И не заметили основного - роли партии и государства. Известно, что Япония только и ждала момента, что бы напасть на нас. Но этого не случилось, и до сих пор она придерживается политики строгого нейтралитета. Разве в этом нет заслуги партии и правительства? Известно, что ни Англия, ни США не были восторженными поклонниками Советского Союза. Но они стали нашими союзниками. Разве в этом нет заслуги партии и правительства? А перелом, который произошел в войне - разве он случаен? Почему Франция, сильное государство, с сильной армией, свободолюбивым народом - развалилась под ударами в несколько дней? Там не было крепкого, уверенного в своей силе правительства, которое сумело бы поднять весь народ, все силы против врага. В своем сценарии Вы пытались ревизовать учение Ленина. Этого мы никому никогда не позволим. При одном упоминании имени Ленина вы должны шапку снять и в ножки поклониться. Когда наступили крутые времена, вам, интеллигенту, пытающемуся вобрать в себя ощущения других таких интеллигентов, показалось, что всё рушится. Мелочи заели, из-за мелочей вы не видели основного.
      Разговор зашел о первых днях войны. Горбунов вспомнил свои впечатления. Он был тогда в Белостоке. В час ночи вернулся из театра, шла пьеса "Интервенция". Жил в общежитии обкома, в одной комнате с товарищем, инструктором ЦК. В 4 часа утра проснулся от колоссального взрыва. "Вот, дураки, переложили аммонала", и повернулся на другой бок. Второй взрыв, вылетели стекла и осколком стекла обожгло нос.
      - Война! - сказал он инструктору и начал поспешно надевать штаны. Позвонили секретарю обкома, тот был у себя. Приехали. Связь с Минском порвана, в Брест - порвана. Это старались поляки. Немедленно связались с пограничниками. Они спрашивают: как быть, немцы наступают. Инструкций никаких нет. Везде полный бардак. Отбомбившись по городу, немцы повернули на аэродром и начали садить. Там было 200 самолетов. Пламя, горят. Те, которые успели подняться - сбиты. Зарево освещает весь город. Горбунов все-таки секретарь ЦК - командует драться, не пускать через границу. Сколько тогда погибло славных пограничников! Они стояли, действительно, насмерть. Между прочим, я только сейчас узнал, что гарнизон Бреста дрался отчаянно, весь город был уже занят, немцы вошли в Минск, а он еще продолжал сражаться в крепости до 6 июля! Вот эпопея, о которой еще ни слова на сказано!
      Ранним утром Горбунов сам выехал на восстановление связи с Минском. Проложили километров 14 (??) провода, соединились. Пономаренко сказал: "Вы человек ответственный, принимайте решения на месте. Вам поручается порядок в двух областях".
      Горбунов выехал в Волковыск. Там - полная растерянность. Дал приказ секретарю райкома: немедля эвакуировать партийные документы, банк, семьи коммунистов. Выехал в дивизию Зыбина. Тот обрадовался: "У меня орлы, а приказов - никаких. Я думаю, что немцы берут в клещи Белосток. Пойду рубить одну клешню". Ладно. Зыбин ушел с дивизией. Вскоре звонит: "В тылу дивизии высадился немецкий десант, 200 человек. Все изрублены. Документы соберите сами, мне некогда". Горбунов выехал. 14 км. от Волковыска. Все поле в трупах. Собрал несколько документов, обыскал несколько трупов и назад (их рубили конники приданного дивизии эскадрона еще на весу, при посадке).
      Вскоре, в кабинет секретаря райкома, где сидел Горбунов привели двух пленных парашютистов. Пойманы работниками на станции. Один - высокий, дылда, второй - поменьше.
      - Когда сброшены, откуда, кто такие?
      Молчат. Горбунов - в штатском костюме, с галстуком.
      - Я интеллигент, - говорит Горбунов. - Воспитан мягкотело. Дрался только в детстве. Но тут подошел, все кипело во мне, и изо всей силы дал дылде по морде. Он свалился на диван, кровь.
      - Буду говорить, - отвечает по-русски.
