— Завязывай скулить, Люгер!

— Прекрати, идиот, могут услышать, его фамилия — Озеров. — Габович помог Дэвиду встать на ноги. Тот тяжело дышал, от боли кривилось лицо.

— Иван Сергеевич, вам вредно так волноваться, поймите, — зашептал ему в ухо генерал. — Да и не приводит это ни к чему хорошему, только расстраивает и вас, и окружающих по пустякам.

— Какого лешего вы это сделали? Зачем? — отдышавшись, спросил Люгер.

Габович выразил притворное удивление.

— А что особенного? Не принимай близко к сердцу, полковник Терехов хотел только остудить тебя. Ты чересчур возбудился.

— Никто меня не слушает, абсолютно никто. Я не знаю ни одного из этих людей, сплошные незнакомые рожи... Я не знаю ничего, иногда даже сомневаюсь, кто я такой.

Понятно, думал Габович, выходит, это случилось опять, рецидив.

Программа, по которой так долго и успешно «вели» американца, начала давать сбои. Сейчас могут пойти в корзину годы упорного труда. Третий срыв за две недели пахнет фиаско. Неужели нервы не выдерживают и он медленно выходит из-под контроля, с каждым днем требуется все больше таблеток, чтобы привести его в чувство.

— Тебе просто нельзя перевозбуждаться, — мягко заметил Габович. Он подозвал охранников, этих парней генерал знал персонально, Люгера в таком состоянии можно было доверить лишь очень надежным людям. — Иди, Иван, возвращайся в комнату отдыха, тебя проводят, ты, видно, устал. — Охранникам же Габович шепнул еще пару слов: — Немедленно отведите его в Зулусский район, проследите, чтобы с ним не было никаких контактов.

Люгер уже достаточно твердо стоял на ногах, поэтому два молодца сразу же начали эскортировать его к заднему выходу, где поджидала черная служебная машина, которая должна была отвезти его в особо охраняемое секретное здание на территории института. Дэвид выглядел подавленным, разбитым, но боль в животе после удара не шла ни в какое сравнение с теми душевными муками, что терзали его изо дня в день.

Следуя по коридору, чекисты заметили офицера и сержанта Литовских Сил Самообороны, внимательно следивших за ними.

— Вы, двое, я к вам обращаюсь, да, правильно, подойдите сюда, — властно сказал Габович. Литовцы неспешно подошли. — Кто вы такие?

— Майор Алексей Колгинов, помощник командующего, штаб «Бригады Железного Волка». А это старший сержант Сурков.

— Колгинов? Сурков? Вы что, русские? — Генерал не мог скрыть своего изумления, в глазах появились веселые искорки.

Колгинов молча кивнул головой.

— И служите в литовской армии бойскаутов? — При всей своей строгости Габович чуть не захохотал.

— В Силах Самообороны, с вашего позволения.

— Ах да, что-то такое припоминаю: «Бригада Железного Волка»! Чересчур грозное название для игрушечной армии.

Колгинов еле сдержался, аж желваки заходили.

— Мы здесь по случаю инспекционной проверки, предусмотренной договором о взаимной безопасности, это наше право. Вот, кстати, обратили внимание, как вы выводили из вашего столь оберегаемого конференц-зала странного человека. Похоже, он болен или ему плохо. Есть проблемы или нам показалось?

Вместо ответа Габович скорчил недовольную гримасу. Да, подумал он, режим безопасности тут, в «Физикоусе», стал совсем тухлым. Когда объект, как, впрочем, и вся Литва, принадлежал Советскому Союзу, обеспечение режима безопасности возлагалось на союзное Министерство внутренних дел и вверенные ему войска. Путем строгого отбора и высококачественной специальной подготовки для охраны подобных объектов был сформирован Отряд милиции особого назначения — ОМОН. Поскольку члены отряда носили черные береты, что отличало их от других частей и подразделений внутренних войск, в народе осназовцев так и прозвали — «черными беретами». Вскоре они приобрели репутацию отчаянных головорезов, их даже считали зачинщиками кровавых столкновений в Литве и других странах Балтии накануне обретения ими независимости.

