Пыл невинности

      Каспар Гунтрауб снова откашлялся у него за спиной. Проведя пальцами по краю толстой шторы, Алекс вдруг вспомнил, как Скотти чистила их, и вспомнил десятки других забавных и приятных происшествий. Мысли о Скотти успокоили его. Он очень жалел, что ему приходилось причинять ей боль для того, чтобы самому не страдать от невыносимой боли.
      Головин тихо и печально рассмеялся, понимая, что все попытки прогнать, ее из своих мыслей напрасны. Как он вычеркнет ее из своей жизни. И он знал, что это неизбежно произойдет, если ему не удастся прогнать духов прошлого и не заставить себя попросить ее остаться.
      – Когда родилась Катя и доктора сообщили нам, что у девочки искривлен позвоночник, мы – по крайней мере, я – знали, что делать нечего, и придется смириться и жить с этим горем. Болезнь Кати стала страшным ударом для меня. – Головин помнил боль тех далеких дней, как будто это было вчера. – Если бы вы знали, как горько и обидно сознавать, что ваш ребенок калека, но горевал я главным образом не из-за себя. Каждую минуту мое сердце обливалось горькими слезами. Мне было очень жалко бедную девочку. Я беспрестанно спрашивал себя: за что же ей суждено терпеть такие муки? Чем она провинилась перед Господом Богом? – Алекс до сих пор чувствовал боль, такую же сильную и острую, как в первый раз, когда узнал о том, что дочь на всю жизнь прикована к инвалидной коляске.
      – А как отнеслась к этому Марлин? – задумчиво спросил доктор. Он был спокоен, как будто речь шла о погоде.
      Алекс отвернулся от окна и внимательно посмотрел на знаменитого хирурга. Каспар Гунтрауб был высоким худощавым мужчиной, но сидел на стуле так же прямо, как сам Алекс. У немца были густые волнистые волосы серебристого цвета и приятное спокойное лицо. Алекс никак не мог понять, как Марлин удалось…
      – Сначала она пыталась притвориться, что держит себя в руках, – с усталым вздохом ответил Алекс. – Но я слышал, как она плачет по ночам. Поначалу мне казалось, что она испытывает такие же чувства, как я сам: горе от того, что приходится страдать невинному ребенку и что у нашей дочери никогда не будет нормальной жизни, как у остальных детей.
      Потом, – продолжал он с горечью, – я обратил внимание, что Марлин очень редко берет ребенка на руки. Конечно, мы наняли кормилицу. Я знал, что Марлин тщеславная женщина и, как бы сильно ни хотел, чтобы она сама кормила дочь, понимал, что этого никогда не будет. Шли недели, и я заметил, что Катя постепенно полностью перешла на попечение кормилицы и моей экономки, миссис Поповой. Марлин даже отказывалась брать девочку на руки, почти не смотрела на нее. После родов прошло всего полтора месяца, и Марлин возобновила активную светскую жизнь. Она жила так, как будто… Кати не было. – Алекс не стал говорить о том, что его бывшая жена в довершение ко всему еще и стала спать с их соседом, Мило Янусом… и наверняка со многими другими…
      – Вы были в Сан-Франциско, когда она уехала? – спросил Гунтрауб.
      Алекс покачал головой.
      – Меня уже призвали в армию. Я узнал о ее отъезде при Харперс Ферри, когда служил в войсках Джексона! – Он покачал головой, вспоминая те дни. – Честно говоря, тогда у меня были дела поважнее: случаи массового дезертирства и перехода на сторону врага. Мне приказали во всем разобраться и положить им конец. – Воспоминания о войне всегда причиняли ему боль. Поэтому он старался спрятать их поглубже и как можно реже ворошить старое.
      – Вы не говорили с ней?
      – Конечно, я пытался встретиться с Марлин после войны, но к тому времени она уже уехала из Сан-Франциско. Мне пришлось долго ее искать. – Алекс попытался улыбнуться, но улыбка вышла невеселая. – В конце концов, мы встретились, и Марлин призналась, что не может даже видеть Катю. Видите ли, она не может мириться с тем, что у нее родился небезупречный ребенок.
