Карлистские войны - Анна Австрийская, или Три мушкетера королевы. Том 1

В пунцовом зале, из которого был выход на боковую лестницу Луврского дворца, за час до бала прохаживался маршал Кончини, разговаривая вполголоса с человеком, стоявшим у дверей во внутренние коридоры. Этот человек был одет, как обыкновенно одеваются управляющие в знатных домах: темный кафтан, такие же панталоны, черный бархатный полуплащ, плотно обтягивающие чулки и башмаки с пряжками. По краям плаща были вышиты гербы маршала Кончини.

У него было худое гладко выбритое лицо, короткие черные волосы, большой рот и острый нос. Лукавое выражение и язвительный взгляд косоватых глаз показывали, что этот человек — раб своих страстей и склонностей.

Маркиз д'Анкр был его господином, но и на него хитро косился управляющий, когда тот поворачивался к нему спиной. Видно было, что этот человек только до тех пор повинуется и верно служит, пока это ему выгодно, но продаст своего господина, как и всякого другого, как только тот потеряет свое могущество и не в состоянии будет платить ему.

Когда Кончини поворачивался к нему лицом, он сейчас же делал преданную мину.

— Нам непременно надо разыскать патера, — сказал вполголоса маршал, — он должен быть у нас в руках, от этого все зависит, Антонио! Я удивляюсь, как это тебе, при твоей ловкости, не удалось до сих пор найти его.

— У нас слишком сильные враги и их слишком много, господин маршал, — тихо ответил Антонио. — Ни одного принца Конде надо бояться и устранить…

— Знаю, что ты хочешь сказать, этот беарнский виконт отправится в Бастилию вместе с принцем.

— И этого мало. С арестом виконта могут возникнуть новые опасности, пока его друзья на свободе.

— Мне кажется, ты преувеличиваешь… но кто же эти друзья?

— Мушкетер Милон Арасский, замечательный своим ростом и силой, маркиз и Каноник… и барону Витри, который иногда дежурит в Лувре, я не доверяю.

— Как, и он с ними приятель?

— Нет, но он предан графу де Люинь, а граф в последнее время часто бывает с принцем Конде, — ответил Антонио.

— Ты хочешь сообщить мне результаты твоих наблюдений? Говори. Я знаю, ты не сидел сложа руки.

— Нет сомнения, что принц Генрих Конде прячет патера где-то на улице Сен-Дени. На этой же самой улице живет и маркиз, и я поручил двум нищим следить за ним.

— Что же они тебе сказали?

— Что патера еще ни разу, не видели на улице, но что виконт д'Альби несколько раз приходил туда по вечерам, — тихо ответил Антонио.

— Он ходил к маркизу, — сказал Кончини, успокоенный тем, что патер еще не был у короля.

— Виконта, наверное, посылал туда принц.

— За ним не следили?

— Пока еще темные вечера не позволили нищим разглядеть хорошенько.

— Отчего же ты не велел обыскать все дома на улице Сен-Дени, чтобы найти патера?

Антонио на минуту изменился в лице, на губах его незаметно скользнула надменная улыбка.

— Я сделал это, господин маркиз, но безуспешно. Остается еще одно, последнее средство найти старого мошенника.

— Ну, говори, какое? — сказал Кончини, останавливаясь перед своим доверенным.

— Надо силой в Бастилии заставить принца открыть тайну.

— Как… ты думаешь…

— Пытать! — едва слышно прошептал Антонио. Кончини помолчал с минуту, не двигаясь с места.

— Ее величество не откажет в подписи, — прибавил зорко следивший за ним негодяй.

Кончини опять заходил по залу.

— Во всяком случае, лучше пытать виконта, — заметил он, — ему известно, где спрятан патер.

— Он и на пытке ничего не выдаст, господин маркиз. Я знаю этих мушкетеров. Он умрет, а ничего не скажет, и тогда…

— Ну… что тогда? — скороговоркой спросил Кончини.

— Нам придется сражаться с остальными мушкетерами!

— Ты, кажется, боишься их? Первый раз слышу это от тебя, Антонио.

