– Мы с Лизой разные люди, – сказала Сьюзен. – По-разному обернулись и обстоятельства для каждой из нас.
– Черт побери, Джейк, оставь ее, – сказала Бетси, подходя к мужу.
Но он уже ничего не слышал и просто отмахнулся. Они слишком много хотели от него. Джейк был жителем Стоктона во втором поколении. Его отец работал на том же самом месте, где сейчас работал он сам, и Джейк всегда принимал свою судьбу. Он твердо верил, что люди должны придерживаться своего круга. И вряд ли это хорошая идея – начать болтаться с людьми другого класса. Это вызывало чувство неудовлетворенности и зависть. Слишком сильно выставляться плохо. Теперь все менялось, выходило из-под контроля. Старший сын тоже уехал из дома и жил в Бангкоке, работая переводчиком. После исключения из Беркли и поступления на военную службу он пошел учиться в армейскую школу переводчиков в Форте Орд, в Монтерее, где научился свободно говорить по-тайски, по-китайски и по-немецки. Средний сын Джейка был конструктором контейнеров, разрабатывал и поддерживал стандарты контейнеров, ящиков, канистр, банок и других вещей подобного рода. Он все так же жил в Стоктоне, но у него был вздорный характер, унаследованный ох Джейка, и они редко встречались. Поэтому Джейк возлагал все свои надежды – маленькие счастливые достижимые надежды – на Сьюзен. Почему она не могла довольствоваться такой жизнью, как у Лизы? Что происходило с его детьми?
Стол из стекла и мягкой стали закачался, когда Джейк со стуком поставил на него свой стакан.
Сьюзен почувствовала, что он избегал ее взгляда, когда рылся в кармане брюк в поисках ключей, и затем повел ее за собой. Следуя за ним, она думала, что это последняя ночь в родительском доме. Она не знала, что сказать отцу. Да и трудно с ним разговаривать. Его молчаливое присутствие было пугающим.
Наследующее утро, когда Сьюзен открыла глаза, она увидела яркий, ослепительный солнечный свет, разрезанный на узкие полоски, который пробивался через металлические жалюзи передвижного домика родителей. Услышав голоса снаружи, она стала прислушиваться с растущим напряжением и тревогой. Единственное, что она понимала из приглушенного разговора, это периодические «нет» отца. Скорее всего мать просила его извиниться, по крайней мере, попрощаться, а он отказывался.
Сьюзен отбросила одеяло, сшитое матерью много лет назад. В большинстве его лоскутков она узнавала остатки старой одежды, которую она или ее братья когда-то носили. Было легко выбрать те кусочки, которые принадлежали ей, потому что одежда ее братьев была более выцветшей, так как переходила от одного к другому.
«Да», – подумала она, энергично поднимаясь со скрипучей кровати, на которой спала несколько последних ночей.
Она глянула в сторону спальни родителей, пытаясь понять, ночевал отец дома или вернулся утром.
– О, ты встала? – удивленно сказала мать, входя в комнату.
Дверь захлопнулась за ней, когда она подошла, чтобы, поцеловать дочь. Волосы Сьюзен были в беспорядке, старая ночная рубашка воскрешала воспоминания у них обеих.
– Я хотела попрощаться… – начала Сьюзен нерешительно.
– Он сам себе самый худший враг, – сказала Бетси. – Дай ему время.
Сьюзен посмотрела на мать, удивляясь, как она все эти годы справлялась с отцом.
– Ты знаешь, он умный человек, а вы, его дети, никогда не верили в это, – продолжала Бетси, разглаживая несуществующую складку на своем отутюженном ситцевом халате.
– Возможно, он был умен когда-то, мама, но сейчас он неумный. Он слишком занят борьбой со всем и со всеми. Он…
– Тебе просто нужно понять его. Вы, его дети, боитесь его…
– Да. Правильно. Он чувствует себя неуклюжим рядом с вами, невежественным. Я уверена, что он беспокоится, не будет ли хуже, если ты переедешь в Лос-Анджелес.
