Романс о Розе

      – Господин Дрейк, нет!
      – Тихо, Томас! Должна же эта болтунья наконец выглянуть из своего маленького мирка!
      – Он вовсе не мал! – Она высвободилась из его цепких рук. – Если я женщина, то это совсем не значит, что мой мир мал. Это так же верно, как и то, что ты не должен обладать Торнбери-Хаусом только потому, что ты – мужчина.
      – Господи, да пол не имеет ни малейшего значения!
      – Если мой мир мал, то только потому, что я живу ради своего дома. Он для меня все!
      Дьявол! Глаза ее стали наполняться слезами. «Не плакать! – скомандовала она себе. – Черт бы тебя побрал, не плачь!»
      – А что этот дом для тебя? – выдавила она сквозь сжатые зубы. – Можно было бы предположить, что ты ищешься за обладание Торнбери-Хаусом потому, что любишь дом и собираешься восстановить доброе имя отца. Но нет! Ты лишь намереваешься выжать из него все до последнего пенса. Деньги – вот ради чего ты живешь! Ради них ты обманул моего отца много лет назад, а теперь попытался обмануть и меня.
      Он замахнулся было, чтобы ударить ее. Розалинда напряглась, но не дрогнула.
      – Ну же, ударь! – вызывающе сказала она. – Посмотрим, как низко ты падешь.
      Рука его дрогнула, лицо залилось краской.
      – Черт бы тебя побрал, Розалинда. В жизни так сильно не хотел положить женщину на колено и отлупить изо всех сил.
      – Попробуйте, сэр, но тогда вам придется позаботиться о целости интимных частей вашего тела, а то вы рискуете недосчитаться их, когда я поднимусь с ваших коленей.
      Он недоуменно моргнул, представив такую невероятную картину, и расхохотался.
      – Ах, Роз, все эти годы мне так недоставало милых перепалок с тобой!
      – Зря смеешься. Это не шутка, и ты не бойцовый петух, чтобы я устраивала потасовку с тобой. Ты – опасный враг, к несчастью, я на миг забыла об этом. В карете я слушала твои ободряющие слова, не отдавая себе отчета, что становлюсь жертвой твоего очарования.
      – Очарования? – Дрейк, рисуясь, стал расхаживать по комнате. – Томас, она считает меня очаровательным.
      – Действительно, сэр.
      – Может, дело в моей стройности? – поинтересовался Дрейк, подчеркнуто демонстрируя ноги в белых панталонах. – Или же причина в том, что я милый, эрудированный, забавный?
      Глядя на его изящный торс, Розалинда почувствовала, как внутри у нее все сжалось. Она скривилась от собственной слабости.
      – Сначала я ничего не поняла, – Дрожащей рукой она налила себе вина. Сделав глоток, она уставилась на него, словно бесстрастный охотник на свою жертву, хотя, по правде говоря, сама чувствовала себя жертвой. – Я поддалась твоему очарованию потому, что оно стало для меня неожиданностью. В детстве ты был просто высокомерен. Теперь же ты обрел способность вызывать симпатию и сочувствие. Полагаешь, что это самый быстрый способ заставить женщину раздвинуть ноги?
      – Розалинда! – Дрейк нахмурился. – Ты шокируешь меня своими выражениями.
      – Ах да, девственницам не следует так говорить.
      – Буду счастлив лишить тебя этого статуса, если он так мешает.
      Ее глаза расширились, и отнюдь не от неожиданное потому что такая перспектива почему-то не испугала ее, она тем не менее ехидно усмехнулась.
      – Более ужасного варианта представить себе не могу.
      – По правде говоря, я тоже.
      – Вот только не надо соглашаться со мной. Именно поэтому я и забыла о том, что у змеи есть ядовитые зубы.
      – Ш-ш-ш-ш, – поддразнил он ее, изобразив змеиное шипение.
      Она снисходительно покачала головой:
      – Прошу, оставь свои детские выходки. Хочу сказать тебе, Дрейк, что перемирие закончилось, началась война. Фигурально выражаясь, я разделяю Торнбери-Хаус на части. Эта половина дома – твоя. Можешь пользоваться кабинетом отца и его спальней. А я останусь в своих покоях.
