Москаленко - окончательно Вышгород (который СИБ взяло еще 20 сентября), Горянку, дачи Пуща Водица и дом отдыха.
      Бои придвинулись к северным предместьям Киева.
      Меня удивляет только слабая активность немецкого сопротивления - в контратаках, и то редких, участвуют до батальона пехоты, и весьма скромные потери - за весь вчерашний день по двум хозяйствам всего 1800 немцев, 36 танков, 13 орудий и т.п. Это - не цифры разгрома.
      Южнее Киева, на излучине у Переяслава, в 11:00 сегодня перешли в наступление два хозяйства, но к часу дня успеха еще не добились.
      В непосредственной близости от Киева - на острове Казачьем - два наших полка форсировали Днепр.
      - Каковы силы противника? - спросил я.
      Полковник ответил путано, он точно не знал.
      - Каково намерение противника? - спросил я.
      Полковник сделал загадочное лицо и уклонился от ответа, он этого тоже не знал.
      Видимо, завтрашний день определит все. Главные наши танковые силы пока еще ( к 13:00) в бой не были введены, за исключением одного корпуса и двух бригад, кавалеристы - тоже.
      Во время беседы позвонил из Москвы генерал Антонов - зам. нач. Генштаба. По ответам Гречкосии можно было заключить, что Москва следит по детальной карте и отлично ориентируется в силах и обстановке.
      - Рыбалко? - переспрашивал полковник. - Еще не вступил. Кавкорпус? Нет еще. Такая-то дивизия? Находится там-то.
      Из начальства здесь никого нет - все на местах.
      Написал вместе с Яшей корреспонденцию (около 300 строк) об этих делах "Вновь в наступлении".
      6 ноября.
      Сейчас 12 ч. дня. Я еще не ложился со вчерашнего дня. Только что побрился и почувствовал себя легче, хотя и вчера спал часа 4-5.
      День был пасмурный, но облачность высокая (вчера) и авиация летала. В 12 ч. поехал в штаб 2-ой воздушной армии. Зашел к и.о. нач. штаба полковнику Катцу. Он был очень занят, его поминутно обрывали, но встретил меня очень радушно. Рассказывал об авиационных делах, прерывая рассказ звонками Красовскому на ВПУ, распоряжениями и пр.
      Рассказал о данных разведки: сплошной поток в три ряда машин из Киева на Васильков, горят ангары на аэродроме у Беличей, танки отступают на юго-запад, из Киева вышли 5 эшелонов на Фастов, наблюдается три огромных очага пожара на юго-западной окраине города.
      - Жгут, сволочи! - сказал он.
      Тут же принимались решения, как долбать отступающих. Сказал мне, что в 9 утра танки Рыбалко заняли Святошино и продолжают идти на юг. В это время ( часов в 14) принесли срочную телеграмму. Он огласил:
      - Наши войска ворвались на западную окраину города. Ведут бои.
      Я распрощался - он пообещал в случае чего непременно доставить меня в Москву - и спешно уехал.
      Сел дописывать и переделывать битву за Киев ("Путь к Киеву"). Вечером сдал ее на телеграф. Вечером в моей хате собрались все корреспонденты. Обсуждали, как ехать в Киев, когда, как достать самолет для отправки материалов в Москву. Позвонили помощнику Хрущева - подполковнику Гапочке, он обещал достать и переговорить об этом с нач. штаба фронта генерал-майором Ивановым. Около 12 ч. ночи разошлись. Я сел названивать Гапочке, Иванову и другим, Яша - писать.
      Гапочка позвонил мне около часа и сказал, что передал нашу просьбу, ответ будет позже, и сказал, что бой идет у Ботанического сада.
      - Это же рядом с моим домом! - вскричал Яша Рюмкин. - Центр города.
      В 4 ч. утра Гапочка позвонил и сказал, что будет истребитель 6-го в 2 ч. дня. В 5 часов позвонил по поручению Хрущева подполковник какой-то и сказал, что всем корреспондентам надо утром быть на левом берегу у Москаленко.
      В 5:30 я позвонил Иванову.
      - Что вы еще мудохаетесь?! - сказал он. - Киев уже взят. Вам нужно быть там. От меня едет порученец на амфибии - езжайте с ним напрямую.