Когда Литва в 1991 году стала свободной, было объявлено, что ОМОН распущен. Однако в действительности это было не так. Претерпев значительные количественные сокращения, «черные береты» все же сохранились на большинстве бывших важных советских объектов в Прибалтике. Что касается института «Физикоус» в Вильнюсе, то здесь они назывались «частными охранниками» и подчинялись непосредственно Виктору Габозичу, уже не имевшему отношения к КГБ (ибо Комитет был упразднен в 1992 году). Теперь Габович служил в МСБ, Межреспубликанской службе безопасности Содружества, в обязанности которой входило обеспечение режима на бывших советских объектах в республике в течение переходного периода.

Так как между Вильнюсом и Минском действовал договор о совместном контроле над объектами, литовские представители имели доступ в институт. Военные в разной форме, с различными знаками отличия постоянно сновали во дворе; в таких условиях сотрудникам института было довольно сложно работать. На сердце у Виктора Габовича скребли кошки. Институт был его вотчиной, своего рода штабом, и, хотя Габович не являлся ученым, среди сотрудников он пользовался большой властью, секретов для него практически не было.

Он мечтал превратить «Физикоус» в главенствующее авиаконструкторское бюро, эта навязчивая идея преследовала его давно. С этой целью генерал привез и американца, потратил так много времени и сил, превращая его из пленника в коллаборациониста.

Потому-то он был вынужден миндальничать и водить шуры-муры с дурацкими литовцами, на чьей территории, к несчастью, располагался институт. Каждый день ему чертовски хотелось запереть все ворота и двери, сказать этим бойскаутам, чтобы убирались, сменить пропуска. Однако Виктору Габовичу приходилось считаться с ситуацией. Он знал, что его «черные береты» слишком малочисленны, чтобы выступить на свой страх и риск.

И тем не менее если он и вынужден мириться с присутствием этих глупых рож на территории института, то уж устраивать себе допросы никак не позволит. Сделав многозначительную паузу, Габович с вызовом ответил:

— Вы спрашиваете насчет проблем? Вам показалось. К тому же это совершенно не ваше дело.

Колгинов сузил глаза, а Сурков даже отступил инстинктивно на шаг, достал портативную рацию на случай, если придется вызывать поддержку.

— Прошу предъявить ваши удостоверения, — серьезно сказал Колгинов.

Габович не стал обострять ситуацию, достал из кармана удостоверение, но при этом с жаром добавил:

— Проблема одна-единственная, майор: то, что вы толчетесь здесь и вынюхиваете коммерческие секреты, которые вас абсолютно не касаются.

Колгинов только глянул на удостоверение, как сразу понял, что за человек перед ним, хотя прежде они не встречались. Ну конечно, перед ним не кто иной, как Габович, руководитель службы безопасности института «Физикоус», которого вместе с его людьми наняли сами ученые, якобы для того, чтобы обеспечивать нормальный режим работы, а на самом деле для ограничения передвижения литовцев по внутренней территории, контроля за допуском на особо оберегаемые объекты. Колгинов знал также, что Габович и его заместитель Терехов — бывшие сотрудники КГБ и, похоже, своих старых связей не растеряли. А вот про третьего человека, который только что был с ними, он не знал ничего.

— Простите, ваш друг, что ушел, вероятно...

— Доктор технических наук Иван Сергеевич Озеров, — поторопился ответить Габович. — Он находится здесь под моей опекой и вовсе не должен предъявлять вам какие бы то ни было документы. Кстати, в силу какой причины вы находитесь в этом крыле здания, мистер «Железный Волк»?

— Я тут провожу инспекцию и слежу за...

— Вот и занимайтесь-ка своим делом, майор, а не суйтесь в чужие.

— Если вам что-то не нравится в моих действиях, товарищ Габович, вы можете спокойно связаться с...

Договорить Колгинов не успел. Красный от злости Габович вытащил рывком пистолет из кобуры, направил его на литовского майора, в то же мгновение Терехов взял на мушку сержанта — тот и глазом моргнуть не успел.

— Теперь послушайте меня, — торжественно сказал генерал. — Закройте рот и быстренько освободите нам дорогу, советую также помолчать о нашем неожиданном «коридорном рандеву», иначе вас ждут неприятности. Мы выполняем задание высшего руководства СНГ, ученый Озеров под моей защитой, а вы мешаете и грубо нарушаете режим безопасности. Если ваши действия нанесут хоть какой-то, пусть даже малейший, вред выполняемому нами поручению, я позабочусь, чтобы генерал-лейтенант Вощанка поставил в известность о вашем поведении литовское правительство и вас бы строго наказали. Вы сильно ошибаетесь, когда считаете, что на ваши безобразные выходки не найдется управы. — Габович сделал знак полковнику: — Идем!

