Утром Розалинда почувствовала, что после ночных бдений у нее нет сил заниматься чем-то серьезным. Намереваясь поработать в саду в ожидании ответа на просьбу получить аудиенцию у королевы, она в конце концов отдала соответствующее распоряжение садовникам и решила отдохнуть на каменной скамье под шпалерами с розами. Именно здесь ей нравилось читать и творить.
      Опершись на изогнутую спинку скамьи, Розалинда увлеченно перелистывала страницу за страницей одного из своих любимых средневековых романов, как вдруг услышала жужжание пчелы. Глядя на пчелку, перелетающую с цветка на цветок, она принялась размышлять о тех удивительных переменах, которые происходили с ней в последние дни. Во-первых, ее самая последняя пьеса, пока еще без названия, на глазах превращалась в нечто совершенно противоположное ее желаниям, а именно в комедию. Во-вторых, их отношения с Дрейком стали спокойнее, и она опять почувствовала себя в безопасности, хотя его поцелуй прошлой ночью привел ее в трепет Она и не представляла, что он способен на такую нежность. Возможно, она его недооценивает?
      Стало ясно, что она почти не знает Дрейка, и ей вдруг захотелось узнать про него все-все. О чем он думает, чего хочет, какую жизнь для себя готовит, соответствует ли эта жизнь его способностям, понимает ли он до конца, какой незаурядной судьбы заслуживает. Может, и не понимает. Ведь он все же мужчина.
      Розалинда была убеждена, что мозг мужчины меньше, чем мозг женщины. Она прочитала об этом в брошюре некой мадам де Горре дель Санчо. По слухам, испанская еврейка, обученная персидским алхимиком, изучала этот вопрос, производя анатомические вскрытия трупов, и пришла к выводу: мужчины – менее развитый пол. Нет необходимости говорить, что испанская дама не появлялась на публике, а не то ее вполне могли бы четвертовать – если не за то, что она испанская еврейка, то за неприкрытое оскорбление мужского рода.
      Размышляя над этой захватывающей теорией, Розалинда устремила взгляд в пространство и вдруг увидела Дрейка. Он шел к ней!
      Помимо кожаного жилета и сапог из оленьей кожи, она заметила еще и два пистолета. Хорошенько рассмотрев возмутителя спокойствия, Розалинда тут же забыла о размере его мозга. При такой мужественности это совершенно не имело значения.
      Она вдруг встревожилась: не вспотел ли он под кожаной курткой в лучах палящего солнца? Наверняка черные завитки волос на его груди сейчас покрыты бисеринками пота. А его дразнящий, чуть терпкий аромат, который она почувствовала вчера вечером, когда он вытирал ей нос… Почему мужчины и женщины пахнут так по-разному? И как, о Господи, следует вести себя после того, как тебя впервые поцеловали?
      Притвориться, что читаешь, решила она и углубилась в книгу.
      – Мое почтение, Розалинда, – произнес он спустя мгновение.
      – А, Дрейк, я и не видела, как ты подошел. В чем дело?
      – Я… я еду в Лондон. И решил повидаться с тобой перед отъездом.
      Она опустила книгу.
      – Едешь искать покупателей на мою землю?
      – Не в этот раз.
      – Тогда зачем ты хотел увидеть меня?
      Он решительно сжал губы и задумчиво посмотрел в небо. Потом пожал плечами и ответил вопросом на вопрос:
      – Почему бы и нет?
      – Действительно, почему бы и нет? – Она неожиданно улыбнулась, и он просиял в ответ.
      – Вообще-то мне было любопытно, какую Розалинду я застану сегодня.
      – Я настолько противоречива?
      – Только со мной, с другими – вряд ли.
      – Бедный Дрейк! Я была так несносна по отношению к тебе все эти годы.
      Он шагнул вперед и, поставив ногу на скамейку, оперся рукой о колено.
      – Пожалуй, так оно и было. Судя по всему, Франческа права.
      – А что она сказала?
      – Что мы с тобой должны простить друг другу прошлые обиды.
      Мурашки побежали по коже Розалинды.