      (Любопытно, инструктор 7-го отдела ПУ майор Шемякин, в прошлом профессор психологии МГУ, тоже говорил, что первый его немец молчал, пока он, профессор, не дал ему в ухо. "Немец тогда становится человеком, говорил Шемякин, - когда почувствует себя рабом". Он проводил любопытную дифференциацию: а) немец 1941-42 года - полное молчание в плену, горделивый, высокомерный, говорит только после оплеухи. б) немец 1943 года - периода Сталинграда - Ефрейтор, построить мне пленных! - Как вы построили, еб вашу мать, подравнять! - И тот не только выравнивает, но у левофлангового становится на корточки, высматривает линию и рукой подравнивает выпятившихся. в) немец 1943-44 годов - полное безразличие, апатия).
      Немного погодя на некоторые вопросы опять ответил молчанием. Снова в морду (с участием уполномоченного по безопасности). Заговорил. Закончив допрос Горбунов вызвал караул из истребительного батальона и приказал отвести пленных в сарай и закончить дело. Караул в полном составе собирался минут десять. Увели. Вскоре Горбунов услышал десятка полтора выстрелов. Что они там возятся? Пошел. Оказывается, пленные легли с испугу на пол, а истребители палят в окошки. Горбунов приказал немцам встать, пойти вперед и двумя выстрелами из "маузера" закончил дело. Истребители остолбенели. Пришлось выступить тут же с речью, сказать, что это не митинг, а война, что но дорогах лежат убитые бомбежкой женщины и дети и т.п. Впрочем, волковычане вскоре и сами убедились, что такое война. Последовала бомбежка, одна бомба попала в дом районного отдела НКВД, где собрали совещание - "что делать?" и убили сразу 40 человек.
      Вечером 23 июня Горбунов приехал в Слоним. Там находились армейские склады, они тянулись на 5 км. Сколько было хлеба Горбунов не помнит, но горючего - 150 тыс. тонн. Он приехал в райком - света нет, народу полно. Почему темно? Нечем замаскировать, сидят и заседают в темноте. Одеяла есть? Есть. Немедля дать свет, завесить окна! Сделали.
      Горбунов выяснил возможность эвакуации запасов. Нет никакой возможности. Тогда он предложил поджечь склады и спросил, кто будет за это ответственным. все молчали, пораженные. Тогда Горбунов возложил ответственность на секретаря райкома и дал час сроку. Тут встал уполномоченный наркомата заготовок: -Я не позволю, это антигосударственное дело! Горбунов пригрозил арестом и расстрелом.  - Дайте мне письменное распоряжение, - кричал тот.  - Я никакого распоряжения писать не буду, ответил Горбунов, - а вы мое запишите. И продиктовал ему приказ сжечь в течении часа склады, причем ответственность возложил на него (его фамилию первой) и секретаря райкома. Тот понял, что шутки плохи. Уходит, документ на столе, и хочется и колется взять.
      - Возьмите распоряжение, - приказал Горбунов. - Я вам его продиктовал не для отчетности, а для того, чтобы вы выполнили и доложили об исполнении.
      Через час-два, когда Горбунов уезжал из города, он весь был закрыт облаком от горевших складов.
      Страшные вещи он рассказывает о зверствах. До войны в Белоруссии было 11 млн. населения. Немцы убили (по данным на июль - сентябрь 1943 года) 1 200 000 человек. Было 800 000 евреев, около 200 000 эвакуировалось. Все остальные физически уничтожены. В Минске убито 90 тыс. человек, в том числе 70 тыс. евреев. В Борисове немцы сначала устроили погром, во время которого было убито 300 евреев, а потом сказали, что хотят спасти евреев от погромщиков, приказали всем собраться в одно место, повезли на грузовиках и расстреляли из пулеметов на соседней станции всех 16 000 человек. Спаслись либо те, кто ушел к партизанам, либо малые ребята, которых русские и белорусы брали к себе, крестили и называли своими детьми.