      Она мило улыбнулась и, последний раз глотнув из кубка направилась к двери.
      – Ты безмерно щедра, Розалинда.
      – Леди Розалинда.
      – Будешь так высоко задирать нос, и я стану звать Леди Задранный Нос.
      Она закрыла глаза и покачала головой.
      – Ты дерзишь, как мальчишка.
      – Да, – очаровательно улыбнулся он. – Потому ты так замечательно злишься.
      – Итак, уточняю, – продолжила она, словно говорит недоумком, – ты также можешь пользоваться южной частью галереи, но только не северной. И кстати, в моей части дома находится кухня, а также кладовая для продуктов.
      – Как удобно, – весело заметил он.
      – Не сомневаюсь, что ты сможешь питаться в таверне или одна из твоих подружек станет кормить тебя. А я, Дрейк, тем временем буду драться с тобой за этот дом всеми своими силами, до последней капли крови.
      Дрейк, задумчиво почесав подбородок, кивнул. Декларация явно не произвела на него впечатления.
      – Всего доброго, Дрейк.
      Он окликнул ее как раз в тот момент, когда она взялась за ручку двери.
      – Знаешь, Розалинда, я только что вспомнил прелюбопытный факт.
      Вопреки здравому смыслу она обернулась.
      – Да, что такое?
      – В моей части дома находится туалет. Единственный во всем доме.
      Розалинда молча закусила губу, потом повернулась и поспешила прочь из комнаты, прежде чем он заметит пар, который наверняка валил от ее покрасневших ушей.
      Дрейк удержался от желания посетить этот единственный и столь вожделенный туалет, потому что для него уже оседлали коня. Проследив за удалявшейся Розалиндой и убедившись, что она его уже не услышит, он рассмеялся и направился к жеребцу.
      Верхом до города можно было добраться гораздо быстрее, чем в карете, и вскоре Дрейк уже стоял у кирпичного здания, в котором размещалась компания «Старк, Девью и Коб, эсквайры» Располагалась она очень удобно – в небольшом тихом переулке рядом с модной Хай-Холбурн-стрит и неподалеку от «Судебных иннов», где молодые люди, включая и вельмож, изучали право.
      Уиндхэм Старк занимался делами Ротвеллов и казался стариком еще в те далекие времена, по крайней мере в глазах маленького Дрейка. Но ребенок всегда воспринимает возраст искаженно. Старку сейчас было всего шестьдесят лет. Возраст лишь подкреплял уверенность в себе и профессионализм старика, а его внушительный письменный стол и кабинет со множеством книг только усиливали это впечатление.
      – Господин Ротвелл, рад видеть вас после стольких лет! Дрейк тепло пожал протянутую ему через стол мягкую руку.
      – Господин Старк, спасибо, что приняли меня без предварительного уведомления.
      – Прошу садиться, мой мальчик. Хотя вы уже больше не мальчик. – Старк опустился на пышные подушки кресла и оперся седой бородой на скрещенные руки – Полагаю, вы пришли навести справки по поводу ваших запросов. К сожалению, я не знал, когда вас ждать, когда закончится ваше очередное путешествие.
      – Неожиданные обстоятельства привели меня в Лондон раньше, чем я рассчитывал, но вскоре все образуется. Я нанял еще одного стряпчего для решения некоторых вопросов с наследством, а с вами хотел бы завершить дело, касающееся покойного отца. Вообще-то, – непринужденно добавил Дрейк, хотя внутри у него все сжалось, – из всех моих нынешних дел это – самое важное.
      Старк сдержанно кивнул и встал. Услышав скрежет ножек кресла о каменные плиты пола, в дверь просунул голову клерк.
      – Джордж, прошу, принеси мне бумаги господина Мандрейка Ротвелла.
      – Да, сэр, – ответил молодой человек и удалился.
      – Дрейк, я сделал все, что мог.
      – Вы воспользовались теми сведениями, которые я получил из своих дипломатических источников?
