время был без сознания и там умер. Бандитов не нашли. Предполагают, что бендеровцы.
      Обстоятельства ранения Николаева таковы. Ехали несколькими машинами. В одном селе попали в засаду. В домах не перекрестке стояли пулеметы. Ударили из них и затем напало человек двести. Убили нескольких спутников, но наши все же успели занять оборону, отстрелялись. Николаев был тяжело ранен. Вскоре туда подошли войска. Никого не нашли. В домах, где стояли пулеметы ни души. Взятые на допрос жители: мы ничего не знаем, не видели, слышали выстрелы, вот и все. Сволочи!
      Пеккерман недавно летал в Ровенскую область. Рассказывает, что там шайки по 1000-1500 человек. Пришлось выделить войска на охрану коммуникаций. Борьба с ними ведется и мечом и разложением. Блядское население кое-где поддерживает бандитов. Сейчас там проводится призыв. В одно селе надо было призвать 250 человек. 30 пришло само, а 220 привезли с автоматчиками. Вот гады!
      В Москве улицы освещены (даже Старая Башиловка). С 15 апреля открываются коммерческие магазины. Все сходят с ума от Вертинского и цветного фильма "Багдадский вор".
      Работники 7-го отдела рассказывают, что немцы прорвали наше Ковельское кольцо. Идут жаркие бои.
      Сегодня - чудный солнечный день. Все тает.
      10 апреля.
      Слякоть, грязь по пояс.
      Вчера был у меня майор Меркушев - его полк вернулся из боя., он зовет в гости. Некогда.
      Завтра уезжаем на новое место - на Белорусский фронт.
      Написал сегодня "Исповедь майора Ганса Бидерманна". Посылаю телеграфом в Совинформбюро полковнику Ризину.
      Немцы сообщают, что мы взяли Одессу. Ура!!
      Вчера бомбили соседнее село. Я и не слышал.
      "Исповедь майора Ганса Бидерманна"
      Много за время войны я видел дневников немецких солдат и офицеров, но такого исключительного документа, как личные записи майора Ганса Бидерманна, я еще не встречал. Автор их - начальник разведотдела 56-го танкового корпуса - был, видимо, хорошо связан с кругами высшего германского офицерства, и это придает его заметкам особый интерес. Бидерманн, конечно, никогда не рассчитывал, что его дневник попадет в посторонние руки, и изъяснялся поэтому с похвальной откровенностью.
      С цинизмом садиста описывает он потрясающие картины зверской расправы гитлеровских войск над беззащитным населением оккупированных советских районов. Эти кровавые тризны начались с первых же дней похода на восток. Так еще 3 июля 1941 года Бидерманн помечает: "с. Майков (район Ровно). Около 30 русских было уложено на землю в один ряд. Наш танк проехал по ним и раздавил их. Некоторые все же остались в живых. Их пристрелили". По пояс в крови шли немцы по советской земле. Майор считал это в порядке вещей. 27 октября 1943 года он хладнокровно поучал самого себя: "Не надо быть мягкотелым. Мы должны стать еще более жестокими и в еще большей степени действовать без оглядки".
      Наиболее интересны в дневнике записи, относящиеся к прошлому году. Под ударами молота Красной Армии с Бидерманна слетела вся позолота, и от прежнего петушиного высокомерия не осталось и следа. Его заметки 1943 года реалистичны и, если можно так выразиться, меланхоличны. Сталинградский разгром застал его, судя по записям, в Берлине, в Военной Академии Генштаба. Настроение германских верхов в эти дни было сумрачное. 21 марта 1943 года Бидерманн записывает: "Я достал приглашение на правительственные торжества в Цейгхаузе. Выступал фюрер. Вид у Гитлера был плохой и измученный".