Колгинов посмотрел на Суркова и моментально взвесил все шансы. Конечно, Сурков малый не промах, наверняка сможет нейтрализовать Терехова, возможно, как-то удастся обезоружить Габовича, но до этого один из них или оба успеют несколько раз нажать на курок. Нет, не время и не место, ничего не поделаешь, придется уступить. Литовские офицеры отошли в сторону, генерал тронулся вперед, Терехов прикрывал шефа с тыла.

— К черту этих идиотов, — выругался Терехов, когда они отошли на достаточное расстояние. — Думаете, они слышали, о чем мы говорили?

— Не знаю, — сердито отрезал Габович. — Позаботься лучше, чтобы доступ литовцам сюда прекратили или хотя бы ограничили.

— Как я это сделаю? — взвизгнул Терехов. — Вы же сами знаете, по договору у нас с ними равные права, на силовые методы пороху не хватит.

Габовичу хотелось возразить, накричать на полковника, сказать, что тот сам должен иметь голову на плечах, думать и принимать решения, но он промолчал, потому что знал — Терехов прав. Действительно, по мере приближения дня передачи «Физикоуса» литовской стороне работать в институте становилось все сложнее. Согласно договору, Содружество обязалось передать литовцам все свои земли, базы и объекты к 1995 году. СНГ имело право забрать материалы и оборудование, произведенные или ввезенные в страну до первого июня 1991 года, — предмет детального двустороннего изучения и проверки.

По договору научно-исследовательские разработки и продукция, произведенные в «Физикоусе», включая бомбардировщик-"невидимку", принадлежали СНГ. Проблема, однако, заключалась в том, что в самом Содружестве очень мало кто знал о его существовании. Фи-170 разрабатывался в обстановке особой секретности, работу вела узкая группа проверенных ученых, КГБ и ВВС сделали все, чтобы в печать не просочилось ни строчки. Виктор Габович как старшее должностное лицо Комитета в Литве стал теневой фигурой, мощной пружиной по контролю за проектом, он лично следил за ходом работ, заботился о строгой безопасности, привлекал лучшие умы и инженерный состав.

Когда программа Фи-170 была в середине 1991 года, сразу после неудачной попытки августовского путча в Москве, официально ликвидирована, работа продолжалась на временной основе, ибо оставались бюджетные ассигнования, выбитые в свое время на «специальные проекты». Будучи фактически «левой», программа Фи-170 великолепно финансировалась и поддерживалась до 1992 года, когда образованное Содружество Независимых Государств распустило КГБ и заключило двусторонний договор с Вильнюсом. И после этого Габович пользовался значительной властью, влиянием в Литве и в регионе в целом, главным образом, благодаря годами наработанным связям и разведывательно-информационной сети бывших сотрудников Комитета, которая все еще сохранялась. Тем не менее влияние Содружества на этих землях неуклонно ослабевало, и, напротив, молодые независимые силы становились все могущественнее.

Габович прекрасно понимал, что с потерей «Физикоуса» он потеряет все, что нажил, — силу, влияние, благосостояние. Ему, вместе со многими бывшими советскими учеными, работающими в институте, придется убираться, оставлять насиженные места. Если падет «Физикоус», они потеряют все.

Доктор Фурсенко встретился с Габовичем через несколько минут после того, как литовские офицеры покинули институт.

— Надеюсь, с Озеровым ничего серьезного, он поправится? — озабоченно спросил ученый.

— Да, будем надеяться. — Габович выдержал паузу. — Хотел бы извиниться за поведение моего коллеги.

— Ну что вы, генерал, ерунда. Озеров, может быть, несколько эксцентричен, но всем нашим интеллектуалам пришелся по душе, да он и прав, в принципе, относительно компьютерных тестов. Скажите, Иван... Иван Сергеевич смог бы помочь нам с испытаниями? Было бы желательно получить его экспертные оценки.

— Сможет. Хотя прямо скажу: мы должны его подлечить, он не в лучшей своей форме. Впрочем, если надо, так надо — завтра утром ждите его в лаборатории.

Фурсенко облегченно вздохнул, словно гора с плеч, вежливо поблагодарил и тихонько пошел в направлении конференц-зала.

