Дрейк покинул Уайтхолл и направился прямо к Темзе. Им овладело почти непреодолимое желание сесть на корабль и уплыть в Ост-Индию. Зачем бороться с призраками здесь, в Англии, когда все проходит само собой в море?
      Он ступил-таки на борт судна, правда, сел не на корабль, а всего лишь в небольшую лодку, одну из тех, что бороздили воды Темзы.
      – Отличный денек, господин, – обратился к нему лодочник, пыхтя самодельной трубкой и усиленно работая веслами.
      – Да, – рассеянно ответил Дрейк.
      – Вам куда, господин?
      – В Либерти.
      – Собрались в театр?
      – Нет, еду навестить друга.
      Лодочник украдкой посмотрел через плечо: судя по всему, его пассажир направляется в один из борделей, чтобы вволю поразвлечься.
      – Я там раньше жил, – объяснил Дрейк.
      – Ясно, господин, – сказал лодочник, кивая и расплываясь в довольной ухмылке. – Ясно, – повторил он и сосредоточил все свое внимание на веслах.
      Когда они подошли к пристани, рыбаки как раз вытаскивали сети и сотни серебристых рыб заскользили по деревянному настилу. Запах рыбы несколько успокоил Дрейка. Ему действительно было уютнее на воде.
      Совсем недалеко от пристани высились ряды доходных домов, где прошли самые страшные годы его детства. Хорошо бы забыть все это – вонь гниющих отбросов в канавах; духоту в такие вот дни, как этот, когда высокие обшарпанные здания, казалось, заслоняют собой солнечный свет; когда не знаешь, что хуже: запах собственного пота, струящегося по лицу, или запах похоти, обволакивающий дома терпимости и исходящий от женщин, что, расставшись с одним клиентом, тут же искали другого. Хорошо бы забыть, как они цокали языками, даже при виде маленького мальчика, как выпячивали грудь и сами щипали себя за соски, завлекая клиента. Но разве такое забудешь?
      – Привет, душка, – окликнула его шлюха, когда он повернул за угол строения, которое когда-то называл своим домом.
      Он не остановился, и она, последовав за ним, решительно вцепилась в него сзади.
      – Я сегодня в настроении, душка, возьму недорого.
      – Потом, – резко оборвал ее Дрейк.
      Ветхие строения, тянувшиеся вдоль улицы, представляли собой жалкое зрелище. Казалось, они рухнут, если вытащить хотя бы одну доску.
      Из покосившегося окна выглядывал изможденный, похожий на скелет ребенок. Дрейк помахал ему рукой, но мальчик даже не шевельнулся. Потом из глубины комнаты, видимо, появилась мать, и ребенок тут же исчез. А может, то был лишь призрак, причудливое напоминание о печальных днях детства, подумал Дрейк.
      Какие-то мальчишки неподалеку пинали собачий череп, служивший им мячом. Грязные и оборванные, они тем не менее весело смеялись. Если бы Дрейк родился в таких условиях, то, возможно, и сам был бы так же счастлив, как эти мальчишки. Но он родился в богатстве, а потом лишился его. Нет, после этого уже не оправишься. Даже если позднее снова окажешься на коне.
      Дрейк весь вспотел, пока добрался наконец до доходного дома, в котором жил когда-то с матерью. Навстречу ему выскочила крыса, противно заверещала и на мгновение остановилась. В детстве он отгонял таких настырных крыс от своей постели.
      – Есть здесь кто-нибудь? – спросил Дрейк, хотя было ясно, что в доме уже никто не живет. Вероятно, его покинули после вспышки чумы год назад. Люди семьями бежали из Лондона, спасаясь от страшной болезни, или умирали в муках. Трупы складывали штабелями и увозили, чтобы захоронить в общей могиле.
      Войдя в дом, Дрейк увидел куски штукатурки, отвалившиеся от стен. Пол был завален сломанной мебелью, разбитыми игрушками и невероятно грязным тряпьем. По спине его пробежал холодок.
      Почему он пришел именно сюда? Ах да, совсем недавно, в разговоре с королевой, Розалинда упомянула о его унизительном детстве. Это лишь напомнило ему, что Торнбери-Хаус на самом деле не его дом и никогда им не будет, даже если он и выиграет в борьбе за наследство. Торнбери был домом его отца, а отец, унаследовавший имение от деда, потерял его.
