Закончив выступление, Розалинда покинула сцену, куда уже выбежали молоденькие девушки и, напевая, стали размахивать тончайшими золотистыми накидками. Толпа разразилась аплодисментами, то ли одобряя игру Розалинды, то ли испытывая облегчение от ее ухода. Впрочем, какое это имело значение? Она сделала то, что задумала, и была безмерно счастлива.
      Розалинда бросилась к двери, выходившей в сад. Теперь ей хотелось только отдышаться, унять бешеный стук сердца и легкое головокружение. И лишь стоя у фонтана посреди сада, Розалинда вспомнила, что согласилась встретиться с сеньором, которого пригласила Франческа.
      Увидев старика, сидевшего на скамейке, она тут же почувствовала себя виноватой. Разрабатывая свой план, она не учла муки совести.
      Приблизившись к пожилому французскому дворянину, Розалинда уже готова была тепло приветствовать его, как вдруг заметила похотливый огонек в его выцветших глазах.
      – Добрый день, мадемуазель, – поднявшись, сказал сеньор. – Счастлив познакомиться с вами. Виконтесса Халсбери говорила, что вы – аппетитная женщина, но теперь я вижу, что она недооценила вашу красоту и ваши прелести. Как говорят в моей стране, вы…
      Глаза Розалинды расширились от удивления, и она выдавила короткий смешок.
      – Сомневаюсь, что Франческа стала бы употреблять слово «аппетитная».
      Он пожал плечами, и его тонкие губы растянулись в улыбку.
      – Возможно, я неверно расслышал.
      – Да, очевидно. Рада, что вы смогли посетить Торнбери-Хаус, сеньор де Монтейл. Простите, но я должна переодеться. Это не займет много времени.
      Она уже повернулась, чтобы уйти, как вдруг сеньор схватил ее за руку с поразительной силой для человека, которому на вид было лет семьдесят и который к тому же был на целую голову ниже ее.
      – Ах, не уходите, дорогая леди Розалинда! При взгляде на вас в театральном костюме у меня закипает кровь, – заявил он, пожирая глазами ее практически обнаженную грудь. – Он так полно раскрывает все ваши достоинства!
      Монтейл тотчас попытался притянуть ее к себе, но ему помешали жесткие китовые кости кринолина. Розалинде наконец открылась польза этого нелепого устройства, которое ей приходилось носить в угоду моде.
      – Сеньор, полагаю, вы неверно истолковали мои намерения.
      – Не может быть, чтобы вы обиделись, леди Розалинда. Обидится любая, но не женщина с гроздьями винограда на груди.
      И не успела она что-либо сказать, как он уже нагнулся, схватил виноградину зубами и принялся жевать ее, улыбаясь так, словно трижды овладел Розалиндой.
      Она ахнула.
      – Ах вы, старый похотливый петух! – воскликнула она, но, вспомнив свой нелепый вид, обреченно вздохнула. В конце концов, она сама спровоцировала такое поведение, одевшись столь вызывающе, а самое главное, вообще согласившись на эту встречу.
      – Сеньор Монтейл, буду откровенна. Я не та, за кого вы меня принимаете. Я ищу мужа, который позволит мне жить в свое удовольствие. Я не желаю обременять себя супружескими обязанностями. И скорее соглашусь быть милым украшением, сверкающей безделушкой, которой можно похвастать, но отнюдь не запряженной кобылой.
      Она перевела взгляд с костлявой фигуры Монтейла на его лицо, надеясь, что он не будет шокирован или оскорблен. И, поняв, что этого старого распутника просто невозможно шокировать, продолжила с прежней откровенностью:
      – Я хочу быть хозяйкой собственной судьбы, у меня огромное приданое. И я не намерена делить ни с одним мужчиной ни постель, ни Торнбери-Хаус.
      – Полагаю, что вы передумаете, – уверенно заявил Монтейл, хватая ее за руку и увлекая за собой на узкую дорожку, по сторонам которой росли ноготки.