      При виде виноватого выражения на лице стряпчего Дрейк вскочил.
      – Господин Старк, я хочу узнать только одно: кто убил моего отца? Вы же наверняка знаете! Я ведь столько лет платил вам за сбор нужных бумаг.
      Серые глаза Старка расширились, когда в голосе Дрейка зазвучали гневные нотки.
      – Мы знаем только, что существовавшая лишь на бумаге торговая компания убедила вашего отца вложить в нее крупную сумму денег, что привело его к банкротству, отчаянию и в конце концов к смерти.
      Дрейк вмиг закипел от бешенства: он уже сотни раз слышал эти слова.
      – Я же спросил: кто убил моего отца?
      В этот момент в комнату вошел запыхавшийся клерк с аккуратной стопкой бумаг, перевязанных желтой тесьмой.
      – Вот, пожалуйста, господин Старк. Самое последнее письмо сверху.
      Последнее? Звучит обнадеживающе. По крайней мере он не напрасно посылал золото Старку.
      – Спасибо, Джордж. Закрой дверь, когда выйдешь. Клерк кивнул и тихо вышел. Старк не двинулся с места, пока не закрылась дверь, и лишь потом развязал тесьму и стал перебирать бумаги.
      – Это торговое предприятие – «Компания по торговле специями» – пользовалось покровительством некоторых очень влиятельных людей с надежными связями при дворе. Именно они довели вашего несчастного отца до катастрофы.
      Дрейк изо всех сил вцепился в стол:
      – Что вы хотите сказать?
      Старк многозначительно посмотрел на него поверх очков:
      – Я хочу сказать, что не кто иной, как покойный лорд Бергли, лично составил договор.
      Бергли! Сам главный лорд Казначейства. Он был наиболее приближенным советником королевы Елизаветы вплоть до своей смерти два года назад. Дрейк, возмутившись этим предательством, вместе с тем испытал и жуткий страх. Если преступления убийц его отца прикрывались власть имущими, значит, как и говорил когда-то лорд Даннингтон, попытки Дрейка предать их правосудию очень опасны, возможно, даже смертельно опасны.
      Впрочем, ему все равно: он жил ради мести. Он вырвет свое сердце и продаст душу, прежде чем откажется от борьбы.
      – Лорд Бергли, – повторил Дрейк дрогнувшим голосом и вновь опустился на стул – Никогда бы не догадался, что нити тянутся к самому двору.
      – Конечно, следует учесть, что сам Бергли не занимался столь гнусными делами, но он подписывал соответствующие бумаги, и мы вправе предположить, что человек, создавший компанию, занимал очень высокое положение.
      В голове Дрейка возникла новая мысль, зародилось новое подозрение, потому что теперь он знал, что не может никому доверять.
      – Как давно вы это знаете?
      Он не отрывал глаз от лица Старка, на котором ясно читалось желание уклониться от ответа. И как раз в тот момент, когда Дрейк приготовился услышать ложь, старик удивил его:
      – Я уже пятнадцать лет знаю о причастности Бергли к этому делу. С того самого момента, как вы первый раз отправились в море.
      – Боже милосердный! – закричал Дрейк и с грохотом ударил кулаком по столу.
      Дверь распахнулась, и на пороге вновь появился Джордж. Глаза его в ужасе расширились.
      – Господин Старк, что-нибудь не так?
      – Нет, Джордж, закрой дверь.
      – Вы знали пятнадцать лет? – бушевал Дрейк. – Вы знали и так и не сказали мне?! Почему?!
      – Нет нужды говорить вам, что лорд Бергли был самым могущественным человеком в Англии. Он не только был ближайшим советником королевы, но и главой Суда по опеке. – Старк поджал губы и отвернулся. – В то время, когда вы наняли меня для расследования, в руках Бергли было опекунство над моей племянницей. Она жила с десятками других подопечных.
      – В доме Бергли.