      Дед Ротвелл купил эти земли у Генриха VIII после того, как тот конфисковал их у аббата в годы английской Реформации. Владение этим огромным имением сразу возвысило семью Дрейка, тогдашних торговцев, до положения джентри, что сулило как расширение власти, так и умножение обязанностей. Но отцу Дрейка эта задача оказалась явно не по плечу.
      Вновь оказавшись в этой дыре, куда скатилась семья Джеймса Ротвелла после потери Торнбери-Хауса, Дрейк наконец признал, что, хотя его отца, безусловно, обманули, он сам польстился на ложь в силу своей слабости. Обстоятельства слишком высоко вознесли его, и он пал, словно ангел в ад.
      Дрейк пристально всматривался в темноту, так пристально, что она в конце концов приобрела неясные сероватые очертания, а затем и облик человека. Там, в тени, стоял мужчина!
      Дрейк даже подпрыгнул от неожиданности:
      – Боже милостивый, как давно вы здесь?
      Незнакомец в черной накидке с капюшоном, закрывавшим длинные каштановые волосы, тотчас отделился от темной стены. На лице его отчетливо были заметны следы усталости и тревог, но взгляд оставался живым и цепким.
      – Вы Страйдер? – спросил Дрейк.
      – Да, – ответил мужчина, и в его глазах промелькнуло любопытство. – А вы господин Дрейк Ротвелл. Ваш поверенный сказал, что я найду вас здесь.
      – Я не ожидал вас так скоро. Что вы хотите?
      – Торнбери-Хаус, разумеется.
      – Он не продается. Мой поверенный получил распоряжение предлагать только земли. Он должен был сказать об этом.
      – Дом пока не продается. – Легкая полуулыбка появилась на губах незнакомца.
      – Простите мою прямоту, – сказал Дрейк, – но я не уверен, что ваш кошелек достаточно полон, чтобы купить гостевой дом.
      – Я – лишь агент и совершаю покупку для моего хозяина.
      – И это…
      – Это секрет. – Страйдер снисходительно улыбнулся. – Таковы уж правила игры. Надеюсь, вы не сочтете меня стишком наглым, если я скажу, что мой хозяин готов заплатить вам больше любой названной вами цены.
      Теперь настала очередь Дрейка насмешливо улыбнуться.
      – Почему вы так уверены, что я соглашусь продать дом? – «И почему мне кажется, что я уже тебя где-то видел?» – подумал Дрейк, но сколько ни всматривался в ожесточенное лицо агента, так и не мог вспомнить ни его имени, ни места возможной встречи.
      Страйдер подошел к окну, ставни которого были открыты, и посмотрел на улицу.
      – Я полагаюсь на свою интуицию. Я вырос в таком же месте и знаю людей, подобных вам.
      Дрейк не удивился. Страйдер не производил впечатления дворянина, но держался весьма уверенно, отнюдь не как обычный агент.
      – Я подумаю над вашим предложением, – отозвался Дрейк. – Но наша встреча должна остаться в тайне.
      – Разумеется. – Страйдер слегка поклонился и стал чем-то неуловимо похож на старуху с косой.
      Дрейк ушел не прощаясь Люди, подобные Страйдеру, считали такие формальности напрасной тратой времени. Кого он может представлять? Уж не он ли направлял угрожающие письма Старку?
      И тотчас холодок пробежал по спине Дрейка. А когда он вспомнил о Розалинде, то невольно вздрогнул. Она, вероятно, возненавидит его, когда узнает, каков он на самом деле. Ведь секретов у него больше, чем у тайного агента, называющего себя Страйдером.
 
      Розалинда потерла воспаленные глаза, вглядываясь в цифры, и подвинула подсвечник ближе к бухгалтерской книге, которую уже более часа изучала в кабинете лорда Даннингтона. У нее не только болели глаза, но и звенело в ушах: мозг устал от подсчитывания и пересчитывания доходов и расходов, а ярость все еще не утихла. Она билась над цифрами лишь для того, чтобы доказать себе, что за Торнбери стоит бороться. Сердце говорило, что дом этого стоит, но что скажут книги?