      Много он рассказывал о партизанах. В Белоруссии их - сотни тысяч. Сейчас немцы ведут отчаянную компанию против них - брошены многие дивизии, прочесывают леса. Положение партизан осложняется тем, что они отягощены целыми селами, следующими за ними - с детьми, стариками, бабами, коровами. Когда наши войска подходили к Рогачеву - навстречу им вышла партизанская бригада Падаляна (комиссар у него - Рутман). 4000 партизан образовали коридор, через который вышли 11 000 жителей, шедших с ними.
      Каждый отряд имеет рацию, связанную с партизанским штабом БССР. На местах действуют обкомы, райкомы, диверсионные группы. Одна из таких групп убила наместника Гитлера по БССР. Он был разорван минами на своей постели в Минске. Две девушки, которые сделали это, - здесь. Вот бы дать их рассказ! Но еще время не пришло. Партизаны издают газеты, листовки и даже журналы. Несколько районов в тылу - советские.
      - Вы поймите наше положение, - смеется Горбунов. - Из 200 районов БССР сейчас освобождены 40. По площади это около одной четверти, на занятой территории мы ведем пропаганду - все разрушать, здесь - все строить, восстанавливать.
      (Пришлось прервать запись - где-то рядом бомбили, над нами немцы. Вышел, пролетели, пишу дальше).
      Тепло он говорил о Заслонове (о нем писал Виленский) - беспартийном инженере, талантливом организаторе партизанской и диверсионной борьбы. Он погиб в стычке, посмертно ему присвоили звание Героя СС. Начальником штаба у него был Родионов. И вот, ЦК узнает, что Родионов был принят Гитлером, получил от него орден с мечами, возглавил русскую дивизию. Изменник! Так и считали. Как-то командир одной бригады сообщает, что Родионов прислал к нему посредников и собирается всей дивизией перейти к партизанам: - как быть? Собрали бюро ЦК. Уже было известно, что Родионов выдавал себя за немца Поволжья, и что, мол, его настоящая фамилия Гиль. Немцы так и писали Гиль-Родионов. Решили - принять. Родионов перешел к партизанам, отправил на "большую землю" в самолете связным своего начальника штаба - власовского генерала (между прочим, по всем данным власовцы сейчас уведены с советского фронта и брошены в Албанию и Югославию. Там за них спокойнее!). Переход был полнейшей неожиданностью для немцев. Они бросили туда четыре дивизии, но успеха не достигли. Как после выяснилось - Заслонов поручил Родионову эту роль. Сейчас Родионов отмечен орденами, и верный кандидат в Герои.
      Немало говорили о работе в освобожденных областях. Население не уверено, что ему будет за работу при немцах. Линия - если работал просто, чтобы не умереть с голоду - ничего. Конечно, никаких кар и женщинам, жившим с немцами. Очень возрастает роль судебных органов, но они спят. Очень нужны справочники о законах - тут их все позабыли.
      Сейчас немцы спешно создали Белорусское правительство - Белорусскую Раду. Во главе - Островский, привезенный белоэмигрант из Берлина. Пробовали создать национальные части - перешли к нам с оружием. Но с поляками отношения весьма жесткие. Об этом мы решили еще поговорить.
      Два штриха, рассказанные Горбуновым. В одном селе учительница ничем себя не скомпрометировала, но когда немцы приезжали в село - переводила их речи и требования. Сейчас село освобождено, идут занятия. На уроке иностранного языка она спрашивает ученика:  - Зачем надо знать язык? - Для того, чтобы переводить немцам! - ответил тот. Полные слезы.
      Весной прошлого года Горбунов ездил на Калининский фронт. Остановились в одном селе ночевать. Хозяева - старуха и дочь. Самовар. Горбунов приглашает к столу, первой идет дочь.  - Прочь, блядь! - кричит старуха. С немцами еблась, а за один стол с командирами сесть хочешь!
      Вчера вечером сели играть пред-отъездную пульку: я, Хват, Киселев, Стор. Кончили в 4 утра. Я продул 150 руб. Сел на мизере, и вообще дико не шла карта. Последняя игра была замечательно интересной. У меня - 4 бубны, 4 пики и король черв с маленькой. Объявляю 6 бубен, ход мой. По первому ходу Стор бьет короля пик. Оказалось, у него 4 бубны, 4 трефы и две червы, у Хвата - 4 пики, 2 трефы, 4 черви. Мельница! Сел без двух. Великолепный расклад!