Бетси снова занялась жалюзи, и комната осветилась ярким светом. Сьюзен застыла на месте, наблюдая за ней, восхищаясь ее терпимостью и желая набраться от нее сил.
– Это тяжело для него – ты должна понять. Нравится тебе это или нет, но вы, дети, заставляете его чувствовать себя глупым, неполноценным неудачником. Потому что вы все достигли большего.
– Я не говорю, что вы не должны были. Я говорю, что вам нужно встать на его место, чтобы понять, как он себя чувствует.
Вещи Сьюзен были свалены в кучу сверху на чемодане, который лежал на полу. Она достала и отложила в сторону джинсы, носки и теннисные туфли.
– Может быть, мне сходить в порт, повидать его перед отъездом?.. – сказала она неопределенно.
Бетси наклонилась, чтобы подать ей руку.
– Оставь его в покое, Сьюзен. Я знаю твоего отца.
Недовольная беспорядком, в котором находились вещи Сьюзен, она положила их на пол и начала аккуратно складывать.
– Он любит тебя. – Она взглянула на рассеянную Сьюзен, сидевшую в нерешительности между двумя рубашками.
– Он будет очень скучать по тебе. Но ему нужно время. Похоже, в твоем отъезде он видит единственное преимущество: на какое-то время Билли будет выкинут из твоей жизни. Но, с другой стороны, Лос-Анджелес далеко. И люди, с которыми ты будешь иметь дело, не совсем ему по душе.
Глаза Сьюзен увлажнились, когда она поглядела на мать. Она чувствовала трещину между ними, которая постоянно расширялась. На миг она представила себе, что родители прилетают в Лос-Анджелес навестить ее. В памяти еще не стерлась картина щедрого дома Кит и Джорджа и стиль богатой жизни, к которому она приобщилась там. Это было прекрасно, восхитительно, но родители никогда бы не смогли понять и принять его. Что она хочет? Чего же в действительности ждет? Казалось, наступило отрезвление, и теперь Сьюзен содрогнулась, сознавая, что ее затягивает водоворот противоречий. Деньги? Может быть. Но если это все, что ей нужно, то почему она испытывала чувство стыда и смущение. Деньги соблазняли, и было бы ложью сказать, что это не так. Но необъяснимым образом эти мысли заставляли ее чувствовать себя неуютно.
Сьюзен почувствовала на своей голове успокаивающую руку матери.
– Я думаю, ты должна ехать. Не обращай внимания на нас, – настаивала она. Ее лицо с морщинками и мешками под бледно-голубыми глазами выглядело усталым. – Я буду очень скучать по тебе, – сказала она сдавленным голосом. – Но со мной будет все в порядке. И с отцом тоже.
С благодарностью глядя на мать через пелену слез, Сьюзен взяла ее руки в свои и так держала их. Прощание оказалось в тысячу раз тяжелее, чем она могла себе представить, и эти чувства разрывали ее душу на части.
Печаль была неизбежна.
И все же она так рада уехать.
ГЛАВА 3
Тори надеялась, что Тревис будет отговаривать ее от переезда, что он, в конце концов, получит этот проклятый развод и женится на ней.
Но такого счастья она не дождалась.
Всего через три коротких дня она будет сидеть в самолете, прощаясь с Атлантой и приводя тем самым в исполнение угрозу, которой пугала Тревиса в течение многих лет. Она поставила ультиматум и проиграла.
«Определенно проиграла», – думала Тори, выбрасывая свидетельства его любви в уже полную мусорную корзину под столом, неуверенно задерживаясь на каждом из них и вспоминая то, что с ними связано.
Она сидела в своем кабинете и занималась уборкой стола, готовясь к отъезду. Правый верхний ящик стола почти весь заполнен богатством, накопленным за три с половиной года: аккуратно разложенными знаками внимания от Тревиса, с которыми она была не в состоянии расстаться.
