Надо писать очерк о массированном ударе и до смерти не хочется. Уж вчера протянул весь день. Все-таки после завтрака сяду. Потом следует заняться истребителями прикрытия. Задача у них невеселая, недаром ее они не любят. Его задача - не драться, а защищать. Клюнул, огрызнулся - и снова к своему подзащитному.
      Сейчас по улице нашего села прошел поп. Я шучу: поп пошел к генералу Галаджеву, начальнику ПУ!
      31 июля.
      На фронте особых новостей нет. Продвигаемся на 6-8 км. в сутки. Немцы начали сопротивляться более энергично. На других участках фронта - некоторые изменения: сегодня сводка сообщила, что юго-западнее Ворошиловграда наши части отбивали атаки пехоты и танков противника. Видимо, либо пробует, било хочет оттянуть наши силы с Орловского участка.
      Вчера опять знакомился с показаниями пленных. Почти все они говорят о химической настороженности Германии. Всюду выданы новые противогазы, стары заменены фильтрами 1943 года, личный состав проходит краткосрочные курсы "химической защиты". Что это за "защита" показал военнопленный - перебежчик дивизионного обоза 383 пехотной дивизии, ефрейтор Вильгельм Нольтэ: по его словам, дивизия получила приказ обходить по маршруту Орел-Карачев-Гомель. Командир дивизионного обоза лейтенант Бемель сказал при этом:
      - Немецкие войска вступят под Гомелем в решительный бой с русскими. Если немцы не окажутся победителями в этом бою, то они вынуждены будут применить газы.
      Погода отвратительная. Каждый день облачно, грозы, дождь. Гром гремит почти не переставая. А ночью - звездно. Что творится в природе!
      Немецкая разведавиация усилила работу. Сегодня днем несколько раз стреляли зенитки, вечером вчера строчил пулемет. Мы сидели за преферансом ( начальник киногруппы Киселев, корр. "Известий" Кудреватых, корр. "Последних известий по радио" Стор и я) и не обращали внимания. Сыграли две пульки, легли в 4 ч. утра - как в редакции.
      Вчера произошел забавный разговор. Поэт Евгений Долматовский пригласил меня поехать поохотиться на зайцев из автоматов. Стали вспоминать с какого срока разрешена на них охота. Кто-то сказал, что с 1 сентября.
      - Странно, - произнес Долматовский. - а людей можно убивать круглый год...
      Позавчера отправил в редакцию большой подвальный очерк "Массированный удар". Вчера написал небольшой (на 200 строк) очерк "Рядовое задание" (о пикировщиках). Странно, тяжело пишется очерк - он больше смахивает на живую корреспонденцию. Видимо, отвык.
      Вчера полковник Мельников показал мне перехваченный приказ командующего 2-й немецкой армией генерал-полковника Моделя, в котором он призывает свои войска к стойкости и бодрости "в эти решающие бои". Послал приказ Поспелову - пусть Заславский отоспится на нем. Одновременно написал Поспелову об Огневе.
      Пришли бабы, плачутся. Несколько дней назад группа эвакуированных, проживающих в нашем селе, отправилась в свое село за Фатеж косить хлеб. Налетели немцы и с самолетов бомбами и из пулеметов побили многих женщин. Вот яркая иллюстрация к разговору о зайцах!
      Макаренко рассказывает, что в одном меле при отступлении немцев захвачен нашими войсками немецкий склад ОВ. То, что он был расположен так близко к линии фронта - весьма симптоматично.
      3 августа.
      Вчера был у члена Военного Совета фронта Телегина. Лиственный лес. Небольшой дощатый, закамуфлированный домик, рядом - глубокий блиндаж. Домик различим лишь с расстояния в несколько десятков метров. Уборная -и та закамуфлирована. Генерал-майор - тучный, лысый, с внимательными твердыми глазами, неторопливой четкой речью. Старается развить свою мысль до конца. На стене - карта Европы, на столе - немного бумаг, на окнах - белые занавески, букет цветов.
