ГЛАВА СОРОК ВТОРАЯ

Индра собирался тщательно и неторопливо. Он вплёл в косицу высохший стебель мандрагоры, натёр тело змеиным салом, зашептав при этом руки магическими словесами, подкрасил свежей охрой боевой узор на щеках и шее, потом долго перебирал бусы из полосатых речных раковин, прежде чем водрузил их на плечи и наконец, не находя больше дела, посмотрел в сторону Шачи.

– Думаю, что всё это тебе не пригодится, – осторожно сказала женщина.

Индра вздохнул.

– Что-то не так. Да? – Шачи заглянула воину в глаза.

– Давай поговорим о другом. Куда ты пойдёшь, если..?

Шачи вонзила в Индру взгляд.

– Я это к тому, – продолжил воин, – что один сиддх мог бы тебе помочь… Чушь какая-то, верно?

Женщина не ответила.

– Мне впервые приходится драться с таким врагом.

– В жизни всегда бывает что-то впервые.

Индра поменял интонацию взгляда. Добавил в него легкомыслия.

– Да, правильно, – кивнул он, – стоит ли этому придавать значение. Всегда что-то бывает впервые. Например, первый убитый тобой негодяй. Ты когда-нибудь убивала? Нет, я это не к похвальбе. К слову пришлось. Когда убиваешь других, в этом есть какая-никакая логика… Когда других.

Он замолчал, а у Шачи дрогнули глаза. Она тоже считала сообразительность добродетелью. Воин почувствовал, что Шачи проникла в его сомнения.

– Видишь ли, – продолжил он, – война предусматривает один из двух возможных концов: либо ты, либо тебя. Победа или поражение. В данной ситуации результат известен заранее. Независимо ни от чего.

– Ты хочешь сказать, что он… находится в тебе? Индра кивнул.

– Нет, ты не бойся, пока я в здравом уме, он ничего сделать не может. Мой опекун решил обождать. Чтобы я привёл его в горы, где арийцы спасаются от засухи. Он не подумал о походных лагерях. Так что всё это, – Индра показал на сборы, – красивая оболочка одного маленького недоразумения. Впрочем, ты не должна думать, что у меня есть повод для сомнений. Просто не люблю нелепостей. Когда осталась такая малость – поймать каждому по паре лошадей, когда люди поверили…

Шачи подошла к молодому вождю колесничих и обняла его плечи. Индра принял её ласку с напряжённой безответностью.

– Прости, – сказал он, осторожно отстраняя женщину от себя, – не будем давать ему повод вернуться раньше отпущенного мне времени.

На рассвете колесница распочала глушину и безмятежность раннего часа. Скребя истёртыми колёсами дымную корку земли. Кони, уткнувшись мордами в тёмное пятно гор, равнодушно тянули каждый своё ярмо, не докучавшее по свежести сил особой натугой.

Толпа провожатых долго тревожила сердце Кутсы, трудно превозмогающего возбуждение страстью боевого похода. Индра был благодарен ему за то, что он не приставал с расспросами. Пока. «Продержался хотя бы несколько часов, – думал Индра, – там бы уж прискучило.»

– Отъедем дальше, возьмёшь поводья, – сказал вождь колесничих. – Пока смотри, как это делается.

Индра не стал уточнять, что мог бы уступить товарищу бразды и сейчас, но перевёрнутая на виду у зачарованной толпы колесница не прибавила бы им доброй славы.

Кутса смотрел. Получасом спустя он считал себя уже специалистом погона, а ещё чуть позже – знатоком коневодства.

Утро между тем творило дивную сказку небесного пробуждения. В огневой засвети раскинулась чистая, как дух праведника, внеземная река. Вот сейчас поднимется из неё Амаравати. Пойдёт в рост, поднимет крылья, распустится великолепным цветком, восхищая человеческое воображение.

Так казалось Индре. Так ждалось его душе, несущейся за горизонт, в этот выплеск света. Но путь звал воинов в другую сторону. В синюю гущу гор.