      – Фрэнни говорит то же, что и господин Шекспир.
      Она замолчала, отметив про себя, какие большие и сильные руки у Дрейка. Он давно уже взрослый мужчина – с тех пор, как они были детьми, прошла целая вечность. Ее вдруг охватила паника, и она вся зарделась, словно заново увидев его, осознав, что прошлое действительно прошлое.
      – Прощение, – медленно произнесла она. – Какая завораживающая перспектива. Но, увы, оно не поможет нам в наших битвах.
      Он протестующе застонал:
      – Я устал от сражений, Розалинда. Неужели нельзя притвориться хотя бы на день, что воюющие стороны заключили перемирие?
      – Притвориться? Как в детстве, когда мы играли в куклы и с деревянными солдатиками?
      – Ну, если ты так это представляешь, то да.
      – Разумеется, ничто не мешает нам притвориться. Мы же сложные существа и способны одновременно быть и врагами и друзьями, разве нет?
      Дрейк надеялся услышать совсем другое, а потому тяжело вздохнул. Потянувшись к розе, он сорвал ее, но тут же отдернул руку, прижав большой палец к губам.
      – Ох! Ты точишь эти шипы или они сами так растут?
      Она залилась глубоким грудным смехом:
      – Конечно, так растут, глупый. Потому-то королева и зовет себя «розой без шипов». Ты разве никогда не держал в руках розу?
      – Кто-то однажды сказал мне, что они смертельно опасны. Я поклялся никогда не поддаваться их красоте. – Он зарылся носом в пену лепестков и вдохнул густой аромат, не спуская глаз с Розалинды. – Теперь я вижу, как много я потерял.
      Ее сердце забилось сильнее от его обволакивающего взгляда. Не выдержав его, она опустила глаза, уже больше не стыдясь, что сдалась первой. Она вовсе не такая сильная, как ей казалось. И потом, и в слабости есть сила. Она видела это в нежном лице Франчески, в любви, которую га без видимых усилии вызывала у противоположного пола.
      – Тебе больно? – спросила она, рассеянно теребя уголок книги. – Хочешь, я поцелую твой палец, чтобы не болел? – С трудом веря в то, что только что произнесла, она взглянула на Дрейка как раз в тот момент, когда на его лице появилась торжествующая ухмылка.
      – Ты? Поцелуем вылечишь мои палец. Очень интригующе! У тебя тоже есть шипы?
      – По-моему, ночью ты об этом не думал, – чопорно сказала она и снова открыла книгу, изо всех сил делая вид, что его слова ее ничуть не задели.
      – Что ты читаешь?
      Розалинда лишь молча перевернула страницу. Слова сливались у нее перед глазами, но она честно старалась их разобрать.
      – Ну так все-таки, что? – не отступал он. На сей раз он перегнулся через ее плечо, коснувшись бородой нежной кожи строптивицы, и она ощутила его жаркое дыхание.
      Кожа Розалинды вспыхнула' она тотчас закусила губу, предпочитая боль этому неимоверному наслаждению.
      – Это какой-то трактат? – спросил он.
      – Называется «Roman de la Rose». – Снисходительно взглянув на него, она пояснила, – В переводе с французского – «Роман о Розе».
      – Это факт – язвительно поинтересовался он.
      – Теперь, когда я сказала, чем занимаюсь, почему бы тебе не отправиться в Лондон? – Она снова уставилась в книгу, но, почувствовав, что он так и ест глазами ее профиль, вернее, ее ухо, нервно поправила локон.
      – «Роман о Розе» – это аллегория о любви, да? – Он выхватил книгу из ее рук и полистал страницы. – Никогда бы не подумал, что тебя интересуют средневековые романы.
      – Книга не только о любви, – сказала она, как бы оправдываясь, – а также о ненависти и алчности.
      – И страсти? – Он взглянул на нее смеющимися голубыми глазами и тут же нахмурился, увидев, как из книги выпал какой-то листок. – Что это? – спросил он, поднимая его.
      Узнав свой черновик, Розалинда потянулась, чтобы выхватить листок у него из рук.
      – Отдай сейчас же!