      – Передумаю? В отношении Торнбери? Никогда! В отношении замужества? Невозможно!
      – Нет, я имею в виду супружеские обязанности.
      – Ну что вы, конечно, нет, – терпеливо пояснила Розалинда, словно говоря с ребенком.
      – О, вы передумаете гораздо быстрее, чем полагаете!
      – Неужели? – с раздражением спросила она. – И что же побуждает вас так думать?
      – К несчастью, вы еще не сгорали от страсти в объятиях настоящего любовника. Французского любовника.
      И тут, словно по команде, Монтейл бросился на нее. На сей раз, с успехом преодолев препятствие в виде кринолина, он обхватил одной рукой ее талию.
      – Сеньор!
      С поразительным проворством он дернул ее к себе, и уставился прямо на грудь Розалинды.
      – Я покажу вам, что такое любовь, дорогая! Я сорву плод с ветви!
      С этими словами он сорвал одну из гроздей винограда, висевших на груди Розалинды.
      – Святые небеса! – закричала она, тщетно пытаясь вырваться. – Отпустите!
      – Со мной вы ощутите, как нежны алые соски, – нагло продолжил сеньор Он коснулся своими костлявыми пальцами ее груди и решительно сжал сосок, очевидно, не осознавая, что от этого жеста китовый ус вонзился ей в нежное тело.
      – О! – вскрикнула Розалинда от боли.
      – А груди так чувствительны, потому что девственны!
      – Проклятие! Уберите свои грязные руки!
      Розалинда боролась изо всех сил, но безуспешно. Тщедушный французский лорд явно имел большой опыт по части усмирения непокорных дам.
      – Как вы смеете касаться меня подобным образом? Я же вас предупредила!
      – Но вам ведь нравится, не правда ли?
      Он снова потянулся к ней, но на сей раз Розалинда успела отступить.
      – Сеньор де Монтейл, вынуждена напомнить вам о своей особе и просить вас немедленно покинуть Торнбери-Хаус. Поскольку приличия вас не беспокоят, удалиться придется мне.
      С этими словами Розалинда энергично зашагала к дому, но, услышав за спиной шаги, резко обернулась. Старик тотчас снова протянул к ней руки.
      – Назад, я сказала! – крикнула она, на, внезапно оступившись, взмахнула руками и с удивленным возгласом упала прямо на клумбу гвоздик.
      – Не так мягко, как на ложе из роз, – радостно заметил старик, – но жаловаться не стану. – Он тотчас навалился на нее всем своим тщедушным телом, едва не подпрыгнув на огромных и жестких обручах кринолина.
      – На помощь! Франческа! – закричала Розалинда, когда Монтейл сладострастно прильнул к ее шее. Она попыталась уклониться, но этот похотливый старец каким-то непостижимым образом предупреждал каждое ее движение.
      – Сейчас получишь представление, красавица моя, – забормотал он ей на ухо. – Бедра женщины двигаются инстинктивно…
      – Какою черта! – прогремел где-то над ними мужской голос. – Слезь с нее, негодяй, или я проткну твою селезенку!
      Услышав звон шпаги, Розалинда вздохнула с облегчением – Слава небесам! Моя честь спасена. – Она выглянула из-за лысеющей головы, чтобы рассмотреть своего спасителя.
      Сначала Розалинда увидела только ноги, показавшиеся ей невероятно длинными: мускулистые икры, обтянутые белыми чулками, крепкие бедра в облегающем трико. Правда, она не осмелилась взглянуть на гульфик, чтобы оценить внушительные размеры достоинства своею спасителя. Потом ее взгляд остановился на широкой груди. В раскрытом вороте белой рубахи виднелись соблазнительные черные завитки. И наконец, лицо, эти точеные черты… очень знакомое лицо, даже слишком.
      – О Господи…
      – Да, малютка.
      – Дрейк! – закричала она и приставила ладонь к глазам чтобы рассмотреть ею получше.