      Встретил меня любезно. Говорили часа полтора. Обо всем: положение на фронте, темы передовых, как доставлять "Правду" в тот же день, об активе. Отличительной чертой 1943 г. генерал считает героизм не одиночек, а масс батальонов, полков, дивизий. Я предложил ему написать статью на эту тему он охотно согласился. Второй характерной чертой 1943 г. он считает огромную спокойную веру в свои силы, уверенность в своей силе. (В качестве примера он привел штаб фронта - о бомбежках).
      Говорили о передовых. Он очень просил дать передовую об инициативе каждого командира. В обороне она не так важна, а в наступлении - она всё. Не лезть на рожон, искать слабые места противника, обходить, бить с фланга, с тыла.
      Рассказал он об оперативной обстановке и попросил отметить танковый корпус Богданова, совершивший отличный рейд, проломивший оборону немцев и вышедший под Кромы. Немцы бросили на него 600 самолето-вылетов за день, но не остановили.
      Два дня мы слышали тут гул канонады - оказывается, немцы снова перебросили сюда авиацию. Кроме того, сюда с Белгородского направления перекинуты эсэсовские танковые дивизии, в т.ч. "Адольф Гитлер" и "Мертвая Голова".
      Позавчера в Курске нас застал шумный концерт. В 22:30 над городом появилось несколько самолетов. Десятки прожекторов, сумасшедшая пальба.
      6 августа.
      Снова был в Курске. На это раз четче, чем раньше заметили весьма своеобразное (хотя до известной степени и законное) отношение к курянам, которые оставались в городе во время немецкой оккупации. В большинстве областных и городских учреждений (обком, исполком и др.) работают либо люди, эвакуировавшиеся в свое время с ними, либо импортированные из тыловых районов страны. Мы познакомились случайно и разговорились с тремя сотрудницами из отдела кадров обкома: одна из них - москвичка, вторая - из Ельца приехала, третья - из Воронежа. очень много привозных на железной дороге.
      Особенно подозрительно, вернее пренебрежительно относится пришлый народ и военные к молодым женщинам, которые жили при немцах. Их называют трофейными девушками, а еще чаще просто блядями. Часть из них, надо сказать, этого заслужила. Секретарь редакции "Курской правды" Николаев рассказывал мне, например, что по данным неофициальной переписи в городе насчитывалось *** ребят, родившихся от немцев (это только те, которые были зарегистрированы в немецких ЗАГСах, а сколько не записывали и сколько родилось позже!). Будучи временно военным корреспондентом, Николаев присутствовал при допросе пленных, бывавших в Курске. На вопрос - как их там встретили, они отвечали: не только хлебом-солью, но лаской и любовью. Николаеву пришлось видеть письма, найденные у убитых и пленных немцев. В некоторых говорилось: "дорогой мой, кончай скорее войну и приезжай ко мне, я не могу больше без тебя". Николаев сказал, что некоторых из адресаток он знал до войны, кое-кто были комсомолками.
      Да и на наши вопросы жители рассказывали, что вот такая-то уехала со своим новым мужем в Германию, а такая-то заявила: пусть поставят рядом Ганса и моего мужа, и я прямо скажу, что люблю Ганса.
      Мы ночевали в одной квартире. У хозяйки две дочери: Аня и Нина. Фамилия их Кацельман (отец - выкрест), они дальние родственники артиста Хмелева). 24-летняя работала у немцев переводчицей и, по единодушному заявлению соседок, была чрезвычайно доброй к офицерам. Младшая же Нина - небольшого роста, с изумительной фигуркой и пышными волосами - несмотря на свои 17 лет успела выйти замуж за немца официально, не считая прочего.
      Жители рассказывают много нелестного о русских подлецах, находившихся на службе у немцев. Особенно ругают украинцев, из которых были созданы особые батальоны.
      Рассказывают также, что за последнее время в немецкой армии усилилось дезертирство. Поэтому очень часто в Курске производились повальные облавы. Дезертиров вылавливали, заковывали в цепи и отправляли в Германию.
      Наша машина сломалась и мы провели сутки в 3-м ремонтном участке, которым командует майор Пугачев. Вчера ночью он разбудил нас, сообщил, что в 11:45 вечера передавали приветствие т. Сталина по поводу взятия Орла и Белгорода.