— Товарищ Фурсенко, на минутку задержитесь, забыл предупредить кое о чем: пожалуйста, помните, что пребывание Озерова здесь, в «Физикоусе», по-прежнему очень засекречено. Вне этих стен его имя нигде не должно упоминаться. Если произойдет утечка, я буду знать об этом первый, ясно?

— Разумеется, можете не сомневаться, снова прикажу всем держать рот на замке. — Изобразив на лице повышенную бдительность, Фурсенко удалился.

После разговора с ученым настроение генерала слегка поднялось. В самом деле, программа движется, и Люгер, его находка, оказывает существенную помощь. Никогда раньше Габович не предполагал, что его услуги будут такими ценными. В Национальном центре исследований аэрокосмических вооружений в штате Невада парень приобрел блестящие знания. А ведь все могло сложиться совершенно иначе, кончиться элементарным расстрелом, и только его, Виктора Габовича, интуиция помогла разглядеть в молоденьком лейтенанте американских ВВС ценный кадр для научной и практической работы. Только для этого потребовалось разработать и осуществить комплексный замысел по постепенному превращению пленника в коллаборациониста. Доктор технических наук Иван Сергеевич Озеров, он же Дэвид Люгер, обладал отличной работоспособностью, таких называют трудоголиками, он, к счастью, терпелив, с ним приятно работать, довольно покладист, не упрям, несмотря на несколько взрывной характер, — одним словом, похож на собаку, ее можно натаскивать, учить, пинать, в крайнем случае.

И все же Габовича пугало то состояние, в котором пребывал Люгер в последнее время, в поведении прослеживались заметные сбои. Не вполне удалось втиснуть парня в образ молодого русского ученого, чтобы он влез в свою новую скорлупу, спокойненько жил и работал...

Что ж, если и дальше пойдут неполадки, не помогут лекарства, придется думать, хорошенько думать.

Они называли это место Зулусский район, но за таким необычным, экзотическим именем скрывалось лишь темное, сырое, неприглядное крыло в бельэтаже секретного корпуса НИИ «Физикоус». Корпус, где компактно располагались бывшие сотрудники КГБ, выполнявшие свои задачи, иные, нежели общая служба охраны, обеспечивающая пропускной режим в институте, имел четыре верхних и два подземных этажа. Помещение Люгера было наверху, рядом с комнатой наблюдения и еще несколькими вспомогательными кабинетами — сюда не допускался никто. Хранилище секретных документов нашло приют на третьем этаже, усиленная рота омоновцев — на втором, штаб Габовича, оперативные отделы — на первом, поблизости еще несколько технических отделений. А собственно Зулусский район представлял собой законченное звено железобетонных блоков, оборудованных самой современной, дорогостоящей аппаратурой.

Собственно, эта аппаратура имела вполне определенное предназначение. «Район» был создан для проведения допросов и промывки мозгов — так называемый штрафной изолятор, где наказуемый выдерживал не более десяти — четырнадцати дней. Среди обычных средств использовались прежде всего полная изоляция, ограничения во всем, постоянные вызовы на допросы, которые проводились в различной форме. Содержащийся в изоляторе мог получать в сутки от 800 до 1700 калорий, не более пол-литра воды, но часто получал таблетки с наркотическим эффектом или стимуляторы. Физические пытки, побои, издевательства использовались крайне редко, поскольку считались устаревшими методами работы.

Впрочем, Дэвид Люгер был совершенно особым подопечным. Габович хотел не просто вытянуть из него информацию, а использовать знания и опыт Люгера в работе над проектом бомбардировщика Фи-170. Измочаленный, психологически сломленный пилот никому не был нужен, пользы от него, как от козла молока. Поэтому решили пойти неординарным путем. В «Физикоусе» работали лучшие умы в области электроинженерии, и они сконструировали для Габовича машину, с помощью которой можно было попытаться «изменить» Дэвида Люгера, не нанося ему психологического ущерба. Предполагалось осуществить смелое вторжение в мозговую сферу для дальнейшего моделирования поведения, поработать над памятью, оставив интеллект нетронутым, внушить «пациенту», что он доктор технических наук Иван Сергеевич Озеров.

