ГЛАВА 26

– Что это, Тори? Ты продаешь свое обручальное кольцо, чтобы выручить из беды богатого жениха, который после этого рвет с тобой отношения, а затем все же отдаешь ему деньги. А ты, Сьюзен, собираешься всех нас убить, раскрывая какой-то профсоюзный заговор, чтобы добиться медицинского страхования для шайки несчастных рабочих, которых ты даже не знаешь. Разве это похоже на охоту за богатыми мужьями? – увещевала Пейдж, намекая на то, что она сама добилась успеха.

Они собрались в гостиной, чтобы поделиться своими проблемами друг с другом. Это напоминало старые добрые времена, когда они только что приехали сюда.

Последнее время они виделись, лишь сталкиваясь в коридоре перед уходом из дома. Но этим утром снова возникло ощущение общности: общих проблем, взаимопомощи. Пейдж относилась к Тори и Сьюзен как к сестрам, которых у нее в действительности никогда не было. Она смотрела на них, не в состоянии улыбаться из-за жесткой омолаживающей маски из яичных белков, от которой кожа зудела и стягивалась, и пыталась выразить свое отношение к подругам с помощью глаз.

Сейчас она не хотела анализировать отношения, которые по-видимому, зарождались между Сьюзен и Марком.

Было восемь часов утра, а ее подруга из маленького городка Стоктона лишь недавно вернулась домой, представляя собой воплощение солнечного света в облике женщины, растрепанная, но сияющая, нагруженная таким количеством цветов, которого хватило бы на целый цветочный магазин. Она была взвинчена ситуацией с забастовщиками, но находилась в явном смущении и восторге от своего спутника.

Что касается Пейдж, то она выглядела черти как в своей ночной рубашке от Блуми и косметической маске, ее волосы были намазаны кондиционером из акульего жира и завязаны в хвост, между пальцами ног торчали салфетки «Клинекс», так как она только что сделала себе педикюр. Она встала пораньше, чтобы успеть проделать все эти процедуры, призванные привести в порядок ее внешность, так как у нее была назначена пара частных занятий на дому клиентов перед первым уроком на основной работе.

По крайней мере, Марк не злился на нее за то, что она бросила его прошлым вечером. Она была вынуждена признать это и подавить в себе ревность, опешив при виде своей подруги и своего приятеля, вплывающих вместе после того как отсутствовали всю ночь.

Их прощание было неловким, но вполне интимным, что удивило Пейдж, которая, с тех пор как начала встречаться с Ники, частенько бросала Марка как горячую картофелину. По ее стандартам Марк был слишком бедным Профессор без гроша в кармане был неподражаем в пестели, но совершенно не годился в качестве супруга. Чрезвычайно бодрая для человека, который не спал двадцать четыре часа, Сьюзен шлепнулась на кушетку с благодарностью принимая кофе от Марии, и стала рассказывать им все о своей проблеме с забастовщиками, о событиях вокруг Кармен Джимениз, о подозрениях забастовщиков насчет того, что все было подстроено, и о том двусмысленном положении, в котором она из-за этого оказалась перед юридической фирмой и Джеком Уэлсом. Не говоря уже о бандитах из профсоюза, которые вряд ли будут поощрять какое-либо расследование по этому поводу.

«Тори, – подумала Пейдж, – напоминает спящую персидскую кошку, свернувшуюся в одном из больших пухлых кресел».

Закутавшись в бежевый шелковый халат, подаренный ей Кит как подружке невесты, она тоже пила кофе из чашечки и внимательно слушала рассказ Сьюзен.

Приятель Ники, с которым Тори познакомилась накануне вечером, потерял из-за нее голову, но даже Пейдж была вынуждена признать, что он походил на ярмарочного шута, пускай и со всеми его миллионами. Мало того, что он был удивительно низенького роста, из-за которого ему требовалось специальное приподнятое сидение в его «роллс-ройсе», чтобы он мог смотреть на дорогу поверх руля, он еще к тому же носил парик, который весь вечер вызывал искушение сорвать его.

В результате этого вечера у Тори обнаружилось чувство юмора, которое обе они расценили как добрый знак, когда, забегая в дамскую туалетную комнату, смеялись до упада над ее ухажером. Может быть, сказочная брюнетка пришла, наконец, в себя после скверных мужчин, изрядно попортивших ей жизнь.