      Левка сегодня уехал в Москву поездом. Остался я один в комнате. Непривычно, одиноко. Вечером был в бане, сейчас ложусь спать.
      13 марта.
      Погода шалит. Несколько дней было тепло и говорила весна. Вчера весь день и сегодня ночь шел снег. Сегодня - солнце. К вечеру тучи, ветер. Тьфу!
      Вчера вечером инструктор 7-го отдела майор Владимир Борисович Розенфельд - очень интеллигентный и вдумчивый человек - делал международный обзор. Собрались работники 7-го отдела и два работника комсомольского, остальные, видимо, не интересуются или считают: свой докладывает, что ж тут может быть интересного?
      А обзор был интересным. Розенфельд считает, что мы реально накануне открытия второго фронта. Все материально-технические предпосылки уже созданы, об этом же говорят и высказывания политических руководителей США и Англии. Подробно он анализировал внутриполитическое положение союзников, отметил усиление реакции в США, крупные атаки на Рузвельта, рост реакции в Южной Америке. По его словам, немцы сейчас делают основную ставку на разлад между союзниками и рост реакции в странах коалиции.
      Отметил он и начало дипломатического наступления на нейтралов (Испанию, Португалию, Турцию).
      Написал вчера два очерка в СИБ (о экипаже Смирнова, воющего с начала войны, и о Наташе Боде - "Цена кадра".) Сегодня написал еще очерк.
      "Цена кадра".
      - Бомба! - крикнула Наташа и повалилась на землю.
      Зловещий свист нарастал. Тут уж некогда было искать ямку или канавку, и мы грохнулись там, где стояли, на дороге, втискиваясь телом в густую пыль. Раздался взрыв и над нами с визгом пронеслись осколки. Снова нарастающий вой. Новый взрыв. Еще, еще... Мы все плотнее и плотнее прижимались к земле и только одна скучная мысль сверлила голову: куда зацепит, легко или смертельно? Кругом все грохотало, рвалось, неистовствовало.
      И вдруг стало тихо. Оглушенные, засыпанные землей, мы встали, отряхнулись. Небо было по-прежнему чистым, бездонным. Ласково грело веселое солнце и, если бы не горящие справа дома, - могло бы показаться, что все это нам причудилось.
      - Дайте папиросу, - сказала Наташа.  - Вы не ранены? Как жаль, что я перетрусила и не сняла разрывов. Эффектный был бы снимок.
      Так началось два года назад мое знакомство со старшим лейтенантом Наташей Боде, фотокорреспондентом фронтовой газеты "Красная Армия". Эта маленькая, очень миловидная и очень хрупкая женщина, с первых дней войны связала свою жизнь с солдатской судьбой. Муж ее, артиллерист, был убит еще в 1941 году, родители и единственный ребенок остались в занятом немцами Киеве, и она не имела от них никаких вестей. Сердце молодой женщины исходило тревогой за судьбу двухлетнего Шурика, но она великолепно держалась и по-мужски делала свое трудное дело.
      Вместе с войсками она совершала крестный путь отступления, была по Харьковом, на Дону, участвовала в обороне Сталинграда и не раз снимала под огнем на улицах легендарного города. Ее стройную фигурку знали во всех дивизиях фронта, всюду она была желанным приятным гостем, веселым, жизнерадостным, обаятельным.
      Военная дорога кидала меня по различным участкам фронта. В июле 1943 года, в разгар пресловутого летнего немецкого наступления мне довелось побывать под Курском. Шел жаркий бой севернее станции Поныри. Немцы бросили в атаку сто двадцать танков, в том числе около десятка "тигров". Наши артиллеристы отбили натиск, подбили до сорока бронированных машин и отбросили неприятеля на исходный рубеж.