      - Утром я отправляю машину в Орел, - сказал он.
      - Зачем?
      - За запасными частями!
      Вот деловой человек.
      Кстати, о наступлении наших войск на Белгородском направлении мы узнали позавчера тоже у них. Останавливались для технической помощи шоферы с этого направления и рассказывали.
      В Курске, как всегда, ночью была отчаянная канонада. Палили так, аж всюду дребезжали стекла. К слову: обратно из Курска я ехал с капитаном-зенитчиком, которого посылают учиться в артиллеристскую академию. Он был начштаба зенитного полка. Он сообщил свои любопытные подсчеты: на каждый сбитый самолет автоматической артиллерией приходится 500-600 снарядов, сбитый средними калибрами - 346.
      - А ночью огонь эффективен?
      - Только с проекторами. А так - одна мораль.
      Изнуряющая жара! Накануне отъезда в Курск ночевал со мной на одной койке Евг. Долматовский. По обыкновению он немилосердно хохмил, а затем рассказал, что написал большую поэму о плене на основании личных наблюдений.
      - Память у меня плохая, а на стихи хорошая. Поэтому то, что надо было запомнить я излагал белыми стихами и запоминал. И такие черные вещи излагал этими пушистыми строфами, что сейчас самому странно, как умещалось..
      В числе прочего он сообщил, что недавно был пойман один контрразведчик, который присутствовал при аресте генерала Понеделина. Он нарисовал совершенно иную картину его поведения. Вместе с членом военного совета он находился в танке. Танк подожгли. Они вышли и отстреливались до последнего патрона. Его товарища убили, его - ранили и захватили в плен. Он сказал, что никаких показаний давать не будет. Его увезли в тыл, поместили в хорошие условия, вернули документы (в том числе партийный билет) и предложили подписать обращение. Он наотрез отказался. Его били - не помогло. И, наконец, расстреляли. Если это так, то это по-новому освещает его фигуру.
      Оскар Эстеркин рассказывает любопытную, прямо дворцовую историю. В Великих Луках долго сопротивлялся гарнизон крепости. Тогда один пленный немецкий лейтенант предложил свой план. 40 наших автоматчиков переоделись в немецкую форму и во главе с ним и нашим командиром ночью проникли в крепость. Пришли они под видом пополнения. Предчувствуя вопросы своей команде, лейтенант сразу во всеуслышание скомандовал (как было условленно заранее) "Кто скажет хоть одно слово - будет убит" (что соответствовало бы действительности). Он потребовал, чтобы его провели к генералу - вручить пакет.
      - Отдайте адъютанту!
      - Нет, у меня личное поручение к нему.
      Его повели, но за ним пошло десять немецких автоматчиков. Заметив это, наш командир отправил за ними своих. К генералу его не пропустили - возникло подозрение. Приближалось утро: обман бы раскрыли. Он хотел пистолетом проложить дорогу. Подняли пальбу немецкие автоматчики, по ним - наши.
      Основной гарнизон не знал в чем дело. Началась паника. Воспользовавшись этим, отряд прорвался к своим, потеряв всего несколько человек. Немецкого лейтенанта наградили орденом Ленина.
      7 августа.
      Наш газетный лагерь - все время кочует. Все время кто-то уезжает, приезжает, вечно мы кого-то ждем, и кто-то нам что-то рассказывает. Особенно это заметно в дни больших событий.
      Вот и вчера. Первым днем приехал из района танкистов корр. "Красной звезды" майор Конст. Буковский. Он сообщил, что видел Кригера и Трошкина узнав про уличные бои в Орле, они, де, срочно повернули и поехали туда кружными дорогами в обход. Сам Костя рассказал о своих впечатлениях от пребывания на Воронежском фронте. Видел он там нашего Яхлакова, тот пробыл дней пять и уехал на Юго-Западный.
      Часиков в 7 вечера приехали Макаренко с Коршуновым, уехавшие еще 4 августа. Они были у танкистов. Матерно их ругают за неорганизованность. В политотделе армии им сказали, что продвинулись туда-то и взяли то-то.
      - А где КП корпуса?
      - Там-то.