– Мы рассчитываем на тебя, Пейдж, в надежде, что ты спасешь положение, – вступила в разговор Тори. – Ты выйдешь замуж за богача, а затем позаботишься и о нас.

– Я думаю, что ты сама будешь достаточно состоятельной, судя по твоим успехам в «Беннеттоне» последнее время, – сказала Пейдж, на которую должное впечатление произвели поощрения, полученные Тори на службе. Теперь она работала, не отвлекаясь на Ричарда, который в очередной раз исчез бог знает куда и насколько. – Я ожидаю, что старик назначит тебя своей преемницей. Возьмет тебя под свое крыло, чтобы ты заменила его, когда он уйдет на пенсию, так как его сына уже смело можно сбросить со счетов. Что же касается Сьюзен, то ей конец. Так что она – не проблема. Мы все знаем, как профсоюзы расправляются с теми, кто им мешает. Почему, вы думаете, все их руководители или умирают при странных обстоятельствах, или заканчивают свою жизнь в тюрьме?

– Но не теперешний, – поправила ее Сьюзен. – Он крепко связан с ФБР, так что находится всего лишь под следствием.

Ее глаза сияли под очками тем же небесно-голубым оттенком, что и ее джинсы.

– Великолепно. И ты хочешь начать расследование заговора? Мне казалось, что у тебя есть голова на плечах.

– Да брось ты! Я для них просто муха, малюсенький раздражитель, жужжащий над ухом из-за ерунды.

– Прекрасно. А что ты обычно делаешь с мухами? Ты позволяешь им жужжать над ухом или бежишь за мухобойкой?

– Брызгаю аэрозолью от насекомых, – пошутила Сьюзен.

– А что обо всем этом думает Марк? – прервала Тори, с любопытством кидая мимолетный взгляд на Пейдж.

– Марк? – откликнулась Пейдж вместо Сьюзен. – Марк и Сьюзен – великолепная пара. Он будет руками и ногами за такую эскападу. Он думает, что он Зорро или что-то в этом роде.

Сьюзен засмеялась, испытывая искушение поправить Пейдж и назвать его Суперменом.

Она ждала каких-нибудь комментариев от Пейдж. Oт Сьюзен не ускользнуло выражение ее глаз, когда они с Марком утром пришли домой вместе. Если бы лицо Пейдж не скрывалось под маской, можно было бы заметить, как меняется его цвет.

– У Марка нет ни капли здравого смысла. Или делового чутья. Он живет в романтическом мыльном пузыре, – продолжала Пейдж, высказывая не совсем беспристрастное предостережение.

Она поднялась и отправилась смывать маску, жалуясь, что маска застыла, как стеклопластик, и если ее сейчас же не смыть, то она навсегда прирастет к ее коже; что ее тошнит от этой маски; она такая жесткая и так стесняет движения, что начинать страдать клаустрофобией.

– Ты используешь так много всякой ерунды. Откуда ты знаешь, что действует, а что нет? – спросила Тори улыбаясь Сьюзен многозначительной улыбкой, когда они последовали за Пейдж наверх в ее неубранную, перевернутую вверх дном спальню.

«Если бы Дастин, вернувшись домой, застал такой кавардак в комнате для гостей, он, скорее всего, попросту выкинул бы нас всех отсюда», – подумала Сьюзен, приходя в ужас от этого беспорядка.

До нее вдруг дошло, как давно она не заходила сюда. Интересно, что думал Марк по этому поводу?

– А я и не знаю, – призналась Пейдж с олимпийским спокойствием, направляясь в ванную комнату и включая воду.

На какой-то миг она оперлась на край раковины, как будто действительно чувствовала себя не очень хорошо.

– Я просто беру все, что попадается под руку и мажу везде, куда могу дотянуться, – заметила она, как бы решив еще некоторое время мириться с дискомфортом, вместо того, чтобы смыть маску как можно скорее.

– Меня поражает, как тебе удается запомнить, что именно и куда надо наложить, когда это туда накладывать и, главное, зачем, – прокомментировала Тори, когда Пейдж собралась размягчать свою маску горячим полотенцем, чтобы удалить ее.