— Осторожность и обдуманность действий всегда полезны, и делают сильного сильнее, господин маркиз! Я не боюсь мушкетеров, но знаю их решительность. Они ничего не испугаются, и до тех пор не успокоятся, пока не отомстят за товарища.

— Так надо и его друзей лишить возможности вредить!

— Это бросится в глаза всему полку и может вызвать ропот в войсках.

— Да, ты, пожалуй, прав, Антонио. Но на швейцарцев, во всяком случае, я могу положиться.

Предусмотрительный Антонио слегка пожал плечами.

— Швейцарцы… — с сомнением пробормотал он.

— Как ты странно это говоришь. Ты, кажется, всегда был высокого мнения о швейцарских гвардейцах? Разве случай с мушкетерами переменил твое мнение, Антонио?

— Мне кажется, господин маршал, что наемники не особенно храбрые солдаты, и лучше было бы держаться мушкетеров, которые сами себя содержат и стремятся только к почестям и славе.

— Ты передавал капитану де Бонплану, что я хочу говорить с ним? — поспешно спросил Кончини.

— Как вы приказывали, господин маркиз!

— Так проси капитана сюда, в красный зал, а сам покарауль в коридоре, чтобы никто не помешал нам. Когда капитан выйдет и ты уходи. Распорядись, чтобы около двенадцати ночи у бокового подъезда стояла карета для государственных преступников. Смотри хорошенько за всем сам. — Антонио поклонился и вышел.

«Странно, — пробормотал Кончини, оставшись один, — мне кажется, как будто этот Антонио уже Не тот, что прежде. Говорят, некоторые птицы чуют, когда беда грозит дому, у которого они вьют гнезда, и тотчас же улетают прочь. Неужели и у Антонио есть такое предчувствие…»

В эту минуту дверь отворилась и вошел капитан Бонплан, уже немолодой мушкетер с воинственной осанкой. Он поклонился маршалу.

— А, любезный Бонплан, — приветливо встретил его маршал. — Я хочу дать вам одно поручение, секретное поручение от имени правительства…

— Приказывайте, маршал, — ответил капитан.

— Скажите, любезный Бонплан, у вас в полку есть мушкетеры, о которых я очень много слышал. Я не помню их фамилий, но одного из них зовут Милон Арасский.

— Совершенно верно, маршал, — улыбнулся капитан, — его настоящее имя — Генрих де Сент-Аманд.

— Потом другой, которого обыкновенно зовут маркизом, и третий, прозванный Каноником…

— Маркиз Эжен де Монфор и Джузеппе Луиджи, граф Фернезе, — дополнил Бонплан.

— К ним присоединился еще один молодой беарнец, виконт д'Альби, что это за офицеры? Можно ли характеризовать их как буянов, или…

— Виноват, господин маршал, это одни из лучших, храбрейших и надежнейших офицеров моего полка.

— Ах, так вы хорошего мнения о них?

— Самого лучшего, маршал!

— Вы можете поручиться за беспрекословное повиновение всех ваших мушкетеров, в чем бы то ни было?

— Головой поручусь! Я имею честь командовать самым смелым и надежным полком его величества!

— Гм… сегодня ночью мне нужно будет десять надежных людей для того именно поручения, о котором я сейчас говорил, любезный капитан.

— Не угодно ли вам взять четверых, которых вы назвали, а я еще отберу шестерых.

— Нет, не их! — поспешно возразил Кончини. — Виконт д'Альби будет занят другим, а тех троих держите подальше от Лувра! Выберите десять мушкетеров, которые не так известны, как эти четверо, и распорядитесь, чтобы в одиннадцать часов вечера они заняли места у бокового выхода дворца.

— Слушаю, маршал!

— Нам, к сожалению, придется арестовать в этом зале государственного изменника и отправить его в Бастилию. Десять мушкетеров будут конвоировать карету, поэтому, чтобы ровно в одиннадцать ваши офицеры были здесь!

Капитан поклонился и хотел уйти.