      Тот разговор был таким тяжелым, что при воспоминании о нем Алекса и сейчас бросало в холодный пот.
      – Ей был нужен безупречный ребенок, а не девочка с искривленным позвоночником. Была нужна дочь, которая смогла бы ездить по пышным балам и вечеринкам, когда подрастет, которую она показывала бы богатым холостякам и выгодно выдала замуж за человека… – он посмотрел на Гунтрауба и закончил: – за человека с деньгами, властью и желательно с титулом. Каспар Гунтрауб пристально смотрел в темный, безжизненный камин.
      – Как вы думаете, почему Марлин сейчас вдруг захотела вернуть Катю? – хрипло поинтересовался он.
      – Наверное, вы уже сами догадались, господин Гунтрауб, – хрипло рассмеялся Александр Головин. – Марлин больше не сможет иметь детей.
      Гунтрауб тяжело вздохнул и с пониманием кивнул.
      – Я должен заставить дочь Марлин ходить и сделать ее безупречным ребенком.
      Алекс мысленно похвалил немца за сообразительность. Доктор быстро разгадал замысел Марлин Кэнфилд.
      – Послушайте, доктор, я не хочу, чтобы из-за моих слов у вас сложилось отрицательное мнение о Марлин. Она красивая женщина, и я уверен, что если она встретится с нужным мужчиной, то может оказаться прекрасной подругой и женой – Он сам не верил своим словам, но старался говорить беспристрастно – Но я ни за что не передам ей опеку над ребенком, которого она так безжалостно бросила. Если бы то, что вам рассказала Марлин, было правдой, она бы регулярно навещала Катю в Сан-Франциско. Если бы Марлин была той любящей матерью, которой старается предстать перед вами, она бы приезжала в город, и даже наш развод не послужил бы ей помехой. Она бы приезжала, чтобы повидать Катю и убедить девочку, что по-прежнему любит ее, несмотря на болезнь, что по-прежнему беспокоится о ней. Но Марлин пять лет не была в Сан-Франциско. Я увидел ее на прошлой неделе, когда она вошла в мой кабинет и неожиданно заявила, что хочет забрать Катю.
      В комнате воцарилась тишина, нарушаемая только тиканьем часов. Алекс устало опустился в кресло.
      – Если хотите проверить мои слова, спросите кого угодно. Кроме, конечно, Марлин, – сухо добавил он.
      – Катя не помнит и не знает свою мать?
      Алекс вновь коснулся висков. Разговоры о бывшей жене, не говоря уже о разговорах с ней самой, всегда вызывали у него страшную головную боль.
      – Не знаю. Не думаю, что Катя ее помнит.
      Каспар Гунтрауб встал и заложил большие пальцы в кармашки жилета.
      – Надеюсь, вы не передумали насчет осмотра девочки?
      Алекс кивнул и тоже встал.
      – Мы обязательно приедем на осмотр, доктор. Они обменялись рукопожатиями.
      – Я ценю вашу откровенность, мистер Головин. – Хирург смущенно почесал подбородок. – Должен признаться, у меня нет опыта в обращении с женщинами. Большую часть своей жизни я работал, и красивые женщины не бегали за мной и не падали к моим ногам. – Он застенчиво улыбнулся Алексу. – Когда Марлин влюбилась в меня, я был, мягко говоря, польщен. Сейчас я понимаю, зачем ей понадобился.
      Алекс не удержался и спросил:
      – Вы передумали жениться на ней?
      – Честно говоря, не знаю, – тяжело вздохнул Каспар Гунтрауб и беспомощно пожал плечами. – Конечно, у меня есть гордость, но я много лет прожил один. Марлин могла бы скрасить мое монашеское существование…
      Александру Головину показалось, что он понял доктора. Он тоже был одинок, и Марлин вошла в его жизнь и на короткое время ярко осветила ее. Но сейчас она была уже не той женщиной, на которой он женился много лет назад. Или он просто заставил себя поверить в то, что она изменилась послеженитьбы? Женщины ведь умные и хитрые существа, им нравится властвовать над мужчинами. Сейчас он хорошо знал Марлин и понимал, что она могла с самого начала притворяться, будто любит его. Впрочем, сейчас ему было все равно, любила ли она его, или нет. Зачем тратить время и силы на мысли о ней? Он не сомневался, что не за горами то время, когда доктору самому предстоит познакомиться с ее коварством и неверностью. С другой стороны, неожиданно подумал Алекс, стараясь быть беспристрастным, кто он такой, чтобы судить Марлин и утверждать, что она непременно будет неверна?