      Мы помним, как в свое время немцы храбрились и, скрывая растерянность, спешно пытались доказать, что падение Муссолини является чуть ли не положительным фактором, а капитуляция Италии есть, мол, просто радостное избавление от ненадежного союзника. А вот, как это на самом деле было принято гитлеровским офицерством: "26 июля 1943 года. Все мы совершенно потрясены известием о том, что Муссолини свергнут. Трудно теперь продолжать быть оптимистом, потому, что положение выглядит очень серьезным. К тому же отдан приказ об эвакуации Берлина. Два дня подряд все вокруг напоминает сумасшедший дом. Носятся самые дикие слухи, нас тоже переводят... 22 сентября. 8 сентября капитулировала Италия. В следующие дни удар следует за ударом. Итальянская армия распущена, а флот предался англичанам".
      Судорожные усилия германского правительства, пытающегося чрезвычайными мерами спасти положение, не внушают большого доверия и бодрости Бидерманну. В эти же дни сентября он записывает кратко, но выразительно: "Политический горизонт омрачается все больше и больше. Гиммлер становится министром внутренних дел".
      Дела на фронте становятся угрожающими. От былой иронии майора не остается и следа. В конце сентября он мрачно помечает: "Положение на Востоке весьма серьезно. 23 августа сдали Харьков, 11 сентября - Мариуполь, несколько позднее - Смоленск". 14 ноября он записывает: "В военном отношении дела выглядят отнюдь не блестяще: Житомир потерян, а Полоцк должен быть сдан. К тому же с фельдмаршалом Клюге случилось серьезное несчастье, его преемник - Бирш".
      Будучи в Германии, Бидерманн решил на один день съездить в Кассиль, чтобы посмотреть результаты бомбардировки этого города английской авиацией. Вот как оценивает автор свои впечатления: "Это было потрясающе. В течение 40 минут город был почти полностью разрушен. Я мог бы составить себе прежде весьма отдаленное представление о размерах подобного разрушения. В течение целых часов улицы остаются закрытыми для движения".
      По окончании курса в Академии майор снова был направлен на Восточный фронт. Его путь лежал через Варшаву. С унынием констатирует автор, что в оккупированных немцами странах атмосфера стала горячей. "12 ноября 1943 г. Варшава. Положение в городе кажется тревожным и неопределенным. В порядке дел - стрельба, нападения, акты саботажа".
      Много записей посвящено действиям советских партизан. Бидерманн откровенно признает, что германское командование бессильно бороться с ними: "Барановичи - Минск. Партизаны чувствуют себя здесь вполне как дома и почти ежедневно взрывают железнодорожные пути. Я слышал, что в районе войсковой группы "Середины" ежесуточно происходит более 6000 взрывов. На всем протяжении линии мы устроили опорные пункты, находящиеся на расстоянии 500 метров один от другого и вырубили вдоль нее лес. Для охраны привлечены 18-тилетние солдаты. Один из них рассказал мне, что они постоянно находятся в состоянии смертельной усталости и страха".
      Эта запись в дневнике датирована 17 ноября 1943 года. А через четыре дня майор Ганс Бидерманн был убит партизанами, которые затем переслали его дневник через линию фронта советскому командованию.
      15 апреля.
      Шестой день в дороге. Или - вернее - шестой день без дороги.
      В 8 часов утра 10 апреля мы снялись со старого насиженного места, где провели четыре месяца, и отправились в дальний путь. Тронулись двумя машинами: Я с Сашкой, на другой - корр-ты ТАСС капитан Илья Денисов и кап. Виктор Шилкин с шофером Федором Масловцом.
      Со мной ехал до Речицы майор Владимир Алешин. Был он раньше секретарем Военного Совета. Женился на подавальщице военсоветовской столовой - Жене, грубой, вульгарной бабе. За унижение чувства офицерского достоинства его перевели работать нач. отдела информации к Галаджеву, а сейчас назначили замполитом в тяжелый пушечный полк. Уезжая и приезжая на этот фронт, я всегда встречал его на дороге, и сейчас дорога легла вместе с ним. Планида, прямо - талисман!
      По дороге заехали в 56-й ГМП. Они только что вернулись из боя. Встретили нас радостно, оставили завтракать. Бой был жаркий.