      – Да. У смертного одра моего брата я поклялся ему, что попытаюсь выкупить опекунство над его дочерью у Бергли, чтобы ее не постигла участь многих других женщин – быть проданной богатому, но жестокому опекуну. Понимаете, я не мог вызвать гнев Бергли в тот момент, потому что в его руках была судьба моей племянницы. Не мог сказать ему, что один из моих клиентов подозревает его влиятельных друзей как зачинщиков незаконного, дьявольского заговора. Я признаю, что любовь к племяннице заставив меня пренебречь своими обязанностями перед вами. Но я не мог передать дело никому другому. Вы обязали меня молчать.
      – Могли бы написать мне, сказать, что связаны другими делами.
      – Именно так я и собирался поступить, но потом получил вот это письмо. – Уставший от многолетних компромиссов и тайн Старк передал письмо Дрейку. – Мне нетрудно коротко изложить его содержание. В нем говорится, что, если я предприму попытки разузнать что-либо о деятельности тогда уже почившей в бозе «Компании по торговле специями», расспросы закончатся моей смертью. Так что сами видите, я узнал все, что мог, не задевая Бергли, но встревожил основателей компании. После получения такового письма я счел, что любое мое послание вам ставит и вашу жизнь под угрозу. Любой наемный головорез выбросил бы вас за борт при каком-либо удобном случае, и никто бы ничего не заподозрил.
      Дрейк изучал выцветшее от времени письмо, безуспешно пытаясь узнать почерк.
      – Значит, вы полагаете, что письмо написал кто-то другой, а не сам Бергли.
      – Разумеется.
      Дрейк положил письмо на стол и сжал кулаки.
      – Все эти годы я верил, что вы ведете поиски. И все эти годы посылал вам деньги.
      Старк вытащил из стопки еще один документ и передал его Ротвеллу.
      – Вот полный отчет о тех деньгах, которые вы мне переслали Обратитесь к моему клерку, и он выпишет вам чек.
      Дрейк взглянул на сумму. Ее вполне хватило бы на роскошную жизнь в Лондоне в течение какого-то времени, но было недостаточно для покупки даже небольшой партии перца.
      – Мне не нужны ваши деньги, Дрейк Главное, чтобы вы меня поняли.
      – А почему вы рассказали мне все сейчас?
      – Когда лорд Бергли умер, я решил, что опасность умерла вместе с ним. Вскоре мне пора на покой, и моя совесть будет чиста, если я закончу карьеру добрыми делами.
      Дрейк поднят голову, и в его суровом взгляде затеплилась надежда.
      – Вы планируете копнуть поглубже?
      – Я уже сделал это. И вот вам реакция. Хотя последнее письмо может быть связано лишь с вашим возвращением, а не с моим расследованием. – На сей раз адвокат взял письмо, лежавшее поверх стопки, и, обеспокоено покачав головой, передал его клиенту.
      Дрейк сразу же обратил внимание на почерк:
      – Написано тем же лицом!
      – Похоже что так.
      «Велите Ротвеллу возвращаться в Ост-Индию, в противном случае его визит закончится страшным несчастьем», – прочитал Дрейк и криво улыбнутся.
      – Знаете, Старк, почему-то я испытываю непонятную радость при виде этого письма.
      – О? – озадаченно отозвался адвокат.
      – Мне кажется, что я стал гораздо ближе к отцу. Перед смертью его, должно быть, преследовали эти мерзкие воры. Теперь я знаю, что он чувствовал. Единственная разница между нами в том, что он был убит, а я буду убивать сам.

Глава 13

      Дрейк вернулся в Торнбери ближе к вечеру. Он вошел в дом через южный вход и направился в комнату Томаса, расположенную на половине слуг. Постучав, он приоткрыл дверь. Томас сидел на стуле у единственного в комнате окна, полируя часы в меркнущем солнечном свете.
      Мальчишкой Дрейк не ждал приглашения войти, но сегодня он уже разочаровал управляющего и не знал, захочет ли тот вообще с ним разговаривать.
      – Ты не против компании, старина?
      – Дрейк! Входи, мой мальчик, входи.
      Едва Томас устремился к нему через комнату, протянув навстречу руки, как Дрейк, заметив, что он хромает, жестом остановил его.
