- Очень противно - во ржи, среди трупов, а жара - разлагаются. Бррр! Сняла, на обратном пути обстреляли, мины шлепались рядом. Полом долго болели колени и ноги - всё ползла.
      Хочется записать одну историю, пока не забыл окончательно. Дело было летом 1941 г. Звонит мне Папанин:
      - Приезжай. Очень важное дело.
      - Что?
      - Не могу сказать по телефону.
      Приехал.
      - Вот что. Хочу организовать партизанскую армию в тылу у немцев Я ведь старый партизан, партизанил в Крыму, у Мокроусова. Опыт есть. Надо будет сплотить отдельные отряды, объединить их, возглавить, поднять дух у советских людей в занятых районах. Говорил с Микояном, он одобрил. Буду говорить с Вячеславом Михайловичем. Пойдешь ко мне комиссаром?
      Неожиданность предложения несколько меня ошеломила. Но дело интересное, с размахом, понравилось.
      - Да я же, Дмитрич, только еще кандидат партии. Какой же из меня комиссар! Бери просто к себе в штаб.
      - Это ничего, что кандидат. Я тебя давно знаю, один кусок хлеба ели, видел в деле. Я тебе, Лазурка, верю - и это самое главное. Ну?
      Я дал согласие. Через несколько дней заехал. Папанин мрачный.
      - Ну что?
      - Вячеслав Михайлович сказал: вы нам нужны, мы не можем вами рисковать.
      7 февраля.
      Тихий день. Снегу намело столько, что сразу образовалась зима. Подморозило. Ездил в штаб, говорил с танкистами и артиллеристами об особенностях войны в болотах. Танкист майор Кременский (из оперативного отдела) рассказал о том, что немцы начали применять новые, так называемые, магнитные кумулятивные мины для танков. Они небольшие, весом в 2-3 кг, с 1 кг. взрывчатки, но полые внутри, а снизу - три магнита, которые присасываются к броне. Кидается она либо вручную, либо из специально сконструированных гранатометов, один из которых называется "куколкой" (пульхен). Взрываются через 5-7.5 секунд. Разрывная сила чудовищна: танк разлетается в куски, башня отлетает на десятки метров.
      Так тут было поражено до 60-70 танков. Долго не могли понять, в чем дело. Сначала думали - новые земные мины, потом - артиллерия, потом бомбежка. Наконец, нашли эти мины, испытали их на своих сгоревших и немецких танках - они! Сами немцы, опасаясь применения нами таких мин, уже начали покрывать свои танки особым глиняным раствором (толщиной до 5-7 мм), нейтрализующим притяжение магнитов. До той поры, пока наша промышленность освоит этот глянец, танкисты рекомендовали своим частям обмазывать танки обыкновенной глиной и замораживать ее.
      Вечером с Левкой за работу. Я написал для Информбюро "В гостях у генерала Рокоссовского" и предложил им серию подобных материалов. Левка пишет очерк "Свет и вода" (о восстановлении Гомеля).
      - Правда, воды больше, чем света, - шутит он.
      Зашел Непомнящий и рассказа, что по случаю приезда Рокоссовского в 65-ую армию, там состоялся банкет. На банкете выдвинулся вперед Леша Коробов и поднял тост:
      - За Багратиона наших дней - генерала Рокоссовского.
      Рокоссовский ответил:
      - Легко быть Багратионом в наши дни, когда т. Сталин дает тысячи танков и десятки дивизий. Но трудно было бы быть даже Рокоссовским, если бы не было танков и дивизий.
      Вчера информбюро сообщило, что 3-й Украинский фронт прорвал оборону, занял Апостолово, Марганец и др. пункты и окружил в районе Никополя 5 немецких дивизий. А ведь я собирался ехать на 3-ий! Вот обидно!
      Левка психует вообще. Еле-еле, грубо, тяну его.
      Долматовский уверяет, что Хозяин предложил издать "Антологию советской поэзии"! Сейчас!
      21 февраля.
      18-го выехали с Левкой на 1-ый Украинский фронт. Погода отвратная, мороз, сильнейший ветер. На дороге - вьет, заносит. Одели всю теплынь, что была. Дорога - хорошая.