      – Да, малютка, – саркастически отозвался он. – Или мне следует сказать – шлюха? Я вернулся, чтобы забрать Торнбери-Хаус, прежде чем он превратится в бордель. Ты ведь не расстроишься, если я убью твоего любовника?
      – Он мне вовсе не любовник!
      Собравшись с силами, она оттолкнула сеньора Монтейла. Скатившись с ее кринолина, тот повалился на спину. Движимая яростью, Розалинда поспешно вскочила на ноги.
      Распрямив плечи, она устремила взгляд прямо в глаза дьявола. «О Боже, – подумала она с ужасом. – Я совсем забыла. Они слишком голубые для человека, слишком красивые для мужчины и слишком жестокие для существа, у которого есть сердце».
      – Ты вернулся, – вот и все, что она произнесла.
      – Как и обещал. – Его обветренное лицо расплылось в улыбке.
      – Эго мой дом, Мандрейк! – выпалила Розалинда, снова став ребенком в его присутствии. Ведь Дрейк словно язычник, который пренебрегает правилами приличий или, что еще хуже, вообще не знает об их существовании. Еще ребенком он уже был расчетлив. Сейчас же просто невозможно предугадать его шаги.
      – О, как я боялась твоего возвращения! – прошипела она сквозь стиснутые зубы, хотя гневаться должна была на сеньора. Впрочем, сейчас она не думала, а только реагировала. – Я надеялась, что, повзрослев, преодолела неприязнь к тебе, Дрейк, но я ошибалась.
      Все еще целясь острием шпаги в скорчившеюся на земле насильника, он заливисто расхохотался. Его завораживающий голос с годами стал еще глубже. В лучах сияющего солнца сверкнули белые зубы.
      – Ах, малютка, как мне недоставало твоей желчи!
      Она услышала возглас сеньора, но не смогла оторвать взгляд от вселявшего в нее ужас Дрейка.
      – Сеньор де Монтейл, – бросила она через плечо, – прошу вас, не бойтесь. Не следует льстить этому грубияну, выказывая страх. Он не вонзит шпагу в ваше сердце, сэр, потому что предпочитает ощущать своими пальцами не кровь, а золото. Он живет ради денег. Он был так занят сколачиванием состояния, что даже не вернулся после смерти своей матери.
      При этих словах мускулы на лице Дрейка дрогнули.
      – Таково твое мнение? – холодно спросил он.
      – Да.
      – У меня были причины оставаться в море. И не последней из них является твое запоздалое послание.
      – Мое запоздалое послание! – хмыкнула она, уперев руки в бока.
      – Умоляю! – прохрипел старик.
      Внезапно встревоженная его тоном, Розалинда обернулась и ахнула.
      – Сеньор! Вы белы, как цветы, на которых лежите!
      Сеньор де Монтейл держался за сердце и хрипел, пытаясь вздохнуть.
      – О все святые! Ах вы, бедняжка! Надо было сразу же сказать, что вам плохо.
      – Я пытался! – Сеньор прохрипел еще что-то и вдруг разом обмяк. Глаза его закатились.
      – О всемогущий Юпитер! Ты убил его! – закричала Розалинда, яростно набросившись на Дрейка. – Убил! Теперь ты доволен?
      Оттолкнув ее, Дрейк убрал шпагу в ножны и прижался ухом к груди старика.
      – Он еще жив, но едва дышит. Отойди. Я сам обо всем позабочусь.
      – Нет ничего такого, чего я не могла бы сделать столь же успешно, как и ты. Да ты и никогда особенно ничего за меня не делал. Я была..
      – Розалинда! – Дрейк сердито взглянул на нее. – Прекрати трещать как сорока и приведи врача.
      Гордость заставила ее выпрямить плечи.
      – Да, конечно. – Она посмотрела на бедного сеньора, и внутри у нее все сжалось. – Проклятие, Дрейк, ты выбираешь самые неудачные моменты для появления. Помогите! Позовите врача! – закричало она и бросилась к дому. Оглянувшись, Розалинда увидела, что Дрейк подхватил обмякшее тело и поспешил за ней.