      Не стоит забывать, что экономика Англии сейчас в упадке. Вереницы бедняков с жалкими пожитками тянулись в города и обратно в тщетных поисках работы или подаяния. Только на прошлой неделе был продан огромный Фултон-Хаус: для его хозяина настали тяжелые времена. А ведь когда-то Фултон-Хаус был домом Франчески.
      В Торнбери-Хаусе, слава Богу, дела обстояли неплохо. Тяжелое экономическое положение в стране усугублялось низкими урожаями несколько лет подряд, однако Розалинде удалось компенсировать потери за счет скромного дохода от производства шерсти. Торнбери-Хаус определенно твердо стоял на ногах, так что ее ярая и в то же время сентиментальная решимость сохранить его может быть подкреплена и экономической целесообразностью. Если ей придется бороться с королевой – а сегодня она решила не уступать монарху, – то ей пригодятся любые аргументы.
      Едва Розалинда, утвердившись в своих намерениях, откинулась в кресле, дверь распахнулась и на пороге появился Дрейк. Сердце ее тут же оборвалось – ей предстояло сообщить ему свое решение.
      Дрейк еле стоял на ногах, его костюм для верховой езды с одной стороны был забрызган грязью. Он, должно быть, свалился с лошади, язвительно подумала Розалинда.
      – Малютка, – проговорил он заплетающимся языком.
      – Ты пьян, – спокойно отозвалась она и аккуратно положила гусиное перо на стол. Похоже, ее задача несколько облегчится. Наутро он вспомнит лишь половину разговора.
      – Малютка, – повторил он, на этот раз насмешливо. Розалинда заметила в его глазах яростный блеск и адское желание нагрубить. В ней тотчас вспыхнул ответный огонь, но она тем не менее чопорно сложила руки на коленях.
      – В чем дело, Дрейк?
      – Я что, действительно звал тебя малюткой? – Он, шатаясь, ввалился в комнату, и Розалинда просто не могла не отметить красоту его торса и мускулистые ноги в туго обтягивающих грязных панталонах.
      – Да, ты действительно называл меня этим ужасным прозвищем. Причем совсем недавно.
      Свеча вдруг загорелась ярче, может, от его присутствия? Она всегда знала, что он обладает каким-то необъяснимым величием, чувствовала в нем угрозу для себя. И вот сейчас под влиянием алкоголя его истинная сущность проявилась в полной мере.
      – Я называл тебя малюткой? – с преувеличенным ужасом, свойственным пьяным, переспросил он. – Сколько раз?
      – Слишком много, чтобы сосчитать. Мне это имя всегда казалось отвратительным.
      – Так называют куклу. Но ты не кукла. Ты… русалка. – Он хлопнул себя по лбу и захохотал, удивленно качая головой. – Да, именно так. И как я раньше не понял? Ты как русалка, которую видел один из моих матросов. Это было два года назад, мы были очень далеко от берега, без воды и еды. Все вокруг бредили. Кто-то видел морских чудовищ с кривыми зубами и скользкими конечностями, другие – землю, а один матрос увидел русалку, с манящей улыбкой скользившую по воде. Она появлялась из морской пены и снова исчезала, такая неуловимая, ускользающая. Матрос описал все так подробно, что я и сам вдруг увидел ее. Вот только лицо у нее было… твое.
      Он внезапно замолчал, и она договорила за него:
      – И ты ненавидел ее за это.
      Его блуждающий взгляд вмиг стал колючим.
      – Да, ненавидел.
      – Ну тогда надеюсь, что скоро ты избавишься от этой ненависти, по крайней мере от ее внешних проявлений.
      – Почему?
      – Потому что я хочу, чтобы ты женился на мне. А жену ненавидеть нельзя. Можно испытывать неприязнь, но ненавидеть! Нет!
      – Жениться на тебе? – эта мысль его мгновенно отрезвила. Бог мой, как же она честолюбива! Дом ей нужен даже сильнее, чем он предполагал. – Мы не можем пожениться.
      – Можем и должны. Я была у королевы.
      Он поднял брови в притворном удивлении.