      В Чернигове пообедали. Город понемногу оживает. Правда, разрушен, как и раньше. Но уже разбирают развалины, строят чуть-чуть. Сидели в обкоме у зав. финхозсектором Белоуса. бывший партизан. Рассказал, что только за день до нас сняли с центральной площади 4 повешенных предателей, в т.ч. одну женщину. Зашел какой-то работник обкома, поздоровался. Разговорились. Оказывается, на восстановлении работает много пленных.
      - Достается им?
      - Ну да. Не смеешь пальцем тронуть. Иначе до партийного билета дойдет.
      - А как кормите их?
      - 600 граммов хлеба в день, да три раза в день горячая пища. А мы, работники обкома, получаем 500 г. хлеба, а население в городе - 300. Но работают добросовестно.
      В темноте подъехали к Киеву. Идет бешенная стройка большого моста через Днепр, разъемного, для пропуска судов. Работы идут день и ночь. Очень красиво: весь город в темноте, а на стройке на высоченных фермах - огни. Собираются построить за полтора-два месяца. Ветрище, а работают! Недавно был несчастный случай: подняли металлическую ферму, ветром сорвало, убило и ранило несколько десятков человек. Одновременно идет и стройка железнодорожного моста через Днепр.
      В Киеве провели часок у артистки оперы Шуры Шереметьевой, о которой я раньше писал: она провела 9 месяцев в концлагере. У нее сидела подруга Кира Карлова - инженер "Киевтраспроекта", тоже бывшая с ней в концлагере (11 месяцев) и тоже лежавшая. Они рассказывали, что начальник лагеря Радомский сконструировал специальные сита. Перед приходом наших войск - начли вырывать расстрелянных, сжигали их, а пепел просеивали сквозь эти сита, чтобы уловить золотые зубы, коронки и т.д.
      И Шура, и мать ее, и дядя встретили нас, как родных, оставляли ночевать (но холодище! - они живут на кухне), угощали "супчиком", чаем с печеньем (сушеным хлебом). Шура сказал, что приехали корифеи оперы: Литвиненко-Вольгемут, Патаржинский и другие. Готовится опера "Русалка" (завтра премьера).
      Ночевали у родителей Наташи Боде. Встретили очень тепло, но ночевать было холодно. Ужинали. Маленький Шурик (четыре года) совершенно серьезно сказал:
      - Я очень люблю наш советский хлеб.
      Очень показательно, чем жила семья при немцах. Обычно тут говорят: ваши, советские, красные, а тут пацан: "наш советский".
      Когда прощались, он прильнул ко мне:
      - Дядя, не уезжайте на фронт, я вас очень люблю.
      Город уже две недели не бомбят. Хлеб дают всем, в т.ч. и иждивенцам 300 гр. Но очереди!! Ходит трамвай, работают столовые, магазины, кино. Пустили стекольный завод. Есть вода, но в колонках, в части домов - свет. Цены на базаре понизились. Но улицы не убираются.
      Утром 19-го поехали дальше. Великолепное шоссе Киев-Житомир. На 50-м километре остановились заправиться. Помощник нач. участка ДКУ - капитан Коган, бывш. инженер-строитель, предложил пообедать. Разговорились: дочь убита во время эвакуации бомбежкой, жену обокрали - начисто. "Будем живы наживем и детей, и робу".
      Обед чудесный: прекрасный борщ, бефстроганов, чай. Очень чисто, отдельные комнаты для офицерского харча, чистые скатерти, трюмо, диван, даже картины. Есть парикмахерская, баня, гостиница. Очень звал встречать у него день Красной Армии.
      - Много не обещаю, но довольны будете по горло.
      Рекомендовал ночевать в Житомире, дальше ночью не ехать: пошаливают, обстреливают, подрывают. Было уже несколько десятков случаев.
      В Житомир ехали мимо знаменитых Кочерово, Коростышева, где немцы наступали в начале зимы 1943-44 г.г. Какие тут были бои! По обочинам, на дороге, на полянах - сгоревшие и подбитые танки, самоходки, бронетранспортеры, машины. На некоторых полях и полянах - до 10-15 штук Кучно! И наши и ихние - а сколько увезли подбитых. Хват только ахал.