      Спустя час она терпеливо замерла у дверей желтых покоев, где врач осматривал сеньора де Монтейла. Франческа в парадном зале временно взяла на себя роль хозяйки, поскольку Розалинда отказалась веселиться до тех пор, пока не прояснится судьба старика.
      Несмотря на летнюю жару, руки ее были ледяными, а по спине бежали мурашки, ибо она понимала, что сеньор пал жертвой лежавшего на ней проклятия, как и все его предшественники.
      Открыв дверь, служанка с мрачным лицом присела в реверансе. Врач тем временем расправлял закатанные рукава рубашки.
      – Доктор? – боязливо спросила она.
      – Мои соболезнования, леди Розалинда. Он скончался минуту назад.
      – Нет! – вскрикнула она, хотя это сообщение не стало для нее неожиданностью.
      – Видите ли, дело в его сердце.
      – Оно… оно оказалось разбито?
      – Женщиной, вы хотите сказать? – усмехнулся врач в ответ.
      – Проклятием, что лежит на женщине.
      – Нет, его сердце не было разбито неуместной любовью. Оно было слишком слабым. Может быть, он пережил сегодня испуг или потрясение?
      – Да – Лицо Розалинды пылало от стыда. – Видите ли, это все по моей вине. Я поступила эгоистично, пригласив его сюда для… ах, какая теперь разница!
      Она тяжело вздохнула и, приблизившись к постели, взглянула на посиневшую кожу сеньора де Монтейла.
      – Бедный вы, бедный, простите меня. О небеса, простите меня!
      – Это вовсе не ваша вина, леди Розалинда. Человек в таком возрасте должен сидеть в кресле-качалке у камина, а не посещать… непристойные маскарады. – Доктор украдкой взглянул на уже изрядно помятую гроздь винограда у нее на груди и собрал свои инструменты.
      Розалинда тотчас оторвала гроздь, швырнула ее в камин и, не задумываясь о приличиях, вытерла пальцы о платье. Врач тем временем деликатно удалился.
      – Монсеньор, простите меня. Простите, – зашептала Розалинда умершему. И не в силах совладать с бурей эмоций – жалостью к сеньору, злостью на себя, страхом перед Дрейком – горько зарыдала. Опустившись на стул и привалившись к постели. Розалинда заплакала так, как не плакала со времени смерти отца.
      – Эти слезы настоящие? – без всякого сочувствия поинтересовался вошедший в комнату Дрейк.
      Она ничего не ответила. Дрейку не понять, что ее волнует, да ему и дела нет до этого. В любом случае ничто уже не вернет сеньора к жизни.
      – Уходи, – простонала она и посмотрела на него сквозь пелену слез. Забавно, но ей было безразлично, что он видит ее плачущей. Главное, что на ней лежит проклятие. Она обречена. Обхватив голову руками, Розалинда вновь разрыдалась.
      – Бедная, бедная малютка, – проговорил Дрейк удивительно ласковым голосом и приблизился к ней. – Ты потеряла свою игрушку и теперь проливаешь слезы.
      Розалинда резко размахнулась, надеясь нанести разящий удар, но Дрейк мгновенно отреагировал.
      – Ну-ну, не нужно лишать меня шансов стать отцом. Она обернулась и увидела, что едва не угодила ему прямо в пах.
      – Как ты можешь думать только о себе? – прошипела она. – Человек мертв!
      – Да, и умер он только потому, что ты была не прочь пофлиртовать с ним, вырядившись богиней урожая. Это неприлично, Розалинда! – с притворным ужасом произнес он, правда, на губах Дрейка блуждала ухмылка. – Вернее, отвратительно.
      – Я не флиртовала с ним! Я просто привлекала его внимание, вот и все. О, ты знать не знаешь, почему он умер. Тебе не понять, а я никогда не расскажу. Ты – мужчина и понятия не имеешь, какой ценой достается свобода женщине и как выживают в этом несносном мире хотя бы с неким подобием достоинства. – Внезапно Розалинда снова разрыдалась. – Дрейк, мне уже тридцать, а из-за меня по-прежнему гибнут мужчины!