Там были его записки, фотографии; сувениры.
Вот к чему она стремилась всем сердцем: разобраться со своей жизнью, привести в порядок кабинет и убраться из города. Тревис же вел изнуряющую кампанию, направленную на то, чтобы сломить ее. Всю неделю он посылал разные вещи: экстравагантные цветочные композиции, большие мягкие игрушки, глупые антикварные безделушки, идиотские телеграммы.
Цветы, уже не вмещавшиеся в кабинете, заняли всю приемную и холл.
Он не мог понять, почему она разрушает то, что считается совершенными отношениями. У них было общение, юмор, нежность и секс, который не утратил своего значения и по прошествии почти семи лет.
Он считал, что Тори совершает смертельную ошибку, выбрасывая на свалку все, что у них было общего, из-за отсутствия какой-то надежности своего положения.
Брак. Что, черт побери, в нем такого значительного?
Доверие, любовь, желание, общение – не было ли это все более важным, более долговечным, чем ничтожный клочок бумаги? Тревис провел с Тори больше времени, чем со своей женой, и искренне верил, что одна из причин этого то, что их не связывали узы брака.
На глаза Тори попалась фотография, на которой они с Тревисом; обнявшись, заклеивали большую табличку «ПРОДАЁТСЯ» табличкой «ПРОДАНО» перед домом в котором они вместе купили квартиру всего год назад.
Такое приобретение само по себе было большим обязательством. Тори рассматривала это как важный шаг в правильном направлении. Тревис, со своей стороны, смотрел на это как на выгодное вложение капитала, который всегда можно вернуть.
Ему нужны были ясно различимые пути отхода.
Тори достала фотографию из ящика, не пытаясь удержать неожиданно подступившие слезы, и опустилась на стул, думая о том, что все это похоже на один бесконечный дурной сон. Она так остро ощущала пустоту, что чувствовала себя совершенно больной. У нее болел живот, мускулы ныли. Она чувствовала себя так, будто у нее грипп, а в действительности все дело в том, что ей тридцать лет и она одинока. И у неё нет никаких перспектив для достижения той цели, которой, как она внезапно поняла, просто необходимо достичь.
Брак и дети – основа Америки. Почему она казалась себе алчной, желая этого? Почему думала, что это трудно получить? Потому что ей был нужен не только брак и дети, но еще и Тревис.
Совершенно потеряв самоконтроль, Тори уронила на стол фотографию, ставшую мокрой от слез, и принялась пристально ее разглядывать. Она смотрела на волнистые каштановые волосы Тревиса, испытывая желание запустить пальцы в эту густую шевелюру. Она взглянула на его глаза и уловила милый дьявольский блеск, который всегда присутствовал в них и всегда заставлял прощать, когда она решала больше не делать этого. Она вспоминала воскресенья, когда он приносил завтрак в постель на подносе, украшенном цветами, будил ее, затем нес на руках в душ и незабываемо любил ее. Они жили вместе так долго, как будто были уже женаты. Если бы не желание иметь детей, Тори пожертвовала бы законным браком.
Стук в дверь прервал ее мысли.
Секретарь, Кора Эн, полная сочувствия, стояла в дверях, новые старушечьи очки сидели на кончике носа. Кора Эн работала в компании еще задолго до Тори. Она была похожа на старую наседку, но все любили ее. Тори проследила за взглядом секретарши, которым та окинула комнату: книжные полки из хромированного металла и стекла опустели, картины были сняты со стен, ковер из хлопка свернут и связан в рулон.
– Сегодня он уже звонил раз тринадцать, а сейчас всего лишь, – Кора Эн посмотрела на элегантные золотые часы на своем широком запястье, – двенадцать часов. Хорошо еще, что он перевелся в Пич Три, а то бы сидел на моем столе.