      Он проводил Гунтрауба до входной двери и сказал на прощание:
      – Вы не должны извиняться или что-то объяснять, доктор. Умение очаровывать всегда было одним из главных достоинств Марлин. Я искренне желаю ей счастья, но не уверен, что она способна на настоящее человеческое счастье. В моем желании есть и большая доля эгоизма, мистер Гунтрауб. Если Марлин будет счастлива, то никогда больше не вернется в мою жизнь.
      Каспар Гунтрауб взял шляпу и трость у Уинтерса, который стоял у входной двери, потом обратился к Алексу:
      – Значит, я жду вас с дочерью через пару недель.
      Когда доктор сел в ожидавшую его у дома коляску, Александр Головин повернулся к дворецкому:
      – Скотти и Безил вернулись?
      – Еще нет, сэр.
      – Когда вернутся, скажите Скотти, что я хочу поговорить с ней. Кстати, если Безил собирается жить в комнатушке рядом с кладовой, то пусть заделает течь в крыше.
      Англичанин улыбнулся настоящей человеческой улыбкой:
      – Мисс Скотти уверена, что вы ничего об этом не знаете, сэр.
      – Знаю, – улыбнулся в ответ Головин. – Она настоящая чертовка, да?
      – Если бы я лишился места в вашем доме, то с удовольствием бы пошел работать к ней… Что-нибудь еще, сэр?
      Алекс покачал головой, и улыбка медленно сошла с его лица. Он вернулся в кабинет и сел за стол. Мысли о том, что он может навеки потерять Скотти, мучили его, причиняя невыносимую боль, будто кто-то обмотал ему голову колючей проволокой и стягивал ее. Даже приятные воспоминания о жизни в занесенной снегом хижине в горной долине не подняли настроения. Он хотел ее яростно, несказанно.
      Алекс хотел обладать ею и в то же время видеть ее такой же милой и непосредственной. Хотел, чтобы она принадлежала ему и в то же время оставалась свободной. Хотел любить ее и боялся потерять, как потерял всех, кого любил.
 
      Прошла почти неделя с того дня, как Алекс послал Скотти с Безилом и Камиллой по очень странному поручению, а она все продолжала размышлять о нем. Скотти понимала, почему Алекс послал Безила – парень должен был отвезти губернатору несколько толстых тяжелых папок с документами. Камилла высказала предположение, что их послали сопровождать Безила, потому что юноша немного глуповат и может что-нибудь напутать.
      Удивила ее и перемена, которую она заметила в Алексе по возвращении домой. Он не был тем угрюмым, задумчивым человеком, с которым ей пришлось жить последние дни. Алекс крепко обнял ее и пылко поцеловал. С горящими глазами он сказал ей, что Безилу придется починить крышу над кладовой, раз он там живет. Скотти потеряла дар речи… смутилась, оттого что он узнал об этом не от нее… и удивилась, что он не рассердился.
      Катя тоже вела себя немного странно, но, как ни старалась Скотти, ей так и не удалось вытянуть из девочки ни слова. Когда-то она читала, что во Франции грибы выращивают в темноте, в удобренной навозом почве. Так вот, сейчас Скотти чувствовала себя таким грибом, и это ощущение ей ни капельки не нравилось.
      День вновь выдался солнечным. Над океаном, на самом горизонте, нависли тучи, но ветер не позволял им захватить город. Звонко пели птицы: повсюду слышалось чириканье воробьев, щебетание корольков и зябликов. Птичьи трели, время от времени усиленные криками морских чаек, звенели в воздухе. Все это наполнило Скотти тоской по родной долине, но она постаралась не поддаваться хандре.
      Скотти тихо раскачивалась на качелях. Она поерзала, найдя более удобное положение, в котором бы не так ощущался живот. Все утро в нем будто что-то дрожало.