      С необычным для столь высокого мужчины изяществом Дрейк приблизился к несчастной.
      – Это уже серьезно, – произнес он и, схватив ее за рукав, притянул к себе. Она инстинктивно прикрыла лицо рукой, и он нахмурился. – Нет нужды защищаться, Роз, я не причиню тебе боли. Проклятие, неужели ты считаешь меня таким чудовищем?
      Вытащив из кармана платок, он стал вытирать ей слезы. Его обветренные пальцы осторожно касались нежной кожи с розовато-белыми разводами потекшей краски, и она почему-то вдруг ощутила, что находится в надежных руках. Он был так силен, так мужествен!
      – Ты похожа на арлекина, – заметил он.
      – Я больше никогда не буду красить лицо.
      – Тогда ты отстанешь от моды.
      – Мне все равно. Я больше никогда не покажусь в обществе.
      – Очень сомневаюсь. – Он перевернул платок и приложил его к ее покрасневшему носу. – А теперь высморкайся.
      Поймав ее гневно сверкнувший взгляд, он стал по-отечески увещевать ее:
      – Ну давай же, Роз. Подумаешь, драма! Просто высморкайся.
      Она так и сделала, издав при этом весьма неделикатный звук. Подавив улыбку, Дрейк убрал платок в карман.
      – Ведь это вовсе не трудно, а, Роз?
      Роз. Он называл ее так давным-давно, и эта фамильярность сейчас действовала ей на нервы. Однако в его голосе не было насмешки, и ей даже нравилось, как он произносит звук «з». Может, рассказать ему о проклятии? Ведь на самом-то деле он ей не враг. Просто мужчина, желающий отобрать у нее все, что ей дорого. Впрочем, она не винила его за желание заполучить Торнбери-Хаус. Но в любом случае она уже победила. Так разве нельзя проявить великодушие?
      – Дрейк…
      – Что, малютка? – Взяв ее за подбородок, он всмотрелся ей в лицо. – Так-то оно лучше. Я почти вижу те веснушки, что пересчитывал когда-то во время уроков.
      Она улыбнулась при этом воспоминании и вгляделась в его лицо, которое с годами стало таким запоминающимся. Прячась в мягких волнах черной бороды, призывно манили чувственные губы цвета бургундского. Розалинда вдруг ощутила невероятное умиротворение и вдохнула терпкий мужской запах. И на мгновение совсем забыла о прошлом и о том, какая угроза исходила от него самому ее существованию.
      – Дрейк…
      – Да, малютка?
      Она уже намеревалась завести речь о том, что ее волнует, как вдруг краешком глаза увидела мертвого сеньора. Вздрогнув от нового приступа раскаяния, Розалинда осуждающе взглянула на Дрейка.
      – Почему же мы ведем такую нелепую беседу, когда здесь лежит труп этого бедняги?
      Дрейк посмотрел на труп с сожалением, потом схватил Розалинду за руку и потянул ее из комнаты. Закрыв дверь, он сердито покачал головой.
      – Не обвиняй меня, Розалинда. Ты сама начала этот разговор.
      – Нет, не я.
      – Почему-то каждый раз у нас с тобой все заканчивается престранными беседами в чрезвычайно причудливых ситуациях.
      Она только отмахнулась:
      – Просто ты всегда появляешься там, где тебе не рады. И кстати, надеюсь, ты не собираешься здесь заночевать?
      – Где? – Его умное лицо вдруг просветлело. Он слегка улыбнулся, отчего на его щеках появились едва заметные ямочки.
      – Здесь. В моем доме.
      – В твоем доме? – Он задумчиво погладил черную бородку. – Нет, в твоем не останусь. Я останусь в своем доме.
      Она как-то просветленно улыбнулась:
      – Значит, ты купил дом?
      – Нет, я унаследовал его.
      От дурных предчувствий внутри у Розалинды все сжалось.