      Он отступил с озорной ухмылкой, но тотчас посерьезнел, когда прочитал:
 
Язык мой расскажет о гневе в сердце моем,
Иначе сердце, скрывая его, разорвется.
 
      Дрейк был потрясен красотой слов и благоговейно умолк. Прочитав стихи до конца, уже совершенно серьезно произнес:
      – Потрясающе, Розалинда! – Подняв голову, он пристально посмотрел на нее. – Это написал господин Шекспир?
      Она покачала головой, а сердце ее затрепетало.
      – Нет, это мое, из новой пьесы. Предыдущие сцены, которые я показала Уиллу, как-то не сливались в единое целое, и я решила начать сначала.
      – Ты написала это?
      Затаив дыхание, она кивнула.
      – Значит, ты по-прежнему сочиняешь. А я думал, что все осталось в прошлом вместе с другими твоими детскими фантазиями.
      – Это не фантазия, это моя жизнь. Вернее, все, что у меня есть.
      Он аккуратно вложил листок обратно в книгу, отдал ее Розалинде и опустился на скамью рядом с ней.
      – Тогда надо дорожить своим даром.
      – Дрейк, ты многого, очень многого не знаешь обо мне. Я чувствую неимоверную тягу к знаниям. И главное в моей жизни вовсе не дом, еще сильнее я хочу узнать о себе, об окружающем мире… И как можно больше в тот короткий срок, что отведен мне на этой земле.
      – Так и должно быть.
      Услышав явное одобрение с его стороны, она с облегчением откинулась на спинку скамьи.
      – А ты, Дрейк? Что хочешь ты от жизни? – Но тут же подняла руку, опережая его – Нет, молчи. Я и так знаю. Ты хочешь отомстить за смерть отца.
      Он мрачно усмехнулся:
      – Ты слишком хорошо меня знаешь.
      Она действительно его знала. И он тоже неплохо ее знал. Но если хоть кто-то, пусть даже давний враг, близко ее знает, то, значит, один из рубежей, которые она намерена преодолеть в жизни, взят. Близость. Один из самых обескураживающих рубежей, по крайней мере для столь своевольных особ, как Розалинда.
      Она вдруг подалась к Дрейку и с жаром выдохнула:
      – Дрейк, ведь у тебя есть план, правда?
      – План? – Он внимательно посмотрел на нее.
      – Отомстить за смерть своего отца.
      Он тяжело и протяжно вздохнул, но ни на секунду не отвел взгляда.
      – Да.
      – В чем он состоит? ~ Она положила руку ему на колено. – Скажи мне.
      Он скривился и покачал головой:
      – Не могу.
      – Скажи! Я могу помочь.
      – Нет. Розалинда, не можешь Это слишком опасно. Когда я был ребенком, лорд Даннингтон сказал, что человек, погубивший моего отца, имеет отношение ко двору.
      – Ты узнал, кто погубил отца?
      – Нет, но я узнал, что, кто бы это ни был, он имел связи с лордом Бергли, покойным Уильямом Сесилом.
      – Лорд Бергли! – ахнула она, прикрывая рот рукой.
      – Да. Замечательно, не правда ли? Хорошо еще, что виновный не родственник самой королевы!
      – Лорд Бергли был ее ближайшим советником. – Розалинда задумалась на мгновение, а потом выпалила: – Если тот, кто обманул твоего отца, все еще при дворе, то тебе понадобится моя помощь.
      – Нет, я не могу принять ее.
      – Мужская гордость? – фыркнула она. – Или ты считаешь, что женщина не способна добыть сведения?
      Он возмущенно взглянул на нее:
      – Розалинда…
      – Ну тогда что же?
      – Я не хочу, чтобы ты пострадала.
      – О! – Она не ожидала такого великодушия. – Спасибо.
      – Пожалуйста.
      – Да, но это так обидно! Ты знаешь, как я могу тебе пригодиться?
      – Честно говоря, боюсь даже узнавать.
      Украдкой оглядевшись, чтобы убедиться, что они по-прежнему одни, она наклонилась к нему поближе.
