- Что сейчас делаешь?
      - В карты с девчатами играю.
      Поговорил с ним об Уточкине.
      - А ты стукнись к нашим Мафусаилам - Микулину и Поликарпову.
      Позвонил. Их нет.
      Позвонил Алексееву.
      - Нет, я всего 17 лет в авиации. Его не застал.
      Рассказал ему о разговоре с Водопьяновым.
      - Чепуха. Я, Лазарь Константинович, считаю тщеславие вполне законной чертой. Портит только приставка "тще", она намекает на тщету. Ежели человек не добьется славы - его называют тщеславным, а ежели удача - то он становится уважаемым. Такова жизнь, как таковая.
      - Где встретил Новый год?
      - У Виктора Чечина, небезызвестного вам деятеля авиации (механика). Но выпили мало.
      - Почему?
      - Годы, Лазарь Константинович.
      - Ну а аварийный-то бочок?
      - Аварийный выпили.
      - А навигационный запас?
      - Нет. Его оставили на весь год. Запасливо.
      - Кому же заказать об Уточкине?
      - Только не Россинскому. Этот дед авиации напишет воспоминания о ком угодно, даже об Икаре, но все равно будет писать однотонно, то есть только о своих полетах.
      Так никому и не заказал, а сел писать передовую о выборах в Верховный Совет СССР от Литвы, Латвии, Эстонии, Бессарабии и Буковины. Выборы - 12 января.
      10 января
      Вчера у нас был помещен подвал И. Гохберга "Хронологические выписки Маркса по истории России". В втором абзаце второй колонки было написано: "В тринадцатом веке в Россию через Волгу вторглись татары. Главная битва с захватчиками произошла на реке Калке. Русские потерпели поражение". Это - не изложение записей Марскса, а авторское отступление для ясности.
      Вчера же в редакцию позвонил т. Сталин. Он упрекнул редакцию в серьезной ошибке: вы свалили вместе в одной фразе, а потому и спутали два важнейших события. Первый раз монголы пришли в Россию с юга, разбили русских на реке Калке и, взяв добычу, ушли обратно. Затем - через Среднюю Азию и Сибирь - через Волгу - пришли опять. Калка в этом случае была уже не причем. Если у вас нет исторически грамотных людей, то хотя бы поглядели в учебнике Шестакова.
      Скандал был крупнейший. Пришлось в сегодняшнем номере дать поправку:
      "Правда" от 10.01.1941 №10:
      "ПОПРАВКА.
      Во вчерашнем номере "Правды" в статье "Хронологические выписки Маркса по истории России" допущена неточность. Во втором абзаце сверху (вторая колонка) напечатано: "В тринадцатом веке в Россию через Волгу вторглись татары. Главная битва с захватчиками произошла на реке Калке. Русские потерпели поражение". Следует читать: "В тринадцатом веке монгольская армия на реке Калке разбила соединенные войска русских и половцев. Захватив богатую добычу, монголы ушли в Азию. Через 14 лет после битвы на Калке татаро-монгольские полчища, под предводительством хана Батыя - внука Чингисхана, появились на Волге и снова нанесли поражение войскам русских князей".
      20 февраля
      Ну вот, опять больше месяца не брался за перо. 15 января выехал в Баку делать полосу о победителях соревнования нефтяников и пробыл там 3 недели. Вернулся в Москву лишь 9 февраля (делал полосу - напечатана 20 января, три корреспонденции "Рождение города - Сумгаита", "Забота", "Дом Низами"), напишу, видимо, еще что-нибудь.
      Багиров - секретарь ЦК Азербайджана встретил меня очень тепло. Долго разговаривали. Рассказывал он и о встречах со Сталиным. Поведал, между прочим, любопытный диалог:
      - А как работает бухта Ильича? - спросил как-то Сталин
      - Плохо.
      - Вы что же, нарочно назвали бухтой Ильича?
      - Это давно так было названо, товарищ Сталин.
      - Имейте в виду: все, что носит имя Ленина должно быть первым, передовым.
      Много толковали о нефти. Он очень хорошо в ней разбирается, уделяет 3/4 дня нефтяным делам. И сейчас Бакинская нефть пошла в гору. Сообщил я ему о наметках Наркомнефти о победителях соревнования. Он внес коррективы и попросил их учесть. Я передал редакции, провели.