— Еще одно, любезный Бонплан. Пришлите сейчас же сюда мушкетера д'Альби, — и прибавил: — Я полагаюсь на аккуратное исполнение моих приказаний!

Капитан поклонился и ушел.

«Наступает решительный час, — прошептал маршал. — Принц, ничего не подозревая, попадет в ловушку и в Бастилии научится молчать. Антонио хорошо сделал, что напомнил мне о пытке. Нам во что бы то ни стало нужно устранить этого патера и виконта тоже. Я и ему не доверяю. Но тише, сюда идут, это он!»

Дверь отворилась. Вошел Этьен д'Альби. Кончини обернулся. На лице его не было и тени недоверия или ненависти, а напротив большая благосклонность.

— Кто сегодня дежурит в галерее, виконт? — спросил маршал.

— Барон Витри, — ответил Этьен, твердо и спокойно выдерживая пытливый взгляд Кончини.

— В таком случае я поручу вам другое дело. Ваш почтенный батюшка горячо вверял вас мне, и считаю своим долгом дать вам возможность отличиться.

— Я многим обязан вам, маршал, за вашу доброту!

— Докажите это, любезный мой, аккуратнее исполнив нынешнее мое поручение, нежели тогда, на улице Де ла Тур… Без оправданий, виконт! Исполните, как надо, сегодняшний приказ, и вы получите награду.

— Если он будет согласоваться с моей службой и моей совестью, я сделаю все, чтобы заслужить ваше одобрение, маршал.

— Видите ли, сегодня ночью надо будет арестовать одного из гостей, подозреваемого в государственной измене. Кабинет получил несомненные доказательства его виновности. В двенадцать часов вы найдете в коридоре караул, войдете в красный зал и арестуете того, кто будет со мной.

— Здесь, в Лувре, в этом зале, во время маскированного бала? — спросил удивленный Этьен.

— Да, да! Будьте здесь ровно в двенадцать часов ночи!

— Арестованного надо отвезти в Бастилию?

— Я дам вам письменный приказ к коменданту.

— Аккуратно исполню приказание, маршал.

— Я заранее был в этом уверен, виконт.

— Но позвольте мне выразить всепокорнейшую просьбу, — прибавил беарнец, — дать мне письменное приказание ареста. Случай слишком необыкновенный.

— Как, давно ли мушкетеры позволяют себе ставить условия для исполнения своих обязанностей? — с негодованием в голосе воскликнул Кончини.

— Мою просьбу оправдывает исключительность поручения!

— Если маршал дает вам поручение, значит оно входит в ваши служебные обязанности, мушкетер д'Альби!

— Несмотря на это, я все-таки прошу письменного приказания с обозначением имени того, кого я должен буду арестовать при таких необыкновенных обстоятельствах.

Кончини с минуту колебался, потом скорыми шагами подошел к столу в другом-конце зала, написал несколько слов на листе бумаги и подал виконту.

— Чтобы успокоить вашу светлость, мушкетер д'Альби, я исполнил вашу просьбу. Примите это, как доказательство моей особенной благосклонности.

Этьен взял бумагу и уже собирался уйти, как вдруг, взглянув на нее мельком, остановился.

«Мушкетеру д'Альби, — прочел он, — дается приказ ареста в двенадцать часов ночи нижеозначенного числа в красном зале Луврского дворца».

— Виноват, маршал, — сказал он, — тут не указано имя и нет подписи его величества короля…

Кончини вышел из себя и грозно взглянул на виконта, осмелившегося вести такие переговоры с маршалом Франции.

— Это что! — сердито вскричал он, но сейчас же сдержался, чтоб не навести виконта на какое-нибудь подозрение. — Вы очень предусмотрительны и заботливы, муннсетер д'Альби. Вам совершенно достаточно было бы одной моей подписи, но я исполню ваше желание. Оставайтесь в Лувре! Около полуночи вы будете иметь приказ ареста за подписью его величества! До тех пор ждите моих приказаний!

Этьен поклонился и вышел. Черные глаза итальянца засверкали злобой.