      В Житомир приехали в темноте. Город как будто сохранился. У въезда аэродром, ангары целы. Много жителей. Только самый центр - небольшой разрушен.
      Я решил ехать до места, не задерживаясь. Дороги занесены, все время объезды. Тянулись, тянулись.
      Деревушка, где живут наши, вся занесена снегом, вся в сугробах. Оставив машину на дороге, побрел искать своих. Ввалился в хату, которую указали (уже полночь!). Зрелище! Размер 2 х 5 метров. На койке - Полторацкий в кальсонах и рубашка повязана вокруг горла, за столом - Первомайский - в нижнем белье, пишет очерк, на лавке - Кригер в таком же наряде, читает какую-ту церковную книгу. На полу, на соломе, спят Трошкин и два шофера. Жара!
      Разговорились, накричались. Виктор Полторацкий, оказывается, писал смехотворную стихотворную пьесу о житье в этой хате. Туда немедля вошел мой приезд, рассказ в встрече Нового года в Москве и проч.
      Ребята только вернулись из-под Дубно, за которое идут бои. Рассказывают, что там весьма пошаливают отряды, так называемой, "Украинской Народной армии". Некоторые из них насчитывают по 700-1000 человек, получают оружие от немцев, от нейтралов и еще кое у кого. Но артиллерии нет. Районы и села законспирированы, имеют тайные склады, огромные землянки. Бьют беспощадно поляков. Встреч с регулярными частями КА избегают и действуют уже в тылу, когда фронт уходит вперед (такова директива). Носят названия: бендеровцы, бульбовцы, григорьевцы и др. - по атаманам.
      В 2 ч. ночи пошли в свою хату., где живет Макаренко (его не застали, уехал ремонтировать машину). Предупредили нас, что там холодно, клопы и вши. Идем по сугробам, вдруг:
      - Хват!
      Оглядываемся, подходим: корр. ТАССа майор Григорий Ошаровский, с которым Левка был в 1941 г. на Южфронте. Узнал по голосу. Ночевали на досках в его хате. Немцы построили рекламно и торжественно крестьянину Андрею Антоновичу Семенюку, погорельцу, новую отличную хату (паблисити!).
      Но и холодно в ней! Навьючили на себя все и все же мерзли.
      Вчера днем пошли в 7-ой отдел. У меня было письмо от лектора ВУ Белфронта Людмилы Зак к инструктору Ватеру. Спрашиваю. Убит 4 дня назад. Это была его первая поездка здесь на фронт. Забрасывал людей в район окружения, попал под огонь автомата.
      Газетчики тут все те же: ТАСС - Крылов, Марковский и добавили Ошаровского, "Кр. Звезда" - Олендер, Капустянский, "Известия" - Полтарацкий, Кригер, Трошкин, "КП"- Тарас Карельштейн, Радио - Островский, Информбюро Навозов, Шабанов (Макаренко острит "Навозну кучу разрывая, петух нашел шабанова зерно").
      От нас тут Макаренко, Первомайский, Брагин, Устинов, Ростков.
      Деревня - полная чаша, у всех коровы, поросята, свиньи, куры. Много сахару. Всюду гонят самогон - хороший, горит.
      Вечером долго говорили с Марковским. Старый газетчик, был редактором районных газет, "За индустриализацию" и др. Рассказал мне, что его отца -коммуниста немцы расстреляли, как мать пишет - "по заявке нижних жильцов".
      И он, и Ошаровский резонно ставят вопрос о нашей пропаганде. Она, как и раньше, ориентирована на тыл и дается методами 1941 года, а сейчас - 1944, половина тиража идет в освобожденные районы, они перемешиваются с тыловыми людьми. Это обязательно надо учесть!
      Много говорили о том, как сами пишем. Ошаровский привел слова знаменитого на юге командира дивизии генерал-майора Аршинцева:
      - Как бы мне попасть на участок, где корреспонденты бывают. Вот где хорошо воевать!
      Ночью где-то рядом бомбили.
      25 февраля.
      Утром 23 февраля выехали домой. Ночевали в 143-м ДКУ 96 ВАД. Встретили нас отлично. Был праздничный вечер, зело выпили. С ходу проехали Киев. Зашли на базар - полный торг. Левка совсем ошалел от удивления.