      Яша категорически поставил вопрос, что ехать должен он: иначе зачем сюда приезжал, ничего не писал и т.д. А я, мол, дал от арт-наступлении, битву за Киев и пишу еще "Накануне", да буду еще писать об авиации. После долгих споров я сдался.
      В 5:30 Яша с Рюмкиным и фотографом Архиповым уехали кружным путем на Киев с тем, чтобы к 2 ч. быть на аэродроме.
      В 6 ч. позвонил Гапочка, поздравил меня с Киевом и сказал, что Хрущев дает свой "Дуглас" для полета.
      В 8 ч. утра я закончил очерк "Накануне" и начал его переписывать от руки, чтобы дать на узел и дублировать самолетом. Удивительно отвратительная работа! Корпел два часа, потом послал на узел.
      Хотел лечь соснуть хоть час, но так и не получилось. Сейчас, через 15 минут, надо ехать на аэродром. На тот случай, если ребята переправятся из Киева прямо сюда - подослал в Предмостную Слободку Чернышова. Мой шофер, отпущенный 28-го в Харьков до 4-го, еще, каналья, не приехал.
      Ночь была очень беспокойной. Где-то рядом очень долго и часто бросали бомбы, бахали зенитки, строчили пулеметы. Над Киевом полыхало всю ночь огромное зарево, на облаках - кровь отсвета, раздавались взрывы, слышные и здесь.
      А сейчас - очень холодный, но совершенно ясный день.
      Да того дописался, что пальцы сводит судорога... Сиволобов, выехавший из Москвы 1 Ноября, до сих пор не приехал. Бардак!
      9 ноября.
      События шли так бурно, что некогда было записывать. 6 ноября в час я с Олендером поехали на аэродром. Самолет уже вертел винтами. Мы начали махать - остановили. На наше недоумение летчик сказал, что Буковский заявил, что якобы никого не будет больше и никто ничего не привезет. Вот свинья! Буковский и фотограф "Комсомолки" прилетели из-под Киева на двух "У-2" и хотели опередить и объегорить остальных.
      В 1:45 опустился на аэродроме "У-2" и сразу подрулил к нам. Это был корр. "Красной Звезды" Хамзор. Он вылетел из Москвы на "У-2" 5 ноября. Утром 6-го дотопал до этого аэродрома, узнал, что взяли Киев, полетел туда, снял его с воздуха и вернулся. Молодец! Тут же он снял с себя комбинезон, пересел в "Дуглас".
      Яшей все нет. Я задержал "Дуглас" на 10 минут, дальше летчик не захотел - не успеем долететь - и улетел.
      Мы вернулись домой. В 3 ч. приехали Макаренко и Рюмкин. Оба были в отчаянии. Сваливают друг на друга: один, мол, слишком много снимал, другой слишком много записывал. Да дорогой еще спустила камера, да разводили мост.
      Утром 7 ноября поехали в Киев целой свадьбой. На нашей машине - я, Яша Макаренко и корр. ТАСС майор Герман Крылов, на "Кр. Звезде" - Олендер, корр. "Комсомолки" кап. Тарас Карельштейн (Карташев) и два шофера - один из них Николай, который специально ехал искать семью, на третьей - Мих. Брагин. Доехали до Броваров. Оттуда напрямую через Предмостную Слободку до Киева 10 км. Но моста еще нет. Пришлось ехать кружным путем: 20 км. по шоссе, 15 км. песками до Десны, там переправиться ( у с. Новоселки), 10-15 км. пол лесу и грязи, затем по мостку через Днестр (у с. Стродомье), километров 10 грязью и 30 км. по шоссе. Итого - около сотни. Туда ехали благополучно, если не считать, что два раза столкнулись со встречными машинам (Итог - помято крыло и разбиты вдрызг стекла левой стороны). На переправе стопилось несколько тысяч машин. Колоссальное стадо. Счастье, что не было немецкой авиации из-за низкой облачности. Иначе - труба. Обманом выскочили вперед и переехали. Иначе - ждали бы до вечера. Села на правом берегу, бывшие ареной боев, сильно избиты. Лютеж снесен с лица земли, Старопетровцы и Ново-Петровцы избиты снарядами и бомбами, перекопаны блиндажами и траншеями, леса изрыты. На дорогах стоят наши и немецкие подбитые танки. У самых Приорок проходит мощная линия обороны немцев, не только полевые укрепления, но и два широких противотанковых рва. Поля минированы. На дороге щиты: "Езда только по центру шоссе, обочины минированы". В знак предупреждения лежат трупы подорвавшихся лошадей. Были и машины, но их убрали.