      - Я за несколько дней выпустил столько снарядов, сколько за несколько месяцев, - говорит командир полка подполковник Александр Трофимович Шаповалов. Его заместитель Ник. Меркушев потчевал нас водкой и рассказами. В бою потерь они не имели. Но вечером накануне нашего приезда, когда их колонна подъезжала уже к Гомелю, на шоссе их обстрелял немецкий самолет. Шли без огней, он повесил ракету и начал прочесывать. Народ не растерялся, сразу увеличил интервалы и продолжал путь. Но все же убило троих и ранило двух. Вот уж поистине - не знаешь, где найдешь - где потеряешь.
      Плотно позавтракали и поехали дальше.
      Перед Речицей проехали по великолепному новому шоссе через Днепр, построенному в очень короткий срок. Мост деревянный, но высоководный, длинной в несколько сот метров в виде "S". В Калинковичах пообедали. Город напоминает больше поселок. Довольно цел, очень грязен. По случаю нашего приезда били зенитки.
      Затем перевалили через Припять и въехали в Мозырь. Город раскинулся на склоне холмов вдоль берега реки. Улицы грязные, кривые, дома хреновые. Центр взорван, но он небольшой. Чем-то неуловимым город напомнил мне Батраки на берегу Волги. Тут решили ночевать. Остановились в домике у некой Шибут. Муж ее был кассиром госбанка, перед приходом немцев уехал с ценностями банка в Тамбов и они ничего больше о нем не знали. Она оставалась одна с четырьмя детьми, выходила их. А на второй день освобождения города муж вернулся. Я записал эту житейскую историю и думаю написать для Гонолулу "Возвращение кассира госбанка".
      Утром - в путь. По карте - от Мозыря до Овруча идет шоссе. На деле жуткая дорога. Такую мне еще не приходилось встречать. 15 км. ехали восемь часов. Сидели бессчетное количество раз. Откапывали, выталкивали, отрывали. Так добрались до 23 км. Там пробка, столпилось несколько сот машин. Стояли часа три. Кое-как продвинулись, народ всюду раскинулся лагерем - варили концентраты, жарили картошку, кипятили чай.
      На траверзе Ельска - новая пробка. Тут два километра шоссе были положены на трясину. Столпилось несколько тысяч машин. Перетаскивали трактором по одной! Вояж челнока занимал 1 ч. 20 минут. Не доезжая 5 км. мы встали в хвост машин. Постояли часа три. Пролетел немец, пострелял из пулемета, где-то впереди бросил бомбы. Потом пошел дождь. Что делать? Решили ехать ночевать в Ельск - 4 км в сторону от шоссе. Нам не советовали застрянете, дорога плохая, да и нет смысла - к утру дорогу сделают, там распоряжается генерал Бойко, он решил снять весь грунт на протяжении 2-х км. и вымостить бревнами, лес тут же пилят, рубят и укладывают.
      Я решил не ждать. Дорога в Ельск была действительно жуткая: сплошная грязь. Но проехали благополучно и застряли только в самом Ельске, на окраине. Тут нет земли, одни болота (как и по всей дороге от Гомеля до сюда - ленточка шоссе, а по бокам без конца и без земли болота и лес на них, лес вдоль шоссе вырублен и через 500-1000м. деревянные немецкие крепости.) Так вот и тут. Машины сели. Мы отправились пешком в город, нашли секретаря райкома (Черноглаза) и он приказал устроить нас на ночлег.