      Посмотрел я в Баку музей им. Сталина. Огромный, пока единственный в Союзе. Сидел в этом музее безвылазно 5 дней. Есть очень любопытные материалы (см. блокноты). Собирался - и собираюсь - писать о нем.
      - Напишешь или не напишешь, - говорит Багиров - ты в командировке времени зря не потерял. Работал над собой, не отставал.
      Через Гиндина - секретаря БК по нефти - он предложил мне сесть глав. редактором "Бакинского Рабочего". Я вежливо отказался.
      Спецкор "Извести" Осипов рассказал мне в Баку интересную историю. Речь шла вечерком у него в номере.
      - Вы помните, что раньше снимки депутатов давались обыкновенно без фамилий, писали просто "группа депутатов Верховного Совета" и все (впрочем, это было, кажется, еще и с членами ЦИК). И вот сидим мы однажды на Сессии. Видим, Сталин берет "Правду", просматривает ее бегло, затем задерживается. Обращает внимание сидящего рядом Ворошилова. Потом подзывает Мехлиса, показывает ему что-то в газете, говорит. Ну, думаем, напороли. А вечером все наши фотографы ездили по общежитиям делегатов и устанавливали фамилии, кто снят на снимках. Оказывается, Сталин сказал Мехлису: "Это неправильно. Эти люди - члены правительства, избранники народа. Их надо всемерно уважать, всемерно популяризировать, а вы обращаетесь с ними, как с мебелью. Надо давать фамилии."
      Сегодня Эстеркин рассказывал о театральных делах. Оказывается, руководители партии очень часто бывают в театрах, особенно в Большом. Сталин приезжает почти каждую неделю. У него есть свои любимые оперы, балет, артисты. Он очень часто дает указания. Именно по его предложению был изменен финал "Ивана Сусанина", затем он предложил увеличить хор этой оперы "человек на 200-300". Недавно он сказал Самосуду:
      - Надо создать оперу, реабилитирующую Ивана Грозного и опричников. В истории русского государства было несколько гигантских фигур, которые и создали национальное русское государство. Мелкие царские правители пытались их снизить до своих размеров. Мы обязаны восстановить истину. Эти фигуры Петр I, Иван Грозный, Борис Годунов. Петра Первого мы реабилитировали, теперь это надо сделать и по отношению к равному ему Ивану Грозному.
      Иногда Самосуд не соглашается с его мнением и возражает. Так было, например, по поводу одного эпизода (оплакивание тремя певцами гибели Сусанина), выброшенного Самосудом из оперы. Сталин выразил сожаление об этом и сказал, что этот эпизод стоило бы ввести ("Ведь Глинка чем-то руководствовался, когда его сделал".) Самосуд возражал. По его мнению этот эпизод разряжает обстановку. По Сусанину дальше скорбит весь народ и, наконец, весь народ торжествует победу.
      - Если оставить эпизод - это ослабит весь дальнейший эффект. Это неправильно и художественно и политически. Хотите, я покажу Вам оперу с этим эпизодом, и Вы убедитесь, что это так?
      - Не надо, Вы правы.
      Довольно часто руководители партии бывают во МХАТе, иногда в Малом театре. В филиале Большого, в других - не были ни разу.
      21 февраля
      В Баку я жил в соседнем номере с Вл. Яхонтовым. Очень подружились, много времени пробыли вместе. Он читал там Маяковского, Есенина, Пушкина. Вечером, в номере, читал "для души" отрывки из "Ромео и Джульеты". Сделано потрясающе. Делился своими планами:
      - Знаете, тянет в театр. Я чувствую, что созрел, как актер. Вот приглашает меня Тапров в Камерный. Наверное, пойду. Очень хочется на сцену.
      Он очень приятен: здоровый, типично русский детина, типа Есенина, до смерти любящий искусство, чуящий его, веселый, жадный до шутки и женского общества. В Баку он немедленно влюбился и по юношески переживал. Я их снял на фото.
      Смеха ради, он читал вслух "правила проживания в гостиницах". Получалось смешно и обидно: мы, грешные, жильцы выглядели в правилах сплошь жульем и воришками.