      Поехали туда и попали... в штаб полка. Командир полка сообщил, что КП еще не переехал, а что касается продвижения, то оно не состоялось.
      Были ребята в Кромах. Город производит сдержанное впечатление. Но уцелел. Взорваны несколько домов в центре, а окраины уцелели. Взят город вчера. Немцы держатся на огневом сопротивлении.
      Попали ребята в бомбежку. Только сели обедать. Над головой - девятка. Яша говорит:
      - Я привык, раз над головой, значит - бомбы полетят вперед по инерции. Вдруг как завизжит все кругом - оказывается он, сволочь, сбросил в контейнерах мелочь, лягушки. Они, бляди, падают, подпрыгивают, а потом рвутся. Мы плюх куда попало. Я в какой-то кювет, на меня навалились саперы. Сергей в другом месте на саперах сам. Взрывы все ближе, ближе. Ну сейчас нас! Вдавились. Нет, какой-то интервал площади и рвутся дальше. Я приподнял голову, в это время визжит еще одна. Ну это - моя! Нет, благополучно. Кончилось. Но обед прошел вяло и водка была какая-то кислая. Убило одну лошадь и одну ранило. Пристрелили. На обратном пути снова отлеживались в канаве, да в 7 метрах от нас, обгоняя, взорвалась на мине машина. Людей раскидало на несколько метров. Однако, все остались живы, лишь поранило всех.
      Проговорив все это, Яша сел писать, написал, отправил и пошел после этого ужинать. "Не ел весь день".
      Около 8 ч. вечера в столовой встретили кинооператора Казакова. Он только что вернулся из Орла, ночевал там. Снимал приход наших войск, встречи. По его словам город не очень разрушен. Хотел снять технику, трупы не удалось. На улицах немного "трофейных девушек" - открыто зовущих отдохнуть после трудов праведных. Вообще же часть населения разговаривает пока еще неохотно, говорит вместо "наши" - "красные" или "русские". Два года!
      Часиков в 11 вечера вернулся из Кром Кудреватых. Он рассказывает, что Кромы были оставлены немцами, причем еще накануне, когда немцы были в городе, германские летчики бомбили Кромы, чтобы разрушить. По словам Лени в частях все больше и больше идут разговоры о крахе танков. Говорят, что ни немецкие, ни наши танки не могут пройти там, где артиллерия. Танки, мол, пережили себя. Ну-ну!
      Второй особенностью здешнего этапа, Кудреватых считает войну ночью. Все действия, все продвижения наши (и отступление противника) происходит ночью.
      20 августа.
      Утром 8 августа я и Макаренко выехали на Воронежский фронт посмотреть, что там делается. Решили поехать сами, в связи с оживлением. тамошних событий: курс - на Харьков. Ехали целый день.
      Приехали в одно место - ПУ, оказывается, продвинулось вперед. Но тут осталась газета "За честь Родины". Зашли к редактору Троскунову. Потолковали. Я его знаю по прошлогоднему ЮЗФ. Он жаловался на кадры, на условия. Во время разговора ввалился Шера Шаров (Нюренберг). Он только что прибыл из-под Богодухова, от танкистов. Грязный, как шахтер, и еще длиннее, чем всегда А ехал он в "Оппельке", складываясь втрое. По дороге их не раз бомбили ("мессера прямо ползают"), обстреливали автоматчики, оставшиеся в тылу. Он рассказывал, что танки идут вперед, не задерживаясь, рассекая немецкие силы. Многие немцы бродят по лесам. Ребята наблюдали, как один наш автоматчик подошел к полю пшеницы, крикнул "Руки вверх" и оттуда вышло около 10 немцев.
      За эти дни, которые пробыли на Воронежском фронте, побывал у многих интересных людей.
      Условились с нач. оперотдела фронта генерал-лейтенантом Тетешкиным о встрече. Пришли в 3 ч. ночи. Он лежал в постели, его трепала малярия. Огромная пустая комната, кровать и сто. Но генерале - одеяло, две шинели. Красные, воспаленные глаза. Говорит с очень большим трудом, еле еле выталкивая слова. Он дал общую оценку положения на фронте на этот день (10 августа). Я был с Островским из "Известий", с которым случайно встретился после многолетнего перерыва у одной хаты. Запись беседы см. в блокнотах.