Внутри одного из бетонных отсеков Дэвид Люгер лежал привязанный на ровненьком водяном матрасе, температура подогрева точно равна температуре тела, чтобы создать наиболее комфортные условия и понизить чувствительность. Он был абсолютно голый, покрыт только тонкой хлопковой простыней, чтобы возможная сырость от стен случайно не разбудила его. В левую руку вставлена длинная внутривенная игла, через которую поступали лекарства, там же имелось компьютерное устройство, строго контролирующее дозировку. В рот вставлена специальная трубка — чтобы приглушить вкусовые рефлексы, держать зубы разжатыми, а также не допустить случайного заглатывания языка при возможном эпилептическом припадке. Вообще за положением нижней и верхней челюстей велось постоянное наблюдение на маленьком экране. На глаза надета плотная черная повязка, на голове пара наушников, через которые подавалась различная информация — инструкции, указания, пропаганда, новости, шум, разного рода аудиостимуляция, а в случае необходимости обеспечивалась надежная звукоизоляция.

Будучи вот уже третий год пленником «Физикоуса», лейтенант ВВС США Дэвид Люгер стал важнейшим объектом серии экспериментов по моделированию поведения человека, проводившихся КГБ...

...Габович вошел в отсек через несколько минут, рассерженный, все еще под впечатлением инцидента в конференц-зале.

— Какого черта, что произошло там, в зале, объясните мне наконец! — обратился генерал к главврачу Зулусского района, отвечающему за медицинскую сторону эксперимента. — Он слетел с катушек!

Доктор приложил палец к губам и провел генерала в соседнее помещение. Когда дверь плотно закрыли, он ответил.

— Действие наркотических средств и его сенсорная программа еще не начались, поэтому надо соблюдать тишину, товарищ генерал...

— Ладно зубы мне заговаривать, его «концерты», закатываемые в присутствии интеллектуалов, способны погубить весь проект. Такое чувство, что он не владеет собой.

— Товарищ генерал, то, что мы здесь проделываем, все еще находится в стадии эксперимента, мы многого не знаем. Человеческий разум — сильный соперник, его нелегко сломить. Лекарства в сочетании с гипнотерапией и аудиостимуляцией способны повлиять лишь на определенные уровни подсознания человека, а другие почти не поддаются воздействию. Более того, они взаимодействуют, контратакуя, с другими, и сводят на нет недели, месяцы нашей кропотливой работы.

— Озеров оказывал помощь в проекте Фи-170 уже больше года, без каких бы то ни было заминок, а сейчас — на тебе, три срыва за последние две недели. Это никуда не годится. И весьма некстати, потому что мы находимся на критической стадии проекта. Делайте что хотите, но он просто обязан оставаться в строю, пока мы не закончим проект.

— Я не могу, не в состоянии гарантировать успех, товарищ генерал. — Доктор выглядел испуганным. — Единственное, что мы можем — это продолжить избранный курс «лечения».

— Бросьте! Замените лекарства, удвойте дозы...

— Нет, нет, если вам нужен дееспособный человек, а не развалина, думающий инженер, позвольте мне действовать прежними методами... Товарищ генерал, обещаю вам: кровь из носа, но Озеров вернется завтра утром в лабораторию, свежий и в полной кондиции!

Габович сощурил глаза, пристально посмотрел на доктора.

— Да, пусть лучше приходит. — Он сделал многозначительную паузу. — Так будет лучше для всех. — После этих слов Габович решительно вышел из комнаты.

Вильнюсский международный аэропорт, Литва,

6 декабря, 14.37 по вильнюсскому времени.

Виктор Габович и Антон Вощанка никогда еще не встречались друг с другом. Даже когда развалился Советский Союз, образовалось Содружество Независимых Государств, вступил в действие договор по постепенному выводу всех сил иностранных государств с литовской территории. Генералы служили рядом, буквально бок о бок, и служебные вопросы, которые им приходилось решать, частенько соприкасались. Присягнув СНГ, они служили по сути одному общему делу и их интересы вроде бы совпадали, но действовали они автономно. Считалось, что, как и раньше, Габович представляет КГБ, а Вощанка — Белоруссию. Комитет не лез в дела Республики Беларусь, а в Минске не собирались вмешиваться в операции, проводимые КГБ. Сфера интересов была как бы поделена.