      – Старина, давай обойдемся без формальностей. Тебя беспокоят твои суставы, я же вижу.
      Томас нахмурился, тонкие седые брови сошлись на переносице, словно мягкие облака в дождливый день.
      – Неужели ты помнишь?
      – Да, и я помню, что ты вечно забывал принимать лекарство и делать примочки, как тебе велел доктор, ты, старый умник!
      Глаза Томаса заметно оживились.
      – Мое лекарство, да? – Он легонько толкнул Дрейка в грудь – А ты вечно приставал с этим к лорду Даннингтону.
      – Нас обоих тревожило твое здоровье. Он любил тебя так же сильно, как и я. – ответил Дрейк. – И теперь люблю. Л сейчас садись, старина. И чтобы больше никаких возражений.
      Дрейк мягко подтолкнул управляющего к стулу, но едва он склонился у его ног, как Томас попытался поднять его.
      – Нет, господин Дрейк. Так не годится.
      Дрейк протянул руку и обнял старика. Томас на мгновение положил голову на плечо Дрейка и заморгал, чтобы сдержать слезы.
      – Ты не должен этого делать.
      – Тихо, Томас. Я помню, как ты разрешал мне натирать твои ноги мазью – Дрейк сдернул тапочки с ног Томаса и увидел, что они туго перебинтованы. Очень осторожно он развязал полоски материи. – Я растирал тебе ноги, а ты давал мне советы по управлению поместьем. Ты говорил со мной так, будто видел во мне законного наследника Торнбери.
      – Да, так оно и было. – Томас с облегчением вздохнул и откинулся назад, после того как Дрейк мягко помассировал сначала одну ногу, потом другую, стараясь не касаться воспаленных суставов.
      Увидев у кровати ящик с чистыми тряпками, Дрейк взял несколько полосок и снова стал бинтовать ноги Томаса.
      – Ты был хорошим мальчиком, Дрейк. Очень хорошим.
      – Неужели? – фыркнул Дрейк.
      – Самым лучшим.
      С трудом подавив слезы, Дрейк продолжал тщательно бинтовать ноги управляющего.
      – Она ненавидела меня, Томас, поэтому я и уехал. И она до сих пор ненавидит меня, а я не желаю ей вреда. Это судьба, понимаешь? Мы с Розалиндой обречены. Нас обоих околдовал дом. И ничего тут не поделаешь. Неужели ты не понимаешь?
      Томас вновь нахмурил брови, на сей раз в отчаянной попытке разобраться в сбивчивой речи Дрейка.
      – Розалинда не может ненавидеть тебя, мальчик мой. Она наверняка относится к тебе так же, как и я.
      – Женщина вовсе не должна делать того, что ей не хочется. Даже если мужчины и предпочитают думать иначе.
      – Но если ты ей все расскажешь… Расскажешь, что в беде, скажешь, что тебе нужны деньги.
      – Нет, Розалинда ничего не должна узнать. Она использует эти сведения против меня, пусть и невольно. Мне никак нельзя быть слабым с этой негодницей. – Дрейк закрепил полоски ткани вокруг ног Томаса. – Сегодня тебе не танцевать, старина.
      – Да уж, – улыбнулся Томас и зевнул. – А ты пойди потанцуй.
      – До утра я натанцуюсь до упаду, – хмыкнув, отозвался Дрейк и, когда управляющий задремал, выскользнул из комнаты.
      К тому времени, как Дрейк вернулся из туалета, почти все было готово к небольшому приему. В парадном зале были накрыты столы; заканчивая последние приготовления перед представлением, носились слуги.
      Стоя на верхней площадке лестницы, Дрейк слышал шум, доносящийся из передней: стук сундуков с костюмами, которые вносили нанятые Шекспиром люди, веселый смех и шутки актеров. Он узнал голоса Томаса Поупа, Ричарда Кроули и звезды труппы Ричарда Бурбаджа. И конечно, самого Уильяма и его младшего брата Эдвина.
      – Что ты здесь делаешь, Дрейк?