«Это что, господин виконт из Беарна, и без того пользующийся при дворе дурной репутацией? Подпись короля! В этих двух словах глубокий смысл, их одних достаточно для нового доказательства заговора. Подпись короля! Ну, настала, кажется, пора кровавой расправы, иначе сорная трава, которую пока еще можно растоптать, вырастет выше нас! Клянусь всеми святыми, надо быть настороже. Впрочем, король еще ничего не знает. Мы постепенно очистим его лагерь от наших врагов. Головы долой дерзким советникам! Маркиза д'Анкр, маршала Франции, не так легко победить и свергнуть! Для этого надо прежде свергнуть королеву-мать и Гизов. Какая безумная попытка! Ведь главный над всеми — Кончини, а вы осмеливаетесь восставать против него, пытаетесь свергнуть его? Глупцы, вы сами себя ведете к смерти. Одного знака этой руки, одного взмаха пера достаточно, чтобы все вы попали к палачу. Надо только осторожно действовать, чтобы не дать ускользнуть ни одной из крыс, подрывающих маршальский жезл и трон королевы-матери, чтобы накрыть всех заговорщиков сразу. И начнем с принца, ему по титулу принадлежит первенство!»

Кончини подошел к мраморному столу и позвонил.

— Сию же минуту сходите за лейтенантом швейцарского гвардейского полка Ферморелем и пришлите его сюда, — сказал маршал вошедшему камердинеру.

— Господин лейтенант Ферморель сейчас был внизу, во дворе, — ответил камердинер.

— Так швейцарцы заняли караул?

— Кажется, заняли, господин маркиз!

— Ступайте скорей, пошлите ко мне лейтенанта! Через несколько минут Ферморель вошел в красный зал.

— Подойдите, — сказал маршал, — я очень рад, что мне не пришлось долго ждать вас. Я знаю, вы привыкли беспрекословно исполнять мои приказания.

—В чем бы они не заключались, — ответил Ферморель, — я состою у вас на службе, маркиз д'Анкр.

— Хотите сегодня ночью заработать две тысячи франков, любезный лейтенант?

— С удовольствием. Военная служба дорога, кое-что лишнее заработать очень приятно.

— В одиннадцать часов вечера арестуйте мушкетера д'Альби, он здесь, в Лувре, вы его знаете?

— Знаю, маркиз!

— Я сейчас напишу приказ. Если мушкетер будет сопротивляться, употребите силу, или лучше велите солдатам связать его и отвезти в Бастилию. После этого, к двенадцати часам ночи, приходите в коридор, который ведет в этот зал, ибез шума встаньте у дверей. Когда я громко скажу «вы проиграли, принц», — войдите и оставьте дверь широко открытой, чтобы тот, кто будет здесь со мной, видел караул в коридоре. Этого человека вы арестуете!

— А если он будет сопротивляться, господин маркиз?

— Этого он не сможет сделать. Не он, а я сам передам вам его шпагу. Внизу у боковых ворот будет стоять карета для государственных преступников. Вы отвезете в ней арестованного в Бастилию и потом доложите мне обо всем.

— Приказания ваши будут аккуратно исполнены, — ответил Ферморель.

— Можете быть уверены в награде. Подождите, я сейчас дам вам письменный приказ, — сказал Кончини, идя к столу, — и спрячьте его хорошенько!

— Никто не увидит его раньше назначенного времени.

Кончини поспешно написал секретные приказы об аресте, известные под названием letteres de cachet, и отдал лейтенанту. Потом он написал несколько строк капитану Бонплану, отменяя приказание прислать десять мушкетеров, и велел Ферморелю немедленно отдать это командиру мушкетерского полка без всяких объяснений.

Распорядившись таким образом, маршал отправился к королеве-матери доложить обо всем перед началом бала.

Мария Медичи только что оделась, осмотрела нарочно выбранный ею для молодой королевы, в знак особенного внимания, костюм и вышла в кабинет, где ее уже ожидала Элеонора.