Тори взглянула на мигающую красную лампочку на телефоне и почувствовала, что ее решимость начинает убывать. В течение последних двух недель она находила в себе силы отказываться разговаривать с ним по телефону, настояла, чтобы он переехал на три недели, за которые она приведет все в порядок и завершит дела на работе.
Она снова бросила взгляд на телефон, обдумывая свое желание взять трубку и поговорить с ним.
– Что вы собираетесь делать? Неужели не хотите видеть его до отъезда?
Тори кивнула. Она боялась увидеться с ним. Она дала себе обещание и не хотела нарушать его. И все же, несмотря на свое решение, чувствовала, что рука тянется к телефонной трубке. А вдруг он передумал.
Кора Эн зарылась носом в душистый букет роз, вдыхая их аромат.
– Даже мне становится жалко его, – призналась она. – Он сказал, что снова был на приеме у психиатра, и тот прописал ему валиум, и что он похудел на двенадцать фунтов.
Тори посмотрела на нее удивленно.
– Он рассказал все это вам?
– Удивительно, но он мой лучший друг. – Кора Эн убрала карандаш из-за своего уха. – Очевидно, он не предполагал, что вы действительно доведете это дело до конца. Откровенно говоря, милая, никто из нас не думал.
Красная лампочка на телефоне продолжала вспыхивать, призывая Тори подчиниться, пока она рассеянно перебирала аккуратно разложенные стопки бумаг на столе. Торопливый пульс лампочки, казалось, совпадал с биением ее сердца.
– Еще звонила ваша мать, – сказала Кора Эн, нарушая неловкую паузу, постукивая карандашом по бледно-зеленому блокноту для стенографии, который всегда был при ней. – Она хочет знать, сможете ли вы прийти вечером на обед. И еще, мистер Клейтон приходил как раз в тот момент, когда позвонил Тревис. Ему нужно поговорить с вами по поводу проекта «Чистая вода». Он просил заглянуть к нему в кабинет сегодня до вашего ухода.
Тори не могла сосредоточиться на словах Коры Эн. Она могла думать только о том, чтобы поднять трубку и поговорить с Тревисом. В верхней части живота, сведенного судорогой, явственно ощущался холодок, и ее заметно трясло.
– Просто возьмите эту чертову трубку, – сладким, голосом предложила Кора Эн, выходя из комнаты.
Моля о том, чтобы Тревис капитулировал, Тори подняла трубку. Она была сильно взволнована, но испытала удовольствие, услышав его голос.
– Зачем ты звонишь, Тревис? – спросила она осторожно, не выдавая своей радости.
Мысли Тори ностальгически утонули в прошлом, когда ее взгляд упал на смятое белое льняное платье, которое никогда не переставало будить сумасшедшие воспоминания. Это платье купил ей Тревис, когда они ходили вместе за покупками на Ленокс Мол. Они также купили умопомрачительный широкий пояс, который низко сидел на ее бедрах. Он стоил больше, чем платье, но Тревис настоял, чтобы она взяла его, потому что пояс «заводил» его. Так же, как и мысль затащить ее в примерочную.
Он распутно проследовал за ней, игнорируя осуждающий взгляд суровой старой продавщицы, которого они конечно же заслуживали.
Тори помнила большое тройное зеркало и то, под каким углом он его повернул, когда раздевал ее. Сначала пояс, которому он позволил соскользнуть на пол, затем молния платья на спине, которую он расстегнул зубами. На ней не было лифчика, – только французские сетчатые трусики, которые он никогда раньше не видел и которые заставили его опуститься на колени в чистом, исторгающем стон, восторге и потянуться к ним губами. Эта порочная нирвана продолжалась до тех пор, пока их неосторожные ласки не были прерваны резким стуком в дверь.
– Здесь все в порядке? – спросила подозрительная продавщица.
Все было превосходно!
За исключением того, что сейчас она готова разреветься.