      Перед самыми Приорками уткнувшись в землю носом и подняв вертикально вверх хвост, лежит "У-2"- видимо подбитый и беспорядочно падавший.
      Вот и Киев. Первое, что бросается в глаза - люди, возвращающиеся в город. Немцы объявили центр, а затем и трехкилометровую полосу по берегу Днепра запретной зоной и выселили всех в пригороды, на окраины, а то и в села. Сейчас они возвращаются домой. На подводах, на тачках, на себе. Тачки, тачки без конца. И тут, и в центре, всюду. Везут всякий домашний скарб, ребятишек.
      Город еще совершенно неорганизован и выглядит очень пустынно. Едут бойцы, тянут пушки. Пожары уже потушены. Довольно много разрушенных зданий, но в общем он сохранился очень хорошо. Некоторые улицы совершенно нетронуты, дома красавцы, но пустые, мрачные от этого, зловещие какие-то.
      Крещатик производит гнетущее впечатление. Одни развалины. Много вывесок на немецком языке. Висят плакаты "Гитлер - освободитель" с его садистической мордой.
      Стоит машине остановиться, как киевляне немедленно останавливаются и умильно смотрят. Многие подходят, расспрашивают, интересуются - не могут ли помочь. Когда мы стояли у здания коменданта города - подошел старичок (Горбач) и предложил отведать его табачку.
      - Своей выработки, своей резки, и бумажка - своя. Понравилось? Очень рад. Заходите, вот адрес: Татарская, д 3 кв. 9, пометьте, что табачок, а то спутаете.
      Группа встретившихся музыкантов, разговорившись, стала наперебой звать к ним ночевать. Обещали натопить, обогреть.
      Подошла какая-то старушка и стала нас уговаривать не иметь дела с киевскими "девушками".
      - Бойтесь их! Они за кусок колбасы к немцам ложились. А сейчас держат револьверы под тюфяками.
      Зашли к секретарю обкома Сердюку. Он рассказал нам, что делается в городе, кто у него был, первые шаги. Сказал, между прочим, что 6 ноября ему исполнилось 40 лет. За весь именинный день он съел, находясь в городе, два ломтика хлеба.
      - А аппарат ваш здесь? - спросил я.
      - Нет. Этот дом еще не проверен. Вот сижу и не знаю - не взорвусь ли вместе с вами. Зачем же аппарат подвергать риску.
      При нас принесли телефонный аппарат и обещали к вечеру включить. Первый аппарат в городе!
      - Ничего. Через две недели у вас будет пять телефонов и тогда до вас не дозвонишься! - пошутил Крылов.
      Зашли к коменданту (при нас привели пленных фрицев, найденных в подвалах) и поехали разыскивать родных шофера Николая. Знакомые по дому сказали, что жена и ребята выселены за город, сестра была увезена в Германию, проработала там год и 8 месяцев, вернулась, вышла замуж за какого-то русского и куда-то уехала.
      Вечером подъехали к Днепру посмотреть - нет ли переправы напрямую. Нас обогнал "Виллис" с генералом. На берегу остановился и начал смотреть на воду в бинокль. Мы подошли.
      - Не знаете ли, когда будет мост?
      - Должен быть ночью. Вы думаете, так легко?
      Оказалось, что это начальник инженерных войск фронта генерал-майор Брусиловский. Забегая вперед, можно сказать, что переправа и сегодня (9 ноября) не готова, хотя артогня нет, авиация не бомбит и проч. проч. Засрались инженеры!