      Она повернулась и посмотрела на Катю. Девочка дремала в кресле-каталке, на коленях свернулся клубочком желтый котенок Бейби. Сердце Скотти защемило от жалости. Что же это за Бог такой, если он позволяет невинному ребенку так страдать! Разве это справедливо, что Катя не может ни бегать, ни играть, как ее ровесники. И тут Скотти вспомнила один странный разговор. На прошлой неделе Катя произнесла загадочные слова. Когда они смотрели, как три девочки прыгают через скакалку, Катя задумчиво произнесла:
      – Может, придет день, и я смогу прыгать точно так же, как они.
      Удивленная Скотти тогда промолчала. Было странно слышать эти слова из уст девочки, с самого детства прикованной к инвалидному креслу. Если бы Катя сказала «надеюсь, что смогу» или «как жаль, что я не могу», было бы понятно и объяснимо, но «может, я смогу» показывало, что в ее настроении и состоянии произошли разительные перемены. Все знали, что никаких перемен быть не может, но Катя об этом, наверное, не догадывалась. У каждого человека есть свои мечты и надежды, и маленькая девочка тоже может мечтать и надеяться.
      По улице прогремела коляска. Скотти очнулась от мыслей и, прикрыв ладонью глаза, посмотрела на улицу. Коляска остановилась перед домом. Когда Скотти увидела пассажирку, внутри у нее все похолодело.
      Из коляски вышла Марлин Кэнфилд и с ненавистью посмотрела на нее. Она изящной походкой направилась к крыльцу, вся излучая злобу и недоброжелательность.
      – Алекс дома? – не поздоровавшись, спросила Марлин.
      Скотти еле сдержалась, чтобы не ответить грубостью.
      – Нет. Алекс поехал в Йосемит заканчивать губернаторский проект с долиной, – ответила она и удивилась сама себе. Зачем она объясняет что-то этой злой женщине?
      Марлин поднялась на крыльцо.
      – Как он посмел вмешиваться в мою личную жизнь! – прошипела она.
      Скотти быстро посмотрела на Катю. Девочка проснулась и испуганно смотрела на белокурую женщину, прижав к себе Бейби. Скотти встала с качелей, подкатила к себе Катю и поставила кресло на тормоз. Потом снова села на качели и крепко схватила ручку кресла.
      – Сдается мне, я не знаю, о чем вы говорите, мисс… Кэнфилд, – наконец проговорила Скотти, вспомнив, что бывшая жена Алекса взяла свою девичью фамилию.
      Марлин насмешливо посмотрела на нее.
      – Не знаешь? А мне сдается,что я не верю тебе!
      Скотти всегда сердилась, когда ее передразнивали, да еще с такой злобой, но она вновь сдержалась.
      Нет, бывшая жена Алекса не заставит ее потерять самообладание.
      Скотти успокаивающе погладила Катю по голове и заметила, что девочка дрожит.
      – Катя боится вас, мисс Кэнфилд. Я повторяю, Алекса нет дома. Пожалуйста, уходите.
      Взгляд Марлин Кэнфилд остановился на Кате, которая тоже не сводила с нее глаз. Они были так похожи друг на друга. Катя унаследовала от матери хрупкую белокурую красоту, но даже если бы Скотти дожила до ста лет, то не нашла бы между ними других сходств, кроме внешних.
      Марлин встала перед креслом-каталкой и положила руки в перчатках на стройные бедра.
      – Мне никогда не нравилось это имя. Алекс настоял на нем. Но когда я поняла, что она не сможет… Мне было все равно, как он назовет ее, поскольку я собиралась…
      Как Скотти ни старалась держать себя в руках, она рассвирепела – прекрасно поняла, что хочет сказать эта эгоистка. Поскольку Катя оказалась на всю жизнь прикована к инвалидной коляске, она не собиралась воспитывать дочь, и поэтому ей было совершенно наплевать, как будут звать девочку. За время, проведенное в городе, Скотти уже неплохо научилась читать между строк. Ее охватила такая ярость, что захотелось броситься на эту красивую негодяйку и выцарапать ей глаза.