– Мне нужно видеть тебя, Тори, – настаивал Тревис.
– Нет.
– Мне надо забрать некоторые вещи из дома…
– Нет, Тревис. Это нечестно. Я не могу видеть тебя, – выдавила из себя Тори.
Она ни в коем случае не должна была подходить к телефону. И не должна нарушить данное себе обещание еще раз.
– Если тебе что-нибудь нужно, пойди и забери сейчас. В любое время до семи часов.
Наступила очередная долгая пауза. Тори казалось, что она вот-вот услышит, как он думает.
– Как ты можешь уехать, не повидавшись со мной? – попытался он снова. – Почему бы нам просто не выпить вместе или сходить в ресторан?
– Тревис, я кладу трубку, – сказала она нервно.
Тори взглянула на цветы, расставленные по комнате.
Во все были вложены одинаковые карточки: «Не покидай меня, глупая ты женщина. Я люблю тебя!»
В этом был весь Тревис и она могла представить, как он говорит это, читая каждую из них.
– Доктор Росто считает, что ты должна уделять мне немного больше времени, Тори. Он думает, что ты пытаешься управлять мною. И что ты делаешь ошибку.
– Плевать мне на доктора Росто, – зло ответила Тори. – Я не пытаюсь. Мне больно. Я люблю тебя. Мне бы хотелось, чтобы у нас все закончилось по-другому. Но мне кажется, наши отношения – напрасная трата времени. Это тупик, так как я хочу выйти замуж, а ты – нет. И теперь для меня настало время заняться собственной жизнью.
– В конце концов, я действительно хочу жениться…
– В конце концов? Мы прожили вместе шесть с половиной лет. Даже больше. – Тори глубоко вздохнула. Она устала от этого разговора. – Черт побери, Тревис. Ты еще даже не развелся. Подумай об этом! Почему ты не разводишься? – Тори трясло от злости.
Она оглядела кабинет, стараясь почерпнуть силы в своем решении, которое ясно читалось в опустевших ящиках стола, голых стенах и коробках с вещами. Она приняла решение переехать и доведет свой план до конца.
С тяжелым сердцем Тори бросила трубку.
Остаток дня тянулся медленно, но без происшествий. Несколько заключительных деловых совещаний, несколько телефонных звонков и множество утомительных разговоров о том, что надо быть такой авантюристкой, как Тори, чтобы просто взять и уехать.
Несколько дней назад Тори чувствовала себя совершенно незаменимой. Казалось, никто в, конторе не знал, что они будут делать без нее – молодой волшебницы маркетинга, как ее называли. Паника по поводу ее отъезда, конечно, льстила. Но теперь, когда все пришло в порядок и машина бизнеса снова работала плавно без недостающей детали, Тори казалось, что она уже в пути. Она чувствовала себя так, как будто из нее выпустили воздух.
К четырем часам Тори решила уйти пораньше и улететь в Калифорнию вечером. Не было смысла оставаться в конторе, чтобы просто там болтаться. Чем быстрее она уедет из Атланты, тем счастливее будет. Она пошла на полный разрыв, и нужно сделать это быстро.
– Может быть, мне позвонить в авиакомпанию, милая? – спросила Кора Эн, когда Тори позвонила ей и сообщила о своем решении.
– Нет. Спасибо. Я сама это сделаю, – ответила Тори. – Мне все равно больше нечего делать.
И вот, позаботившись о билете на самолет и попрощавшись со всеми, Тори закрыла дверь в эту часть своей жизни. Она села в машину и в последний раз отправилась домой, всей душой желая, чтобы там оказался Тревис и остановил ее, и одновременно готовя себя к тому, что его там нет.