      Часиков в 10 вечера вчера въехали в свой пункт. Сразу заехали в АХО за аттестатами. Там узнали, что начато наступления и взят Рогачев. Сразу заехали к корр. Информбюро кап. Попейко, информировались, и написали корреспонденции. Пока писали - немыслимо палили зенитки, рыскали прожектора. Немцы!
      В 12:30 отправили в Москву, поехали домой, поели, а то весь день голодали, и уснули.
      Я сильно простужен. Как бы не слег! Вот уж не время для болезни.
      Был у Зак.
      - Ну, привезли мне ответ?
      Я сказал, что Ватер убит. Молчит и плачет. Показала карточку - хороший парень, латыш. Судя по надписи на обороте - любил ее ("Вернись! Юрий").
      - Я была так несправедлива к нему...
      Вот уж по-женски!
      В хате холодно, знобит.
      Получил пачку писем. Абрам пишет, что сделали третью прививку. Результатов пока нет.
      Коробов уезжает в Москву. Остаюсь один.
      26 февраля.
      Вчера до глубокой ночи сидели у нас Николай Стор и Непомнящий. Рассказывали всякие истории, но такие, какие могли поразить даже газетчиков. Лев рассказал о чуме в Москве. В том, что у меня записано еще в довоенном дневнике надо исправить две вещи: саратовский профессор остановился не в "Москве", а в "Национале", и привезли его не в Боткинскую больницу, а в Клиническую - на углу Петровки и бульвара.
      Стор рассказал о первом дне войны. В этот день, в воскресенье, он как раз дежурил в "Последних известиях по радио". Пришел в 6:30 утра, начал спешно готовить 7-ми часовой выпуск. Работы невпроворот, каждая минута в обрез. Еще на лестнице уборщица сказала, что все телефоны звонят, но он махнул рукой - некогда.
      Примерно в 6:45 она опять приходит.
      - Там опять звонят, ругаются, что не идете.
      - Скажите, никого нет.
      Ушла, вернулась.
      - Ругаются. Велят обязательно позвать.
      - Тьфу! А какой телефон звонит?
      - Горбатый, который на замочке.
      Вертушка! Подошел.
      - Кто?
      Доложился.
      - Где пропадаете?! Сейчас с Вами будут говорить.
      - Кто?
      - Услышите.
      Через полминуты новый голос.
      - Кто?
      Доложился.
      - С вами говорит Щербаков. Вот, что нужно сделать. В 12 часов будет выступать по радио т. Молотов. Надо все подготовить к его выступлению и записать всеми способами его речь. Вызовите всех, кого найдете нужным. Передайте Стукову (председатель Радиокомитета), чтобы он позвонил мне. Остальных работников найдете? Они, вероятно, на дачах, воскресенье? Сумеете все сделать?
      - Да. А в связи с чем будет выступление?
      - Началась война с Германией. Только вы об этом широко не распространяйте.
      Стор вызвал и растолкал спящего шофера и послал его за Стуковым ("да что я сейчас поеду, вот в 10 часов поеду за ТАССом, тогда уж по пути"), а сам сел лихорадочно заканчивать выпуск. Минуты остались!
      Бенц! Вылетает из будки стенографистка:
      - Вас требует немедленно Синявский.
      Вадим Синявский был послан в Киев для передачи хода какого-то крупного футбольного матча, назначенного на воскресенье. До него ли было Стору!
      - Скажите, не могу.
      Ушла, вернулась.
      - Он ругается матом, требует - во что б это ни стало.
      Подошел, обложил:
      - Вадим, ты не знаешь, что творится!
      - Да нет, не то, не футбол! Ты не знаешь сам, что творится! Я не могу сказать прямо, даю по буквам: Борис, Ольга, Матвей, Борис, Иван, Лидия, Иван. И тех же я увижу при командировке в Луцк, Одессу...