      – Привет, малышка! – поздоровалась Марлин. Ее голос внезапно стал сладким, как мед.
      Скотти изумилась ее актерским способностям и той легкости, с которой она умела менять голоса…
      – П… привет! – дрожащим голосом ответила Катя Головина.
      – Ты знаешь, кто я?
      Скотти беспомощно посмотрела на улицу и пожалела, что Алекс еще не вернулся из поездки в долину.
      – Мисс Кэнфилд, я…
      – Заткнись! – рявкнула Марлин и, повернувшись к дочери, обворожительно улыбнулась. – Так, значит, знаешь?
      Катя посмотрела на Скотти, которая ответила ей ласковым сочувствующим взглядом.
      – Думаю, вы моя мать, – спокойно ответила девочка.
      Лицо Марлин неожиданно расплылось в улыбке. Она нагнулась над коляской и дотронулась до белого пояска бледно-розового платья Кати.
      – Правильно, я твоя мама. Ты не хочешь жить со мной? Я могу тебе много дать, маленькая моя. Даже пообещать, что ты будешь ходить.
      От возмущения Скотти потеряла дар речи. Неужели у этой женщины совсем нет сердца и жалости? Что за бред она несет, будто Катя сможет ходить? Это ведь невозможно! Скотти посмотрела на Катю и от изумления широко раскрыла глаза. На лице девочки было написано не удивление, а страх. Однако, несомненно, отрицательная реакция со стороны дочери не отбила у Марлин Кэнфилд охоту продолжить разговор.
      – И не только это, малышка. Я могу пообещать, что придет день, и ты сможешь танцевать. Можешь себе представить – танцевать, как все другие девочки? У тебя будут красивые и богатые кавалеры. Ты поедешь со мной в Европу, и я буду покупать тебе самые красивые платья. Ты… ты научишься ездить верхом, и… у тебя будет собственная лошадь. Ну, разве это не замечательно? Как в сказке, правда? Мы будем звать тебя Кейти. Или… о, я вижу, ты любишь котят. Что, если мы назовем тебя Китти или Кэт?
      Она посмотрела куда-то вдаль, увлекшись мечтами, ничего не видя и не слыша вокруг. Она даже не замечала реакции Кати. Скотти бывшая жена Алекса сейчас казалась очень глупой.
      – Кейти Кэнфилд… Китти Кэнфилд… Скотти покачнулась, как от сильного удара.
      – О Господи! – только и пробормотала она, когда к ней вернулся дар речи. – Что вы болтаете? Разве вы не видите, что она живой человек, а не… не кукла. Она настоящая… живая. У нее есть чувства и страхи. Вы не можете вот так запросто прийти сюда и переменить всю ее жизнь. Не можете, слышите!.. И перестаньте обещать бедной девочке всякие глупости. Она никуда не поедет с вами!
      Марлин Кэнфилд выпрямилась и стала сверлить Скотти злобным взглядом.
      – Значит, я обещаю всякие глупости? Только никакие это не глупости, маленькая деревенщина. Вижу, Алекс тебе ничего не сказал?
      По спине Скотти поползли мурашки.
      – Что не сказал? – растерянно переспросила она.
      Перед тем как ответить, Марлин выдержала небольшую паузу для большего эффекта. На ее губах играла полная ненависти улыбка.
      – Что я получу опеку над своей дочерью, что мой новый муж – известный на весь мир хирург – сделает ей операцию и она будет ходить.
      Скотти поблагодарила судьбу, что сидела. Если бы она стояла, то наверняка упала бы от неожиданности. Она откинулась на спинку сиденья, потрясенная словами бывшей жены Алекса. Так вот, значит, что происходило у нее за спиной всю последнюю неделю! Вот что скрывал от нее Алекс! Перед глазами у Скотти все поплыло, голова закружилась. Нет, этого не может быть! Он ни за что не отдаст этой ужасной женщине Катю. Конечно, не отдаст!
      Еще не придя в себя от страшной новости, Скотти слабо покачала головой.
      – Я вам не верю, – пробормотала девушка.