По дороге она проигрывала различные варианты развития событий. В одном, Тревис заявлял, что не может жить без нее. В другом, она, застав его дома, сухо просила уйти. Вариантов было много, и Тори перебирала их, мчась по автомагистрали, которая несла ее из Периметра, где она работала, к их дому на Ленокс Род в Бакхеде. Всюду, куда она кидала свой взгляд, возникали новые строения, в большинстве из которых была и ее доля. Хайленд Эстейтс был ее – от начала и до конца. Вход к моделям был обозначен большим красно-белым знаменем с логотипом компании на нем, разработанным с ее помощью.
Тори глубоко вздохнула, вбирая в себя яркое голубое небо и ощущая жаркую влажность дня. Так странно покидать Джорджию. Острая тоска пронзила ее при виде тучной красной земли, которая была свалена в кучу на обочине дороги рядом с очередным строящимся домом. Красная глина Джорджии; наверное, такое же чувство связывало Скарлет с землей Тары.
«Действительно, что-то есть в этой земле цвета меди, что привязывает жителя Джорджии к его корням, к густой пышности лесов, которые, кажется, на веки верные раскинули свои кроны», – думала Тори.
Тори припарковала машину на стоянке, расположенной в подземной части их дома. Затем положила портфель на коробку, которую взяла с собой из конторы, и с занятыми руками захлопнула дверцу машины. Как обычно, нагруженная множеством вещей – сумочкой, портфелем, разными бакалейными товарами, бельем из прачечной, – Тори знала, как подбородком нажать кнопку вызова лифта. Его большие металлические челюсти открылись и проглотили ее.
Когда Тори открыла дверь, Тревис сидел на кушетке, пил пиво и смотрел телевизор. Вид его вызвал у нее нервный зуд. Казалось, этот сюжет был в одном из сценариев, проносившихся в ее голове во время долгого пути домой. Но в котором из них?
«Пожалуйста, Господи, пусть этот спектакль будет с хорошим концом», – думала она, Тревис встал и выключил телевизор.
Потеря двенадцати фунтов веса была заметна по свободно висящим на нем джинсам. Его толстое брюшко, которое Тори находила милым и любила щипать, исчезло. Она ненавидела себя за то, что так ужасно хотела его, и что была такой слабой.
– Почему ты здесь? – спросила она холодно, заталкивая коробку ногой в квартиру, приготовившись обороняться и ожидая новых разочарований.
Тревис неуклюже подошел к ней, вручил банку пива, поднял коробку и поставил ее в пустой угол комнаты.
– Я только хотел попрощаться, – начал он.
– До свидания, – быстро ответила Тори, почувствовав, как сжалось сердце.
Когда он снова пошел к ней, она отпрянула.
– Я не собираюсь дотрагиваться до тебя, – пообещал Тревис, осторожно вынимая банку пива из ее рук, не коснувшись ее.
Самое печальное, что этого было и не нужно. Сам воздух между ними был заряжен сексом.
– Пожалуйста, уходи, – настаивала она срывающим голосом.
– Есть еще несколько вещей, о которых мы должны поговорить и которые надо решить…
– Поговори с Корой Эн. Я больше вообще не хочу с тобой общаться, Тревис. Ни одной секунды. Я не готова к этому.
– Тори, нам надо поговорить!
Когда он положил ладонь на ее руку, Тори почувствовала дрожь во всем теле. Ей хотелось, чтобы он схватил ее, поднял на руки и отнес в ванную комнату, чтобы существующая реальность исчезла. Вместо этого она резко рванулась в сторону.
– Тревис, я хочу, чтобы ты ушел отсюда! – крикнула она. – Просто, уйди. Ты что, совсем потерял совесть? Не догадываешься, как я себя чувствую?
– Я точно знаю, как ты себя чувствуешь! – закричал он в ответ.
«Как? – думала Тори. – Как я себя чувствую? Скажи мне».
– Ты хочешь быть со мной. Я хочу быть с тобой. Это сумасшествие – твой отъезд. Дай мне шесть месяцев. Что значат еще шесть месяцев? Давай посмотрим, как тогда мы оба будем себя чувствовать…
– Нет, – сказала Тори твердо. – Если ты не знаешь сейчас, то не будешь знать никогда.