Сьюзен от души рассмеялась над замечанием Тори. Прислонившись к двери, она оглядывала впечатляющее разнообразие кремов, масел, флаконов, щеток и масок, расставленных в беспорядке на белой мраморной поверхности.

– А мне и не удается, – снова усмехнулась Пейдж, и, закатав рукава ночной рубашки, пока они окончательно не промокли, продолжила: – Что меня действительно озадачивает, так это профилактические процедуры. Шестьдесят долларов за какую-нибудь чудодейственную мазь против старения, которая не дает никаких видимых результатов, но обещает ускорить регенерацию клеток, и эффективность которой подтверждена лишь рекламой производителя и скажется позднее. Это средство раскупается теми, кому это по карману, благодаря синдрому «а что, если оно сработает».

Пейдж критически оглядела себя в зеркале, нахмурившись по поводу паутинки изъянов, все еще заметных под глазами и около рта, несовершенства, которые, как предполагалось, должны были быть выправлены дорогим химическим снадобьем, которое она только что смыла.

Это была маска, сделанная из сухих яичных белков и других омолаживающих ингредиентов, которые, предположительно, должны были полностью регенерировать кожу: очистить, подтянуть, подпитать, разгладить морщины, замедлить процесс старения – и все это по сорок долларов за эксперимент.

«Дурят нашего брата», – подумала она, открывая тюбик растительного геля для глаз и размазывая его под веками толстым слоем, упорно надеясь на чудо, которое было ей необходимо, чтобы соответствовать стандарту Ники.

Это совсем не то же самое, что встречаться с Марком, которому совершенно не важно, как она выглядит и во что одета. Он считал, что она всегда выглядит потрясающе.

«Потрясающе» для Ники означало, что прическа и макияж сделаны надлежащим образом, что она умопомрачительно одета, – одета так, чтобы приводить в восторг его друзей и кружить головы. Его привлекал внешний вид, состоящий из высоких каблуков, ног, открытых почти до задницы, и наряда, который как можно меньше скрывал фигуру.

Пейдж называла это «внешним видом содержанки», но она все еще сохраняла свои позиции в этом вопросе, и это стоило немалой борьбы. Ее всегда беспокоило, что если она появится дважды в одном и том же наряде, то это будет сигналом начала конца, который напомнит Ники о том, как долго и как часто они встречаются, и что ему уже пора удирать от нее к чертовой матери.

Она знала от его друзей и детей, что была для него живым рекордом. Это тем более следовало считать рекордом, учитывая, что они с Ники до сих пор не занимались любовью и поэтому были вынуждены много разговаривать и узнавать друг друга.

– Почему я не могла найти себе мужчину, который бы не имел такого совершенного идеала? – продолжала она. – Можете представить себе, что он доставил мне несколько неприятных минут по поводу этих морщинок, сказав, что большинство девочек, с которыми он имел дело, были не в том возрасте, когда появляются «эмоциональные морщины»? Это как раз одно из тех полушутливых замечаний, которые отправляют вас прямым ходом к пластическому хирургу, чтобы вернуть себе душевный комфорт.

– Ты не сказала ему, что большинство девочек, с которыми он встречался, были не в том возрасте, чтобы вообще иметь эмоции? – поинтересовалась Тори.

– Не смеши меня. А то моим морщинам будет еще хуже.

Пейдж расслабила мышцы лица, ожидая, пока гель впитается.

Тори взяла у нее из рук тюбик и начала вслух читать руководство по применению и рекламу чудодейственных свойств.

– Вот, Сьюзен, после бессонной ночи ты можешь использовать немного этого, – сказала она, передавая тюбик Сьюзен.

– Зачем? Что, мои глаза выглядят так плохо? – спросила Сьюзен, пробираясь к зеркалу, чтобы посмотреть на себя.

Она решила, что для человека, который сегодня вообще не ложился, выглядит просто потрясающе, и записала это на счет Марка.

«Ничего такого, что нельзя было бы вылечить небольшим количеством Вообразина и Лунных капель», – беспечно решила она, кидая тюбик геля обратно Пейдж.

– Как знаешь, – сказала Пейдж.