      – Не веришь, деревенщина неотесанная? Тогда давай немного подождем и посмотрим, – отчеканила Марлин.
      Марлин Кэнфилд вела себя так уверенно, что Скотти засомневалась. Она беспомощно посмотрела на Катю, которая дрожала и тихо плакала.
      Слезы Кати Головиной придали Скотти силы. Она встала и смело посмотрела в глаза этой страшной женщины. После отвратительных поступков и слов она уже не казалась Скотти красивой. От злости и ненависти лицо Марлин Кэнфилд потеряло привлекательность. Скотти поняла, что сейчас видела истинное лицо бывшей жены Алекса, которое та пыталась спрятать под пудрой и румянами.
      – Алекс никогда не отдаст Катю. Да, он мне ничего не рассказал, но я все равно вам не верю.
      Марлин и не думала отступать.
      – Верь во что хочешь, деревенщина. Я все равно заберу свою дочь, и никто меня не остановит, – уверенно заявила она.
      И тут Катя разрыдалась. Испуганный котенок соскочил с ее коленей и юркнул под крыльцо. Скотти всю трясло от гнева.
      – О, ты все-таки вывела меня из себя! Убирайся отсюда, пока я не выдрала твои драгоценные волосы! – дрожащим голосом проговорила Скотти. Только ради Кати она еще как-то старалась держать себя в руках. – Неужели ты не видишь, что девочка боится тебя?
      – Это мой ребенок. Твоему Алексу не удастся в этот раз выйти сухим из воды. Я не прощу ему вмешательства в мою личную жизнь. Он рассказал Каспару чудовищную ложь. Теперь неизвестно, захочет ли он жениться на мне. А мне он нужен для того, чтобы забрать девочку. Они нужны мне оба. Мне нужна безупречная дочь, и Каспар сделает ее безупречной! – Она сильно толкнула Скотти на качели.
      Живот пронзила резкая боль, и Скотти инстинктивно схватилась за него, словно защищая ребенка от опасности. Она глубоко дышала и ждала, когда пройдет боль, прежде чем ответить.
      – Ты только послушай себя: мне нужно… я хочу… Поппи и Камилла были правы, говорили о тебе правду. – Неожиданно сильная боль отдала в поясницу. Девушка судорожно вздохнула. – Ты эгоистка, злая глупая эгоистка, и если я…
      Неожиданно дверь распахнулась, и на пороге показалась миссис Попова с метлой в руках.
      – Немедленно убирайся отсюда! – закричала она и ударила Марлин метлой. – Убирайся сию же минуту, или я прикончу тебя и зарою твое вонючее тело в подвале!
      Марлин схватила ручку метлы и попыталась вырвать из рук экономки.
      – Ах ты, старая карга! – завопила она. – Давно я хотела свести с тобой счеты. Ты всегда становилась на сторону Алекса и настраивала всех против меня.
      Женщины что было сил тянули метлу друг у друга, пока на крыльцо не вышел Уинтерс. Даже хладнокровный англичанин опешил, увидев дерущихся женщин. Однако растерянность длилась какие-то доли секунды. Он вмешался в поединок и вырвал метлу.
      Вид Марлин Кэнфилд говорил о том, что она готова к продолжению схватки. Она наклонилась к экономке и шипела, как разъяренная кошка. Ольга Попова безуспешно пыталась поправить волосы, выбившиеся из аккуратного узла на затылке.
      Одной рукой Скотти держалась за пылающий живот, второй схватила Катю за руку и пыталась успокоить девочку, которая икала сквозь слезы.
      Уинтерс стал между миссис Поповой и Марлин Кэнфилд, держа метлу, как копье.
      – Прошу вас покинуть этот дом, мадам, – вежливо обратился дворецкий к бывшей жене своего хозяина. – В противном случае я буду вынужден вызвать полицию.
      Глаза Марлин сузились.
      – Так или иначе, но я всегда добиваюсь того, чего хочу. – Она спустилась с крыльца и направилась к коляске.
      Скотти стояла неподвижно, боясь даже шелохнуться. По ее животу одна за другой проходили волны незнакомой боли. Конечно, полной уверенности в том, что происходит, не было, но у нее появилось неприятное предчувствие, что начались схватки. В кратком затишье между приступами боли она развернула к себе кресло с Катей. Глаза девочки распухли и покраснели от слез, а из носа текло ручьем.