      Это оказалось делом сложным. Городок небольшой, паршивый, очень грязный, точнее - это село, а не город. По словам жителей - немцы бомбят его почти еженощно, ибо тут станция. Но сложность не в этом. В городе свирепствует сыпняк, есть брюшной тиф, и задача заключалась в том, чтобы выбрать относительно безопасную квартиру. Зам. предсельсовета Копач накормил нас горячей картошкой и мы были счастливы, ибо не ели целый день. Потом отвел нас в одну хату. Одна комната. Живут в ней -мать Мария Ивановна Корнейчук, 43 года, две дочери - Ольга -20 лет и Валя - 14 лет, все трое партизаны, сначала были в Смоленской области (мать - поваром, а дочери - не всяких делах), награждены партизанскими медалями, пробыли в лесу 14 месяцев, затем их вывезли на самолете в тыл, пожили они там и потом приехали сюда. Муж Марии Ивановны, тоже партизан, убит (замучен) немцами. Она нас все время потчует партизанскими рассказами. Дочки не глупые, но очень грубые (привыкли давать отпор всем "мацающим" и оборонительно смотрят на каждого из нас), малокультурные. Старшая кончила среднюю школу, но кто такой Есенин - не знает. Вместе с ними в одной комнате живет работник райкома Аня, лет 25, вульгарная, быстрая и смелая на язык, с голосом, как у "студебеккера", крупным темпераментным телом. И мы трое.
      Живем мирно, хотя девушки, видимо, немного озадачены тем, что никакой агрессии мы не проявляем.
      Шоферы первую ночь ночевали в хате около застрявших машин. Битком ребятишек, недавно болели тифом. Весело. Решили немедля переводить их и машины в город, поближе к нам. Подняли машины вагами, выложили дорожку в грязи досками, проехали длину машин и опять увязли. Опять тоже и опять сели. На противоположной стороне улицы сидел на плетне и покуривал, наблюдая, какой-то майор в кавалерийской кубанке. Наконец, ему это зрелище опротивело и он крикнул:
      - Дайте бак бензина и я вас вытащу тягачом. Вытащил бы так, да нет горючего.
      Мы подошли, разговорились. Он оказался зам. командира 6 гвардейского минометного полка, Сергей Васильевич Воронин. Я спросил - не знает ли он Шаповалова, Меркушева?
      - Как же, служил в этом полку, был командиром дивизиона, потом ударил младшего лейтенанта, за это был снят, лишен ордена Красного Знамени. Переведен в этот полк.
      Сейчас он стоит здесь с автопарком, ждет машины. Молодое, кавалерийского образца лицо (хотя 1906 г.р.), рыжие волосы, усы и бородка такая, как я отпускал на "Садко". Орден Невского.
      Появился тягач. Вытащил сразу обе наши Эмки в центр, определили ребят в новую хату.
      Майор пригласил нас обедать.
      - Неужели угощу вас хуже Шаповалова? - сказал он обиженно.
      Встречи на дорогах! Угостил нас яичницей, картошкой, мясом, капустой, отличным самогоном, крепости до 70о. По вкусу - свекольный. Жена и двое дочерей - во Владивостоке, он там служил на флоте. Прочел нам письмо от нее - живут плохо, обвиняют его в том, что он из забыл, не пишет, "видно, хочешь строить новую жизнь". Очень тяжелое, но с большим достоинством письмо. Прочел и свой ответ: помнит, любит ее и детей, но написано суховато.
      - Надо бы теплее!
      - Не могу. Ведь письма - это то, что думаешь. Надо писать откровенно, иначе - не писать.
      - А когда написал?
      - 23 февраля.
      - Почему же не отправил?
      - Некогда.
      Потащил играть в преферанс. Сидели до 3 часов утра. Впервые сел за пульку Денисов. Майор играл по-кавалерийски, темнил, плутовал, выиграл 50 р. Я выиграл 100, Денисов проиграл около сотни. Его адъютант Григорий притащил еще самогону. Майор, без всякой аффектации, рассказал, как Григорий дважды спас ему жизнь. Как-то, когда поблизости разорвался снаряд, он силой свалил майора, прикрыл его своим телом и был сам тяжело ранен в голову. Также был ранен и второй раз.
      Позавчера долго говорили с секретарем райкома Черноглазом. Он и раньше был секретарем тут. Перед приходом немцев все бюро райкома и все ответработники ушли в партизаны и положили начало Ельской партизанской бригаде. В декабре прошлого года своими силами заняли Ельск. Рассказал несколько любопытных историй. Сейчас в районе всюду - вверху, в колхозах, сельсоветах - заправляют партизаны.