И там ко мне, взбунтовавшейся, обновленной, с вишневой помадой на губах, пышной челкой до глаз, подмазанных оливковыми тенями, с осиной талией, туго затянутой пояском, подошел Эдик. Высокий, почти на голову выше меня, плечистый, в светлом батнике и модных штанах-«пирамидах», явно фирменных, а не кооперативных «самострочных», он мне показался принцем. Эдик пригласил меня на танец, взял за руку и увел в сказку.
Сказка длилась целых четыре дня и пять ночей. Зина очень кстати познакомилась с каким-то волосатым брюнетом и ночами пропадала у него, оставив номер в наше с Эдиком распоряжение. Как я сейчас понимаю, он оказался опытным и умелым любовником. Или, может быть, просто мы с ним совпали. Как бы то ни было, я легко и без лишних сожалений рассталась с девственностью. И все ночи упивалась новыми, ошеломительными ощущениями (Оказывается, мое тело умеет та-а-акое!). Днем мы с любимым гуляли по городу, ели какие-то чебуреки, снимались у уличных фотографов. И говорили в основном о нем. Про его работу (в Москве, в цирке, помощником укротителя бенгальских тигров – вот это да!). Про людей, с которыми он встречался (подумать только, с самим Никулиным за руку здоровался! Котов Куклачева спасал, когда они сдуру к тиграм в клетку сунулись. Игорю Кио ассистировал в его номере со львом!). Про Москву (Ох и город! С непривычки умом можно тронуться, сколько там машин и людей). Но я не тронусь, со мной же будет Эдик! Стихи он мне читал красивые, про любовь. Я даже тогда решила, что его собственные, и только потом, случайно наткнувшись на них в журнале, узнала, что автор – Андрей Дементьев. Я тоже иногда что-то вякала про свой Челябинск и строительный институт, он кивал, не слушая, и я замолкала. Да и что я могла сказать интересного этому москвичу, мужественному укротителю свирепых хищников? И я слушала, слушала с благоговением, страстно отвечала его поцелуям, пылала в его руках и плавилась от счастья... Вот она, Любовь... Дождалась!
А на пятый день Эдик исчез. Ушел утром из моей постели и не вернулся. Я весь вечер металась, не зная, где его искать – на танцплощадке в доме отдыха его не было, а ни фамилии, ни номера, где парень остановился, я не знала. Некогда было спросить – мы про другое говорили. Под утро меня, зареванную и распухшую, увидела Зина, подключилась к поискам и все выяснила. Мой Эдик оказался не Эдиком, а Петей. Не москвичом и не дрессировщиком, а лаборантом из Красноярска. И вчера он уехал домой – путевка кончилась.
Моя сказка тоже кончилась. Я поменяла обратный билет и вернулась домой на десять дней раньше. Родители, против ожидания, спокойно отреагировали на мой новый облик. А я, чувствуя себя Золушкой, чей принц ровно в полночь превратился в мерзкую крысу, пошла оформляться в стройуправление. Попала на бумажную работу, и вскоре возле меня даже стали крутиться молодые мастера с намеками насчет кино и дискотеки. Но после Эдика не хотелось никого и ничего. А через месяц он дал о себе знать. Выяснилось, что у моей пятигорской сказки есть продолжение – я беременна. О том, как решила оставить ребенка и как боялась сообщить об этом родителям, – отдельная история. Они, кстати, приняли известие спокойнее, чем я ожидала. И Никитку полюбили без памяти. И никогда, ни разу, меня им не попрекнули.
А зачем им попрекать, когда я все слова сама себе сказала? Что права была мама, что серьезные, настоящие мужчины смотрят на скромных девушек, а на расфуфыренных – только подлецы, Эдики всех мастей. Дала слабину, расфуфырилась... и пожалуйста! Мне потребовалось еще несколько лет жизни плюс свершившаяся в стране сексуальная революция, чтобы понять: все, что я себе напридумывала, и все, чему меня учила мама, – ерунда. Скорее, наоборот, на скромных девушек чаще всего реагируют либо зануды, либо неудачники, либо ловеласы, чувствующие в них легкую добычу. А на раскрепощенных девушек обращают внимание... Правда, хрен его знает, кто там на них внимание обращает. Личного опыта на этот счет я так и не приобрела – слишком быстро перескочила из девушек в молодые мамаши. На мужиков смогла смотреть года через три, когда отдала Никитку в садик и вышла на работу.