      Ух! Времени нет, выпуск полетел. Стор приказал повторить 6-ти часовой, только сообразил выкинуть из него сводку Германского Информбюро, передал стенографистке приказ всем корреспондентам сидеть, не отлучаясь, у репродукторов хотя бы сутки, вызвал по телефону нескольких человек., послал за остальными. В чем дело не сказал никому, предложил все готовить. Машина завертелась. Шофер Стукова поднять не мог. Стор поехал сам, еле достучался. Тот как услышал в чем дело, так ошалел. (Позже он был комиссаром полка и был убит).
      Вскоре приехали чекисты и заняли все выходы и коридоры. За три минуты до назначенного срока приехал т. Молотов. Он сел за стол, раскрыл папку и начал читать приготовленную речь.
      За полминуты до срока он встал и прошел в студию к микрофону. Стор подошел и налил нарзана в стакан.
      - Уберите все лишнее! - резко сказал Молотов.
      Левитан объявил его выступление. Молотов говорил очень волнуясь, нервно. Но записали все хорошо.
      Это было последнее выступление руководителей партии из студии. т.Сталин 3 июля выступал из Кремля. "Объявлять" его туда поехал Левитан. Он рассказывал потом, что т. Сталин так волновался, что Левитан ушел в соседнюю комнату.
      Весь день лежал дома, грипповал. К вечеру заехал майор Николай Васильевич Меркушев, бывший работник "Правды", ныне - замполит 54-го гвардейского Бахмачского ордена Суворова минометного полка. И потащил к себе. Они все время дрались в болотах у Мозыря, а сейчас выведены на отдых. Познакомились там с командиром полка - подполковником Аркадием Тимофеевичем Шаповаловым. Очень плотно пообедали, с тортом даже, с огромным удовольствием послушал радио. Разговор был интересным. Шаповалов рассказывал о первых днях применения "Катюш". Это было в августе 1941 г., под Смоленском, в 19-ой армии Конева. Всего две батареи. Личный состав строжайше отбирался комиссией ЦК. Район действия был оцеплен чекистами, не подпускали даже генералов. А теперь таких полков - сотни. Оба - большие патриоты своего оружия.
      - Ну как его не хвалить, - говорит Шаповалов.  - Это же мощь! Я могу дать за 7 секунд от 500 до 1000 снарядов. Чтобы дать такое количество, надо чуть не всю артиллерию армии собрать на узкий участок.
      Боевой человек: десятки раз был под огнем. Однажды через его блиндаж переехал немецкий танк. И ни разу не был ранен!
      Меркушев жаловался на тяжелые условия политработы. Полк получает 13 экз. "Правды" (одних только офицеров больше 70), 7 экз. "Кр. Звезды", около 10 экз. "Кр. Армии" и 25 экз. армейской газеты. Изредка - 1 номер журнала "Красноармеец", один номер "Парт. строительство" "Огоньа" и других журналов не видят. Книг совсем нет. Радио - только у командира полка. Кино последний раз видели полгода назад.
      Это очень серьезные вопросы и надо будет обо всем этом серьезно поговорить в Москве.
      Выпил стакан водки с гаком и трезв, как младенец. Вот растет квалификация!
      29 февраля.
      Наш фронт опять исчез из сводки. Сегодня стало известно, что немцы в районе 48-ой армии начали отступление. Она еще 19-го повела наступление, шла с очень тяжелыми боями и продвинулась на 9-10 км, форсировала Березину. Но далеко ли отойдут - пока неясно. Севернее Рогачева наши 25-го перешли Друть. Немцы подтянули из района Бобруйска три танковые дивизии (4, 5 и 20-ю) и оттеснили наших на Восточный берег реки. Только в районе Мал. Коноплицы у нас остался небольшой качающийся плацдарм.
      Как было обнародовано в приказе Сталина, создали 2-й Белорусский фронт (южнее нас). Ему сейчас достанутся болота.
      Очень хорошо идут наши на Псковском направлении. Вчера жахнули больше 400 нас. пунктов.
      Погода до вчерашнего дня стояла морозная. В ночь на сегодня опять развезло.
      Вчера утром зашли кинооператоры майор Николай Вихирев и капитан Ибрагимов. Преложили поехать в 96-й гвардейский пикирующий полк полковника Якобсона. А нас туда уже приглашали. Смотались сразу.