      – Да, надо признаться, я отправилась к ней, чтобы сказать, как ты мне ненавистен.
      – Неужели?
      Она виновато отвела взгляд.
      – Да. Она согласилась со мной, что ты самое отвратительное создание на свете.
      Он подавил улыбку. Маленькая лгунья. Неужели она никогда не признает, что кое в чем и он достоин похвалы?
      – Так, значит, королева пожаловала тебе Торнбери-Хаус, пообещав при этом бросить меня в Тауэр?
      – Нет, грубиян. Все не так, – вздохнула Розалинда. – Лучше мне сознаться. Она пригрозила забрать дом себе, если мы не поженимся.
      – Ах вот как? Мы женимся?
      В кабинет тихо вошел Хатберт и поставил на стол поднос с мятной наливкой.
      – Спасибо, Хатберт, – кивнула Розалинда. – Момент выбран безупречно.
      – Благодарю вас, миледи, – ответил Хатберт и выскользнул из комнаты.
      Розалинда тотчас налила себе полный бокал крепкого напитка.
      – Думаю, мне тоже не мешает подкрепиться. – Сделав глоток, она сморщилась, но спустя мгновение осушила все содержимое бокала и тут же налила себе еще. – Дрейк, я знаю, что ты ненавидишь меня.
      «Да нет же, черт побери!»
      – И что? – сказал он, побуждая ее продолжить.
      – Если мы поженимся, то только на бумаге.
      Ах вот как она собирается сохранить свое превосходство над ним! Она выйдет за него замуж, но не пустит его в свою постель.
      Подойдя к столу, Дрейк уселся на краешек и дерзко взглянул ей в лицо.
      – И как это будет выглядеть?
      Она задумчиво дотронулась до нижней губы, и Дрейку тут же захотелось прикусить ее.
      – Ну, полагаю, будет вполне естественным, если каждый из нас станет спать в своей спальне.
      – Неестественным, ты хочешь сказать.
      Она судорожно вздохнула.
      – Возможно, между нами и существует определенное влечение. Но это чисто физическое явление, и его наверняка можно сдержать. – Она еще глотнула из бокала, и Дрейк заметил, как лицо ее запылало, язык стал заплетаться.
      – Не пей так быстро, Розалинда.
      – Кто бы говорил! – Она тотчас осушила свой бокал.
      – Ради Бога, это же крепкая настойка, а не разбавленное водой вино!
      – Послушай, – произнесла она, склонившись к нему, судя по всему, она чувствовала себя свободнее. – Мы пока еще не женаты, так что нечего мной командовать. Если ты думаешь, что будешь хозяином и господином, то очень ошибаешься.
      – Никакой постели, никакой власти. Так что, черт возьми, я выиграю от брака с тобой?
      – Дом, идиот! И потом, у тебя будут любовницы. Пусть приходят в твои покои. Леди Эшенби так очень мила, по-моему. Я поговорю с ней о тебе.
      – О, благодарю вас, добрейшая леди, – насмешливо сказал он и дурашливо поклонился. – Не соблаговолите ли также подержать мое мужское достоинство, когда я пойду в туалет?
      Она подскочила на стуле, перегнулась через стол и изо всех сил залепила ему пощечину. Дрейк несколько мгновений смотрел в ее полное ярости и страсти лицо, а потом схватил за руку и притянул к себе. Еще мгновение – и, обхватив тонкую талию Розалинды, он прижал ее к себе так, что она почувствовала его возбужденную плоть.
      – Ты не будешь властвовать надо мной, Роз. И не будешь вести себя как сварливая баба. Твой маленький спектакль с негодованием лишь зажег пожар в моей крови. Ты играешь с огнем!
      Охваченный гневом, он властно охватил ее рот губами. Его язык скользнул во влажные глубины ее рта, и Розалинда протестующе застонала, но через мгновение обмякла. Какую-то секунду, одну короткую секунду, она отвечала на его поцелуй. Он прижался к ней бедрами, дав ей почувствовать, насколько велико его возбуждение. Когда это наглядное предупреждение заставило ее затихнуть, он отстранился и причмокнул:
      – Вкусная девчонка! – С этими словами он игриво шлепнул ее по попе.