– Это не так просто…
– Для нормального человека – это просто. Ты даже не можешь хотя бы пообещать. И вообще, не можешь принять решение. Если тебе кажется, что ты попадаешь в ловушку, если ты так к этому относишься, то я в любом случае не хочу выходить за тебя замуж. Я не хочу надевать на тебя ошейник…
– Тогда зачем выходить замуж? Зачем пытаться разрушить такие совершенные отношения? У нас все гораздо лучше, чем у любой женатой пары, которую мы знаем.
– Это всего лишь твое высокомерное мнение, Тревис.
Господи, ну почему они снова спорят об этом?
– Я не пытаюсь убедить тебя в чем-то. Я хочу выйти замуж. Ты – не хочешь жениться. Точка. Конец. Поэтому уходи отсюда. Пожалуйста. Оставь меня одну!
– Тебе хотелось бы, чтобы кто-то оставался с тобой лишь потому, что его к этому принуждает брак.
– Нет. Возможно. Я не знаю, – смущенно ответила Тори.
В действительности, может быть, она и хотела. Супружество, наличие детей были для нее гарантией того, что он не уйдет или, по крайней мере, ему будет сделать это труднее.
– Послушай, я знаю, ты хочешь иметь детей. Это все меняет, – сказал Тревис, успокаиваясь немного. Его голос смягчился. – Что ж, возможно, они у нас будут. Пусть так. Если ты действительно их хочешь. Не сомневаюсь, ты была бы хорошей матерью. Так что, если забеременеешь, то мы поженимся. Но только пусть это все идет естественным путем…
Тревис обнимал ее за талию. Его пальцы лежали на том самом поясе, перед которым он не мог устоять.
– Господи, я так соскучился по тебе, – шептал он ей на ухо, еще крепче прижимая к себе.
Его прикосновения мешали ей произнести вслух слова, которые пульсировали в голове: «Оставь меня!»
Последнее, о чем подумала Тори: «Мы падаем в никуда». Она чувствовала головокружение, мысли путались, когда он сжимал ее в объятиях, касаясь щекой щеки и нашептывая о том, как восхитительно, она пахнет. Она еще пыталась бороться с собой, когда его рот, по которому она, конечно, всегда будет отчаянно скучать пленил ее губы поцелуем. Его язык чувственно и настойчиво двигался вдоль шеи, заставляя ее тело извиваться; пока она, наконец, не ответила на его поцелуй и поняла, что сдается. В голове звенел сигнал тревоги, и сердце бешено колотилось, но все это было ничто, по сравнению с тем горячим желанием, которое будил в ней Тревис.
Ей хотелось отключить разум и просто отдаться чувствам. Она плакала, и он целовал её слезы, размазывая их по всему лицу.
Потом он сделал то, что она хотела все это время. Он поднял ее на руки, и, баюкая, понес в спальню, обходя коробки, легко опустил на постель, не прекращая о стоном целовать.
– Черт бы тебя побрал, Тревис, – ухитрилась скакать она, вся во власти его чар.
Волна жидкости прокатилась под ними в водяном матрасе, который приспосабливался к очертаниям тел и движениям. Когда его рука прошлась по ее животу, развязывая пояс и кидая его на деревянный пол, она на мгновенье вспомнила о матери, о билете на самолет. Родители ждали ее к обеду. Самолет улетал в половине третьего. Что она делает? Его руки теперь ласкали ее спину, расстегивая молнию. Она выскользнула из платья, тяжело дыша от горячего прикосновения его губ к своему животу.
«Господи, что со мной?» – думала она бессвязно, остро ощущая тепло и бархатистость его дыхания.
Физическое влечение к Тревису подчиняло ее, и все что она хотела в эту минуту, это физической близости с ним.