      – Не бойся, милая. – Скотти достала платок и вытерла лицо девочки. Она старалась казаться спокойной, хотя внутри вся дрожала от страха. – Твой папа не отдаст тебя. Ни за что не отдаст! Ты мне веришь?
      Нижняя губка Кати дрожала. Экономка тоже погладила ее по руке, пытаясь утешить.
      – Она напугала меня. Она испугала бедного котеночка. Почему она такая плохая? Почему она хочет изменить мое имя? Мне нравится мое имя. Нравится…
      Очередная острая боль пронзила Скотти. Она затаила дыхание и закусила губу, чтобы сдержать крик. Когда боль немного отступила, пролепетала:
      – Я… я не знаю, дорогая… – Страшная боль высасывала все силы и не позволяла думать больше ни о чем.
      Миссис Попова пристально посмотрела на Скотти, и ее глаза широко раскрылись от тревоги.
      – Что случилось, дорогая? Ты побледнела, как мел. С тобой все в порядке?
      Скотти догадалась, что сейчас не время притворяться.
      – Не знаю, Поппи. – Она осторожно посмотрела на экономку, потом повернулась к Уинтерсу. – Уинтерс, по-моему, Катя должна немного поспать. Пожалуйста… – Она судорожно схватила ртом воздух. – Отвезите ее, пожалуйста, наверх.
      Катя схватила девушку за руку и крепко сжала.
      – Нет, Скотти. Я хочу, чтобы ты отвезла меня.
      Ольга Попова не сводила испуганного взгляда с живота Скотти. Наконец она замигала и с пониманием посмотрела девушке в лицо.
      – Нет, пусть это сделает Уинтерс, Катюшка, – поддержала она Скотти. – Он даже расскажет тебе сказку, правда, Уинтерс?
      Скотти еще никогда не видела Уинтерса таким испуганным и растерянным.
      – Да… конечно, расскажу. – Он отпустил тормоз и покатил кресло к двери. – Я знаю сказку о старой, беззубой королеве с ярко-рыжими волосами.
      Катя оглянулась и с мольбой посмотрела на Скотти:
      – А ты придешь ко мне позже?
      – Да, приду, – дрожащим голосом ответила Скотти. – А сейчас будь умницей. Тебе нужно отдохнуть. Думай только о хорошем: о радугах и… ярком солнечном свете… – хватая открытым ртом воздух, пробормотала она.
      – Уинтерс? – окликнула миссис Попова дворецкого.
      Тот повернулся к экономке и вопросительно посмотрел на нее.
      – Потом немедленно спускайся, хорошо?
      Он перевел испуганный взгляд на застывшую, как статуя, Скотти и кивнул.
      – Я спущусь, как только отвезу Катю.
      После того как они ушли, миссис Попова села на качели и обняла девушку.
      – Что случилось, дорогая?
      – Эта… эта злая женщина слегка толкнула меня, и…
      – Господи, так я и знала! Так и думала, что она во всем виновата. Всякий раз, когда она рядом, происходит что-то плохое. Клянусь святым Тимофеем…
      Скотти дотронулась до руки Ольги и тихо сказала:
      – Я с самого утра чувствую себя как-то странно, Поппи. Так что, наверное, она не виновата. Вернее, это не полностью ее вина.
      – Все равно виновата, чтоб ей провалиться! – ворчала пожилая женщина.
      Скотти негромко рассмеялась.
      – Тебе нужно в дом, – сказала миссис Попова, склоняясь над ней. – Идти можешь?
      – Могу, – кивнула Скотти. – Пойдем, пока эта ужасная боль стихла. Боюсь, она сейчас вернется.
      Миссис Попова обняла Скотти за талию и заставила прислониться к себе.
      – Не хочу тебя пугать, дитя мое, но, по-моему, у тебя начинаются схватки.
      – Я плохо знаю, как протекает беременность, Поппи, но и сама давно догадалась, что это такое.