      Я стоял с командиром дивизии на наблюдательном пункте. Впереди нас, в километре, на бугре, в нейтральной зоне, горели немецкие танки. Там и сям виднелись частые разрывы мин: гитлеровцы густо поливали из минометов всю площадь нейтральной зоны, чтобы помешать советским бойцам подорвать подбитые машины. И вдруг мы увидели, как из наших передовых окопов метнулись две фигурки и скрылись во ржи. Прошло полчаса, час. И вот перед нами появилась Наташа в сопровождении автоматчика. Ее синий комбинезон был изодран в клочья, локти и колени в крови - все расстояние до танков она преодолевала ползком.
      - Есть первый снимок "тигра"! - торжествовала она. Потом лицо ее приняло брезгливое выражение, и она тихо добавила:
      - Как противно переползать через мертвых немцев...
      Прошло полгода Вместе с наступающими войсками я вошел в освобожденный Киев. Вспомнив тревогу Наташи, я решил отыскать ее семью. Но дом, где она когда-то жила, был сожжен. Соседи рассказали мне, что родители Боде еще полтора года назад куда-то уехали, и о судьбе их ничего не известно. Что делать - много таких трагедий узнал я в те дни в Киеве. Наташа находилась тогда на другом участке фронта, под Гомелем, и я решил не огорчать ее.
      На третий или четвертый день пребывания в Киеве я зашел к председателю горсовета - узнать о ходе восстановления взорванного немцами водопровода. В приемной мне на шею бросилась какая-то незнакомая женщина. Это была Наташа, но в каком виде! Элегантное шелковое платье, модные туфли, кокетливая шляпка - все это делало старшего лейтенанта совершенно неузнаваемой. Лишь орден Красной Звезды, да две медали напоминали о военном человеке.
      - Нашла! Нашла! - кричала она мне, обращая на себя общее внимание посетителей.  - Все живы, и Шурик прелестен. Пойдем к нам!
      Шурик и впрямь был прекрасен. Живой, развитой, очень ласковый ребенок. Тяжело достались родителям Наташи эти два с лишним года. Мать продала все ценные вещи, всю обстановку, все, что было накоплено и приобретено за десятки тел, но выходила внучка. Да еще сохранила чемодан с любимыми нарядами дочери и даже флакон ее любимых духов.
      Горсовет дал Наташе удобную квартиру из трех комнат, она наскоро привела ее в порядок, перевезла туда своих стариков и снова умчалась в своем комбинезоне на фронт.
      Наши войска вплотную подошли к Гомелю. И снова потянулась страдная, но благодарная работа военного фотокорреспондента. Наташа снимала на улицах освобожденного Гомеля, лазила по болотистым берегам Березины, блуждала по непроходимым чащам полесских лесов.
      Только что она вернулась из очередной поездки по дивизиям. На своей машине она влетела на огневые позиции наших орудий прямой наводки, а немцы обстреляли ее из пулеметов. Потом два раза она лежала под бомбежкой, потом сломалась машина, и она тридцать километров брела пешком по грязи и ночевала в лесу, одна, в наспех сделанном шалаше. Но довольна - без меры.
      - Какие снимки я сделала в этот раз, - восторженно говорит она.  Чудо! - И ее огромные голубые глаза загораются искрами победившего творчества.
      (для СИБ - полк. Ризину по телеграфу).
      * * *
      "Воздушные ветераны"
      - Давно вы летаете вместе?
      - С первого дня войны.
      Они пришли в этот полк молодыми, неопытными авиаторами, впервые познакомились в полете над Минском, и с той поры не расставались ни в воздухе, ни на земле. Даже спят они вместе - будь это в хате, в землянке или под плащ-палатками на зеленом поле аэродрома.
      Внешне между ними мало общего. Летчик Алексей Смирнов - невысокий, плотный человек, с очень красивым лицом и мягкими серыми глазами, он спокоен, молчалив, несколько медлителен. Штурман Алексей Туриков - наоборот, разговорчив, человек насмешливого и даже иронического склада, вспыльчив, лицо у него некрасивое, широкое, но очень энергичное. Стрелок-радист Натан Стратиевский - типичный южанин: высокий, статный, иссиня черный, горячий и живой, как огонь его пулемета. Но всех их сплачивает настоящая боевая дружба, каждодневный риск и прожитые опасности, кровь погибших друзей и общее дело.