      Был у командующего бронетанковыми силами генерал-лейтенанта Штевнева. Он только встал и принял нас в своей комнате, одетый в пижаму в голубую полоску. Запись его беседы - часа два - там же, в блокноте.
      Пару раз говорил с начальником ПУ генерал-майором Шатиловым. Он рассказывал, главным образом, о том, как был организован прорыв.
      Потом я поехал в воздушную армию. Коротко поговорил с командующим генерал-лейтенантом Красовским. Он порекомендовал подробнее потолковать с его нач. штаба, т.к. торопился на заседание Военного Совета. Хорошо отозвался о работе Байдукова, но присовокупил, что есть лучше - и назвал Витрука. Не откладывая в долгий ящик, отправился к нач. штаба генерал-майору Качеву. Невысокого роста, грузный, толстый, со стеклянным выражением глаз. Сидит все время на узле связи. Вышел со мной на улицу и, глядя на небо и самолеты, рассказывал о делах. Особого впечатления на меня не произвел.
      Оттуда я решил поехать в штурмовой корпус Каманина. Дал ему телеграмму с просьбой прислать машину и отправился подождать к зам. нач. штаба полковнику Кацу. Его не было в хате и встретила там его адъютант очаровательная девушка Эмма. Когда мы с фотографом Гурарией зашли в хату, она спала за занавеской.
      - Вот бы мне такого адъютанта, - сказал Полторацкий, корр. "Известий", подъехавший позже.
      - Страшно оставлять одну, уезжая в части! - ответил я.
      - Нет. Это выгодно, - возразил Виктор. - Можно быть уверенным, что в это время коллеги ничего не будут передавать в свои газеты.
      Через час позвонили с узла и сообщили, что мне телеграмма "Машина за вами послана". Вскоре она пришла, но оказалось, что у шофера мало бензина. Я решил зайти повидать флаг-штурмана армии полковника Гордиенко, бывшего штурмана Коккинаки и взять у него ведро бензина. Обрадовался он мне страшно. Приказал немедленно слить из его машины ведро (кстати, его машина - "Бьюик", полученный в подарок от правительства за полет в Америку), расспрашивал о новостях и знакомых, щедро аттестовал меня своим работникам, а затем подставил тут же на карты кружку спирта, кружку воды и вынул из кармана два огурца. Охмелел он очень быстро, взял с меня слово не забывать его, и я уехал.
      До Каманина ехать было недалеко - километров 20-25. Но шофер ночью заплутался и пришлось заночевать в деревушке. В 8 утра подъехали. Живописное местечко, пруд, лесок. Каманин не спал, сидел за картой в кабинете. Пополнел, в генеральской форме, держится солидно - командир корпуса.
      - Я тебя ждал, ждал. Обычно ложусь в 9, а тут ждал до 11. Потом приказал приготовить тебе постель, ужин и лег спать.
      Потолковали обо всем. Позавтракали, выпили . Он приказал приготовить самолет "У-2" и полетел по полкам. Я поехал к Байдукову в дивизию. Нашел его в школе. Там его штаб. Сидит в маленькой комнатке. Мебель - крошечный стол и стул. Для меня принесли парту. На столе - два телефона - полевой и радио, оба для связи с полками. Связь с корпусом - телеграф (свой). Выглядит Егор хорошо, моложаво, одежда не генеральская, а обычная, за исключением погон. Держится просто, но резко. Очень обрадовался, много расспрашивал про Москву, про друзей, про дела и новости. Хотя воюет уже два года, но чувствует себя по-прежнему летчиком-испытателем.
      - Мы по нужде на войну пошли, нас совесть погнала. Кончится - опять на завод уйду.
      Много и интересно рассказывал. Его люди бомбили под Хорьковом, под Полтавой, Богодуховым, Грайвороном, Ахтыркой, Ковягами и др. Очень хвалил ст. лейтенанта Молодчика. Над целью прямым попаданием пробили плоскость, вышел мотор. Решил - все равно вломиться в колонну. У самой земли мотор забрал. Он полетел вдоль колонны, но так низко, что обломал костыль о машины. Прочесал, улетел, сел на чужом аэродроме, затем вернулся к своим.