Супруга Кончини почтительно поклонилась ее величеству. На ней был такой же костюм, как и у королевы-матери, она держала в руках полумаску. Элеонора замечательно хорошо умела льстить, нашептывая Марии Медичи всевозможные комплименты.

Явившийся вслед затем герцог д'Эпернон начал в том же тоне, а потом приступил к своей настоящей цели. Д'Эпернон был тоже в числе приближенных королевы-матери. Он иКончини во время регентства были советниками и министрами королевы, а теперь вместе с ней управляли Францией. Мария Медичи ни за что не захотела выпустить из рук власть.

Костюм испанского гранда очень шел богатому гордому и ловкому Эпернону. Осведомившись о распоряжениях маршала, он, видимо, встревожился, что еще не все кончено.

В эту минуту портьера отодвинулась и вошел маршал. Он имел право входить без доклада. Эпернон встретил его радостным жестом, а Мария Медичи села в кресло, положив на стол маску.

— Что скажите нового, маркиз? — спросила она. Элеонора встала возле нее.

Кончини поклонился королеве-матери и своей жене, потом поздоровался с герцогом.

— Все готово к балу, ваше величество, останетесь довольны, — сказал он.

— Будет принц Генрих Конде?

— Наверное!

— Как он будет одет?

— Патером, как мне сказали.

Все замолчали. Четверо виновных понимали, что им хотел сказать этим принц.

— А если его кто-нибудь предупредит в последнюю минуту, и он не придет? — спросила Мария Медичи, словно боясь, что страшный враг ускользнет от нее.

— Никто его не предупредит… Если он не придет, его арестуют в его собственном дворце, — ответил Кончини.

— Вы, разумеется, приняли все меры предосторожности, маршал? — осведомился д'Эпернон. — Надежного человека выбрали для такого тонкого дела?

— У меня был план разом устранить двоих опасных людей так, чтобы они друг друга арестовали и оба попали в Бастилию. Это мне, к сожалению, не удалось, но дало новое доказательство того, как далеко зашел заговор. — Расскажите, маршал! — сказала королева-мать.

— Мушкетер д'Альби отказался исполнить приказ об аресте, потому что… не было подписи его величества короля.

— Как ни важно значение этого поступка, — заметил д'Эпернон, — я рад, что мушкетер д'Альби не замешан в деле ареста.

— Вы думаете? На мушкетеров больше нельзя рассчитывать, герцог, — воскликнул Кончини, — ну, мы найдем средство наказать и устранить всякое неповиновение! Первым примером будет беарнский виконт, его сегодня же ночью, раньше принца, отправят в Бастилию.

— Позвольте обратить ваше внимание на одно обстоятельство, — обратился д'Эпернон к своим сообщникам, — оно, по-моему, имеет некоторое значение. Маркиз де Шале говорил мне, что на левой руке мушкетера, маркиза де Монфор, который очень дружен с виконтом, видели кольцо Черного братства.

Кончини презрительно улыбнулся.

— Вы считаете опасным это общество, герцог? — спросила королева-мать.

— По-моему, ни одному тайному ордену нельзя доверять, — ответил д'Эпернон.

— А вы что скажете, Элеонора? — обратилась Мария

Медичи к жене Кончини.

— Я с этой стороны не вижу опасности, ее надо ждать совсем из другого источника, гораздо ближе, и маршал уничтожит ее в самом зародыше, — самоуверенно ответила Элеонора.

— Относительно виконта д'Альби надо обратить внимание совершенно на другое обстоятельство, — сказал д'Эпернон. — Я говорю о ее величестве королеве.

— Герцог прав! Пусть не трогают виконта, не надо возбуждать в нем подозрения, — решительно заявила Мария Медичи.

— Я имел случай убедиться, что он опаснее, нежели думают, — возразил Кончини.

— Он нам еще нужен, маршал, его надо оставить на свободе, — настаивала Мария Медичи, — не потому, что маркиз принадлежит к тайному ордену, а потому, что лучше будет предоставить возможность другой руке устранить виконта. Не забывайте, что этого молодого красивого офицера несколько раз заметили при очень дружеском общении с обергофмейстериной королевы…

— Понимаю и почтительно склоняюсь перед волей вашего величества, — сказал Кончини.