Прошёл день, затянувший колесницу в каменное безмолвие, и воины, потерявшие счёт времени, вдруг обнаружили себя в померкшей теснине разбитых, искрошенных скал. Что-то гиблое таилось в этом опустении и светопровале.

– Далеко ещё? – спросил Кутса, таская хворост под костер.

– Нет. За перевалом. Колесница туда не пройдёт из-за вон той каменной засыпи, – Индра показал рукой в узкое жерло горной долины, зажатое стенами бурых скалистых нагромождений.

– А почему ты уверен, что именно там? То есть я хочу спросить, почему ты уверен, что Шушна ждёт нас именно там?

– Всё очень просто, – пояснил Индра. – Он придёт тогда, когда я его позову.

– Да? Как любопытно. А если его позову я, он, вероятно, не придёт?

– Не знаю.

Кутса сделал гримасу:

– Должно быть, не придёт. Скажи, пожалуйста, а этот ваш поединок можно будет наблюдать со стороны, или он перенесётся в глубину твоего воображения?

– Ну раз ты со мной, – невозмутимо ответил Индра, – я просто обязан тебе продемонстрировать демона.

– Да, хорошо было бы увидеть.

– Вообще, чтобы тебя не разочаровывать, могу сообщить, что наш противник уже здесь, – Индра отхлебнул душного настоя заваренных листьев паги, отдающего прелой землёй и горьким весенним лесом, выплеснул остатки пойла на землю и отправился спать, прихватив оружие и потрёпанный в походах плащ.

Кутса долго, не моргая, смотрел ему вслед, словно прикидывая в уме, чего стоили эти слова. Потом внезапно обернулся и обвёл встревоженным взглядом долину. Вечерний час втягивал застывшее бессветье в ползущую темнину горных сумерек. Бурые сосны ещё оживляли тяжёлые накаты холмов по ту сторону. Как-то. Грязноватыми, размазанными по кручам пятнами. Всё остальное уже перекрашивалось мраком в один цвет. В суровую черниль. В омут вороньего глаза. Непроницаемый для живых красок гор. Здесь наступало царствование только смолисто-пепельной мги.

Что-то шевельнулось в темноте. Глаз Кутсы обнаружил в безжизненных тонах призрак живого. Шевельнулось и замерло. Попутчик Индры оцепенел. Он снова растерянно посмотрел на своего удачливого товарища, почти ставшего героем. Посмотрел так, будто искал заступничества смятению души, но Индра смиренно засыпал, завернувшись в жух и тем давая повод Кутсе принять собственное решение по поводу этой тревоги.

Кутса осторожно подобрал лук и быстро выстрелил наугад. Он вовсе не думал переходить дорогу Индре в его демоноборчестве. Однако мысль, что и он, Кутса, может неожиданно стать героем всей этой истории с Шушной, вдохновила марута на уверенное противостояние ночным шорохунам.

Кутса выстрелил ещё раз, и тут его ожидания оправдались. Противник проявил себя постыдным бегством. Попасть в демона с такого расстояния, в сумерках, не смог бы и более удачливый стрелок. Трусость незваного гостя вдохновила Кутсу на рукопашную. Воин вооружился топориком и не мешкая в своих героических порывах бросился навстречу славе.

– Проклятый енот! – выругался Кутса, вернувшись через некоторое время к костру. Воин заставил себя успокоиться. Возможно, демон ещё появился бы этой ночью. Теперь уже Кутсе этого хотелось.

Наутро Индра застал товарища злым и разочарованным. С красными от недосыпа глазами. Демоноборец ни о чём не стал спрашивать своего соглядатая, только заметил:

– Хороший воздух! Свежий. Горы как никак. Спится здесь легко, не то что на сухой равнине. Ты не заметил?

Кутса проклинающим взглядом ответил предводителю колесничих.