      – Несколько лет назад, когда старый лорд Хадсон, тогдашний лорд-гофмейстер, умер и труппа Шекспира потеряла своего замечательного покровителя, лорд-мэр Лондона и пуритане решили закрыть все лондонские театры. Я принялась шпионить за ними, чтобы выведать их планы. К счастью, спустя девять месяцев сын лорда Хадсона был назначен лордом-гофмейстером и обрел влияние, необходимое для защиты труппы. Так что добытые мной сведения не пригодились. Но они все же несколько успокоили Шекспира и Бурбаджа. У меня даже сохранился тот костюм.
      – Костюм?
      – Да, борода, парик и камзол.
      Он сверкнул ослепительной белозубой улыбкой.
      – Дорого бы я заплатил, чтобы увидеть тебя в таком наряде! – Он смеялся над ней, но в глазах его читалось восхищение.
      – Ради тебя я переоденусь. И попытаюсь что-либо узнать о преступнике, погубившем твоего отца.
      – Ты очень щедра.
      Протянув руку, он погладил ее по щеке, и она закрыла глаза, чтобы не податься к нему в ответ. Боже, какие рубежи они уже пересекли, чтобы такая фамильярность воспринималась обыденной?!
      Наконец она отодвинулась и встала.
      – Я вовсе не щедра. Я просто надеюсь, что ты отомстишь за отца и больше не будешь стремиться заполучить дом, который он построил. – Она грустно улыбнулась. – Понимаешь, он ведь тебе не нужен. Ты…
      – Мужчина, – договорил он за нее. – А мужчина волен делать все, что захочет. И может поселиться где угодно.
      – Я повторяюсь?
      – Именно.
      Она кивнула, сделала несколько шагов и вновь остановилась.
      – Дрейк, я по-прежнему намерена бороться за свой дом.
      – Естественно.
      – Дом – та единственная свобода, которая у меня когда-нибудь будет.
      – Да, ты уже говорила.
      – Мой дом необходим мне, чтобы выжить.
      Он скрестил руки на груди и слегка склонил голову набок.
      – Ты уверена?
      Итак, он только что бросил ей вызов. Она на мгновение вспомнила свой сон, в котором так радостно покидала этот дом, однако подробности уже стерлись из памяти.
      – В этом нет сомнения. Я скорее умру, чем откажусь от него. – Розалинда тотчас двинулась прочь, оставив его размышлять над своими словами. Она умрет, если потеряет этот дом.
      Но если она не потеряет дом, тогда умрет он. Таков был грустный вывод Дрейка, провожавшего ее взглядом.

      – Ты любила мужа, Фрэнни?
      Откровенный вопрос Розалинды застал Франческу врасплох. Они ехали в Уайтхолл, где королева наконец должна была удостоить Розалинду аудиенции. Под предлогом представления ее величеству Франчески, которая последний раз была при дворе еще ребенком, она намеревалась поговорить с королевой о Торнбери-Хаусе. От этой встречи фактически зависит все ее будущее, но почему же тогда она думает сейчас только о вчерашней задушевной беседе с Дрейком в саду?
      – Любила ли я мужа? – Франческа посмотрела на подругу так, словно у нее внезапно выросла вторая голова.
      – Ну, я имела в виду романтическую любовь.
      – Нет, и даже не рассчитывала на это.
      – Ты не рассчитывала полюбить мужа?
      Лицо Франчески как-то разом посерело.
      – Нет.
      – И даже не надеялась?
      – Мужчину старше себя на пятьдесят лет? Честно говоря, выходя за него замуж, я втайне надеялась, что он скоро умрет.
      Розалинда нахмурилась:
      – Понятно.
      – Ты порицаешь меня?
      – Нет, Фрэнни, нет! Ты была девственницей. Тебе было страшно.
      – Девственницей, – цинично хмыкнула Фрэнни. – Ну конечно.
      – Тебя принудил к этому нежеланному браку твой жестокий опекун.