      Я предложил ему устроить клубную программу анекдотов (исторических). Он страшно оживился. "Это очень хорошая мысль, обязательно сделаю" и тут же рассказал несколько анекдотов - новелл.
      22 февраля
      Крокодильцы (Весенин) рассказывают любопытную историю с Евг. Петровым. Недавно к нему пришел какой-то его бывший сослуживец. Рассказал, что много натерпелся в Одессе, но теперь все хорошо. Сидели, выпивали.
      - А где твой орден, Евгений Петрович?
      - В шкафу.
      На следующий день Петров уезжал в Киев. Перед отъездом хватился - нету ордена. Искать было некогда, и он, страшно расстроенный, уехал. В Киеве он зашел в угрозыск, рассказал. Там его очень хорошо приняли, особенно узнав, что он сам работал в угрозыске.
      Утром следующего дня к нему пришел лучший сыщик.
      - Есть ли у вас подозрения?
      - Нет, только намек.
      И он рассказал о посетителе. Сыщик из его же номера позвонил в Одессу и, спустя пять минут, сказал Петрову: "Он вовсе не так чист, как вам кажется".
      Затем позвонил в Москву и пять обернулся:
      - Он выехал. Не говорил вам, куда собирается?
      - Куда-то на Украину.
      - Тогда все в порядке.
      На следующий день Петрова вызвали в Угрозыск и вручили орден Ленина. Субчика быстро обнаружили в каком-то городе Украины. Туда выехали оперуполномоченные и взяли его. Под орден он уже успел у кого-то получить 5 тысяч рублей.
      Вот и тема для рассказа!
      2 марта
      4 марта из Москвы на север вылетает самолет "Н-169". Его маршрут: Архангельск - вдоль побережья до острова Врангеля, оттуда к району полюса недоступности. Цель - ранняя ледовая разведка. Узнал я об этом случайно. Встретил на улице Митю Черненко, он и рассказал.
      Начали у нас полегоньку готовиться. Позавчера я заехал в ГУСМП. Зашел к Папанину. Он как раз уходил, торопился на сессию (ВС СССР).
      - Машины не надо Пойдем вместе, проводишь, дорогой поговорим
      Мы пошли пешком в Кремль.
      - Дело не такое большое, как тебе кажется. Это наше текущее мероприятие. Может быть, и совсем писать не будем. А если будем - надо дать научную статейку.
      - Ты напишешь? Подвал?
      - Хорошо.
      - Слушай, Дмитрич, а что, если мне полететь с ними?
      Он подумал.
      - Не стоит, полагаю. Ну какой тебе интерес? Писать будут мало, летать ты летал, на севере бывал не раз. Мне не жалко: если Черевичный возьмет лети. Но у меня для тебя есть другое дело - горячее! Только пока не скажу. Еще не разрешен окончательно вопрос.
      - А ты в нем будешь участвовать?
      - Не знаю.
      - Брешешь! Раз "решается", раз "не знаю" - будешь!
      - Ну там увидим, - отвечал он уклончиво.
      - А если не будешь?
      Он расхохотался и ударил меня по плечу.
      - Тогда и ты не будешь. Ну пока! Заезжай домой.
      - Погоди минуту.
      И я рассказал ему, как несколько дней назад мне позвонил какой-то собиратель редкостей и спросил - нет ли у меня каких-нибудь реликвий, связанных с полетом на полюс и Папаниным. Говорят, там играли в карты, нет ли колоды?
      - Ну дай ему девятку пик, - посоветовал он.
      Перейдя улицу, он вдруг окликнул меня и перебежал ее обратно:
      - Ты не обижайся. Как только решится - я все расскажу.
      Вернувшись в ГУСМП я попал в водоворот.
      Прежде всего увидел летчика Черевичного, штурмана Аккуратова, бортмеханика Шекурова - весь экипаж "Н-169". Они шли на склад получать обмундирование.
      - Летим с нами? - предложил Валентин Аккуратов.
      - Собирался, да раздумал. Далеко будете садиться?
      - Далеко не разрешают. 80о-81о. Там, Бог даст, сядем. Дня два -три просидим. и обратно. Пойдем с нами на склад.