Счастливая Сьюзен. Марк не обратит внимания на естественные следы возраста. Он найдет их подобающими. Но посмотрим, как Сьюзен будет выглядеть рядом с Пейдж, когда им обеим будет по сорок, и что Марк будет думать тогда.

Пейдж обошла подруг, направляясь к шкафу, чтобы достать одежду, в которой ходила на работу. Чувствуя внезапное раздражение от того, что Тори и Сьюзен совершенно не продвинулись в устройстве личной жизни, тогда как она сама была настроена на достижение своей цели, Пейдж решила, что сегодня вечером она сделает свой «большой шаг».

Конечно, Тори и Сьюзен переменили города, но они никуда не уехали от своих старых шаблонов, по-прежнему направляя всю силу ума и энергию на карьеру. И теперь они чувствовали неудовлетворенность, потому что награды были совсем не те, на какие они рассчитывали.

Пейдж верила в постепенное приближение к цели маленькими шагами, но все шаги должны делаться в одном направлении и должны быть чрезвычайно хорошо продуманы. Она верила, что нужно сосредоточиться на чем-то одном. Поэтому необходимо на время забыть о карьере. Позже, если она почувствует необходимость, то сможет взяться за нее снова или сделать другую! Она знала, что могла одновременно заниматься лишь одним делом, если хотела чего-то добиться.

А добиться предложения от Ники Лумиса было несомненным достижением.

Сегодня она собралась с ним переспать, используя все свои ресурсы, чтобы довести их отношения до логического финала, когда она заполучит его навсегда. По крайней мере, она на это надеялась.

Мир Ники был восхитительным, и она с легкостью вписалась в него, чувствуя себя совершенно естественно и продолжая его удивлять, доказывая, что она красива, интересна, дерзка, совершенно не благоговеет перед его друзьями-знаменитостями или перед его стилем жизни, показывая ему, что он, возможно, встретил свою судьбу в лице этой ни в чем не уступающей ему молодой женщины.

Это было для нее легко, потому что она его не любила. И поэтому ее трудно было ранить. Она не чувствовала себя уязвимой.

Или чувствовала? Пейдж все еще ощущала тошноту, и ее стали одолевать сомнения. Может быть, ее защитная система разрегулировалась из-за того, что она увидела Марка и Сьюзен вместе или то, как она глядели друг на друга. Пейдж поняла, что ее власть над Марком исчезла без следа, как истощившееся колдовство. Это напоминало глупый конец старой сказки, когда милая невинная героиня вмешивается в развитие финала, чтобы потребовать то, что принадлежит ей по праву, и справедливость торжествует.

Возможно, тошнота имела отношение к тому, что она называла «большим шагом»: переспать с Ники. Почему она продолжала откладывать это, если была так уверена в себе?

Ответ вдруг показался очевидным – потому что этим она сделает себя уязвимой – уязвимой тем, что он может отвергнуть ее. Уязвимой повышением вероятности провала, который может откинуть ее обратно к исходным рубежам, если сразу после этого он потеряет интерес к ней, так как справится с вызовем, брошенным ему ее недоступностью, и его завоевательский поход будет завершен. Она напомнила себе, что была готова переспать с ним несколько последних дней, когда они были вместе, даже стремилась отдаться, но какая-то маленькая ее часть не сдавалась, сопротивляясь и страшась.

Какие усилия потребуются для того, чтобы не возникло ощущение, будто она пускала пыль в глаза, после той рекламной кампании, которую сама развернула. Это было то затруднение, которого она не предвидела, и теперь, когда надо принять решение и сделать следующий шаг, была на удивление нерешительной. Он, в конце концов, перестал делать попытки Теперь он играл по ее правилам, ожидая, когда она сама сделает этот шаг.

И теперь пора.

Пришло время.

Выбрав бледно-лиловый облегающий костюм и гетры, она молча повернулась к своим подругам, которые вытянулись на кровати и болтали.

Пейдж хотела поделиться с ними своими тревогами, обсудить их и посоветоваться. Хотела сказать им, насколько важным может оказаться этот вечер для нее и как она нервничает. Хотела рассказать, какое неприятное чувство было у нее под ложечкой и о слабости в руках и ногах.

Но вдруг поняла, что просто не в состоянии этого сделать. Это была бы совсем не та Пейдж Уильямс, которую они знали и любили.