В силу вышеуказанных причин их первая встреча, организованная полковником Тереховым по предложению его шефа, началась несколько настороженно и напряженно. Место для ее проведения было выбрано нейтральное — комната для особо важных персон Вильнюсского международного аэропорта. Такой выбор представлялся очень мудрым. Дело в том, что аэропорт фактически примыкал к территории научно-исследовательского института «Физикоус», «черные береты» и люди Габовича патрулировали восточную часть объекта, и в то же время аэропорт являлся районом, где, согласно договору, могли находиться войска СНГ, там всегда было полно белорусских солдат, танков, бронетранспортеров и другой техники.

Оба генерала чувствовали себя на «своей земле». Кроме обычных приветствий, они еще ничего не успели сказать друг другу. Терехов еще раз представился белорусскому генералу и первым начал беседу:

— Господин генерал, мы хотели бы сегодня обсудить с вами статус мер безопасности, осуществляемых здесь, в Литве. Как вы знаете, договор, существующий между СНГ и Литовской республикой, предусматривает вывод всех иностранных сил, техники, оборудования и иных средств, за исключением недвижимого имущества. Большинство положений договора начнут претворяться в жизнь уже в следующем году. В качестве ответственного лица Межреспубликанской службы безопасности и руководителя службы охраны института «Физикоус» генерал Габович выражает свою обеспокоенность и усматривает в этом опасность ущемления наших интересов. Может быть, пока есть время, можно что-то в этом плане придумать.

— Так, секундочку, давайте сразу разберемся. Что вы имеете в виду, говоря о «наших интересах»? Разве ваши интересы не есть интересы Содружества?

«Да, — подумал Габович, — старого опытного воробья на мякине не проведешь, сразу смотрит в корень. Что ж, так даже лучше, нечего петлять вокруг да около, нужно переходить к делу».

— Генерал, мы с вами люди военные, давайте ценить время. Мы оба отлично знаем, что договор, увы, не принесет пользы ни Беларуси, ни моему руководству.

— Вашему руководству? А кто ваше руководство, генерал Габович? — с улыбкой спросил Вощанка. — Вы что, не служите Содружеству?

— Не надо, господин командующий, я сейчас веду разговор совершенно об ином. — Габович стал раздражаться. Почему этот Вощанка взял такой тон? Провоцирует? Все источники из Минска в один голос свидетельствовали, что он в равной мере не удовлетворен политикой СНГ и дальнейшими перспективами... Видимо, просто хочет позлить. А вдруг и впрямь свихнулся, старый дурак, верноподданически предан мифическому союзу? Что, если он ошибся, недооценил Вощанку? Ладно, пусть! Теперь уже все равно отступать поздно...

Габович облизнул пересохшие губы, затем продолжил:

— Когда закроется «Физикоус», я вылечу на улицу, стану бедствовать. Конечно, есть небольшая пенсия, но в «деревянных», кому они теперь нужны, а если перевести в валюту, то и сказать смешно. И такое положение не только со мной. Это относится ко всем ученым, инженерам и административным работникам института. Они все останутся без работы. Современный исследовательский центр придет в упадок. В итоге его либо разрушат, либо продадут, либо просто передадут американцам.

Вощанка согласно кивнул головой. Несомненно, здесь он был полностью солидарен с Габовичем. Генерал, как и многие представители военно-промышленного комплекса, с большим недоверием относился к реформам и быстрому сближению с Западом. Он посвятил всю свою карьеру служению Советскому Союзу, чтобы в итоге увидеть его распад. А родную Беларусь понемногу прижимают соседи, например, Россия и Украина, в последнее время даже Латвия и Литва.

— Жизнь сильно изменилась, — глубокомысленно заметил Вощанка. — Во многом новое Содружество хуже старой советской системы. Похоже, центральное правительство беспомощно. Зачем вообще нужно правительство, которое не способно ничего контролировать? — При этих словах командующий опасливо посмотрел на своего собеседника, все-таки бывший кадровый работник КГБ, и, кто его знает, пусть сейчас Конторы в ее прежнем виде не существует, старая-то закалка, безусловно, осталась. — Итак, теперь вы охраняете, пылинки сдуваете с ученых в «Физикоусе»?

— А почему бы и нет, раз они предлагают нам решение проблем, с которыми мы неожиданно столкнулись, выход из состояния стагнации, в которое нас не по своей воле втянули.

— В самом деле? Что-то не верится. И какими делами они там, в этом вашем «Физикоусе», ворочают?