Забыть логику, забыть свою затею, поверить в то, что ей это необходимо. Сейчас правота желания была более требовательной, более сильной, Тори справилась с молнией на джинсах Тревиса, стянула и отбросила в сторону. Теперь они были единым целым, желающими одного и того же. Такое влечение существует на уровне, отрицающем логику, так что полученное наслаждение не кажется порочным и поэтому безгрешно.
Как бы она хотела поверить в эти его уловки, эти осколки привычного покоя, умоляющие ее остаться. Если бы она только могла предаться жизни, такой как она есть, и любить его без всех этих сложностей, не беспокоясь о будущем и обязательствах. Если бы только ей снова было двадцать три, и она не чувствовала, как ускользает время. Тори последний раз попыталась взять себя в руки, когда он откинул одеяло и очередная волна пробежала под ними. Теперь они были совершенно раздеты, и его губы двинулись вниз по ее телу, чувствуя отклик. Он лег, на бок, обхватив ладонями ее ягодицы.
Какие страсти бушевали внутри них. Какой хаос противоречий и неразберихи. Ничего больше не имело смысла: от частично упакованных коробок, которыми была заставлена их маленькая, всегда в безупречном порядке, квартира, до безумных мириад цветов, которые прибывали и сюда.
Теперь, когда Тревис был, внутри нее и целовал ее в лихорадочном возбуждении оттого, что никогда больше не увидит ее, Тори закрыла глаза и крепко обхватила его, двигаясь в ритме их желания, любя его больше, чем когда-либо хотела любить кого бы то ни было. Тишина в комнате нарушалась только звуком напряженно двигающихся тел.
«Попроси меня выйти за тебя замуж! Будь ты проклят. Получи свой чертов развод и обещай мне весь остаток своей жизни…» – слезы заливали лицо Тори, когда она вцепилась в него на краю кульминации, ожидая разрядки.
Когда это произошло, он последовал за ней в своем собственном экстазе. Затем Тревис изумил ее своим предложением.
– Ты не едешь в Лос-Анджелес, – произнес он, задыхаясь. Его тело все еще вздрагивало. – К черту все. Я женюсь на тебе.
Тори была слишком ошеломлена, чтобы отвечать. Она не так представляла себе это предложение, и не была убеждена, что верит ему. Слишком много было полупредложений от него в прошлом.
«Полу» – потому что они всегда зависели от какой-то отдаленной и ненадежной перспективы: от денег или от того, получит ли он развод. Помня длинную череду разочарований, она отстранилась и посмотрела на него, пытаясь заглянуть к нему в душу.
– Тори, в этот раз я именно это имею в виду, – заверил он, приподнимаясь на боку, чтобы заглянуть ей в лицо, и сжимая ее руки. – На самом деле.
Разрываясь между эйфорией и полным недоверием, Тори перевела взгляд с него на льдисто-голубую стену, которую они вместе красили, на картину в раме. По всей комнате были разбросаны их фотографии. И везде стояли коробки, помеченные для Беверли Хиллз.
– Я хочу, чтоб ты стала моей женой, – прошептал Тревис, еще сильнее сжимая ее руки.
То, с какой любовью он это сказал, заставило ее сердце подпрыгнуть, и она почувствовала головокружение от своей победы.
– А как насчет развода, Тревис? – Этот вопрос нервировал их обоих.
Он взбил подушку, сложил ее пополам и подсунул себе под голову.
– Не беспокойся. Я позабочусь об этом.
Тори медлила в нерешительности. Момент был такой драгоценный, такой хрупкий, и она боялась, что он разобьется вдребезги.
– Тревис, если ты подведешь меня опять, я никогда не прощу тебя. – Ее маленькая рука энергично сжалась в кулак, который она угрожающе прижала к его крепкой груди.
Сейчас, наблюдая за ней, он был воплощением невинности, и она устыдилась собственной недоверчивости.