      Пошел и расстроился. Люди примеряют малицы, унты, и у меня засосало. Хочется!!
      Ушел. Встретил Якова Либина - начальника научной ледяной группы. Когда-то, еще в бытность нашу на острове Рудольфа (он был тогда начальником острова), он развивал мне идею такого научного прыжка и просил даже у Шмидта самолет на такой случай. В 1939 году он должен был идти во главе смены седовцам, которую предполагалось забросить на самолетах. Тогда все уже было готово, изготовлены специальные легкие приборы, снаряжение. Однако, седовцы под нажимом Папанина изъявили желание самим продолжить дрейф, и полет не состоялся. Сейчас он все же летит.
      Он рассказал мне о плане потела, коротенько о задачах:
      - Вообще все это буднично по нынешним временам. Начиная от Амдермы будем делать вертикальные разрезы. Скажем, от Амдермы до Рудольфа. И так всю дорогу будем идти зигзагами. Знаете, как пьяный идет по улице. Ну, а в конце, если условия будут подходящими, сядем.
      - Много научных лиц?
      - Я, гидролог, астроном-магнитолог.
      - Если сядете, что будете делать?
      - Наблюдения за структурой льда, промеры глубины, полная гидрологическая станция, метео-наблюдения, астро-пункт, магнитные наблюдения.
      - Аппаратура та, которую готовили к "Седову"?
      - Да.
      Зашел разговор о земле Санникова. Аккуратов сообщил, что во время одного из полетов (кажется, в прошлом году) они видели к северу от Новосибирских островов, милях в полутораста, кучевую облачность.
      - Откуда ей там взяться? Ясно, оторвалась от гористой земли. Думаю, что она там, все-таки, есть, хотя Бадигин и прошел поперек этого места.
      - Это ничего не значит, - сказал я. - Санникову показалось, что земля близко, а на самом деле он мог видеть ее рефракционное изображение. В 1935 году мы видели остров Виктории за несколько десятков миль со льда. Коккинаки видел Ла-Фонтенские острова за 200 миль и испугался, что сбился с курса.
      - Это верно, - отвечал Аккуратов, - мы однажды наблюдали рефракцию за 200 миль.
      Договорившись с народом о статьях, я снова зашел в ГУСМП. В коридоре попался мне проф. Вениамин Григорьевич Бочаров, с которым мы вместе плавали на "Садко" в 1935 году.
      - Здравствуй, Лазарь. Есть дело: пойдем с нами нынче на "Садко". Очень интересно.
      - А куда?
      - От мыса Молотова напрямик к острову Врангеля. Ты, кажется, болен эти маршрутом?
      - То, что мы, мудаки, должны были проделать в 1935 году!
      - Ну тогда нельзя было. Мы ведь достигли мыса Молотова в сентябре. И так еле ноги убрали.
      - Ну, что же, если ничего интересного не будет - пойдем. Знаешь, Веня, мне еще очень хочется пройти по прямой от Рудольфа до мыса Молотова. По-моему, там, севернее о. Ушакова, где мы колбасились в тумане, есть еще настоящая солидная землица.
      - Думаю, что так. Тогда на "Садко" все показывало близость большой Земли: и грунт, и глубины, и общий рельеф дна, и айсберги на мели (помнишь их?), и планктон. Но там только пешком можно ходить.
      - Ну что же, в выходной сходим.
      Оттуда зашел к Белоусову. Его сейчас назначили начальником морского управления, а создали оное по прямому указанию ЦК. Сидит, матерится:
      - Бумаг, бумаг!! Не успеваю расхлебывать.
      Посоветовался я с ним насчет полета.
      - Не советую. Это для более молодого. Не в смысле возраста, а положения. Заезжай ко мне, будет один дальневосточник. А?