      Ночевали у соседки Коли по квартире - Анны Демьяновны Молодченко (ул. Тургеневская, 26). У нее сын 19 лет Алексей, дочь Лида 16 лет, сама не работала, муж - в Красной Армии, техник, о судьбе его, конечно, ничего не знает. Рассказывала, как тяжело жила. Леша работал чернорабочим в какой-то немецкой фирме, Лида - на железной дороге. Зарабатывали 30-40 рублей в неделю. Продали все, что могли. Леша, рассказывая, все вставал.
      - Ты сиди, - говорил Крылов.
      - Это я по привычке, - конфузился паренек.
      Он больной, но лечиться не мог. Больницы были платные, кроме того, больных должны были кормить родные.
      Тургеневская тоже вся выселялась, Молодченко только переехали в свою квартиру. Они предоставили нам все, что могли - две кровати. Мы на них улеглись по двое. Холодно, мерзли. Еды у нас было только на скромный ужин с кипятком без чая и сахара. Ночью где-то взрывалось.
      Легли спать. Утром съели по тоненькому ломтику оставшегося хлеба и поехали по городу. Те же картины, что и вчера. Только тачек на улице еще больше. Заехали к коменданту Гречкосии, поговорили . Он при нас посадил на губу какого-то младшего лейтенанта за расхлестанный вид.
      - Завоеватели, едри вашу мать! Где же порядок. Киев, понимать надо!
      Вошли представители "Кр. Звезды", жаловались, что в этом помещении оставалось у них 6 пишущих машинок. Оказалось, что две забрал прокурор-майор.
      - Не отдам! - сказал сей представитель власти. Его кабинет уже украшен коврами и всякими безделушками.
      Случайно попал в дом, где собирались на регистрацию артисты. Рассказывали очень много о немецких порядках и совершенно меня заговорили. И снова без конца звали встретиться, поговорить. У многих чувствуется желание разоблачениями прикрыть свои собственные грешки. Но кое-что рассказывали и интересное, особенно - о политике немцев в театре.
      Подошла женщина:
      - Посоветуйте, что делать. Муж у меня был еврей, у нас была общая фамилия. Его немцы расстреляли. У меня оставался трехлетний ребенок. Я дала объявление, что потеряла паспорт и выписала новый на свою девичью фамилию. Теперь у меня два паспорта.
      В 13:30 выехали в обратный путь. Движение к Киеву значительно усилилось. Обозы, обозы, машины. Снова круг на переправу. Дожди совсем размочили дорогу. И все время накрапывает. У переправы - пробка. Идут машины с того берега и нет им конца. К счастью, подъехал генерал-пограничник Панкин, с которым мы днем виделись у коменданта. Он послал на тот берег подполковника с приказом сделать передышку, а сам начал наводить порядок на этом берегу. Когда очень замерзал - приходил в нашу машину, скручивал мой табак и матерно ругал понтонеров.
      Ждали 2 часа. Наконец, перескочили на ту сторону. Но, Бог мой, какая там оказалась жуткая дорога! Все размыло, сплошная грязь. Сотни машин буксуют по всем направлениям. Начало темнеть. И вот, километрах в пяти от Днепра, мы влезли в болото. Остановили "Виллис"- он нас вытащил, мы помогали.
      Дальше было еще хуже. В поисках дороги получше машины разбрелись по все округе. Темно. Отовсюду светят фары, всюду сидят десятки машин в грязи. Раза два и мы садились. Вылезали, толкали, нам помогали. Так ехали.
      И вдруг кончился бензин. С трудом выпросили литров 5, проехали немного и на этой адской грязи сожгли весь. Оставалось с литр. А до переправы через Десну с полкилометра - не больше. Тогда Крылов подал блестящую мысль:
      - Давайте остановимся посередине моста и скажем, что кончилось горючее. Волей-неволей должны будут дать.
      Так и сделали. Стали ждать. На наше несчастье первым подошел какой-то "Виллис" с почти пустыми баками. Некий полковник торопился в часть. Ему смертельно было жаль бензина и он предложил:
      - Давайте попробуем на руках выкатить с моста, а потом у проходящих возьмете бензин.
      Предложение нам не понравилось, но деваться некуда. Потолкали без энтузиазма, не выходит. Скрепя сердце, полковник отлил литра два и мы поехали. Отъехали с километр - увидели три брошенных машины. Обшарили баки пусто.