      Сидевший на перилах над входом Дрейк обернулся и увидел приближавшуюся к нему Франческу. На ней было красивое платье нежно-лазурного цвета, а потому ее прелестные миндалевидные глаза сверкали, словно аметисты. В зачесанных наверх волосах блестела жемчужная диадема.
      – Приветствую тебя, Фрэнни. – Он улыбнулся и нежно поцеловал ее в щеку. – Ты прекрасна, как всегда… Я просто смотрел на приготовления к спектаклю, который теперь пропущу из-за того, что это не моя половина дома.
      Франческа задумчиво оперлась о перила.
      – Хм, действительно проблема. Пьесу будут играть в галерее. Да, но у тебя же есть половина галереи! Ты вполне можешь насладиться спектаклем издалека.
      Дрейк ухмыльнулся:
      – Умная девочка! Ты что, за меня?
      Франческа игриво ткнула его рукой, сплошь унизанной перстнями с драгоценными камнями.
      – Нет, чтоб тебя! Я снова вынуждена лавировать между вами. В детстве мне удавалось избегать необходимости принимать чью-либо сторону, а каждый из вас наверняка думал, что я на его стороне. И вот теперь вы снова вынуждаете меня…
      Увидев едва заметные морщинки в уголках глаз подруги детства, Дрейк покачал головой:
      – Боже милостивый, как давно все это тянется! Если бы только Розалинда наконец повзрослела.
      – Все не так просто, Дрейк. И боюсь, чем старше мы становимся, тем больше все усложняется. Она видит тебя лишь сквозь мутное окно прошлого.
      Он мрачно кивнул:
      – Я вот тут слушал, как актеры готовятся к сегодняшнему представлению, и вспомнил о том времени, когда был совсем еще мальчишкой, до нашего с матерью возвращения в Торнбери-Хаус…
      Франческа мягко коснулась его руки.
      – Это когда ты жил… – Ее голос затих.
      – Не смущайся, говори как есть! Когда мы снимали комнату на самой ужасной улице в самой жуткой части Лондона. Именно там мне впервые поставили синяк под глазом. Какой-то матрос принял мою мать за шлюху и попытался затащить ее с улицы в сарай, чтобы поразвлечься там на соломе. Я отгонял его, и он ударил меня кулаком в глаз.
      – Какой ужас!
      – Да нет, напротив. Я понял, что легко переношу удары. Весьма полезное знание, когда живешь среди убийц, головорезов и воров.
      – Та часть Саутуорка превратилась теперь в очень модный театральный район. Мы с Розалиндой были там вчера, в театре «Глобус».
      – Он моден лишь тогда, когда ты – одна из тысячи театральных завсегдатаев, которые нанимают лодочников, чтобы пересечь Темзу и успеть на дневное представление. Главное – вернуться до наступления темноты, пока из своих укрытий не появились воры и шлюхи, готовые профессионально обслужить клиентов. Когда я был мальчиком, единственным приличным зданием во всей округе был дворец архиепископа Уинчестера. Помню, как я стоял перед Медвежьим садом, вслушиваясь в гомон толпы, ревущей при виде битвы медведей и собак на огромной круглой сцене, Когда мастиффы вонзали клыки в лапы прикованных медведей, животные выли от боли, а толпа ликовала. Потом из какого-то механического устройства выскакивали актеры и начинали петь и танцевать. Взрывалась хлопушка, осыпая зрителей грушами и яблоками.
      – Какое великолепное зрелище, особенно для мальчика. Дрейк сардонически улыбнулся:
      – Да, наверное. Но только сам я никогда его не видел. Не мог заплатить и пенса, чтобы войти. Но слышал. Сидел снаружи и прислушивался к звукам, долетавшим через стены. А после представления просил выходивших зрителей рассказать об увиденном. А потом уже мысленно представлял, что происходит на сцене, когда в последующие вечера вслушивался в знакомые звуки.
      – Каким умным мальчиком ты был, – восхитилась Франческа, стараясь не выдать своей жалости к нему, поскольку знала, что он безмерно горд и его очень легко ранить.