— Очень может быть, что виконта накроют в такую минуту, когда всего меньше этого можно будет ожидать, тогда мы сделаем два дела разом. Ваша супруга, маршал, будет так добра объяснить вам все, — сказала королева-мать, вставая. — Я думаю, нам пора в зал, — прибавила она, — мне надо принять короля и королеву, пойдемте со мной. Надеюсь, мы весело проведем вечер!

Д'Эпернон и Кончини поклонились.

Мария Медичи первая вышла из комнаты, за ней ее приближенные. В приемной к ним присоединились уже ожидавшая блестящая свита, пажи пошли спереди.

В залах было уже много масок. В большой зал, где на хорах играла невидимая музыка, с каждой минутой прибывала пестрая толпа рыцарей, дам, арлекинов, турков и мавров.

Шли пары в зимний сад. Белые Пьерро, уморительно гримасничая, ухаживали за грациозными дамами, резвые арлекины в своих пестрых, плотно облегающих костюмах, взбирались по камням искусственных гротов и оттуда грозили деревянными мечами маскам, подходившим пить вино.

Двор еще не выходил, но кругом уже сияли роскошные костюмы и драгоценности. Колье дам и аграфы на шляпах кавалеров, усыпанные бриллиантами эфесы шпаг и диадемы соперничали в блеске и великолепии. Тут шуршал шелк, там блестел атлас, дорогие кружева, как облака, прикрывали плечи и грудь приглашенных дам.

Везде смеялись или тихо шептались, казалось, все в этих пышных залах разделяли желание хозяйки весело провести ночь. Гости беззаветно отдавались удовольствию, и никому не приходило в голову, что при Дворе кипит скрытый пока еще вулкан! Кто мог думать, что этот блестящий бал был дан для того, чтобы незаметнее и легче устранить опасного врага королевы-матери!

Английский посол, граф Темпль, был одет итальянцем в честь всемогущей Марии Медичи. Он шел рядом с молодым Жоржем Виллье-Бекингэмом, одетым в охотничий костюм, богато расшитый золотом.

Этот молодой красивый и умный вельможа, приглашенный на бал по просьбе посла, происходил из старинного графского рода Лейчестеров. Честолюбивая мать послала его в Париж, чтобы он сделался вполне светским кавалером. Так и случилось. Жорж Виллье, которого мы дальше встретим еще не раз под именем Бекингэма, собирался вернуться в Англию. Ему хотелось перед отъездом быть представленным Анне Австрийской, которую он видел мельком, и которая оставила глубокое впечатление в его двадцатидвухлетнем сердце.

Ему удалось познакомиться с герцогиней де Шеврез, одной из дам Анны. Умный любезный кавалер очень понравился ей, и она, шутя, пообещала представить его на балу молодой королеве. Они условились, если Анна согласится, герцогиня в знак этого оденется охотницей.

Жорж Виллье нетерпеливо ждал появления двора, бродя с графом Темпль в толпе масок.

Наконец двери отворились, вошли пажи и стали по обе стороны у входа, за ними явились гофмаршалы, а затем и сама королева-мать со своей свитой. Она тоже была в маске, приветливо поклонилась гостям и велела гофмаршалам передать, чтобы никто не был стеснен появлением двора и бал шел бы своим порядком.

Кроме Элеоноры, ее мужа, герцога д'Эпернона, маркиза де Шале и множества замаскированных придворных дам, в свите королевы-матери была также маркиза де Вернейль, одетая цыганкой. Алый шелковый пестро расшитый корсаж и короткая юбка, отделанная золотом, из под которой виднелись хорошенькие ножки, были из самой дорогой материи, темные волосы маркизы украшал обруч из массивного золота.