      Немного дальше был мостик через ручей. Стали поперек. Взяли со встречной машины 5 литров, немного дальше повернулись в грязи боком, перегородили дорогу - еще 5. С этим запасом мы были уже короли и в 10:30 вечера доехали домой.
      С каким наслаждением вошли в теплую хату, зажгли лампу. От голода кружилась голова. Достали банку консервов (крабы) и тут же уничтожили. И крынку кислого молока. И легли спать совершенно разбитые.
      Сегодня утром я сел писать очерк "Новый день"- о Киеве, написал подвал за обоюдной подписью. Яша поехал по отделам и дал (за двойной подписью) оперативную корреспонденцию.
      Приехал, наконец, Кригер и привез письма из Москвы. А Миши Сиволобова до сих пор нет, как нет и моего шофера Саши. Если не приедет и завтра передам дело прокурору.
      Снова дождь.
      14 ноября.
      10-го ноября снова поехали в Киев. На этот раз ехали напрямую, через Предмостную Слободку. Мост тут только строили. Мы первыми перешли на ту сторону, часть пути шли по взорванным фермам ж.д. моста, часть шагали по понтонам, а остаток проплыли на лодке. Шел дождь, шли и мы, было очень холодно.
      Вместе с Александром Гуторовичем остался в Киеве ночевать и заночевал до вчерашнего дня. Вечером 10-го стало скучно и мы решили походить "по огонькам", наблюдая, как живет народ. Почти всюду мы видели только что возвратившихся в свои жилища людей: холод, узлы с вещами, голодных ребятишек.
      Чтобы оправдать визит, мы придумали, что ищем семью командира Джапаридзе. Постепенно наш рассказ облекался плотью: Джапаридзе, выдуманный нами, вначале был в Киевском окружении, потом партизанил, затем командовал полком и получил два ордена. Семья его, состоявшая вначале из одной жены, получила от нас еще двух сестер, одна из которых была артисткой ("кажется, пианисткой, т.к. он рассказывал, что мешали спать"), деда и посаженного немцами дядю.
      Любопытно, что многие говорили, что слыхали эту фамилию, провожали нас к дворнику, и тот смущенно разводил руками: может быть, они жили под чужой фамилией? Да, возможно.
      Но самое трагическое происшествие с Джапаридзе произошло на следующий день. Корр. "Последних известий по радио" Вася Ардаматский затащил нас вечером 12 ноября на квартиру к артистке театра оперы и балета Шуре Шереметьевой, которую немцы арестовали и около года продержали в концлагере (я об этом написал сегодня в очерке "Встречи и рассказы" - см. Правду). Около двух часов она рассказывала нам о пережитом. В основном, это была правда, ибо это чувствовалось в ее словах, поведении, репликах матери и дяди. Затем она стала рассказывать о своих знакомых, погибших в лагере, называла фамилии.
      - А Джапаридзе? - спросил Гуторович.
      - Погиб, - категорически ответила Шура.  - Расстрелян.
      - Как? - растерянно переспросил Сашка.
      - Да, - подтвердила она.  - И вместе с женой. Очень милая была женщина.
      Так погиб не только наш Джапаридзе, но и его семья. Аминь!
      За эти дни Киев заметно оживился. Появились не только ростки нового, но и ростки бюрократизма. У секретарей обкома и горкома появились секретарши, докладывающие о посетителях. Появились талоны в столовую, списки "А" и "Б" и проч.
      Но город оживает по-настоящему. Во всех домах появились люди. В жилищных отделах - свалка. На предприятиях выдали первый хлеб и т.д. и т.п. Все это я описал в посланном вчера очерке "Становление" (см. Правду)
      Вместе с Гуторовичем я остановился на квартире по ул. Горовица у бывш. командира одного из кораблей Днепровской флотилии Ары Георгиевича Гулько. Он прорывался к своим, но не прорвался и замаскировался в Киеве под какого-то агента. Таких моряков было много и большинство уцелело. И он и его жена Анастасия Федоровна трогательно ухаживали за нами, отдавали нам последний кусок (мы пришли пешком, без машины и, естественно, без харча.) Она купила и сварила нам конины, истратила на нас последний фунт муки, последнюю заварку чая: мы не знали, куда деться, но не могли и обидеть их. Вчера, когда приехал Макаренко, я взял у него буханку хлеба, табаку, 10 кг. картошки и оставил им.