      Заехал. У него сидел бывший его помполит на "Свердлове" Николай Дмитриевич Тимофеев. Сейчас он работает в ИМЭЛ по Марксу. Бойцы вспоминали минувшие дни за блинами (Масленица!) и водкой. Белоусов, между прочим, рассказал, что сейчас в Ленинграде находится при смерти Воронин. Последнее время он командовал "Леваневским". Корабль находился вблизи Ханки. 9 или 13 февраля старик заболел (у него давняя беда с почками, перед плаванием он 8 месяцев лежал в больнице). Командование округа и Балтфлота начало бомбардировать ГУСМП телеграммами. Самолеты послать было нельзя: туман сплошной. Финский залив был забит непосильным для "Леваневского" льдом. Папанин позвонил наркому флота Дукельскому и попросил послать за Ворониным "Ермака".
      - Не могу. "Ермак" занят проводкой немецких судов.
      Тогда Папанин позвонил Микояну.
      - Немедленно бросить суда и идти за Ворониным, - приказал Микоян.
      Тем временем, Вл. Ивановича свезли на берег. Покуда "Ермак" пробивался во льдах, Папанин договорился с наркоминделом (Лозовским). Тот с финляндским правительством - и Воронина специальным поездом 22 февраля привезли в Ленинград.
      Он все время без сознания. На консилиум послали из Москвы несколько профессоров. Операцию все же пока решили не делать. Все тревожно ждут.
      - Жизнь человека! - философски рассуждает Белоусов - Забавная это штука. Вот, например, на севере: чем бы важным, сверхважным не был занят ледокол или самолет - случись что-нибудь с кем-нибудь, самым паршивцем, и мы все бросаем и мчимся туда.
      Тимофеев рассказал, что сейчас готовится к изданию полное собрание сочинений т. Сталина. Принесли ему, между прочим, перевод его брошюры "Вскользь о партийных разногласиях", написанной в 1904 (или в 1905) году. Она была тогда отпечатана в Авлабарской подпольной типографии и с той поры не переиздавалась. т. Сталин прочел и сказал:
      - А почему ее понадобилось вновь переводить на русский? Она уже была однажды переведена и не хуже.
      И впрямь, тогда брошюра вышла на русском, грузинском и армянском языках. Сейчас, очевидно, решили взять за основу грузинский и просчитались.
      В числе прочего, Тимофеев рассказал о работе т. Сталина над "Историей гражданской воды" (том 1). Тимофееву попал в руки экземпляр рукописи с правкой т. Сталина. Начать с того, что на обложке были выведены только три буквы "И.Г.В." вместо заглавия. т. Сталин обвел эти буквы карандашом и надписал "Что это значит?" По всей рукописи рассыпаны фактические и стилистические указания т. Сталина.
      Когда вышел первый том "Истории дипломатии", т. Сталин позвонил Потемкину (наркому и редактору издания) и сказал:
      - Прочел первый том. Передайте спасибо товарищам, которые над ним работали.
      Потемкин немедленно созвал всех авторов и редакторов и передал им слова Сталина.
      9 марта
      5 марта Черевичный улетел. Я был на аэродроме, пожелал ему счастливого пути. Подошел там ко мне Папанин, отвел в сторону:
      - Много не пишите. Дайте только, что вылетели.
      Встретил там Жукова - штурмана. Тоже готовился к отлету (вылетел сегодня) с Котовым и Камразе. Сообщил, что будет разведывать в Карском море, на северо-востоке.
      - Николай Михайлович! Большая просьба: будете на севере, сверните немного на норд от острова Ушакова. Очень меня это место интересует (мы там бродили в 1935 году).
      Он засмеялся:
      - Дорогой мой, не только вас это место занимает. Все будет зависеть от бензина. А вы нынче куда?
      - Сам еще не знаю.
      - А то - подвезем, а? Доставим на Ушакова и ищите сами.
      Рядом готовился к старту Мотя Козлов на "Дугласе", поставленном на лыжи (впервые так идет на север). Потолковали и с ним о том, о сем. Сказал, что видел книжку Зингера о нем.
      - Читал? - спросил он с живейшим интересом.
      - Нет еще.
      Он был разочарован.
      4 марта я сидел и работал над рецензией о книге Свена Вакселя. Часиков в 8 вечера позвонил Кокки:
      - Здравствуй, пропащий! Что делаешь?
      - Да вот, пишу.
      - "Чкалова" не видел?
      А как раз накануне мы смотрели фильм в редакции, и я должен был писать рецензию. Одначе, картина мне настолько не понравилась, что я отказался.