Между тем долина давно уже тонула в утренней засвети. Индра, не тратя время возле пахучего смолистого костерка, засобирался в дорогу. Он отпустил коней, объяснив это необходимостью сберечь их от волков, что на привязи было сделать невозможно, замотал оружие в плащ, оставив рукам только легкий дротик – данду, водрузил жух на плечи и, не обращая внимания на Кутсу, отправился дальше.

После короткого замешательства Кутса устремился следом.

– Если Шушна придёт по твоему зову, – пробубнил попутчик демоноборца, карабкаясь вверх по камневалу, – почему нельзя было позвать его в долине?

– Мы призовём его там, высоко в горах, где живут пишачи. У меня свои счёты с ними и свои виды на этот бой.

– Зачем тебе пишачи? – осторожно поинтересовался Кутса, уже чувствуя себя одураченным. В чём-то.

– Они убили моего отца.

Воины взбирались по насыпи, срывая вниз гулкие камни. Кутса снова заговорил. Скорее с самим собой:

– Убей меня, если я понимаю, в чём тут связь.

– А зачем тебе понимать? – отозвался Индра. – Ты вызвался смотреть, вот и смотри.

Индра вдруг остановился. Ему сжало грудь. Подкатило. Запекло лицо. Он держался за камни и медленно терял себя в необъятном потоке этого пришедшего в движение мира, закипающего новыми красками в каменной чаше гор.

Лихорадка-огневица возвращалась. По воле неутомимого искателя победы с той стороны. Тоже, должно быть, имевшего свои представления о достоинстве, славе и почести. Свои представления. Относимые сознанием «благородных» к неоспоримой противоположности.

Но ко Злу ли? Так ли верно относить ко Злу всё, что противостоит нам? Ведь если это так, то мы, соответственно, неоспоримые носители Добра. Всегда и во всём. Уже по одному только принципу противоположности. Допустима ли собственная оценка самого себя в данном качестве? Не в этом ли и заключено всё последующее, затянувшееся противостояние человека человеку, ибо никакая сторона, не присуждая себе значения Зла, присваивает это качество исключительно противнику.

Индра предпочитал другие формулировки. Точность определения обуславливала точность мышления. Иное, и даже смертельно иное, вовсе не означало принципиальное Зло. «Благородный» не противостоял «злому». Ариец противостоял искажённому, ложному человекостроению во всех формах проявления этой кривизны. И данное противостояние придумал вовсе не он сам. Природа сделала так, разделив одни творения рукой благостной, другие – пагубной. Одни плоды сделав съедобными, другие – ядовитыми. Одну плоть – чистой, другую – запакощенной.

Добро и зло! Иллюзия конфликта. Задаток равновесящих признаков Истины, открытой только тому, чей умственный строй не позволяет прикладывать их к собственной персоне. Даже символически.

Шушна ошибся во времени. Он понял это сразу. Понял он и то, что его противник устремлён куда-то в снежные горы. Должно быть, к своим. Потому Демон оставил Индре силы на этот переход и отступил.

– Эй! – робко позвал Кутса. – Что с тобой?

Индра трудно поднял голову. Воспалённые глаза кшатрия снова видели мир. Таким, какой он есть. Без наплывов и чудес одуревшего воображения.

Воин перевёл дух и ничего не говоря полез дальше. На каменную кручу.

Целый день ловчие демонов добирались к белым вершинам ледника. Горы, ставшие на их пути, открыли идущим одну из своих удивительных особенностей. Они, заманивая путников очевидной доступностью цели, вдруг расслаивались неизвестно откуда взявшимся склоном, новым гребнем или новой, внезапно появившейся вершиной, испытывая силы и терпение арийцев и обрекая их ещё на один переход.

– Посмотри, – еле ворочая языком сказал Кутса, – нас сопровождают.

– Знаю.

– Почему же они не нападают?

– Пытаются понять, зачем мы лезем на ледник.

– В этом я с ними солидарен, – буркнул сопутчик чужого героизма.

– Что?