      Разъезжая по городу, мы вспомнили о приглашении старичка Горбача (Корнея Степановича) отведать его табачку и завернули к нему. Встретили нас по-царски, точнее - очень приветливо. Он сразу достал самогона и объяснил на чистоту, что многие думали, ну что же - немцы такие же люди, да еще культурные. А как пожили с ними, так другое запели. Слова немецкая культура стали ругательными. 23 года советской власти не научили нас так ценить эту власть, как два года прожитых под немцем.
      Вчера днем мы уехали из Киева на базу. Доехали (по дальне переправе) к 7 часам вечера. Тут узнали, что, наконец, приехал Сиволобов, у него дорогой сломалась машина. А Сашки все нет!!!
      Пообедали. В это время приходит майор Крылов и сообщает, что взят Житомир. Надо в номер! Поехал с ним на узел, там написали. И вернулся я только в полночь.
      Сегодня с утра ясный день. Сначала пошли в баню в госпиталь, помылись. и прожарились. Стало легче на душе.
      Потом сели писать. Написал очерк "Встречи и рассказы"- о немецких зверствах в Киеве.
      Ночь ясная, лунная. Всю ночь неподалеку немец бомбит. Дрожат стекла. Бомбит очень интенсивно, крупными порциями. Стреляют зенитки, шарят прожектора. Все мы скорбим о пасмурных нелетных днях.
      В числе прочего, по нашим предположениям, бомбят и Киев. К слову говоря, вчера, когда мы уезжали из города, было слышно несколько крупных взрывов. Возможно, взлетали заминированные впрок здания.
      - Вот так залезешь на бабу, а доёбывать будешь уже в царствии небесном, - мрачно пошутил какой-то боец.
      16 ноября.
      Вчера устроил себе полу-выходной день. С огромным удовольствием читал просто с жадностью накинулся на чтиво. Читал рассказы Хемингуэя. Очень сильно сделаны "Снега Килиманджаро" - умная вещь. Вечером читал рассказы О'Генри, какие у него гиперболические образы.
      Сегодня с утра чувствую себя неважно. Видимо, сильно простудился. Заложило уши. Трудно собраться с мыслями. Начал писать, но не выходит. Лягу-ка!
      К вечеру отошел. Написал очерк о киевском театре оперы "Расстрел культуры", а потом даже сыграли в преферанс.
      Немцы вчера начали активные действия под Житомиром (юго-восточнее) во фланг нашим. Вчера - 120 танков и 4 полка пехоты. Сегодня - новые силы. Положение тяжелое. В районе Фастова они забрали обратно Кнорин. Бои идут тяжкие.
      Макаренко сегодня уехал под Гомель.
      25 ноября.
      Немецкое наступление продолжается. Цель ясная - Киев. Мы отдали Житомир, Коростышев, Брусилов. Бои идут в 60 км. от Киева. Жестокие. Позавчера немцы бросили в бой одновременно 800 танков. Все хозяйство Черняховского из-за этого вынуждено было прекратить наступление на Полесье, повернуться фронтом параллельно шоссе Киев-Житомир и драться. Кроме того, туда бессчетно идет техника с востока и люди.
      Киевляне уже начали тревожиться. Вчера мы приехали в город. Все спрашивают:
      - Ну как? Не придется? (и не договаривают). Неужели опять?
      22 ноября выдался отличный день, а то все - непогода. Авиация наша неистовствовала. А ночью немцы налетели на переправы и долбали их. А затем опять -мерзейшая погода.
      Сейчас проснулся - все бело, зима. Надолго ли?
      Вчера наш старик (в деревне) Федот Гаврилович простудился, кашляет. Любопытно отношение остальных. Жена его, Софья Самойловна, меланхолически говорит (спокойно так):
      - Наверное, помрет старый.
      Я говорю:
      - Да что вы! Это же просто простуда.
      - Нет, помрет. Ну, может, до весны дотянет.