      Сейчас их считаю старейшими летчиками полка, хотя вместе им набирается только 74 года. Они принадлежат к той молодежи, которая в страдную пору войны вынесла на своих молодых плечах всю тяжесть отступления и нашла силы для новых победных боев. Где только не побывал этот экипаж. Он летал под Минском, у Конотопа, над Полтавой, Таганрогом, Харьковом, дрался у стен Сталинграда, бил немцев под Орлом, в Брянских лесах, на Десне, за Днепром, сражался за Чернигов, отвоевывал Гомель, и сейчас снова летает над просторами центральных областей Белоруссии. Пикирующий бомбардировщик друзей возвращается к месту своего первого вылета.
      Они честно воевали со своим полком и росли вместе с ним. Так стройный дубок превращается в могучее дерево, и веточки его - в мощные ветви. Полк стал гвардейским, получил почетное имя Сталинградского, был награжден орденом Красного Знамени. Росли и трое наших друзей. Алексей Смирнов стал майором, командиром эскадрильи, получил звание Героя Советского Союза, четыре боевых ордена и медаль. Почетным званием Героя Советского Союза и тремя орденами был отмечен и капитан Алексей Туников. Ратные подвиги лейтенанта Натана Стратиевского отличались тремя орденами и медалью.
      Бомбардировки железнодорожных узлов, пикирующие удары по танковым дивизиям, налеты на аэродромы, разгром артиллерийских позиций, глубокая разведка, полеты к партизанам - вот краткий тематический обзор 259-ти вылетов бомбардировщика майора Смирнова. Не раз ему приходилось бывать в отчаянных переплетах.
      Как-то экипажу поручили прорваться к аэродрому, блокированному противником, и вывезти оттуда раненых летчиков. Это было еще в 1941 году, под Киевом. Связь был порвана, и никто точно не знал - в чьих руках находится аэродром. Смирнов поднялся, прошел за облаками над линией фронта, в районе цели нырнул в окно, снизился, и на бреющем полете пронесся над территорией аэродрома. Он шел так низко, что видел, как дула немецких зениток поворачивались за самолетом. Его жестоко обстреляли, снаряд угодил в машину, но летчик продолжал хладнокровно изучать летное поле, пытаясь с воздуха определить, кто там: враги или свои. Убедившись, что около ангаров находятся советские бойцы, Смирнов пошел на посадку. Он пробыл на аэродроме всю ночь и вместе с остальными отстреливался от наседавших автоматчиков. Механики тем временем отремонтировали машину. Ранним утром Смирнов взмыл в воздух, унося с собой шесть незнакомых друзей.
      - Трудно отрываться было, бежал через немецкие траншеи на их пулеметы, - вот все, что вспоминает сейчас летчик об этом рейде.
      Большинство полетов Смирнова групповые, т.е. такие воздушные экспедиции, когда командиру приходится отвечать на только за один свой самолет, но за успех и благополучие всего отряда. Однажды он во главе девятки бомбардировщиков отправился в рядовой полет: сорвать готовящуюся контратаку немцев. Густые, тяжелые облака нависли над землей, самолеты шли на небольшой высоте и были видны, как на блюдечке. Их зверски обстреливали из зенитных орудий, потом налетели одиннадцать немецких истребителей и начали клевать и в хвост и в гриву.
      И все же бомбардировщики дошли до цели и отбомбились, успешно выполнив задание, и вернулись домой.
      * * *
      "Поединок у Стоячего болота".
      - Бросьте шутить! - недовольно сказал я своему спутнику полковнику Курбатову. - Тут на детском велосипеде не проедешь, а с пушкой - и подавно.
      За последний час на своем "Виллисе" мы продвинулись по этой узкой заброшенной дороге не больше двухсот метров, и сейчас наш вездеход беспомощно стоял, увязнув в грязи по крылья мотора. А полковник уверял, что через два дня здесь пройдут тяжелые орудия и, мало того, развернутся в болоте, по сторонам от дороги, станут на огневые позиции и будут вести стрельбу. Десятки 152-мм гаубиц, каждая из которых весит около семи тонн. Да их по хорошей-то степной дороге, пыхтя и отдуваясь, обычно тащат два мощных тягача. А тут - по болоту..