      – Что-то вроде того. Вообще-то это длинная история. Когда отец умер, мне было тринадцать лет. Меня отправили в Бергли вместе с другими молодыми подопечными лорда Бергли. Спустя шесть месяцев опекунство надо мной выкупил торговец Саймон Агю. Это был тридцатилетний холостой мужчина…
      Франческа вдруг осеклась, и Розалинде почудилось самое худшее.
      – Фрэнни, он что…
      – Тихо, дорогая. – Она ласково сжала руку Розалинды. – Все совсем не так, как ты вообразила. Он был по-своему благородным человеком, ни разу не дотронулся до меня. Но он хвастал мною перед своими друзьями, некоторые из них были потенциальными женихами, Я влюбилась в одного из них.
      – Влюбилась? – Удивленный возглас Розалинды потонул в грохоте колес по булыжной мостовой.
      – К тому времени мне исполнилось пятнадцать, а ему было сорок лет. Он был очень красив, очень внимателен. Казалось, он понимает, как мне одиноко и страшно, как недостает матери. Он приносил мне цветы. Анютины глазки. Приносил сладости, так же как когда-то отец.
      Розалинда еще ближе придвинулась к подруге и крепко сжала ее руку.
      – И все же не так, как отец.
      – Я, конечно, была мала, но понимала, что его интерес был вовсе не отеческим. Он все чаще и чаще находил предлоги для посещения дома Агю в Суррее. Мы много гуляли. Когда же он первый раз взял меня за руку, я не отстранилась и не вздрогнула. Вскоре я поняла, что люблю его. Удивительный он был человек! Любовь всей моей жизни.
      – Он… вы…
      – Были ли мы близки?
      Розалинда кивнула.
      – Да, мы были близки. – Слезы закапали из глаз Франчески на затянутые в перчатки руки Розалинды.
      – Фрэнни… – Розалинда отстранилась и с удивлением взглянула на подругу. – Ты по-прежнему любишь его, Фрэнни.
      Женщины горячо обнялись. Это было словно единение мыслей и душ.
      – Милая, я и в самом деле все еще его люблю. Я думала, что все уже позади, но, рассказав тебе об этом, поняла, что именно любовь к нему стал преградой, которая не дает мне полюбить Жака.
      – Если ты любила, то почему же не вышла за него замуж? Он был недостаточно богат, чтобы выкупить тебя у опекуна?
      – Он был женат, – прошептала Франческа.
      – О!
      – Он устроил так, чтобы я вышла замуж за его дальнего родственника. И я сделала вид, что так и поступлю. Правда, в итоге вышла замуж за виконта. Конечно, он был стар, но по крайней мере это был в какой-то степени мой собственный выбор. Надо же было быть такой дурочкой, чтобы считать, что иллюзия выбора компенсирует разницу в возрасте!
      Розалинда снова крепко обняла подругу.
      – О, Франческа, будь все проклято! У тебя должна была быть совсем другая жизнь. Милая моя Фрэнни!
      Розалинда наконец узнала то, что мешало ей полностью понять подругу, и теперь, сопереживая, кляла себя за то, что была так далеко от нее.
      Какой мужественной была Франческа! Сколько у нее силы воли: она сумела приспособиться к жутким обстоятельствам. Но из-за эгоиста, который использовал свое обаяние и красоту, чтобы получить желаемое, она теперь никогда не сможет по-настоящему открыть сердце мужчине, сколько бы их ни перебывало в ее постели!
      – А этот человек, которого ты любила, где он сейчас?
      – Неподалеку от Шотландии.
      – Он знает, как ты страдала?
      Франческа покачала головой:
      – Я никогда бы не призналась, как он искалечил мою жизнь, потому что любила его. И теперь люблю.
      Розалинда похлопала ее по руке.
      – Любовь – ужасная штука, Фрэнни. Я никогда не полюблю.
      – Любовь ~ это драгоценный дар, – прошептала Франческа сквозь слезы. – Вот в чем весь ужас. Если бы мне представилась возможность, я бы все повторила снова.
      Пока их вели через длинные коридоры Уайтхолла к покоям королевы, Розалинда, испытывая дикое нервное возбуждение, то впадала в отчаяние, то взмывала к вершинам надежды, а потому вздрагивала при каждом звуке. И все же она заставила себя мягко улыбнуться, готовясь к представлению, которое определит всю ее судьбу.