Кстати, с этим своим декретным отпуском я очень удачно пересидела лихие для нашего стройуправления времена. За три года оно превратилось в акционерное общество, народ, переживший волну сокращений, научился работать по-рыночному: с минимумом халтуры и на трезвую голову. Я, как вернулась, попала в личные помощники к новому шефу, бывшему прорабу Ивану Иванычу. Ему как раз только-только компьютер поставили, нужен был человек, который соображает. Не соображал никто, и я в том числе. Но догадалась вызвать ребят, которые компьютер ставили, и попросила показать мне хотя бы азы. Я поняла, как открывать и сохранять документы. А тюкать по клавиатуре двумя пальцами – вообще дело знакомое, не сложнее, чем на машинке печатать. Иваныч, оценив мою смелость и грамотность, потом на курсы меня отправил.
Так вот и стала я в нашей конторе личным помощником гендиректора, первым специалистом со знанием персонального компьютера. И мужчины стали обращать на меня внимание. Иногда слишком назойливое, и в основном – чьи-то мужья, пузатые и лысоватые, подуставшие от семейной жизни и искавшие «свежих ощущений» на стороне. Им казалось, что молодая мать-одиночка – как раз то самое... Один так и выдал прямым текстом: давай, мол, по бартеру. Ты мне – любовь и ласку, я тебе – гормональную и материальную поддержку. Послала коммерсанта на три буквы – научилась уже к тому времени не просто не краснеть от мата, а и сама «заворачивать» при необходимости.
Однако примерно через полгодика сдалась и закрутила роман с Василием, женатым инженером с областного цемзавода. Он к нам частенько заглядывал, ведь поставщик, как-никак. Никогда не приставал и не обшаривал сальными глазками, напротив, смотрел с восхищением и какую-нибудь шоколадку или апельсин обязательно приносил. Ну и в День строителя, когда все гуляли на общем празднике, мы с ним и согрешили.
Почти девять лет мы с Василием встречались. Самое интересное, что я с самого начала знала – мужем мне этот человек никогда не будет. Слишком он мягкий и деликатный, чтобы принимать какие-то серьезные решения. Наверное, если бы надавила, то смогла увести Василия, особенно в первые три года нашего романа. Но в его семье росла девчушка, да и ультиматумы «или-или» – вовсе не мой стиль. На четвертом году наших встреч жена родила Василию сына, через полтора года – еще одного. Вот так накрепко привязывала к себе мужика. Наш роман закончился, когда жена уговорила Василия переехать в Гомель к ее родителям. Видимо, устала делить мужа со мной.
Я тоже устала – и от двойственности своего положения, и от того, что годами выстроенное равновесие в моей собственной семье дало резкий крен. Вдруг тяжело заболел отец, главный мужчина и кормилец в нашей семье. Разрыв с Василием совпал с обострением папиной болезни, и примерно через месяц, как лишилась любовника, я потеряла и отца.
Все эти события сорвали меня в штопор: прежняя жизнь надоела до невозможности, хотелось перемен, причем радикальных. Да и моей зарплаты с маминой пенсией на нас троих явно не хватало. Вот тут-то и подвернулся Углов со своей любовью, сетевым бизнесом и заверениями научить меня иной, красивой жизни. И я бездарно потеряла еще год, чтобы опять оказаться на исходных позициях: обманутая, обобранная, но, как ни странно, не обозленная на весь мир...
Так я и сидела на тунисском песочке, вспоминая своих мужчин и подставляя солнцу голую грудь. Плевать, меня тут все равно никто не знает. И вообще, чего стесняться?! И тут до меня вдруг дошло. Может быть, это у меня с моим отношением к жизни что-то не так, если мужики мной пользовались, ничего не давая взамен? Вот это озарение!
Я открыла глаза и огляделась. Все наши дамы загорали без лифчиков. Даже Татьяна, мужиковатая сослуживица Ирины, обнажила квадратный торс с робкими бугорками, едва напоминавшими грудь взрослой женщины. В этом параде женской гордости не хватало только Алены. Она лежала по-прежнему ничком, положив голову на руки и свесив с лежака светлые пряди. Напротив нас, метрах в десяти, устроился на раскладном стульчике какой-то араб в униформе и нагло глазел на наш «топлесс» сквозь темные очки. Слава, мужчина из нашей группы, сидел чуть в стороне и тоже позыркивал на нас, правда, как бы случайно. Во, сеанс бесплатного стриптиза! Ладно, все, концерт окончен.
– Девчонки, мужик на стульчике в нас сейчас дырку проглядит, – сказала я, накидывая рубаху.
Девочки вынырнули из своей дремы и стали переворачиваться на животы. Я посмотрела на Аленку. Тень от зонтика уже уползла в сторону, но Аленка этого не замечала. Заснула, что ли? Вон кожа уже порозовела!
– Алена, обгоришь!
Она лениво повернула ко мне сонное лицо.
– Перейди в тень, говорю, сгоришь.