      Богом проклятая местность! На сотни километров тянутся заболоченные леса и болота. Каких только болот здесь нет - мелкие и глубокие, большие и малые, торфяные, илистые, трясины, изредка встречаются островки и перемычки сухой земли, а дальше - опять идут гнилые леса и топи. Каждый шаг нужно отвоевывать не только у противника, но и у природы. Она бесстрастно ставит свои западни на пути человека. И как во льдах Арктики гибли порой корабли, рвавшиеся на север, так и тут иногда тонут в болотах без выстрела пушки и танки.
      И все же полковник был прав. Возвращаясь из своего путешествия, мы встретили целую колонну гаубиц, подходивших к болоту, а ровно через два дня из чащи поднявшегося над торфяниками соснового леса вырвался ураган огня и стали. И я решил описать этот боевой эпизод, чтобы показать на его примере исключительное своеобразие болотной войны, о которой так мало знают.
      Этот крупный заболоченный лесной массив, вклинивающийся углом в позиции противника, еще несколько дней назад был ареной ожесточенного боя. Наши батальоны точным маневром поставили немцев перед угрозой окружения и вынудили их очистить лес. Важный плацдарм, необходимый в дальнейшем для развития наступления, был занят. Правда, внешне этот лес производил весьма невзрачное впечатление. Недаром жители прозвали его Стоячем болотом. Деревья росли среди кочек и обомшелых коряг, в воздухе стоял тошнотворный запах гнили и тлена. Кое-где поблескивали лужи воды, выступившей из незамерзающих окон болота.
      Выдвинувшийся клин очень серьезно беспокоил противника. Не имея, очевидно, на этом участке достаточно пехоты, немцы решили выбить советских бойцов из леса огнем. День и ночь тяжелые орудия обстреливали наши позиции, методически обрабатывая один сектор за другим. 150-мм немецкие гаубицы стояли в нескольких километрах от переднего края, и наши легкие пушки, имеющиеся в стрелковых батальонах, достать их не могли.
      Тогда-то командование и решило выставить в районе Стоячего болота артиллерию большой мощности и подавить батареи неприятеля. Успех операции зависел от скрытности подготовки и внезапности удара. Первыми пришли на болото саперы. Они прорубали в лесу просеки, гатили топи, прокладывали по зыбкой почве километры деревянных мостовых. На месте будущих огневых позиций они устроили прочные фундаменты для орудий, соорудив их из толстых бревен и заранее припасенной земли. Все это строилось под огнем противника. Рвались снаряды, падали раненые и убитые, но остальные продолжали работу.
      - Быстрей, быстрей! - торопил бойцов полковник Царевский.
      Все было готово за один день. Ближайшей же ночью десятки пушек на буксире могучих тракторов проползли по проложенным путям. Но в иных местах и тягачи застревали. Тогда в лямки впрягались артиллеристы и как бурлаки вытаскивали орудия на себе. Когда пушки, наконец, были установлены на подготовленные площадки, люди взялись за переноску снарядов. Они перетащили на руках восемь тысяч снарядов, каждый из которых весил 48 килограммов.
      - Сизифов труд был легче, - сказал мне руководивший этой атлетической операцией майор Пожидаев.
      Одновременно артиллеристы вели тщательную разведку. Звукометристы, со своей сложной и точной аппаратурой, просиживали, как птицы, целые часы на деревьях. Каждый выстрел немцев регистрировался и засекался чуткими приборами, отмечающими направление и расстояние до очага огня. Таким путем было выяснено, что немцы обстреливают лес из 24-х тяжелых орудий, были установлены их огневые позиции. Затем наша артиллерия начала пристрелку целей - осторожную и редкую, чтобы не вспугнуть противника. Пасмурная погода и снегопад затрудняли наблюдение, но и здесь выручали умные звукометричесие приборы, добросовестно отмечающие точку каждого разрыва.