Сьюзен приехала в юридическую фирму к десяти часам, приняв душ, переодевшись в легкий льняной демисезонный костюм, сшитый из тканей бронзовых и бежевых тонов, подчеркивающих смену сезонов, и чувствуя себя удивительно свежей несмотря на бессонную ночь.

Она шла по коридору к своему кабинету, думая о том, как разрешить подозрения насчет неофициальных сношений между профсоюзами и администрацией, предвидя звонки от Джимениза, от Джека, от Хенка Пидмонта – одного из адвокатов профсоюзов, ожидая сообщений об увольнении рабочих, об ответных мерах забастовщиков и надеясь, что Марк тоже позвонит.

– Привет.

– Доброе утро.

– Эй, Сьюзен!

– Как поживаешь?

– Привет, замечательно.

– Поговорим позже.

Отвечая на приветствия, Сьюзен, наконец, повернула за угол к своему кабинету.

Последней ее приветствовала секретарша, сразу же предложившая кофе.

Обещая себе в ближайшее время сократить потребление кофе, Сьюзен согласилась.

– Спасибо, Линда. Ну, кто мне еще не звонил?

Она повесила свой жакет за дверью и пересмотрела маленькую стопку сообщений.

Линда хихикнула.

– Один из этих, ранних. Симпатичный костюм.

– Спасибо, – улыбнулась Сьюзен.

– Марк Арент – художник, который создал это? – спросила Линда, показывая на красочный коллаж, заполнивший стену за спиной Сьюзен.

– Да, – ответила та, с удовольствием обнаруживая сообщение о его звонке.

Как бы ни разрешился сегодня этот инцидент с забастовщиками – даже если ее сегодня уволят, – ничто не в состоянии разрушить ее воздушный замок. В сообщении был его номер телефона и текст: «Обед сегодня в восемь, повар – Супермен. Надеюсь на снисхождение».

– Как мило, – снова хихикнула Линда. – Он рисует. Готовит. Что еще он умеет?

– Делать прически, – ответила Сьюзен больше для себя.

– Что?

– Экономику. Он профессор экономики. Где мой кофе?

– Сейчас будет готов.

– Хорошо.

Сьюзен села за стол, голова раскалывалась. Она бросила украдкой последний взгляд на сообщение от Марка, с удовольствием перечитывая и отправляя его в верхний ящик стола, чтобы сохранить, а затем переводя глаза на коллаж, который он ей подарил.

«Джимениз, – напомнила она себе. – Думай о Джименизе, думай о забастовке, думай обо всех этих звонах, на которые нужно ответить. Думай о том, как ты собираешься справиться с незавидным положением, создавшимся в связи со свидетельствами, что твой клиент, возможно, нарушил закон».

Перед Сьюзен появилась чашечка черного дымящегося кофе.

– С кем вас прежде всего соединить?

– Когда у меня назначена первая встреча?

– В десять тридцать, здесь, с потенциальным клиентом. С полудня я отметила, что вы будете на фабрике cерфингов. Может быть, вы сначала перезвоните Джеку Уэллсу? Он сказал, что это важно.

– Сначала соедините меня с Криглом. Мне нужно с ним поговорить. А впрочем, я лучше схожу к нему сама, – передумала Сьюзен, вставая со стула и отправляясь к большому угловому кабинету старшего партнера в другом конце коридора.

Она знала, что скажет Кригл. То же самое он сказал вчера – «отвернуться». Присматривать за рабочими – работа профсоюза, а не ее. Но она просто не могла смотреть в другую сторону. Она бы попыталась, но знала наверняка, что не обладает такой способностью. Один трогательный, умоляющий звонок от Джимениза или его жены – и она бы снова, как сейчас, чувствовала себя обязанной расследовать ситуацию, исправить то, что в душе считала несправедливостью. Ее мораль и все истинные cимпатии были на стороне рабочих. Они занимали слишком большое место в ее сознании, чтобы она могла остаться в стороне.

– Сьюзен, я вас не понимаю. – Кригл отреагировал, как и ожидалось. – Вы работаете для нас круглые сутки с самого начала. Вы наверняка установите рекорд скорости по преодолению расстояния от коллеги до партнера. Мы исключительно высоко ценим вашу работу. Не позволяйте сбить себя с толку.