      – Вот почему я был так заинтригован, когда обнаружил, что Розалинда втайне сочиняет сонеты. Какой замечательный дар – давать людям возможность представить то, что они не могут увидеть сами, или увлечь их в путешествие, даже не покидая Англии. И все это благодаря силе слов!
      – Значит, ты все же уважаешь Розалинду.
      – Я уважаю ее так, что она себе и представить не может. Ее решимость, ее характер, ее упрямство, ее…
      – Только не надо слишком длинного списка, а то мне придется махнуть рукой на вас обоих.
      – Я уже махнул рукой на тебя.
      – О чем ты?
      – Я уже и не надеюсь, что лучший друг моего детства когда-нибудь сможет влюбиться.
      – Влюбиться? А это тут при чем? Только что ты говорил о Розалинде и тут же вдруг – о любви? Какой же вывод? Может, все же существует связь между двумя столь разными темами?
      – Вывод таков; я – ужасный собеседник и не способен понимать тонкости светской беседы.
      Она взяла его под руку и притянула к себе.
      – Ты влюблен в Розалинду? – доверительно спросила она – Неужели это правда? Ты гневаешься, потому что любишь?
      – Не говори глупостей, Фрэнни. Может, лорд Даннингтон и мечтал об этом, но его мечты весьма далеки от реальной жизни.
      На мгновение он задумался о том, каковы могли быть последствия желания графа поженить их, особенно брачная ночь. Он представил, как раздевает Розалинду, видит ее белую кожу, слышит тихие вздохи…
      Он представил, как скользит пальцем по нежным выступам ее спины, от изящной шеи до грациозного изгиба поясницы. А вот рука касается ее груди, и рот любимой приоткрывается в тихом возгласе наслаждения. Он увидел капельки влаги на ее лице, припухлость верхней губы, так и жаждавшей поцелуя. Представил, как его язык скользит по этой губе и погружается наконец во влажные глубины рта…
      Тут он уже не представил, а почувствовал шевеление у себя в паху и вмиг залился краской, словно Франческа могла прочитать его мысли. Желание обладать Розалиндой, даже мысли об этом наполняли его весьма противоречивыми ощущениями. Как бы ему хотелось покорить ее. Лишить эту высокомерною девственницу остатков гордости. Заставить стонать от наслаждения, молить о большем.
      Пять лет он не касался женщины. Для этого нет времени, если мужчину снедает честолюбие. И потом, в случайных отношениях всегда присутствует доля фальши: ведь нет сердечной привязанности.
      Он был явно неравнодушен к Розалинде, но между ними было слишком много разногласий. Слишком много разбитых надежд и оскорбленных чувств. И он постарался забыть о своем тайном чувстве, таком чистом и хрупком, что невозможно выразить словами. Он столько отдал Розалинде тогда, в то первое мгновение, когда ее увидел – рыжие кудряшки, смеющееся лицо, встревоженные изумрудные глаза, высокомерие и такое обаяние и обещание женственности, что не устояло даже сердце маленького мальчика. Она заворожила его в один миг, и он, заблуждаясь, поверил, что нашел единственную, предназначенную только для него душу в мире.
      Ребенок способен ясно увидеть обещание необыкновенной любви, но, став мужчиной, может все забыть. Вот так и Дрейк: впервые увидев Розалинду, он понял, что она назначена ему судьбой. Это была любовь, с которой потом сравнивались все чувства, и все они проигрывали. И она убила ее. Мог ли он снова полюбить женщину, которую сейчас так сильно ненавидел потому, что когда-то так беспредельно любил?
      – Дрейк? Дрейк, где ты?
      Он встрепенулся и комично заморгал.
      – Ах, Фрэнни, если бы Розалинда походила на тебя, я мог бы, женившись на ней, решить все свои проблемы.
      – Походила на меня? То есть была бы уступчивой, покладистой и совершенно неприкаянной? Нет, друг мой. Это мне надо быть похожей на Розалинду. Быть сильной и уверенной, пусть и ошибаясь иногда. Думаю, вы оба должны попытаться простить друг другу грехи прошлого. Начните сначала, забудьте свое детское упрямство.