      Сам Егор много времени, особенно в период прорыва, пробыл на переднем крае, руководя на месте, по радио. Был свидетелем гибели Апанасенко, зам. командира фронта. Все вместе поехали выбирать место дня нового НП танковой армии Ротмистрова. Впереди ехал на "Виллисе" нач. штаба армии, за ним, метрах в 300-400 остальные. Когда машина начштаба поднялась на высотку - из кустарника неожиданно в 5-10 шагах выскочили немецкие автоматчики: "Рус, сдавайся". Шофер резко повернул. Стрельба. Убили сидевшего сзади нашего автоматчика и еще одного бойца. Неожиданно близко раздался выстрел "Тигра". Решили поехать в другое место. Байдук и нач. артиллерии вышли из машины и лежали в траве, что-то высчитывали. Показалась большая стая немецких самолетов. Апанасенко предложили лечь, но он поехал дальше. Бомба. Убит. Ротмистров легко ранен. От Байдука ближайшая бомба разорвалась метрах в 15.
      Много говорил об организации: горючее, боеприпасы, определение цели, приказ-задача, прикрытие и позывные прикрытия, обозначение переднего края. Рассказал хороший сюжет для фильма о деревне Ванино-Маторино.
      - Пишешь что-нибудь?
      - Какое там! Вот читаю с первого дня войны "Сыновья" Фейхтвангера и то никак дочитать не могу. Поохотиться и то некогда.
      Перед отъездом с фронта к себе я заехал к нему еще раз. Пообедали и пошли дальше. На этот раз он курил уже не табак, а папиросы ("авио") и страшно был доволен.
      Числа 10-го я пробовал позвонить из квартиры Хрущева в редакцию. Просидел с Первомайскм с 8 часов вечера до полуночи и все безрезультатно: Москва была занята. За это время 6 раз звонил колокольчик: так на КП объявляют воздушную тревогу. Была и стрельба, но бомб не было.
      Перед нашим отъездом перебрались на новое место - южнее. Ночевали в селе, около леса. За последние дни в этом лесу и на окраине села (оно освобождено 5 дней назад) выловили около 40-50 немцев. Майор нас специально предупреждал: с оружием не расставаться ни на минуту, по одиночке не ходить, спать с дежурствами.
      Отлично выспались, поехали к себе на Центральный. Подъезжая к Курску, встретили Бориса Полевого и Росткова - они ехали под Харьков из Москвы. Совсем как в "Лесе": "Я из Керчи в Вологду, а я из Вологды в Керчь". Зашли в какую-то хату на окраине, поговорили, рассказали об обстановке, я взял у них табачку, и поехали дальше.
      Вообще, народу повидали много. На Воронежский прилетели сначала из "Кр. Звезды" Денисов и Галин, затем из "Известий"- Антонов и Гурарий. У Каманина встретил знакомого метеоролога из ГАМС'а, в штабе воздушной - профессора из ВВА.
      На обратном пути заночевали в селе Жданово. Вошли в одну палатку. Сидевший там человек долго смотрел на меня: "Я вас знаю". Разговорились. Оказалось - некий Михаил Чех. Он учился в КИЖе и в 1936-37 г.г. некоторое время работал у нас в отделе писем. Потом был в Бурят-Монголии, работал там в газетах. На войне - автоматчик, командир отделения. Во время немецкого наступления под Орлом 6 июля был тяжело контужен при взрыве снаряда. Сначала оглох, паралич, сейчас отошел. Находится в госпитале, выздоравливает. В этом госпитале мы и ночевали. Постелили нам две койки с чистым бельем и мы просто блаженствовали: две простыни, чистота.