Кригл улыбнулся ей отеческой улыбкой, но она видела, что он считает ее гвоздем в заднице.

– Сбить себя с толку?

Это все, что он может ей ответить?

– Вы перспективны, умны, очаровательны, много и усердно работаете. Вы потенциально способны справиться с самым большим и сложным трудовым конфликтом в нашей стране. Не разменивайтесь по пустякам. Не воюйте с ветряными мельницами.

– Вы неправильно поняли мои мотивы, сэр, – резко ответила Сьюзен, раздосадованная его реакцией.

– Вот как? – Кригл попытался скрыть изумление.

– Деньги и положение в обществе являются не единственными целями жизни, – язвительно ответила она, оглядывая отделанные дорогими панелями стены, антикварную мебель, ценные картины.

Фотопортрет изображал семью хозяина кабинета, запечатленную на зеленой лужайке на фоне бентли Кригла.

– Мотивами поступков могут быть честность и совершенство.

– Не надо нести эту благочестиво-показную чушь, Сьюзен! – набросился на нее Кригл.

Он вскочил, сдернул очки и раздраженно бросил их на стол.

– Я участвовал в маршах мира, попробовал свою долю наркотиков и открестился от материализма. Если вы хотите вернуться к извращенным идеалам шестидесятых, запутавшись в причинах и следствиях, которые образуют замкнутый круг, – милости прошу. Продолжайте в том же духе, положите свою карьеру на медицинское страхование для шайки несчастных бедных рабочих, которых вы даже не знаете. Но не рассчитывайте, что будете заниматься этим здесь.

Ее поразило, насколько его высказывание совпало с замечанием Пейдж.

«Получить медицинское страхование для шайки несчастных бедных рабочих, которых вы даже не знаете».

А вдруг она действительно неправа? Вдруг она просто невероятно наивна? Ведь из всего того, что она знала, можно было предположить, что ей просто морочат голову. Это были те самые подстрекатели, которые постоянно причиняли кучу неприятностей. Почему она всерьез приняла их подозрения?

Потому что они совпадали с ее собственными, вот почему.

– Какие у вас основания, Сьюзен? А? Предположения, высказанные забастовщиками? Вам пора повзрослеть, – набросился на нее Кригл, снова падая в кресло, его гнев несколько улегся.

Сьюзен замерла на месте, поникнув духом.

– Послушайте, вы мне нравитесь. Иначе за такую неосмотрительность я бы уже отправил вас собирать вещи. Вы ничего не должны этим забастовщикам, это профсоюз им должен. Позвольте им самим нести ответственность. Будьте умнее и не отвечайте на звонки Джимениза. Просто продолжайте работать, как будто ничего не случилось.

– Они грозят ответными мерами, если их уволят, – тихо напомнила Сьюзен.

Кригл поднял руки.

– Если они хотят отомстить – пусть мстят. Джек Уэллс большой мальчик. Если он действительно провернул что-то такое, чтобы выкинуть этих ребят на улицу, то, наверное, он не рассчитывал выкрутиться, не расплатившись. Просто делайте работу и не суйтесь не в свое дело.

Сьюзен рассматривала фешенебельную часть центра Лос-Анджелеса через широкое окно кабинета Кригла, взвешивая свое положение и прикидывая свои шансы на тот случай, если соберется выступить против фирмы на стороне Джимениза и его группы.

Ее перспективы приводили в уныние. Очевидно, альтернативой для нее было пойти в национальный департамент трудовых отношений, но для этого у нее должно быть достаточно доказательств, что права рабочих были нарушены, что профсоюз нечестно представлял рабочих, а работодатель участвовал в заговоре. Все законы, были против нее, и она знала, что доказать что-либо будет почти невозможно. Не говоря уже о том, что ее могут исключить из коллегии адвокатов. Она не знала никого, кто когда-либо одержал победу в подобных обстоятельствах: другой путь – пойти в Демократический союз, организацию, существовавшую внутри тимстерского профсоюза и занимавшуюся исправлением того, что считала несправедливым. Но из того, что она о ней слышала, складывалось впечатление, что руководство Демократического союза мало чем отличалось от лидеров самого профсоюза.