      Днем соседям принесли письмо с фронта. Путанное, малограмотное. Там они вычитали, что их сын Павел убит (написано же было - ранен). Старуха два или три раза сказала обыкновенным голосом: "О, Господи!" и ни на минуту не прекратила возни с горшками.
      22 ноября был у Героя Советского Союза генерал-майора Лакеева. Он командует истребительной дивизией (Ла-5). Когда-то был ведущим знаменитой пятерки на всех тушинских "днях авиации". Был участником испанской, финской, халхинголской войн. Вся грудь - в отметках. Маленький, живой.
      - Сколько дивизия сбила?
      - Было 613. Да в эти дни штуки четыре.
      - Сколько у лучшего летуна?
      - 22
      - А у тебя?
      - За эту войну 1, да 2 в группе.
      - А за все войны?
      - 16. Да разве дело в сбитых? Наше дело - не пущать к своим, защищать их. А сбивать - это раз плюнуть.
      Жаловался, что забыли его.
      Киевская хозяйка рассказывает: был знаменитый гинеколог Кособуцкий. При нас имел всё, вплоть до машины. Но ждал немцев. Они дали кафедру. Уехал с ними, с барахлом. Сейчас знакомая получила его записку: сидит в концлагере, где жена и вещи - не знает. В Киеве - все рады этому.
      27 ноября.
      Уж несколько дней стоит отвратная погода. Но сегодня, сейчас ночью, такая мерзкая, что хуже и придумать нельзя. Отчаянный, как на Рудольфе, западный ветер, дождь со снегом. Бр-р-р! Чернильная ночь. В хате холодно, сижу в ватнике.
      Из Киева уехали днем позавчера. Плыли по грязи. Перед отъездом зашел на квартиру к Шуре Шереметьевой - той самой, что была в концлагере. Ее не было дома, но мамаша узнала сразу. Всхлипнула, начала расспрашивать: не уйдем ли? Я сказал -нет. Да и в этот день в сводке, впервые за все время, вместо "отбивали атаки" было вставлено "успешно отбивали" (в дальнейшем это слово опять исчезло). Когда я уходил - старушка бросилась мне на шею, поцеловала и несколько раз проговорила "Спаси вас Господь". Даже растрогала.
      К какой только гадости человек не привыкает. В Киеве Сиволобов завел нас в один дом, где он раз ночевал.
      - Хотите немецкого коньячку? - спросил он.
      Хозяйка поставила на стол поллитра. Михаил налил по стакану. Какая немыслимая гадость! Но крепкая. Мы выпили. Долго терзали вопросами оказалось, смесь спирта с валерьянкой. Вечером заехали к старику Горбачу, который угощал табачком. Он встретил не так радушно. Я дал 250 рублей, он приволок поллитра самогона. После "коньяка" он показался слабым, как вода.
      Приехали сюда. Вечером сели играть в преферанс. В последние дни мы частенько играли, главным образом для того, чтобы в светлые ночи не сидеть одному в хате, прислушиваясь к бомбежке. Неприятное ожидание! А за картами ("на миру и смерть красна" - как это верно) не обращаем внимания. За эти дни я выиграл около 300 рублей, но позавчера продул 80 р.
      Вообще, ожидание бомбежки - неприятно. И все мы понемногу становимся суеверными. Уходя, считаем законом пожелать остающимся "спокойной ночи". Прямо формула какая-то, без которой не так легко на душе.
      Вокруг все дороги - месиво. До штаба - 3 км, но добраться туда немыслимо: сплошные озера грязи, глубиной по колено. Сапоги наши не просыхают, все машины не могут туда двинуться.
      Произошла газетная катавасия. 11 ноября в "Красной Звезде" была опубликована статья майора Пети Олендера о том, как был взят Киев. Редакция дала это за подписью "полковник П. Донской" (она и раньше так подписывала Петра). Ватутин прочел эту статью, признал, что она выдает военные тайны и приказал найти автора. Искали, искали, и, наконец, опознали.
      Вернувшись из Киева, мы узнали, что Олендера ищет адъютант Ватутина подполковник Семиков. Петр позвонил ему, тот сказал: "Пишете глупости, придется отвечать. Ждите - вызовем".