      - Видел. Не нравится.
      - Почему?
      - Там Чкалова нет. И артист не похож, и образа настоящего не дает.
      - А, может быть, это потому, что ты лично и хорошо знал Валерия?
      - Может быть! Если бы "Петра I" показать современникам - они бы плевались. А мы довольны. Что делаешь?
      - Лежу. Болен. Приезжай.
      Приехал. Сидит, читает "Историю дипломатии".
      - Читал?
      - Великолепно, только первые века по неграмотности пропустил.
      - А я наоборот. Недавно как раз их штудировал. Пойдем, покажу накопления.
      Прошли в кабинет. Раньше у него книги помещались в одном, очень объемистом шкафу. Сейчас пристроил еще полку (из 5-6 полок). Все книги в приличных переплетах. Полные собрания Пушкина, Толстого, Горького, Щедрина, Байрона, Диккенса, Стивенсона, Куппера, Конан-Дойла, Тургенева, Некрасова, Жюль-Верна, Майн-Рида, Луи Буссинара, Лондона, Станюковича. Отдельно стоит Ленин, Малая энциклопедия.
      - Там еще второй ряд. Книги, которые мне интересны. Несколько твоих книжек, других ребят.
      - Я люблю грубую лесть.
      Он засмеялся.
      - А вот, что я хочу тебе показать.
      Он вытащил с полки "Иллиаду" Гомера и три тома Вегнера ("Эллада" и два тома "Рима") старого издания.
      - Как пишет! И факты, и мифология, а стиль!! Знаешь, я как минутку урву - так сюда. Очень хорошо. Валька пузырится только Сыграем в шахматы?
      Сели. сгоняли четыре партии - три из них я проиграл по неосмотрительности. Тем временем, пришли из гостей Валентина Андреевна и его мамаша (после смерти отца он ее вызвал в Москву).
      Попили чайку, закурили и сели толковать. Поведал он несколько историй.
      - Что такое работа летчика-испытателя? Вот, скажем, весь январь и февраль я гонял одну машину. Никак не могли определить, почему у нее трясется хвост. И так, и сяк - неясно. То переставим, другое изменим - не получается. Наконец, как будто наладили. И вот, лечу я на ней, сделал несколько площадок - все в порядке. Иду на посадку, дай, думаю, пройдусь еще у земли. И вдруг затрясло! Мне бы садиться, но я решил проверить до конца. Поднялся вверх - в порядке, снова к земле - трясет. Тогда я выбрал зону, где всегда болтает (из опыта уже знаем такие места) - и туда. Трясет. И вдруг, на полном газу, ясно чувствую, как у меня продольно ломает фюзеляж. И мне все стало ясно. Ходу на землю:
      - Меняйте противовесы у руля!
      - Как?
      - Да так!
      Сменили - и все в порядке.
      - А как вообще дела?
      - На днях сдал новую машину. Пошла на государственные. Абсолютно спокоен. Знаю, что все будет в порядке. Заранее предугадываю, что найдут только один дефект и сказал уже Ильюшину, чтобы пока переделал.
      Вот забавный случай у меня был на прошлой неделе. Лечу на большом аэроплане. И вдруг неладное. Ну такое, что я начал с ним, как со стеклянным обращаться.
      - Ломаться начал?
      - Вот именно. Сбавил газ до минимума и зашел на посадку километров с двадцати, чтобы зря не полыхать машину. Иду тихо, точненько по прямой. И вот, уже вблизи аэродрома метрах на 200, аэроплан вдруг полез на петлю. Спасло меня только мгновенное решение и мгновенное исполнение. Какая-то абсолютная ясность сознания была. Предельная! Только одно могло спасти меня и я сделал именно это и молниеносно. Я дал полный газ, в то же мгновение накрутил стабилизатор, отжал ручку и дал витков 15 триммеру. Все это сразу. Машина встала на дыбы, свалилась на бок из вертикального положения и через несколько секунд плюхнулась на аэродром в нормально положении. Опоздай я на несколько долей секунд - не играли бы в шахматы. Вылез и заволновался. Аж мокрый стал. Такого состояния еще не бывало со мной.