– Я говорю, что не понимаю, зачем мы лезем на ледник.

– Потерпи немного, скоро увидишь. Осталось всего ничего… – Индра поднял голову и обнаружил над собой лохматую шкуру дикого камнелаза. Из числа местных жителей. Пишач выглядывал жертву из-за уступа, выбирая момент для точного удара копьём.

– Эй! – закричал Индра, жестикулируя пустыми руками. – Смотри, у нас нет оружия. Вот.

Пишач размахнулся и метнул копьё. Кшатрий едва успел залечь в камни.

– Сволочь!

– Почему сволочь? – заспорил Кутса. – Ты же идёшь ему мстить, он вправе защищаться. А вот путь к отступлению отрезан.

– Я и не собираюсь отступать.

– Значит, полезешь под удар? Как же Шушна?

Индра не ответил. Он карабкался вверх, прижимаясь к камням и не спуская глаз с опустевшего уступа. Возможно, у дикаря было только одно копьё. Теперь это уже не имело значения. Кшатрий, оказавшись под уступом, мог рассчитывать только на удачу. На один стремительный и счастливый рывок. На один. Даже тяжёлый камень в руках противника сейчас мог бы стать роковым для штурмующего гору.

Мгновение отделяло кшатрия от успеха. Как и следовало ожидать, пишач появился в самый неподходящий момент. Когда Индра повис между небом и землёй.

В руках дикаря качнулась сучковатая дубина. Пошла в замах, набирая сокрушительную силу.

Кутса сжался, предвидя трагический конец товарища. Однако что-то произошло. Тоже неожиданное, как и появление дикаря. Только на этот раз спасительное для Индры. Пишач дрогнул, теряя напор, сжался. Лицо его перекосило болью.

Индра так и остался висеть, зацепившись за край уступа и беспомощно наблюдая удивительный поворот своей судьбы. Чуть было не отказавшей герою в его дальнейших благих деяниях.

Дикарь рухнул на склон. Перелетев через висевшего на уступе и засыпав Кутсу камнями. В исковерканном теле поверженного противника торчал обломок стрелы.

Кшатрий, забравшись на каменную навесь, доверительно и очарованно разглядывал своего спасителя. Которым оказался кривобокий старик, мало чем отличавшийся по виду от убитого им соплеменника.

Старик тоже зазрел на Индру, но притаённо, с какой-то сдержанной настороженностью. Точно пряча растерянный взгляд и тревожные чувства.

Пауза затянулась. Благодарность Индры заволокло сомнениями. Возможно, старик сводил с убитым какие-то счёты, и спасение кшатрия вовсе не являлось его целью. И значит, перед воином был новый враг, хотя и ставший на короткое время союзником.

Словно постигая мысли пришельца, старый пишач опустил лук, отвернулся и, волоча безжизненно висевшую ногу, зашваркал куда-то по горной тропе. Привычно опираясь на древко своего оружия.

Индра решил не допытываться до логики его поступка. Путь к снежным высыпям теперь был открыт. Ещё одно усилие. Последнее.

Снег сиял над головой Индры неправдоподобностью белого. Холодной чистотой самой праведной из всех красок мира. Щемившей глаза своим сверкающим напором. Здесь уже дышалось влажной прохладой снега. Съедавшей мягкую пахучесть горных цветов и травы.

Воин подставил крутое лицо белому безмолвию. Что-то каменное сейчас перешло в телесные очертания Индры, отразилось в тонких контурах лица, его легковесного, прямолинейного совершенства. Что-то своё вдохнули в него горы. Старик вдруг обернулся и ещё раз посмотрел на кшатрия, Индра узнал этот взгляд. Узнал и всполошил себя прозрением, но подавил чувства, готовый выкрикнуть дорогое сердцу имя.

– Я – Потак, – опередил Индру его спаситель. – На языке пишачей это означает «орёл». Чего ты хочешь?