      Всю беременность Скотти боялась преждевременных родов, и вот ее страхи начали сбываться. По расчетам, рожать ей предстояло через месяц. Да, схватки начались слишком рано. Глаза защипало от слез, но она заставила их отступить.
      – О, какая жалость, что рядом нет моего большого муженька, – печально проговорила она.
      Когда они вошли в прихожую, Скотти пронзила новая боль, и она почти упала на экономку.
      – О Боже, дитя мое! Пожалуй, нам не стоит подниматься на второй этаж, – испуганно проговорила миссис Попова.
      – Но я смогу подняться, Поппи, – упрямо покачала головой девушка. – Я хочу родить ребенка не где-нибудь, а в нашей кровати.
      Экономка тяжело вздохнула. Она помогла Скотти подняться наверх и отвела в ее комнату. Когда девушка легла в постель, а Попова с Уинтерсом засуетились, готовясь к родам, она перестала бороться, и слезы разочарования и досады потекли по ее щекам.
      Все должно быть по-другому. В эту минуту рядом должен был находиться Алекс. И роды не должны начаться так рано!
      – Пожалуйста, не дай ему умереть! – снова и снова, как заклинание, повторяла Скотти. – Не дай ему умереть, Господи! Не дай ему умереть…

Глава 20

      Разобравшись с бумагами, необходимыми для шерифа из Марипозы, Александр Головин посмотрел на дверь, которая вела к камерам. Безжалостное сентябрьское солнце не оставляло в покое и городскую тюрьму. Даже металлическая окантовка стола, за которым он сидел, нагрелась так, что к ней больно было прикасаться. Земля вокруг тюрьмы высохла и потрескалась. В узких, давно пересохших канавах росли лишь несколько упрямых сорняков с колючками вместо листьев и толстыми корнями, глубоко уходящими под землю. Больше никакой растительности в Марипозе не было.
      Заключенным приходилось особенно несладко, поскольку высокие зарешеченные окна камер выходили на запад. Однако Головин не жалел нынешних обитателей тюрьмы. Пусть они все сгорели бы в аду, и чем быстрее, тем лучше. Его беспокоило только то, что Джейми Бауэрс успел скрыться, а Адольф Мотли вообще как сквозь землю провалился.
      – Надеюсь, у вас с ними не возникнет неприятностей, шериф? – заметил Головин.
      Шериф положил в ящик стола связку ключей от камер.
      – Скоро приедет судья, мистер Головин, – кивнул он. – Не беспокойтесь, они все получат по заслугам.
      Алекс решил не рассказывать Скотти о том, что Джейми Бауэрс чуть не убил его. Этот наглец со своими молодчиками устроил засаду на надоедливого адвоката и шерифа, чтобы избавиться от них и уничтожить свидетельства и улики, которые они собрали против них, но бандитам не повезло. Они сами угодили в ловушку. Сообщников Бауэрса задержали всех до единого, но самому Джейми, к сожалению, удалось бежать.
      Алекс вспомнил приход Бауэрса к нему домой. Мальчишка тогда похвастался Скотти, будто у него денег куры не клюют. Теперь Алекс не видел в неожиданном богатстве Бауэрса ничего удивительного. Наверняка Джейми финансирует не кто иной, как его старый знакомый Адольф Мотли. Алекс помешал Мотли и Бауэрсу устроить беспорядки в долине. Он встретился с овцеводами и убедил их, что и за пределами долины есть пастбища с такой же сочной, как в долине, густой травой, где их овцы могут пастись и нагуливать жир.
      Алекс знал, что Джейми Бауэрс затаил против него злобу. В конце концов, он, пусть и косвенно, но все же виноват в смерти отца и брата Джейми. Желание отомстить придавало Бауэрсу смелости.
      Но сейчас не время думать о Джейми Бауэрсе. Александр Головин хотел как можно скорее вернуться домой. Он должен спешить, поскольку им с Катей предстояло отправиться на прием к доктору Гунтраубу. Только после самого тщательного осмотра они будут знать, есть ли у девочки шансы поправиться. Сразу после возвращения домой он обязательно все расскажет Скотти.
      Когда он думал о скорой встрече с женой, на сердце становилось теплее.