      - После посадки уже мокрый?
      - Ну да.
      - А что, Володя, у тебя было, когда ты по телефону радовался, что можешь со мной разговаривать? (см. запись от 25 декабря 1940 г. - Л.Б.)
      - А... под Новый год?! Веселое происшествие. Чуял я, что с машиной что-то не ладится. Сказал Ильюшину. Тот на дыбы: не может быть! Я настаиваю. Он: нет, ошибся, я сам с тобой полечу! Я ему отказал, не могу в таком деле конструктором рисковать. Взял с собой паренька, инженера, который всегда со мной летает, толковый, хладнокровный. Оделись полегче, пристроил его у самого люка, чтобы способнее было сматываться. На земле еще запасливо отрегулировал ему микрофон, чтобы сразу замечать интонации его голоса. Полетели. Сделал я одну штуку, которую, уверен, никто из испытателей еще не делал. Нашел инверсионный слой и стал в нем ходить. И получилось, как на продувке в трубе: все обтекание наглядно видно. Он сидит сзади, наблюдает за фюзеляжем и докладывает: "Владимир Константинович, струя ударяет под углом в 15о, под 20о, под 25о... " И по его голосу я чувствую тревогу. Жму по-прежнему. И вдруг он как закричит, забыв даже об обращении (некогда, видимо, стало!)- "Ломает!!" Ага, что и требовалось доказать. Ну, ждать, пока доломает машину было не резон. Я - вниз. Ничего, сели. Я оказался прав.
      Позвонил ему по какому-то поводу позавчера. Зашел разговор о депутатских обязанностях.
      - Занимаешься?
      - Много. В Керчи трамвай уже провели, воду дали, электрическую линию к городу подвели. Банно-прачечный трест построили - на него я тысяч 250, кажется, достал. Но много мучают и иные. Вот прислал недавно письмо избиратель-парикмахер. Я, мол, специалист по дамским прическам, а мне квартиры бюрократы не дают.
      Сегодня в Доме Журналиста устроили вечер (см. билет): "...самое интересное из неопубликованного". Народу собралась тьма, да все маститые, кондовые. Выступали Рыклин, Коробов, Мар, Ордынский, Кор, еще кто-то и я. Надо будет записать поподробнее. Отличный вечер!
      1 апреля
      Несколько газетных эпизодов:
      Получили мы 19 марта от Ленинградского корреспондента заметку "Ценные исторические находки". Там нашли считавшийся утерянным оригинал статьи В.И. Ленина "Серьезный урок и серьезная ответственность", опубликованный в "Правде" 6.03.1918 года.
      В этой рукописи есть абзац:
      "..что "левые эсеры", высказываясь за войну, сейчас заведомо разошлись с крестьянством - это факт. И этот факт говорит за несерьезность политики левых эсеров, как несерьезной была кажущаяся "революционной" политика всех эсеров летом 1907-го года..."
      В тексте "Правды", а затем в изданиях сочинений ВИЛ год был указан неправильно - 1917, ибо перепечатывалось по "Правде" с отпечатков.
      Дежурил у нас Мартын Мержанов. Дело очень интересное. Он немедленно позвонил директору ИМЭЛ академику Митину. Тот два часа изучаи вопрос, а затем ответил:
      - Рукопись - большое событие. В "Правде", конечно, допустили опечатку. Но, тем не менее, напечатано правильно. Ошибся, описался - именно Ленин. Судя по тексту всей статьи, по обстановке тогдашней, речь шла не о 1907 годе, а о 1917. Не советую давать заметку. Это дело будет, конечно, предметом обсуждения на Политбюро, но я не сомневаюсь, что там подтвердят мою точку зрения. И в готовящемся сейчас четвертом издании сочинений Ленина мы оставим 1917 год.
      Сейчас идет шахматный матч-турнир на звание абсолютного чемпиона СССР. Участвуют Ботвинник, Керес, Лилпенталь, Бондаревский, Смыслов, Болеславский. Начали они 25 марта в Ленинграде. Интерес к этому делу у всех очень большой. Борьба идет там "по Гамбургскому счету", на совесть.