      Душераздирающая история Франчески лишь утвердила Розалинду в ее решимости стать хозяйкой собственной судьбы. И она чувствовала себя как никогда сильной, понимая, что претендует на одиночество не потому, что не в состоянии полюбить, а потому, что любовь не стоит тех жертв, на которые приходится идти ради нее.
      – Ваше величество, прибыла леди Розалинда со своей подругой, виконтессой Халсбери, – произнесла первая статс-дама королевы, открывая перед ними дверь.
      – Леди Розалинда. – Королева Елизавета бесстрастно прищурила глаза, едва взглянув на вошедших в зеркало своего туалетного столика.
      Судя по сверкающим бриллиантам в парике королевы, придворные дамы только что завершили ее туалет. Удивительно, как это у королевы еще хватает мужества смотреть на себя в зеркало!
      Большинство женщин старело с достоинством, а вот королева даже сейчас настаивала на том, чтобы носить платья с большим декольте, открывающим грудь. Ее лицо было бело от краски, приготовленной из яичных белков, растертой в пудру яичной скорлупы, буры, квасцов и семян белого мака. Эта смесь взбивалась в пену и накладывалась на ее лицо несколько раз в неделю, чтобы скрыть морщины. На белой маске ярко алели губы. Зубы королевы потемнели почти до черноты, некоторые уже выпали. И тем не менее ее величество верила таким придворным, как граф Эссекс, утверждавшим, что прекраснее лица нет во всем мире.
      – Ваше величество, сердце мое переполняется радостью при виде моей прекрасной королевы! – с неподдельной искренностью произнесла Розалинда и присела в глубоком реверансе. Франческа последовала ее примеру.
      – Тебя слишком давно здесь не было, Розалинда. И кто это с тобой?
      Выпрямившись, Розалинда позволила себе смело улыбнуться. Когда-то Елизавета сравнивала ее улыбку со своей – она каким-то странным образом чудодейственно действовала на своевольную королеву, ибо, в то время как другие придворные дамы получали сполна за попытки возразить королеве, гнев ее ни разу не обрушился на Розалинду.
      – Придворные сплетницы говорят нам, что ты стала эксцентричной, – ворчливо заметила королева, сердито глядя на нее в зеркало.
      – Называя меня эксцентричной, ваше величество, – откликнулась Розалинда, приближаясь в ожидании протянутой для поцелуя руки королевы, – они льстят мне больше, чем я того заслуживаю.
      Королева нахмурилась, и на мгновение Розалинду охватил панический страх. А что, если королева забыла об их взаимной симпатии? Если так, то она пропала.
      – Ах, душа моя! – Королева протянула ей дрожащую руку, – Мне так недоставало твоей дерзости. Ты была единственной дамой при дворе, которая могла изрекать фразы, достойные повторения.
      Чувствуя неимоверное облегчение, Розалинда опустилась на колени и прижалась щекой к руке королевы.
      – Ваше величество, мою любовь к вам невозможно выразить словами.
      И так оно и было. Розалинда еще не забыла, какой удивительной силой воздействия обладала королева, ибо все при дворе жили только ради того, чтобы доставить удовольствие Елизавете, а в те минуты, когда королева сердилась, каждый немного умирал.
      – Я так и не познакомилась с твоей подругой, – произнесла Елизавета.
      Розалинда жестом подозвала к себе Франческу.
      – С вашего разрешения, позвольте представить вам виконтессу Халсбери.
      – Халсбери? – Королева, нахмурившись, взглянула на Франческу. – Я ее раньше не видела Как случилось, что ваш муж ни разу не привез вас ко двору?
      – Он был очень стар, когда мы поженились, ваше величество, – ответила Франческа. – Ему было тяжело совершать такие путешествия, а я не хотела ехать без него.
      Пронзительные глаза королевы смягчились.
      – Значит, вы были ему преданы.
      – Это бы и мой долг.
      Королева понимающе улыбнулась.
      – Франческа – моя близкая подруга, – с гордостью добавила Розалинда.