      В землянке у командира полка - рослого эстонца разговорившись, выяснил, что это тот самый 99-йближнебомбардировочный полк, в котором я был в конце мая 1942 г. в Волоконовке, вместе с Наташей Боде и Сашкой Устиновым. Сам Якобсон тогда был командиром полка и привозил нам яичницу и водку. В этом же полку до сих пор живы летчики: ныне Герой СС Смирнов, штурман капитан Герой СС Туриков, летчик -кавалер 5 ленточек капитан Мельник, штурман Герой СС капитан Крупин. Со всеми из них я беседовал сейчас об их последних делах буду писать.
      В этом полку мы пробыли в 1942 г. два дня. Я писал тогда об их налете на Харьковский аэродром, во время которого подожгли самолет Карабанова, все считали его погибшим, но он со штурманом пришли дней через десять пешком, а радист Сокольский не пришел. Писал я тогда и о летчике ГВФ Богданове. Через несколько дней в Валуйках, где мы тогда жили, я встретился с Костей Тараданкиным, он передал мне привет от командира полка полковника Егорова. Я спросил о Богданове.
      - Богданов не вернулся с задания, погиб.
      Прошло еще несколько дней, я уехал с Устиновым в Воронеж. Однажды (20-25 июня) в столовой ДКА ко мне подошел от соседнего стола летчик.
      - Тов. батальонный комиссар. Вы, кажется, были у нас в полку в Волоконовке?
      Это оказался летчик Быстрых, впоследствии ГСС. ОН сидел со своим штурманом.
      - Где полк?
      - Да вот почти все, что осталось - я да он.
      - А Егоров?
      - Назначен командиром дивизии.
      - А кто в полку?
      - Якобсон.
      И вот, сейчас снова встретились! Тесен мир, земля круглая! Пошли оживленные расспросы.
      - Где Быстрых?
      - Погиб.
      - Егоров?
      - Командует в тылу дивизией, учебной.
      - Кошевой (командир прикрывающего истребительного полка)?
      - Погиб.
      - Комаров (командир соседствующего полка Ил-2)?
      - Командует штурмовой дивизией. На нашем фронте.
      - Крупин, Смирнов, Мельник, Туриков?
      - У нас. Почти все Герои. Смирнова представляем на дважды Героя, а Мельника - к Герою.
      - А помните, я писал о Карабанове?
      - Как же, отличный летчик. Погиб под Орлом вместе со своим штурманом. Жаль. Но знаете: год назад пришел его радист Сокольский. Год был в плену, в лагере, бежал.
      Вот так история! Весь вчерашний вечер и утро сегодня говорил с народом. Восстановил историю Карабоанова, вспомнили о Богданове, Быстрыхе, записал также различные эпизоды: пикирование, разгром 11 эшелонов, жизнь стрелка-радиста Стратиевского и проч.
      Ночевали в хате, в селе у аэродрома. Из 200 домов осталось только 39. В хате - 12 душ, три семьи, теснота страшная. И я и Левка записали их мытарства при немцах - угон в тыл и т.п. Когда уже легли спать - в 12 ч. ночи - пришел пьяный стрелок-радист Игнатенков, лег к девкам на пол и начал любезничать. Одна из них встала (Маша) и пошла с ним гулять. А метель! Потом пришел и начал нам рассказывать о своем ранении. Уснули из-за шума, духоты и грязи только в 6 ч. утра, встали в 8.
      Зак рассказала трагическую историю. Под Гомелем есть село. Отступая в 41 году, один артиллерист полюбил девушку. Ушел. Родилась дочь. Жизнь сложилась так, что остался живой и наступал тут, через это село. Узнал. Радость. Пять дней отпуска. Снова в наступление и в первой же день убит осколком.
      5 марта.
      Днем заехали Михаил Рузов и Пономарев. Михаил молча протянул телеграмму. Там было:
      "С глубокой скорбью сообщаем о гибели на боевом посту майора Олендера. Похороны 6 марта."
      Подписи: Крылова, Макаренко, Кригера, Первомайского, Полторацкого, Навозова, Ошаровского, Островского, Шабанова - в общем, всех ребят.
      Адресовано Рузову, как старшине нашего корпуса.