      – Простить? – Дрейк лукаво ухмыльнулся. – Да ведь я не ведаю даже, что значит это слово. Боюсь, ты делаешь много шума из ничего.
 
       «По-видимому, они жалеют Беатриче. Кажется, страсть ее дошла до предела. Влюбилась в меня! За это надо ее вознаградить. Слышал я, как они обо мне судят: думают, что я зазнаюсь, если замечу ее любовь; по их словам, она скорее умрет, чем выдаст чем-нибудь свое чувство».
      Пока актер, игравший Бенедикта, произносил свой монолог, Розалинда прошептала на ухо Франческе:
      – Лучше умереть, чем выказать свою любовь.
      – Ты лукавишь, – шепотом ответила Франческа, чтобы не мешать актерам.
      Подруги сидели в первом ряду импровизированного театра, а за ними – несколько десятков гостей. Актеры расхаживали по сцене, сооруженной в той половине галереи, что принадлежала теперь Розалинде. Никто не спросил, почему вторая половина – та, что принадлежала Дрейку, – была пуста, а Розалинда ничего не стала объяснять.
      – Замечательная пьеса! – восхитилась Франческа, торопясь успокоить рассерженную Розалинду. И не напрасно: подруга ее так и кипела от бешенства. – Как ее назвал господин Шекспир?
      – «Много шума из ничего». – ответила Розалинда и почувствовала на себе заинтересованный взгляд Фрэнни. – У меня что, крошка на щеке?
      – Нет-нет, – улыбнулась Франческа. – Меня… просто удивило название.
      Голоса актеров зазвучали громче.
       «Нет, правда, Урсула, она чересчур надменна». – Актер, игравший Геро, крался по сцене, приближаясь к воображаемой беседке.
      – Ты нигде не видишь Дрейка? – встревожено оглянувшись, спросила Розалинда.
      – А если бы и увидела? Он наверняка не пропустит это замечательное представление. Право же, Розалинда, ты слишком жестока к нему.
      – Он вор и лгун. О, тише, сейчас будет монолог Беатриче!
      Изображавший Беатриче юноша, откашлявшись, шагнул вперед.
 
Ах, как пылают уши! За гордыню
Ужель меня все осуждают так?
Прощай, презренье! И прости отныне
Девичья гордость! Это все пустяк.
Любовью за любовь вознагражу я,
И станет сердце дикое ручным
Ты любишь, Бенедикт, – так предложу я
Любовь союзом увенчать святым
Что ты достоин, все твердят согласно,
А мне и без свидетельств это ясно.
 
      Слушая эти замечательные стихи, Розалинда забыла обо всем на свете и стала горячо аплодировать актеру. Гости, сидевшие позади нее, присоединились к аплодисментам. Наконец все стихло и в воцарившейся тишине раздались ритмичные громкие хлопки Звуки не стихали, несмотря на многозначительное покашливание актеров, и Розалинда обернулась. Дрейк! Ну конечно! Кто еще посмел бы?
      – А вот и Дрейк, – прошептала Франческа.
      Ставшие свидетелями неслыханной дерзости гости тотчас устремили свои взоры на Розалинду. Перед ее глазами вставали лукавые улыбки, ехидные ухмылки, удивленно приподнятые брови – все явно ждали реакции хозяйки.
      Кровь вмиг прилила к ее щекам, она решительно сжала кулаки, пытаясь примириться с тем фактом, что у нового спектакля нет заранее подготовленного сценария.
      – Что ты здесь делаешь? – спокойно спросила она, вставая.
      – Наслаждаюсь пьесой, – ответил Дрейк. – Со своей половины галереи, разумеется. Я никогда бы не посмел пересечь границу.
      Его чертовски манящие губы расплылись в очаровательной улыбке, глаза в свете факелов блестели лазурью.
      – Представление проходит на моей половине галереи, – решительно заявила она.
      – Но звук распространяется и на мою половину.
      Сидевшая в третьем ряду леди Блант тем временем раскачивалась как маятник, пытаясь рассмотреть выражение лица Розалинды из-за спины очень высокого лорда Брюнвальда.