– Ты ведь узнал меня? – растерянно заговорил Индра. – Ну конечно, узнал – потому и спас. Что ты здесь делаешь? Почему – Потак?

Старик поднял руку и остановил кшатрия:

– Молчи! Всё это теперь не имеет значения. Они смотрели друг на друга. Такие разные, такие далёкие и чужие. Теперь, должно быть, не связанные ничем. Разве что кровью. Как думал Индра. Но почему? Сознание Индры не могло с этим примириться. Почему?

Словно пытаясь заглушить эту боль, Гарджа сказал:

– Не надо ни о чём спрашивать.

– Ты хочешь уйти от ответа?

– Я хочу уйти от оправданий… Посмотри на меня. На это изуродованное тело. Ты видишь только телесный изломок, но не видишь его разбитую душу. Того, чьё имя звучит у тебя в сердце, больше не существует. Он умер на скалах. Хотя как оказалось, выжил. Он был им нужен. Он им, но не они ему.

Ещё несколько раз его убивали, того ради только, чтобы здесь жил человек по имени Потак. И никакой другой. Но тот, кого ты помнишь, снова выживал, оставаясь верен себе. И своей арийской крови. Так было до тех пор, пока они не добрались до его души и не сломили её… Да. Я знаю, ты разочарован. Но, видишь ли, прочность жизненных принципов имеет свой предел. Даже камень крушится, если по нему всё время бить другим каменьем.

Я – Потак. Ты ошибся, приняв меня за кого-то другого.

Он отвернулся, показывая, что разговор окончен.

Индра сидел на насыпи как зачарованный. Воин верил и не верил в услышанное. Внезапно лихорадка шевельнулась в нём наплывом слабости. Ударила по глазам. Индра отрёкся от собственного понимания увиденного и услышанного. Он переломил себя, похоронив Гарджу второй раз. В своём сердце. Ему показалось, что сейчас было больнее.

Кшатрий снова взглянул на белое остроконечье гор Меру и полез дальше.

– Индра! – вдруг крикнул старик. – Вот, возьми.

Он отвязал от пояса тугую баклажку и бросил её на камень.

– Что это?

– Сома. Я отыскал её в этих горах и спасался только ею. Капли сомы помогали мне забыть боль. Раз ты здесь, думаю, она придётся тебе кстати.

Индра спустился на тропинку, минуя шаткие камни и мелкий сыпняк, расшелушивший серую спину горы. Когда воин добрался до подарка, старика нигде поблизости уже не было.

Снег подтаивал и шёл по склону ледянистой коркой. Отсюда весь мир был как на ладони.

Индра увидел долину, брошенную колесницу и пасущихся буланых. Казалось, что до них рукой подать. Под самыми его ногами, на каменистом накате склона, выглядевшим отсюда совершенно плоским, виделся Кутса, затаившийся от близкого полчища пишачей, наблюдавших за восхождением демоноборца.

Индра вдохнул побольше воздуха и отпустил голову летать на крыльях светокружения и нахлынувшего упоительного безумия высоты. Ему леталось легко и беззаботно. Он потерял сочувствие земной тверди, разрешив себе не различать ледяного наката под ногами.

Небо заглядывало ему в душу синим простором высоты и бесконечности. Высота и бесконечность синие, как и само имя Индры, выплеснутое небесным распутьем на мелкораздольный мир.

Внезапно Индра вернулся в самого себя. Воин услышал приближение Демона. Его шаги запеклись в воине факелами лихорадки. Огненное шествие приближалось к царству льда. Приближалось в трагическом торжестве обречённости Героя. Под барабанный гул его опалённого болезнью сердца.

Шушна, должно быть, впервые увидел лёд. Демон принял его за странную форму окаменевшего огня. В каком-то загадочном воплощении. Впрочем, Дасу больше интересовало великое скопление людей на склоне горы.

– Как много «благородства»! – улыбнулся демон, посвятив улыбку собранию ничего не подозревающих пишачей.

Индра заставил себя думать так же. То есть принимать дикарей за арийцев.