      Въехав в село, где была наша база, мы увидели на пригорочке могилу. Подошли. Свежая насыпь, свежие цветы, надпись "Боевому журналисту тов. Бельхину от друзей". Это было 17 августа. Оказывается, накануне он вместе с Пашей Трояновским и Кудрявцевым (все трое из "Кр. Звезды") поехали в Дмитриев-Льговский. На обратном пути наткнулись на пробку. Отъехали метров на 300 к речке и начали умываться. Налетела шестерка "Юнкерсов"- бомбежка. Залегли. Улетели. Трояновский слышит голос Кудрявцева: "Я ранен". Паша кинулся к нему - осколок в ноге, ушел сантиметров на 5, и поцарапана голова. Перевязал. Бельхин лежит неподвижно - осколок пробил голову, мгновенная смерть. Он лежал около реки и вся вода стала красной. А шофер, который лежал у него в ногах, остался невредим. Самого Пашу три раза перевернуло взрывной волной, но он остался целехонек. Ну, остановил он машину с боеприпасами, погрузил наверх тело капитана Константина Бельхина, посадил в кабину Кудрявцева, отвез обоих в госпиталь в Дмитриев-Льговский. Кудрявцев и сейчас там - ранение серьезное. Таковы грустные дела.
      21 августа.
      Послал в редакцию подвал "В небе Украины" - о воздушной войне на Харьковском направлении.
      22 августа.
      На нашем фронте - тишина. На Харьковском и Брянском направлениях наступление застопорилось. Идем там вперед по 6-8 км. в день. Харьков все еще у немцев. А числа 12-го нач. ПУ Воронежского фронта генерал-майор Шатилов, узнав, что я на следующий день собираюсь ехать под Харьков, сказал мне: смотрите, не опоздайте!
      Газетчиков на нашем фронте осталось совсем мало. Известинцы Кригер и Трошкин уехали в Москву, краснозвездинцы Олендер и Буковский перебрались на Воронежский, а Андрей Платонов - в Москву, ТАССовец Липавский уехал на Степной, корреспондент Информбюро Пономарев - в Москве. Весь Голливуд распался...
      Живем мы на окраине деревни Большая Михайловка. Я, Макаренко и Коршунов занимаем хатку у бездетной старушки Тимофеевны. Она бедна, как церковная крыса, не имеет даже огорода, из живности - коза. В нашем распоряжении комнатка, шириной в 4 шага, длиной в 6 шагов. Спим на полу, на соломе, вдвоем с Яшей (вот уж полтора месяца мы спим с ним вместе, либо на одной койке, либо рядом на полу). Стоит холодная пронзительная погода, резкий ветер. Несколько дней было сплошь облачно, сегодня раздуло, но по-осеннему холодно.
      Любопытен разговор газетчиков, когда они возвращаются из частей. Речь идет не о боях, не о бомбежках, а либо в выпивках (также, как и все воспоминания), либо о деталях машин: конических, планетарных, сцеплении, трамблерах - где их достать и какие они подлые. Ну - прямо шофера!
      Полковник Кац во 2-ой воздушной армии рассказал мне драматическую историю У него там в авиачасти был брат, отлично дрался, награжден. Не видел его с начала войны. Приехал - оказывается за неделю до этого убит. Выясняется: получил он письмо, что его жена (внучка Мичурина) изменяет ему в Мичуринске. Командир дал самолет. Туда. Дома нет. К соседям. Обрадовались, выпили. Часиков в 12 идет. Отворяет, растеряна. Он в другую комнату. На кровати - человек, военный, раздетый. Он выстрелил в воздух, тот выхватил из-под подушки пистолет. В живот. Через несколько часов похоронили.
      Как много людей, судьба которых неизвестна. В очень многих семьях, где мы останавливались, хозяйки говорили, что от мужей, либо сыновей, уже год, а то и два - нет ни слуха, ни духа. Но все надеются.
      Очень хорошо сказал хозяйка нашей хаты в с. Боброва на Воронежском фронте (Курская обл.) Ракитянского района - звали ее Ефимья:
      - Все не придут, но все ждут.
      23 августа.
      Вчера я и Макаренко получили вызов из редакции.
      Перед отъездом зашел к Галаджеву, простился. Разговор зашел о действенной агитации печати. Он считает (и резонно), что газета фронтовая, а тем паче армейская, не может утешать себя тем, что она уже писала о том или другом вопросе. В частности, нужно писать, как бороться с "Тиграми", "Фердинандами", хотя об этом уже не раз давали два месяца назад. Нужно снова и снова писать, как уберечься от мин и. т.д. Ибо - в армию пришел новый народ, который ничего этого не знает и газету, допустим, "Красную Армию" никогда раньше не читал.