      Наконец, все было ясно. Начало артиллерийского удара планировалось на рассвете. В этот час противник безмятежно спал и, конечно, не ожидал огневого нападения. И вот в мутных сумерках зари враз заговорили десятки орудий. В течение трех минут они вели ураганный огонь по разведанным целям, а затем еще на протяжении получаса - в несколько сниженном темпе, но с не меньшей обстоятельностью - осыпали неприятеля ливнем разящей стали. Тысячи снарядов буквально вспахали территорию вражеских огневых позиций, разрушали укрытия, смешивали все с прахом. Удар был полной неожиданностью для противника. Он был ошеломлен, подавлен, деморализован. Ни одного орудия не успело ответить на наши выстрелы. Все шесть немецких гаубичных батарей были уничтожены.
      В лесу, у Стоячего болота, воцарилась тишина.
      ( послано 17.03.44 и Информбюро - пакетом)
      21 марта
      Долгонько ничего не записывал. Да и нечего было. Разве, что погоду: нелепую и дурацкую. Несколько дней шел снег, иногда дождь, сейчас все раскисло, хотя снег еще лежит. Как всегда, особо непроезжей оказалась наша деревня. Только что приехали с Сессии Верховного Совета БССР. Доехали благополучно. Но на последних ста метрах (уже в самой деревне) 4 или 5 раз вылезали в грязь и толкали машину. Ночью!
      На нашем фронте никаких движений. Точка!
      В запой читаем книги. Все, что есть - ходит по рукам, образуются очереди, совсем, как было на Северном Полюсе. Я привез Шекспира (однотомник), но никому не даю, прячу, это - мой НЗ. Вообще же, читаем все, что попадет под руку. За последнее время прочел "Разбойник Кудеяр" Костомарова (экая дрянь), рассказы и 1-ый том "Анны Карениной" Толстого (какой психолог!), ч.1 "Фауста" Гете (хорошо, но дурной перевод), "Новеллы" Бальзака т.1, "Огонь" и "Ясность" Барбюса ("Ясность" - очень откровенная, но больно уж моралистическая), "Брусиловский прорыв" Сергеева-Ценского ч.1, "Багратион" Голубева (хорош!), "Мои воспоминания" Анненкова (много крайне частного и устаревшего), "Мифы древней Греции" - для детей среднего возраста (крайне упрощенно), "Подросток" Достоевского (не вкусно, тягуче, нарочито), письма "Горький-Чехов" (превосходно!!), томик рассказов Дж. Лондона. Собираюсь засесть за Жуля Верна, на очереди - пьесы Мольера. Экая смесь!
      Сегодня был на открытии 6-ой сессии Верховного Совета БССР. Состоялось оно в 6 ч. вечера, в клубе спичечной фабрики. Перед входом - песок и еловые ветви, закрыли грязь. Партер, балкон. Сцена сделана быстро под Кремль: трибуна для Председателя и двух замов, по бокам - ближе к залу - ложи членов правительства, еще ближе - трибуна для выступлений. Кино (приехали из Москвы), стенографистка, все чин чином.
      Среди присутствующих - Рокоссовский, Малинин, Телегин, Казаков, много генералов, Герои - полковники. В числе Героев - две девушки: Галя и другая, которые убили в Минске наместника Кюбе. Внешне простые, неинтересные, 25-30 лет. Был книжный киоск, я купил там последние №№ "Большевика", 4 детских книги, карты Европы и мира и - чему очень обрадовался - два десятка конвертов и три пера. Был и буфет: единственный его продукт - чай с лимоном.
      Заседание открыла председатель Верховного Совета Грекова. С докладом выступил Председатель СНК БССР Пономаренко. В форме генерал-лейтенанта. Приводил очень интересные документы о зверствах, о действиях партизан.
      На сессию приехали три театра: театр оперы и оперетты БССР, Белорусской драмы и Белорусской музкомедии. говорили с артистками оперетты. Создались они в конце прошлого года. Все - москвичи. В репертуаре - только концерт, готовят "Гейшу". Это их первый выезд.