      – Это леди Халсбери убедила тебя оставить службу при дворе?
      – Моя королева, это вы велели мне отправляться в Торнбери и заняться своими насущными делами, – объяснила Розалинда, но королева ждала ответа не от нее.
      – Ваше величество, я не повинна в этом страшном грехе. И я бы заняла место Розалинды подле вас, если бы могла. Но после смерти мужа я осталась в Йоркшире.
      – У вас есть дети?
      Франческа ответила не сразу, и Розалинда с удивлением взглянула на нее.
      На прекрасном лице Франчески не дрогнул ни один мускул, но глаза ее живо заблестели при взгляде на королеву.
      – Вы хотели бы иметь детей, ваше величество?
      Женщины, не знавшие друг друга до этой минуты, посмотрели друг на друга, и какое-то теплое чувство возникло между ними.
      – Как вы проницательны, Франческа. Наши придворные лгут нам теперь, как обычно молодые люди лгут старухам. Они называют меня прекрасной и вечной. Я делаю вид, что верю, хотя прекрасно знаю, что я – бесплодная старуха.
      Елизавета говорила скрипучим голосом, напоминавшим карканье вороны, и Розалинда растерялась, уловив в нем нехарактерные для королевы нотки сожаления и пессимизма.
      – Я бы оставила вас при дворе, леди Халсбери. – Королева осторожно поднялась и повернулась к Фрэнни. – Вы из тех, кто не станет льстить мне.
      – У меня обязанности… – выдавила Франческа растерянно.
      – Побудьте здесь сегодня, исполните свой долг перед Короной. И я могу найти вам супруга. Когда-то я держала своих придворных дам при себе, но теперь понимаю, как это ужасно: одинокая старая женщина. Вам, вероятно, следует снова выйти замуж.
      Розалинда и Франческа обменялись тревожными взглядами.
      – Ваше величество, Франческа никогда не простит меня, если ее представление ко двору приведет к этому ужасному состоянию – замужеству. Ведь вдова в конце концов так тяжко трудилась ради блаженства, которое доставляет ей этот статус.
      – Нам лучше обсудить эту тему наедине, Франческа. – Елизавета властно приподняла брови и кивнула в сторону Розалинды. – Наш друг проявляет упрямство в вопросе брака.
      – Я поброжу по дворцу, мадам. – Франческа снова присела в почтительном реверансе и тихо удалилась.
      Когда дверь за ней закрылась, королева обратила свой взор на Розалинду:
      – Итак, что привело тебя в мои покои? Какие-то трудности, так?
      Розалинда вдруг мысленно представила Дрейка, нежность в его глазах, когда он читал стихи в саду. Проклятие, ну почему вдруг сейчас она вспомнила об этом? Ей надлежит думать только о выживании.
      – У меня действительно трудности. Серьезные. Королева села в кресло у кровати и похлопала по стоявшему рядом.
      – Иди, расскажи мне все, как на духу.
      Розалинда опустилась в кресло.
      – Все мои трудности сосредоточены в одном имени: Дрейк.
      – Сэр Фрэнсис?
      – Нет, господин Мандрейк Ротвелл.
      Королева непонимающе уставилась на нее, и Розалинда продолжила:
      – Скорее всего вы не знаете его. Он пират и торговец.
      – Он тот, по поводу кого следует беспокоиться моим торговым компаниям?
      – Он блестяще ведет дела! – Удивляясь себе, Розалинда вдруг стала хвалить Дрейка. – Очень успешно отыскивал рынки. Последние годы Ротвелл занимался тем, что осваивал новые рынки, а ведь у него не было ничего, кроме поддержки человека, ссудившего его деньгами, и каперских свидетельств.
      – А, морской бродяга и разбойник.
      – Именно. Он исключительно своеволен и упрям. Считает, что может делать что угодно, в том числе и украсть мой дом.
      – А, Торнбери-Хаус. – Хитрые глаза королевы угрожающе блеснули.
      Розалинда судорожно вздохнула.
      – Ваше величество, вы знаете, как много для меня значит Торнбери-Хаус.