      Известие буквально ошеломило меня. Как, почему, когда? Мина, бомба? А м.б. бендеровцы? Все лишь две недели назад я видел его на том фронте, как обычно - спокойного, с неизменной трубкой в зубах, высоколобого, с умными глазами и большой лысиной. Мы сидели, говорили о фронтовых делах, щелкали семечки.
      Петя рассказывал обстановку, которую всегда отлично знал, ругал редакцию, которая требовала статьи "об артиллерийском окаймлении окружения".
      - Они думают, что там неподвижное кольцо, как в цирке!
      Это был один из наиболее грамотных - военно-грамотных - журналистов, человек исключительной работоспособности и добросовестности. Не было, кажется, ни одного задания его сумасшедшей редакции, которое бы он не выполнил. А их бывало по несколько в день. Он писал без устали статьи полковников, генералов, и они подписывали. Всю военную часть этих статей он давал сам.
      По положению старшего корреспондента он не имел право без ведома редакции выезжать на фронт, а должен был сидеть в штабе. И он выезжал: тайком, на воскресенье. Так было, когда он был на Центральном, он выезжал в Поныри, Мало-Архангельск, к Севску, так было и на Воронежском фронте. Видно, и сейчас куда-нибудь поехал...
      Рузов и Пономарев предложили поехать на похороны. Пошли к Галаджеву, пока ходили - 4 часа. А похороны завтра, до туда пути - 500 км., не успеть.
      Я написал некролог во фронтовую газету, потом телеграмму ребятам на 1-ый Украинский с соболезнованием от нашего корпуса. Запросил Яшу Макаренко об обстоятельствах гибели.
      Обидно, очень обидно! Я знал его еще по 42 году, по ЮЗФ. Вместе там были, вместе бежали до Сталинграда. Он - с первых дней на фронте. Потом вместе здесь, на Центральном, в моей машине он уехал со мной на Воронежский, там были вместе, ездили в Киев в первые дни освобождения, спали там на одной кровати. А как он знал поэзию, сам писал стихи, есть где-то его книжка.
      Спрашивал меня: возьмут ли его в "Правду"? Да....
      Приехала Наташа Боде. Больна, простужена. Так, больной, вместе с Женей Долматовским ездила в Рогачев. Проехали на машине на набережную Друти, глядят - машут им руками. Оказывается, въехали на огневые позиции орудий прямой наводки, которые лупят по той стороне. К этим пушкам ползком лежа пробираются, а они - на машине... Пули свищут.
      Отправили машину обратно, в город, а сами залегли. Поснимала. Ночевали в городе. Была яростная бомбежка. Кидали из контейнеров хлопушки.
      - Жутко красиво, - говорит Наташа. - Я сидела в хате у окна, поджав колени, готовая выбить стекло и выпрыгнуть в любую минуту. Зато сделала хорошие снимки.
      Людмила Зак рассказала интересную безымянную ситорию, рассказанную ей из многих источников. Возможно - вычитанная история.
      Молодой он и она любили друг друга. Но его родители были против брака, ему прочили блестящую карьеру. Им пришлось расстаться. Она взяла с него слово, что никогда не будет ее разыскивать, но обещала ежегодно писать ему одно письмо. Через год он получил первое: страдает без него, любит до самозабвения, почти сходит с ума. Еще через год - второе: печали меньше, но любит. Еще через год: она за границей, путешествует, к ней сватается очень хороший человек, как "его" мнение? Затем: вышла замуж, ждет ребенка. И так каждый год. В конце концов, он знал, что она счастлива, четверо ребят, спокойная жизнь с простым хорошим человеком.
      А у него - все кувырком, карьера не получилась, личная жизнь шла нескладно, и он все время грыз себя за отказ от нее. И вот, через десять лет он получил от нее письмо, датированное днем их расставания. В нем сообщалось, что на завтра ее уже не будет в живых, она не может жить без него. И говорилось, что она написала ему письма, разослала их знакомым и просила посылать ему каждый год по одному.
      У нас - тихо. Неимоверная опять слякоть. Наступление заглохло. В ночь на 3 февраля немцы силами четырех дивизий атаковали наш плацдарм на Друти (у Большой Коноплицы), но отброшены. Дал об этом сегодня заметку.