«И почему дикарей всегда тянет в горы? На расселение?» – мелькнула в голове Индры предательская мысль, но кшатрий тут же её отмёл. Ему так думать не полагалось. Пока. Пока демон контролировал его сознание.

Шушна успел понять, что его назвали дикарём. И что он должен поселиться в горах. Дасу решил не обращать внимания на эту белиберду.

– Ну вот, – заговорил огневик, – ты и дождался своего часа. Согласись, ожидание не принесло тебе особых мучений. Вопреки тому, что я предрекал. Посмотрим, как умирает Герой. А ты знаешь, мне тебя даже жаль. Ты и умереть-то по-людски не сможешь, если, конечно, хочешь остаться героем до конца.

– «По-людски» – это как? – спросил воин свою болезнь.

– Вне позы, вне зазнайства.

– А, ясно.

Огонь вдруг припёк Индре душу. "Неужели это смерть? – мученически подумал воин. – Неужели всё?! Вот здесь, сейчас? Неужели подо мной загорится земля, как она горела под Вьянсой, убивая его демоническую плоть? Нет, ему это не по силам. Он убьёт меня моим же собственным жаром, моей лихорадкой, считая, что этого достаточно…"

– Загорится земля? – повторил за кшатрием Дасу.

– То есть загорится этот белый окаменевший огонь? И ты будешь корчиться на кострище, как это было со мной в том, прежнем обличий? Как славно! Спасибо, подсказал. Да, это будет так! Это будет именно так!

Кутса устал пялиться на снежную шапку горы. Его разочарование отдавалось резью в глазах и досаждающей пустотой в желудке. Кутса не хотел обнаруживать своего присутствия, полагая, что пишачи, увлечённые видом Индры, давно забыли о количестве пришельцев. Иначе Кутсу уже нашли бы. Теперь придётся ждать темноты.

Кутса зевнул и обречённо посмотрел вверх. Его рот так и остался открытым. Снежная шапка горы полыхала самым настоящим огнём! Вокруг Индры. Снег горел так, будто он превратился в солому.

Индра метался в огне, пытаясь проскользнуть вниз, на камни, но путь к спасению был отрезан. Впереди – вершина и подбирающийся к ней огонь.

Кутса как заворожённый смотрел на происходящее. Он пришёл в себя только тогда, когда лёд затрещал раскалываясь и потоки талой воды над ним шумно устремились по каменному скату.

Лавина ревела, сметая всё на своём пути. Потоки воды, камни, грязь и обломки льда вышерстили горную долину, оставив глубокие рубцы на её зудящем теле.

Когда мокрое облако выкатило на равнину и клубя над землёй мелкой водяной пылью расползлось над головами людей, все кричали:

– Индра убил демона! Индра прогнал засуху! Индра, мы пойдём за тобой!

Дети бегали возле кривобоких хижин и заговорщически твердили эти непонятные слова: «Великий поход.»

Шачи не кричала вместе со всеми и даже не радовалась дождю. Сердце женщины было сковано болью, твердившей, что Индра не вернётся больше никогда. Что это он обернулся дождём, пролившись на обожжённую землю, заставляя её снова родить, растить, кормить, поднимать и разращивать всякую живизну, от малой до великой, от беспорядочной до самой совершенной и независимой по разуму и воле, но беспомощной и жалкой, едва только приходил на неё Демон.

Шачи дышала этим дождём, проникая в него своей болью. Её слезы соединялись с прохладными каплями дождя.

ЭПИЛОГ

Вритра высунул из воды голову, и мутные глаза змея уставились на водную гладь. После того как высохли все протоки, эта река, с её изумрудной стремниной, стоялыми омутами и загретыми до пара отмелями, оставалась единственным местом, где Вритра спасался от жары. Его любимые грязевые топи высохли до окаменелой затресканной корки. Солнце жгло нещадно, и анаконде приходилось выживать. Так же, как и другим.