      - М.б. это не по-журналистки, - сказал он. - Но, во всяком случае, это очень нужно.
      Спросил он меня - надолго ли я уезжаю и пожелал скорейшего возвращения. Ругал он (к слову говоря о повторениях) своих разведчиков:
      - Пишут листовки для немцев и заканчивают их так: "...переходите на нашу сторону. Вам будут обеспечены условия, согласно приказа 095". Что же, у немцев подшивки приказов ведутся, что ли?!
      Хорошо и подробно говорил с подполковником Прокофьевым - новым нач. отдела агитации и пропаганды ПУ. Он затеял хорошее дело: аннотации-тезисы к кинокартинам ("Сталинград", "Котовский" и пр.).
      Задача - дать материал для агитатора. Такие рецензии он просил подготовить журналистов. Охотно!
      Вечером собрались у известинцев. Отмечали три события: 37 лет Михаила Рузова, награждение Лени Кудреватых орденом Красной Звезды и наш отъезд. Присутствовали на званом торжестве: Рузов, Кудреватых, Павел Трояновский, Николай Стор (корр-т "Последних известий по радио"), капитан Навозов (корр-т Совинформбюро), Яша Макаренко, Сергей Коршунов и я. Именинник и Трояновский только сегодня днем вернулись из одной армии и отчаянно зевали: две ночи они не спали, на обратной пути раз десять выскакивали - из непрерывно бомбили.
      Стол был невиданный: банка рыбных консервов, соленые огурцы, масло, сосиски, мясо с картофелем, рисовые пирожки, блины с сахаром, яблоки. Напитки: водка, спирт, самогон из сахарной свеклы, портвейн. Сидели до 2 часов утра, пили, пели. Пару раз стукали зенитки, не слыхали даже.
      24 августа.
      В 7 ч. утра выехали на машине в Москву. Маршрут - через Кромы - Орел Мценск - Тулу. Миновали наш передний край (бывший, Орловско-Курского направления). Рядом - немецкий. Бесконечные ряды окопов, ходы сообщений, очень много ДЗОТов - часть их разрушены прямыми попаданиями. Кое-где встречаются большие участки с надписями "мины"- еще не разминированные. В большинстве же мест уже убран хлеб и между траншеями стоят скирды и связки снопов.
      Кромы довольно серьезно разрушены. По пути к ним много трофеев, но мелких - снаряды, гильзы, кое-где лежат подбитые танки, пушки, зенитки, машины. Деревеньки в большинстве целы. Есть наши танки - у многих сбиты башни, видимо - слабое крепление.
      На шоссе Кромы - Орел - Мценск (Харьков - Белгород - Курск - Орел Тула - Москва) немцы повзрывали все мосты. Сейчас всюду кипит работа по их восстановлению Часть уже построена. Вообще шоссе в удовлетворительном состоянии. Всюду надписи: "Дорога разминирована".
      Орел разрушен очень. Все дома масштаба от двухэтажного каменного и выше - разрушены, церкви обезглавлены, вокзал и прилегающее ж.д. хозяйство обращены в труху (но там сейчас энергично работают). Я пробовал было найти хоть один целый большой дом - на всем пути через город не удалось. Центр города - огражден: еще не разминирован. Жителей на улицах мало. Идут войска - пополнение. Где-то в одном дворе стрекотал автомат (война!). Сделал в районе вокзала два снимка разрушенного дома, какого - не знаю.
      Деревни за Орлом ( к северу) сожжены. Торчат трубы. Обычная картина. Километров через 10-15 начинают попадаться целые селения.
      Но самым сильным разрушениям, по-моему, подвергся (из этой группы городов) Мценск. Ему досталось зверски. Город расположен на холмах, очень своеобразен, красивая рек, зелень, очень много церквей оригинальной формы. Но нет, по-моему, ни одной целой церкви: от одной уцелела только колокольня, от другой только своды, у третьей снесены начисто купола. Очень много разрушено и домов - даже не могу вспомнить, видел ли целые.