      Последние дни много работал. 3-го дал оперативный подвал. Вчера отослал с Вихиревым подвал "Одиннадцать эшелонов" и к нему великолепные снимки бомбежки. Вчера и сегодня писал весь день "Возвращение". Думаю послать в "Огонек". Написал не меньше 1/2 печатного листа.
      Устал, 4 часа утра. Спать!
      Коробов 4-го уехал в Москву. Я остался один. Гм...
      10 марта.
      Дни идут быстро, а события - не очень, их хватает только для дневника. Судя по вчерашним и сегодняшним сводкам, резко шагнули вперед войска 1-го и 3-го Украинских фронтов. Перерезана железка на Николаев, бои идут на улицах Тернополя. А у нас - без перемен. Общее внимание до сих пор сосредоточено на Финляндии. Условия перемирия были опубликованы еще 2-го. Финны кочевряжатся. Пару дней назад у нас была напечатана передовая о Финляндии - необычайно мягкая, уговаривающая, разъясняющая. Странно! Впрочем, разве отсюда увидишь все вольты политика.
      На дворе - два дня весна. Снег почти стаял. В поле - скоро будет сухо. На улицах - грязь. Разлетались немцы. Сегодня были в Гомеле - зенитки стучат все время. Впрочем, и тут их слышно нередко.
      Утром 8 марта к нам заехал майор Меркушев и утащил к себе в полк минометчиков. Опять хорошо посидели, выпили на четверых 1,25 л. С грустью вижу, что стакан водки для меня почти безделица, и что самое скучное полная ясность сознания, и очень быстро (через час) совершенно трезвею. В все еще хмельные: и им противно видеть трезвого.
      Помянули там неласковым словом Военторг. Вот что у военных вызывает всегда ругань дикую. Я не видел ни одного человека, кто бы хорошо отзывался об этой организации. Недаром о ней ходит столько анекдотов в армии.
      Вот несколько:
      1. Одна армия выходила из окружения. Осталось там хозяйство военторга. Надо выручать, никто не идет. "Довольно мы с ними настрадались, пусть теперь немцы помучаются".
      2. В Сталинграде обсуждаются условия сдачи немцев. Паулюс спрашивает: "А где нас будут кормить?"  - "В столовой Военторга." - "Тогда мы будем драться до последнего!"
      3. В часть прибыл самолет, построенный на средства работников Военторга. По фюзеляжу надпись "Военторг". Ни один летчик не соглашается лететь... "Свои собьют!".
      Вчера с Левкой были у секретаря ЦК Белоруссии Горбунова - между прочим, бывшего нашего корреспондента по Белоруссии., бывший в ту пору зав. местной сетью Степа Зенушкин съел его. Горбунов сейчас не в обиде.
      Скромный кабинет. На столе - стенографические записи лекций ВПШ (ух, если буду там - столько учить!).
      - Прислал Александров. Я ведь доцент по истории при Белорусском университете.
      Высокий, толстый, пухлое лицо, светлые волосы, лысина. В приемной - два секретаря, скучают до обалдения, одна читает "Хождение по мукам", вторая отрывной календарь на 1944 г. Аккуратно записали нас в тетрадочку посещений: кто, куда, должность.
      Беседовали два часа. Интересно, вкусно. Сначала он рассказал нам историю со сценарием Довженко "Украина в огне". Это фильм должен был сниматься, а сценарий представили к печати. Украинские товарищи читали его, одобрили, назвали смелым, правильным и прочее. Долматовский, вернувшись с пленума Союза писателей, рассказывал мне, что на заседании пленума выступил Александров, подверг жестокой критике сценарий и читал отрывки из него. Как остроумно заметил Долматовский - в 37 году за эти отрывки посадили бы не только Довженко, но и Александрова - за их чтение.
      Горбунов рассказал - со слов Пономаренко - о беседе, состоявшейся у т. Сталина по поводу этого сценария. Присутствовали: Хрущев, Бажан, Корнейчук, еще кто-то их украинцев (Богомолец и не помню кто), Пономаренко, Довженко.
      - Вы интеллигент, - говорил т. Сталин, - и притом не умеющий подняться до правильных обобщений. Вы видели только одну сторону и на этом основании считали возможным думать о целом.