В этот вечер ее величество дала ей одно секретное поручение, и она недаром оделась цыганкой. Вскоре в зал вошел король с королевой, окруженные блестящей свитой. Мария Медичи приветливо встретила их. Молодая чета была в костюме виноградарей. Наряд так шел Анне Австрийской, что все на нее залюбовались. Ее платье было изящно убрано темными виноградными листьями. В роскошных черных локонах сверкали маленькие виноградные веточки из драгоценных камней, а стройную талию обвивал венок из плюща, усыпанный, как росой, крупными бриллиантами.

Эстебанья шла за ней в простом белом костюме мавританки и вместо маски закрыла лицо плотной вуалью. Маркиза д'Алансон была в каком-то фантастическом костюме, а герцогиня де Шеврез, — Жорж Виллье задрожал от радости, — оделась охотницей!

В свите короля был герцог де Сюлли в черном костюме голландского художника и другие придворные.

Мария Медичи увидела между ними патера в огромной черней маске и у нее отлегло от сердца — Генрих Конде явился на бал!

Двор смешался с толпой гостей. Под звуки прекрасного оркестра гуляли по залам, шутили, пили вино и старались узнать под масками тех, кого любили или кому хотели оказать особенное внимание.

Элеонора Галигай стояла возле королевы-матери, говорившей с Людовиком. К ней осторожно стало приближаться голубое домино, она дала ему возможность незаметно подойти ближе. Это был Антонио, поверенный маршала. Он решился явиться в толпе гостей, чтобы шепотом передать что-то своей госпоже. Вероятно, это было очень важное известие, потому что едва он успел снова скрыться в толпе, а король отошел от Марии Медичи, Элеонора поспешно подошла к ней.

— Все хорошо обойдется, — довольным тоном сказала Мария Медичи, — принц здесь, маркиза подходит к королю…

— Меня пугает крестовый рыцарь, — шепнула Элеонора, — который сейчас подошел х патеру и горячо говорит с ним…

— Отчего пугает, вы разве имеете основание бояться его? Вы прочли что-нибудь по звездам?

— Это герцог де Роган. Он пришел предупредить принца, — ответила Элеонора, не упуская случая поддержать в королеве-матери уверенность, что она читает по звездам и располагает таинственными силами.

— Герцог Роган здесь, у меня! — с негодованием сказала Мария Медичи. — Я должна удостовериться в этом. Это мой враг, получивший весьма условное прощение. Если он осмелился явиться сюда с хитрым намерением…

— Мои опасения никогда меня не обманывали, мы должны бояться этого рыцаря с крестом, — шепотом предостерегла Элеонора.

Королева-мать с минуту колебалась. Предсказания Элеоноры до сих пор всегда сбывались, а между тем сделать сцену в этом зале, наполненном гостями, при короле Людовике, было слишком опасно. Надо было, однако ж, во что бы то ни стало действовать быстро и решительно, пока крестовый рыцарь, которого она не знала, хотя все маски были ей известны, не успел еще предупредить и увести принца.

Мария Медичи поспешно подозвала маркиза де Шале и поручила ему просить рыцаря снять маску, а затем донести, кто это был.

В то время, как в большом зале происходила зга сцена, к виноградарю в зимнем саду, куда он ушел от шума, подошла цыганка. На маскированном балу позволялись шутки, и маркиза де Вернейль хотела пошутить с королем. Она попросила его руку, чтобы погадать.

Людовик, тяготившийся всякими отношениями с женщинами, любивший уединение, и ни к кому, кроме Люиня, не чувствовавший симпатии, должен был из вежливости отвечать на шутки масок. С несколькими любезными словами он подал руку гадальщице.

Он был от природы подозрителен, и этим хотели воспользоваться, чтобы разжечь в его сердце страсть, которой он еще не знал, но которая могла, разгоревшись, совершенно поглотить его собой.

— Ну, что же, маска, чего ты вдруг испугалась? Что ты прочла по линиям моей руки? — с удивлением спросил виноградарь отступившую и замолчавшую цыганку. — Ты увидела что-нибудь очень страшное?

— Странно, очень странно, маска! — таинственно отвечала маркиза, чтобы подстегнуть любопытство короля.

— Говори, что ты узнала по моей руке?