      В четвертом туре играли Ботвинник и Бондаревский. Партия была отложена в напряженном и неопределенном положении. И вот, вскоре после объявления последних известий по радио, в редакции газеты "64" раздался звонок (было около 12 часов ночи).
      - Говорят их секретариата Молотова. Вячеслав Михайлович просит, если это возможно и удобно, связаться с Ленинградом и узнать, как мнение самих участников об этой партии.
      По телефону говорил мастер Юдович. Он немедля вызвал молние Ленинград, поговорил с Ботвинником, Бондаревским. Оба объективно оценили позицию. Затем он позвонил по оставленному телефону:
      - Вот нас просили узнать о партии..
      - Да, правильно.
      - А кто у телефона?
      - Молотов. Ну и что говорят?
      Юдович обмер. Потом очухался и рассказал. Молотов внимательно слушал.
      - А я с кем говорю?
      - Мастер Юдович.
      - Вы шахматный мастер?
      - Да.
      - А Ваше мнение о партии?
      Рассказал. Разговор продолжался минут 20. В заключении Юдович совсем осмелел и сказал:
      - Вячеслав Михайлович! Вот беда: издаем мы бюллетень, посвященный матчу, а бумаги нет. Печатаем 1000 экз. и все нарасхват.
      - А сколько нужно бумаги?
      - Да тысяч на восемь.
      - Больше ничего не нужно?
      - Ничего.
      На следующий день в редакцию "64" принесли пакет: в нем разрешение на 8000 экземпляров.
      Всю сию историю мне рассказал Мартын Мержанов во время вчерашнего ночного бдения и присовокупил:
      - А Тимошенко - ярый футбольный болельщик. Когда он был на маневрах в Киевском Военном округе, как раз в Москве игрался матч ЦДКА с кем-то, не помню. Так Тимошенке молниями сообщали о каждом голе, а после каждого тайма давали подробное описание.
      Вчера на летучке был интересный эпизод. Вел летучку Ярославский. Заключая, он обратил внимание на статейку Трегуба о молодом авторе.
      - Вот Трегуб уверяет, что обсуждавшие этого автора писатели правы. А они сказали автору, что нельзя писать выражение: "если подняли руки ладонями вверх". Я спросил, кто так говорит? Отвечают: Вера Инбер. Ну, Инбер комнатный человек. А мы знаем, что ели часто поднимают "руки ладонями вверх". Нижние ветви ели - вниз, а верхние - вверх. Все правильно, и напрасно дезориентировали человека.
      2 апреля
      Две хорошие полемические реплики.
      - Мержанов рассказал, что Луначарский, выступая как-то на собрании с докладом, заявил, что В.И. Ленин требовал то-то и то-то, сказал так-то и так-то.
      - Ленин этого не говорил! - бросили реплику из зала.
      Луначарский сверкнул из-за пенсне:
      - Это он вам не говорил, а мне говорил!
      Сегодня у нас был в кинозале просмотр программы, эстрадной студии, руководимой Смирновым-Сокольским. Сей муж, конферируя, вспомнил словесный бой Луначарского и митрополитом Веденским.
      Луначарский, доказывал какой-то материалистический тезис, заявил:
      - Ну что такое картошка - простая вещь: крахмал, сахар и вода.
      - Очень хорошо, Анатолий Васильевич, - ответил Веденский. - Вот вам крахмал, сахар и вода. Сделайте из них картошку.
      Недавно к Мержанову зашел знакомый. Разговорились - он старый приятель Коккинаки.
      - Хочешь, я ему сейчас позвоню. Телефон: Д1-20-27.
      - Ошибаешься, - возразил Мартын. - Его телефон Д3-49-41.
      - Нет.
      Поспорили на бутылку "Пино-гри", любимого вина Мартына. Он тут же позвонил по телефону Д3-49-41. В ответ раздался характерный густой бас Владимира.
      - Володя?
      - Да. Кто говорит?
      - Мержанов. Вот тут у меня сидит такой-то. Говорит, что твой домашний телефон Д1-20-27, а я утверждаю, что этот.
      - Ну и что?
      - Поспорили.
      - На что?
      - На бутылку вина.
      - Хорошего?
      - Хорошего.
      - Тогда отдай бутылку ему: ты звонишь мне на завод.