      – Что ты имеешь в виду?
      – Вообще-то я унаследовал этот дом. – Он быстро окинул взглядом круглую прихожую. – Несколько запущенный, должен признать, но здесь многое можно сделать.
      – Запущенный.
      – И слегка напоминающий оранжерею… особенно с богиней урожая. Но все равно я очень рад стать его владельцем Понимаешь…
      – Дрейк! – воскликнула она. – О чем ты говоришь? |Это мой дом, и тебе это прекрасно известно.
      – Напротив, малютка. – Посерьезнев, он повернулся к ней лицом, а затем, приблизившись вплотную, наклонился и доверительно зашептал со злобой в голосе– Он мой! Я ведь говорил тебе, что так оно и будет.
      – Ради всех святых, о чем ты?
      Он сунул руку за пазуху и достал пергамент.
      – Я получил это пять месяцев назад. Вместе с твоим письмом. Вот, можешь убедиться сама.
      Дрожащей рукой Розалинда взяла документ, расправила загнувшиеся уголки и пробежала глазами слова, которые изменили всю ее жизнь.
      – Последнее завещание лорда Эндрю Карбери, графа Даннингтона… – прошептала она еле слышно. – Я, лорд Эндрю Карбери, сим передаю Торнбери-Хаус и все прилегающие к нему угодья… – она ахнула, – господину Мандрейку Ротвеллу!
      Слова внезапно слились в какое-то неясное пятно. Она пробежала содержание в поисках подписи. Почерк, похоже, отцовский. А свидетелем при этом был…
      – Тедиес! – закричала она.

      На следующий день рано утром, задолго до того как Розалинда встала с постели, Дрейк уже расхаживал по кабинету лорда Эндрю. Он гак долго плавал по морям, что эта величественная, отделанная дорогим деревом комната казалась ему чужой. И в то же время она была ему бесконечна дорога. Ведь именно здесь лорд Эндрю однажды признался ему, что видит в нем сына.
      В это прекрасное, нет, самое замечательное в жизни утро он задумчиво наблюдал, как за узорчатыми стеклами сквозь темные предрассветные облака пробивались лучи солнца, заливая золотистым светом огромное поместье.
      Торнбери-Хаус считался одним из самых известных гостевых домов времен королевы Елизаветы. Гостевой дом – огромный дом, построенный для пребывания в нем королевы во время ее летних поездок за город, – имел, как и положено, королевские покои. Бесконечно скупая королева Елизавета в сопровождении сотен придворных, слуг и тысяч лошадей, переезжая из одного гостевого дома в другой, жила там на полном хозяйском обеспечении. Подобные визиты зачастую доводили лордов до разорения, и, кстати, именно визит королевы положил начало финансовому краху отца Дрейка.
      Не столь огромный, как Бергли, не такой романтичный и вычурный, как Хардвик-Холл в Дербишире, и, конечно же, не такой величественный, как Логлит в Уилтшире, Торнбери тем не менее очаровывал как своим изяществом, так и внутренним убранством. Дорога к поместью среди вековых деревьев казалась естественным природным коридором; кроме того, поражали воображение сад в двадцать акров вокруг дома и огромный парк с оленями. Приезжая сюда, каждый чувствовал себя так, словно очутился за много миль от Лондона, хотя на самом деле поместье находилось сразу за западной границей города.
      И что самое главное, дом был построен отцом Дрейка. Он стал единственным памятником былого величия семьи Ротвеллов. Граф, похоже, не понимал, как это важно для Дрейка. По крайней мере так считал Дрейк, пока не получил завещания.
      Опустившись за письменный стол в любимое кресло герцога, Дрейк протянул руку и взял видавшее виды гусиное перо прежнего хозяина, а затем, порывшись в его табакерке, нащупал гладкую трубку из слоновой кости. Розалинда, очевидно из сентиментальности, оставила все как было. От всех вещей исходил терпкий запах табака. Дрейк мысленно представил беседующего с ним лорда Даннингтона, уверяющего, что он здесь любим, несмотря на то что Розалинда его на дух не переносит.