— Что ты слишком доверчив и мягок к близким тебе людям. Тебя обманывают, хотят сыграть с тобой самую унизительную комедию, а ты и не подозреваешь об этом!

Король, видевший во всей этой сцене шутку, ответил в шутливом тоне:

— Скажи, прекрасная маска, какой человек не был обманут в жизни?

— Но, если можно, надо стараться избавить себя от этого.

— Да кто же может от этого избавиться?

— Ты должен это сделать, маска!

— Мне нравится то, что ты мне говоришь, — ответил король, которого начала забавлять шутка. — Скажи тогда мне, как оградить себя от обмана, и объясни, кто меня обманывает. Ты задумалась и молчишь?

— Не лучше ли, когда горе скрыто от нас? — спросила цыганка.

— Нет, нет, прекрасная маска. А то я буду думать, что ты не знаешь, что сказать.

— Ошибаешься. В следующее полнолуние, в полночь, ходом, который доступен только тебе одному, войди совершенно неожиданно к существу, которое тебе ближе всех — все равно, дама это или мужчина. Застань это существо врасплох, чтобы испытать его верность. Войди к нему в неожиданное время и такой дорогой, которую никогда еще не использовал.

Людовик недоумевал — шутка это или правда? В нем проснулось подозрение. Слова цыганки, казалось ему, имели значение.

— Благодарю, прекрасная маска, — сказал он, — я последую твоему совету. В следующее полнолуние, в полночь…

В это время на дорожке показались шедшие к королю д'Эпернон, испанский гранд, и герцог де Бриссак, одетый рыцарем.

Хорошенькая цыганка быстро исчезла за кустами и деревьями сада. Она искусно исполнила поручение и возвращалась в зал. Возле нее прошли две пары масок, оживленно говорившие между собой: очаровательная виноградарша с охотником и охотница с итальянцем.

Это привлекло ее внимание, тут видна была какая-то преднамеренность, иначе охотник шел бы с охотницей. Маркиза пошла за ними и вскоре узнала в итальянце графа Темпл, а в охотнице даму из сзиты королевы. Ей очень легко было бы подслушать их разговор, но внимание ее в эту минуту отвлекла другая сцена. Маркиза увидала, что маркиз де Шале подошел к крестовому рыцарю, который немного поодаль шел с патером.

Маркиз, видимо, хотел о чем-то говорить с рыцарем, патер заметил это и отошел к двум другим маскам, проходившим мимо них. Маркиза и этих знала, это были герцог Сюлли и Кончини, одетый в черное шелковое домино.

Крестовый рыцарь пошел за маркизом де Шале и через минуту, вдруг остановившись, сдернул с себя маску.

Это был граф де Люинь, его, видимо, сильно рассердила выходка де Шале, он взволнованно повернулся и пошел к королю, возвращавшемуся из зимнего сада.

Шале, страшно побледневший под своей маской, вернулся к королеве-матери, которая, по-видимому, не заметила неловкой сцены, но в душе очень рассердилась на Элеонору, непринужденно болтавшую с маркизой д'Алансон.

Если б в эту минуту можно было сорвать маску с жены Кончини, все увидели бы, какой дьявольской злобой передернулось ее лицо. Она поняла, что ошибка Антонио поколебала ее влияние на королеву-мать, и что только какое-нибудь неожиданное обстоятельство могло восстановить его.

Но Элеонору нелегко было свергнуть. По лицу ее скользнула самоуверенная улыбка. Могущество жены Кончини заключалось не только в том деле, которое готовил в этот вечер ее муж, не в сообщничестве королевы-матери с убийцами Генриха IV, а, скорее, в ее изобретательности: она уже придумала новое средство загладить свою оплошность.

Принц Конде заговорил с проходившими мимо него художником и черным домино. Он знал, кто они такие.

— Честное слово, сегодня здесь очень весело! — вскричал патер. — Вот что называется весело жить. О покаянии и страхе жестоких загробных наказаний и речи не может быть. Взгляните на это великолепие. Можно ли заглушить веселым смехом и временным блеском укоры совести и мысль о расплате в вечности?