      А тем временем стряслась другая история. "Красная Звезда" состряпала в Москве корреспонденцию о том, как был "взят" Овруч и напечатала ее 20 ноября. В тот же день статью взяли у нее и напечатали (так же 20) Правда, "Комсомолка" и передал ТАСС. Подпись - П.Донской, но на это раз подполковник. Олендера же 21 ноября вызвали к прямому проводу из Москвы и ругали - почему он не дал о боях за Овруч, в силу чего материал пришлось делать в Москве.
      В статье об Овруче было без конца выдумки, чепуха. Упоминалось о бешенном сопротивлении немцев, о несуществующих трех линиях обороны и т.п. Случайно эта статья попала на глаза находящемуся здесь маршалу Г. Жукову. Он прочел, возмутился и приказал: автора найти и арестовать.
      Шатилов вызвал Олендера. Тот пошел с лентой и доказал, что он ни причем. Шатилов приказал ему никуда не отлучаться, обещал доложить маршалу и известить о результатах.
      В журналистских кругах эта история наделала большого шума. Тем паче, что с месяц назад Полтиуправление решило представить газетчиков к награде. В частности, Шатилов телеграфировал Поспелову, что хотят представить к правительственной награде меня. Поспелов дал согласие, но попросил включить в список и Лидова. Ребята опасаются. что список сейчас пойдет под откос. А там много народа: Полтарацкий и Антонов ("Известия"), Крылов и Марковский (ТАСС), Островский (радио), Шабанов (СИБ), Гуторович и Карельштейн ("КП"), Олендер и Буковский ("Кр. Звезда").
      По моему совету Сашка Гуторович написал вчера об этом происшествии песенку:
      БИТВА ПОД ОВРУЧЕМ.
      (поется на мотив "три танкиста")
      Лет семьсот назад на поле брани,
      В страшной битве за Дону-рекой
      Орды швейков при Маме-хане
      Под орех разделал князь Донской.
      Шли века, как грозная стихия,
      И вот как-то осенью глухой,
      Занял Овруч, Коростень и Киев
      Самозванец, некто П. Донской.
      Его маршал Жуков заприметил,
      Покачал в раздумье головой:
      - Не припомню я, чтобы в газете
      Службу нес великий князь Донской.
      Приказал тут маршал часовому:
      Ранним утром, прямо на снежку,
      Открутить полковнику Донскому
      Репортера хрупкую башку.
      Но молва скандал разносит быстро.
      Чтобы честь газетную спасти,
      Порешили с горя журналисты
      К нач.ПУ фронта голову снести.
      На комод башку установили.
      Слышат - губы тихо говорят:
      - Вы за что, за что меня казнили?
      Я, Олендер, тут не виноват!
      Каясь я, что с фланга и с плацдарма
      Все заочно занял города.
      Нагоняй имел от командарма,
      От газеты - право - никогда!
      Эти фразы сильно всех смутили:
      Не один Донской умел так врать.
      И башку обратно прикрутили,
      Чтобы вновь публично оторвать.
      Вообще, Гуторович за последнее время написал несколько хороших песенок. Очень хороша у него "Гибель неизвестного солдата", неплоха "За Днепром убит наш запевала" и "Пошли в контратаку ребята вчера". А вот его:
      МАШЕНЬКА.
      Разодетая в кофточку яркую,
      Из далекой Сибири глухой,
      В полк прибыла санитаркою
      Синеглазая, с черной косой.
      Ей во флигеле, в старенькой башенке,
      Отвели теремок и кровать.
      Звали девушку Настей, но Машенькой
      Стали все невзначай называть.
      На девчонку, совсем безоружную,
      Обещая до смерти любить,
      Наступали все виды оружия,
      Но никто не сумел победить.
      А однажды, осеннюю ночкою
      Командир приласкал ее сам,
      До зори называл своей дочкою...
      И с тех пор вдруг пошла по рукам.
      От усатого повара Сашеньки
      Через лысых штабных писарей
      Пролегала дороженька Машеньки
      К командирам морских батарей.
      3 декабря.
      Провел два дня у Героя Советского Союза генерал-майора Лакеева, командира истребительной дивизии. Говорил с летчиками, командирами.