      Ему хотелось протянуть руки и обнять старика, поблагодарить за любовь и веру в него, росшего без отца ребенка. Если бы не любовь и внимание герцога, он не стал бы тем, кем был сейчас. Но было невозможно даже себе представить, как бы он рассказал герцогу о своей беде. Большой беде.
      – Дорогой Эндрю. – Дрейк прижал трубку к груди. Сердце его заныло при воспоминании о любимом покровителе. Но через мгновение этот жест показался ему глупым. И может быть, даже лицемерным. Ведь он не потрудился вернуться, пока не узнал о наследстве, за которое, судя по крайнему изумлению Розалинды, ему придется бороться, и бороться упорно.
      Дверь с тихим скрипом приоткрылась. Дрейк поднял голову и кивнул управляющему.
      – Приветствую тебя, Томас.
      – О, господин Дрейк! – воскликнул управляющий, внося в комнату бухгалтерские книги.
      – Я напугал тебя, Томас? Не хотелось бы. – Он поднялся и тепло пожал дрожащую руку старика. – Хорошо, что ты по-прежнему в Торнбери-Хаусе. Дай-ка я тебе помогу. – Дрейк положил тяжелые книги на стол и подвинул Томасу стул.
      – Спасибо, господин Дрейк. Да, я все еще здесь. Теперь вот служу хозяйке, ее светлости. – Томас поправил очки, сидящие на самом кончике носа, и пристально посмотрел на Дрейка. – Но говорят, теперь и вы хозяин. Запутанное дело.
      – Да, Томас. В моем распоряжении завещание, подписанное Дарнингтоном.
      Дрейк вытащил документ и показал его управляющему. Тот окинул его цепким взглядом человека, через руки которого прошли все документы поместья за последние двадцать пять лет.
      – Вроде бы настоящее. Почти такое же, как и то, в котором наследницей названа леди Розалинда. Ладно, оставлю это дело законникам. Что до меня, то вы всегда были членом семьи.
      Дрейк с благодарностью улыбнулся и присел на край стола, вертя в руках гусиное перо.
      – Томас, – произнес он весьма дипломатичным тоном, – а нельзя ли мне заглянуть в бухгалтерские книги?
      – Да, конечно, ведь вы теперь хозяин. И вы завели их для меня, только-только появившись здесь много лет назад. Помните? Вам было всего десять лет! Такой смышленый мальчик!
      Старик пододвинул к нему книги. Дрейк затаил дыхание: в них содержались записи, которые уведомили бы его о том, достаточно ли в сундуках золота, чтобы отправиться обратно к острову Буто. Не дай Бог, недостаточно. Тогда Дрейк станет банкротом и его ждет такой же бесславный конец, как и его отца. К горлу новоявленного хозяина подкатил комок Он потянулся к книгам, но Томас неожиданно придвинул их к себе.
      – А ведь хозяйка мне голову оторвет, если я покажу их вам.
      – Что покажешь Дрейку, Томас?
      Услышав властный голос Розалинды, старый Томас поморщился. Впрочем, он повернулся к ней и изобразил некое подобие улыбки.
      – Да ничего, леди Розалинда. Абсолютно ничего.
      Дрейк, поглаживая бороду, наблюдал за этой жалкой сценой. В этот момент он испытал невероятную нежность к старому управляющему. Розалинда столько лет помыкала им, как и всеми другими мужчинами, а он тем не менее просто обожал ее. Взглянув на нее, Дрейк вновь ощутил ее притягательность: маленький совершенный носик, россыпи веснушек на высоких скулах, прелестные губы. Правда, контур верхней губы был слегка размыт, и это явно свидетельствовало о том, что при всем ее упрямстве она склонна к сомнениям. Короче говоря, Розалинде была присуща глубокая и в то же время хрупкая чувственность, делавшая ее просто неотразимой. Так какого черта она не вышла замуж? Казалось бы, мужчины должны без устали обивать пороги ее дома.