— Работают не на сегодняшний день в попытке получить копеечные дивиденды, а на перспективу, на будущее. Создают различные системы аэрокосмических вооружений, например, крылатые ракеты, которые могут посоперничать с лучшими в мире. — Он сделал паузу, убедился, что генерал-лейтенант внимательно следит за ходом его мыслей. — Однако самое ценное, — продолжил Габович, — то, что мы обладаем маленьким ядерным реактором, довольно надежным, способным вырабатывать плутоний. Если мы запустим его на полную мощь, мы способны получать в год три сотни боеголовок мощностью более ста килотонн.

Вощанка выкатил глаза от удивления.

— Вы не шутите? Триста ядерных боеголовок!..

Габович знал наверняка, что белорусский генерал будет поражен.

— При общей мощности, которую я вам назвал, это будут очень маленькие боеголовки, весящие всего шестнадцать-семнадцать килограмм. — Он был прекрасно осведомлен, что примерно такой вес у стомиллиметрового артиллерийского заряда — компактного, никаких проблем при транспортировке или хранении, вполне подходят разные средства доставки. Габович не сомневался, что его поймет любой профессионал, а у Вощанки дух захватит от новых возможностей. — Электронное наведение, детонационный взрыватель, превосходные рабочие характеристики. Хочу сразу оговориться: все это в стадии разработки. Но, когда «Физикоус» закроется, документация и технология будут безвозвратно потеряны, пресловутое Содружество их просто уничтожит или, скорее всего, продаст. Хотя и в этом случае Беларусь не получит ни копейки — Москва гребет под себя.

Вощанка сидел напротив Габовича, как важный китайский мандарин. Хитрая улыбка появилась на его лице, когда он подумал об открывающихся перспективах. Конечно, это определенно заманчиво, но опасно, слишком рискованно...

— Так что вы предлагаете делать, товарищ Габович? Вы, вероятно, хорошо осознаете, что мое правительство не имеет таких денег, чтобы купить институт «Физикоус», и, кроме того, я очень сильно сомневаюсь, что нам вообще разрешат такую сделку. Мы не сможем купить даже одного из ваших ученых.

Габович осклабился, понимающе закивал головой, но затем вдруг резко убрал улыбку с лица, стал серьезным, демонстративно пожал плечами.

— Разумеется, никто не имеет сейчас лишних средств, они везде ограничены — тяжелая цена реформ, так сказать. Тем более Беларусь, которая вынуждена тратить громадные деньги на строительство собственной армии. В такой ситуации, когда вы буквально скребете по сусекам, чтобы заполучить носки и портянки, не приходится думать о современном вооружении.

При этих словах Вощанка побагровел, щеки его раздулись от гнева.

— Да как вы смеете?..

Габович остановил его жестом.

— Что вы, генерал, я и не мыслил обидеть вас. В конце концов, и у меня нет панацеи, ответов на все жизненные задачки. Только... больше вопросов. Вот, например, я часто задумывался, какое соглашение будет между Беларусью, СНГ и Литвой, когда белорусские силы покинут литовскую территорию. Договор гласит, что все иностранные войска вернутся к себе домой, но как быть с Калининградской областью? Неужели Беларусь будет отрезана от Калининграда навсегда? Важнейший промышленный и торговый центр, город-порт останется для Минска закрытым, или белорусам придется платить огромные пошлины литовским властям. Обидно, когда приходится платить только за то, чтобы забрать из портов пшеницу, масло и другие продукты, хотя и порты, и остальные капитальные сооружения строились с вашим участием. Любой обыкновенный телевизор или фермерский трактор обойдется вам вдвое дороже из-за расходов на транзит и грабительских пошлин Литвы.

Тут уж Габович попал в болевую точку. Калининградская область!..

Занимая географически выгодное положение по соседству с Польшей, Литвой и Беларусью, крошечный Калининградский анклав с крупным, весь год функционирующим портом на Балтийском море, развитой инфраструктурой, воздушными и железнодорожными путями сообщения, сравнительно высоким уровнем жизни был лакомым кусочком в бывшем Советском Союзе. Мягкий умеренный климат, пышные леса, плодородная почва делали область идеальным местом и для проживания, и для прохождения воинской службы. Официально она входила в состав Российской Федерации, но пучок железных дорог и автомобильных шоссе из Калининграда через Вильнюс в Минск по праву можно было назвать жизненно важной артерией Республики Беларусь. Пока действовали дороги и шоссе, республика не зависела от Москвы, и, наоборот, без Калининграда и выхода к морю она оказывалась фактически запертой.