      – О! Как ты смеешь! Я не какая-нибудь шлюха, да будет тебе известно.
      – Полагаю, ты гораздо лучше. Могу поклясться, что ты будешь визжать от наслаждения, если я доберусь до тебя.
      – Тебе этого не узнать, – отозвалась она, чопорно выгнув бровь. – Найди себе другую для этого.
      – И кого же, скажи на милость?
      – Франческу, – ответила Розалинда со смешком, убирая за ухо локон.
      – Франческу?!
      – Я видела, как вы задушевно беседовали, под руку разгуливая по саду.
      – Как друзья!
      – Нет-нет, она прекрасна. И мужчина нуждается в таком облегчении. Признайся, Дрейк. Ты же недалеко ушел от животного.
      – Не начинай опять, Роз. Я тебя предупреждаю… – Он угрожающе шагнул к ней.
      – Ладно, дело твое. Но я не намерена терять невинность только из-за того, что мне придется выйти за тебя замуж. – Она нервно покрутила изумрудное кольцо, подарок матери, у себя на пальце и ядовито взглянула на него. – Я позабочусь, чтобы кто-нибудь при дворе замолвил за тебя словечко перед леди Эшенби. Она прелестная вдова.
      Дрейк, рассмеявшись, покачал головой:
      – Ты отказываешь себе в собственных желаниях, Розалинда. Когда тебе надоест делать вид, что ты выше обычных человеческих страстей? Когда ты начнешь жить настоящей жизнью, вместо того чтобы описывать ее в книгах, репетировать в пьесах или подсчитывать на счетах? По-твоему, ни один мужчина не может быть достаточно хорош для леди Задранный Нос?
      Она, нахмурившись, посмотрела на него и сникла. Он обидел ее! Проклятие, она уже совсем не тот кремень, что раньше.
      – Я затыкаю свой чертов рот, – произнес он с раскаянием.
      Розалинда смирила свою раненую гордость, хотя это далось ей с огромным трудом. Но как бы ни был он жесток, они должны пожениться. Признаться Дрейку в поражении – это ужасно, но во сто крат ужаснее станет потеря дома. Она погибнет без Торнбери-Хауса.
      – Послушайте, уважаемый сэр, – начала она дрожащим голосом, – чтобы сохранить этот дом, я бы вышла замуж и за тролля, если бы того потребовала королева Пожалуйста, Дрейк, давай оставим эти разговоры. Мы ведь уже подали друг другу руки, помнишь, когда заключили союз против Тедиеса? И можем сделать это снова. Если говорить откровенно, ты мне нужен, Дрейк. Нужен. Я устала, так устала бороться в одиночку!
      Слова давались ей с неимоверным трудом, но она готова была повторить их еще сотню раз, лишь бы достичь цели.
      Когда в ответ он положил руку ей на плечо и ободряюще погладил по спине, она вздохнула и продолжила.
      – Я не стану просить любви. Разве можно ожидать этого от брака? Но давай останемся друзьями, объединим свои силы ради дома. Обещаю не ревновать, когда ты будешь проводить время с любовницами.
      Он убрал руку и удивленно покачал головой.
      – Бог мой, сколько же у тебя честолюбия, сколько решимости! Мне бы половину твоего напора, и сейчас я был бы уже самым богатым человеком в мире.
      Она смущенно пожала плечами и, повернувшись, посмотрела ему в глаза.
      – Значит, это хорошо?
      – Хорошо или плохо, но такая уж ты есть.
      Он взял ее за руку, усилием воли подавляя голос плоти.
      – Вот и хорошо, Роз. Договорились. Я женюсь на тебе. И да простит нас Господь за циничные мотивы, которые движут нами.

      – Знаешь. Дрейк, – произнесла Розалинда много позже, с трудом ворочая языком, – теперь, когда я тебя узнала получше, могу сказать, что ты не так уж несносен.
      – Высокая похвала от тебя, девица. – Дрейк поднял свой бокал в молчаливом приветствии и осушил его до дна. – Ты – как прекрасное вино, Розалинда. С каждым годом становишься мягче. Ручаюсь, что лет через сто тебя уже можно будет пить.