– Да, сейчас. – Алена села и потерла глаза. – Надо же, заснула на солнце. Ой, ноги печет, сгорели. И крем с собой не захватила. Я в номер. Ты идешь?
– Да, мне тоже достаточно.
На обратном пути я снова удивилась тому, насколько большой оказалась территория отеля. Наверное, с приличный пионерский лагерь. Да и сам отель вместил бы в себя целый «Артек»: здание возвышалось впереди пирамидой полукилометровой длины с уступами по бокам. Уступы были высотой в этаж, от трехэтажных уступов по краям до девяти этажей в центре. Мы с Аленкой брели по дорожке, огибая бассейны: круглый, окруженный загорающими в шезлонгах, и овальный с тремя горками-желобами, как в аквапарке. И как раз проходили мимо, когда молодой папаша, прижав к себе хныкающего малыша в термокостюмчике лет двух, съехал с самой высокой горки. Оба они ушли с головой под воду и тут же выскочили.
Папаша, стоя в воде по грудь, держал сына на вытянутых руках. А тот, отфыркавшись, зашелся от страха в жутком крике. Отец успокаивал сына по-немецки, прижимал к себе и выбирался из бассейна. Ребенок орал и вырывался. Горка – высотой метра в четыре, взрослый с непривычки ошалеет, а он ребенка потащил. К орущему малышу подбежала молодая женщина, что-то сказала мужу, забрала мальчика и прижала его к себе, всхлипывающего и цепляющегося за нее, как за спасительницу.
– Господи, неужели непонятно было, что ребенок боится лететь с такой верхотуры?! Все-таки мужчины в большинстве своем – существа эмоционально неразвитые, – резюмировала я.
– Да козлы они все. Разница только в толщине. Я про кошельки. – За репликой Алены угадывался богатый жизненный опыт.
В холле на первом этаже мы наткнулись на Пенкина. Мой шеф сидел в баре и тянул через соломинку коктейль.
– Витя, алло! – радостно заорала ему Аленка. – Ты чего тут в одиночестве прохлаждаешься? Наши все на пляже загорают.
– Я возле бассейна загорал, – мрачно ответил Пенкин. – Лариса, ты мне нужна.
– Сейчас, Виктор Алексеевич, переоденусь и спущусь, – попыталась я улизнуть.
Что-то мне его лицо совсем не понравилось. Напился с утра? Пенкин, будто не слыша меня, кивнул на стул:
– Потом переоденешься, садись, поговорим.
– Ладно, вы тут общайтесь, а я пойду кремом мазаться, пока не облезла, – бросила Аленка и умчалась к лифтам, а мне пришлось сесть рядом с Пенкиным.
– Возьми себе в баре что-нибудь, – щедро разрешил шеф.
Я почувствовала, что действительно хочу пить. Подошла к стойке, выбрала лимонную газировку и получила напиток, по цвету такой же, как и у Пенкина в бокале. Может быть, зря я решила, что он пьян? Наверное, просто на солнце перегрелся?
– Лариса, по-твоему, зачем я взял тебя в эту поездку? – спросил шеф, едва я села напротив него и отпила из бокала.
– Чтобы я вам помогала, – выдвинула я наименее щекотливую версию.
– Вот именно. А ты что делаешь?
Я сосредоточенно вертела соломинку в бокале, предлагая раздраженному шефу догадаться самостоятельно о том, что я делаю на пляже, когда с утра такое солнце, такое море, такое небо...
– А ты меня избегаешь, игнорируешь и, кажется, сплетничаешь обо мне со своими приятельницами.
– Виктор Алексеевич, с чего вы взяли?
Нужен ты нам, сплетничать о тебе. Теперь понятно, почему его за завтраком перекосило. Решил, что над ним смеемся!
– Я вас не избегаю и ни с кем о вас не говорю. Просто вы с утра особняком держались, я решила, что лучше вам не мешать.
– Ты неправильно решила. – Пенкин придал своему «неправильно» особый смысл. – Я не очень хорошо себя чувствую, и мне надо, чтобы ты была рядом на всякий случай. После обеда мы с тобой отправляемся в город. Это приказ. А пока можешь идти переодеваться.
Я кивнула, погасив в зародыше порыв встать по стойке «смирно», щелкнуть резиновыми шлепанцами и отчеканить: «Слушаюсь!» В конце концов, совесть надо иметь. Мы вон загораем-развлекаемся, а мой шеф сидит один как бирюк. Придется его выгуливать, все-таки я как бы в командировке.
Глава 6
Пенкин решительно забрался в местную повозку, и мне ничего не оставалось, как лезть следом. Тук-тук напоминал детский аттракцион: открытый красно-голубой вагончик с четырьмя, по два в ряд, пассажирскими сиденьями. Наш водитель наверняка стоял среди чернявых парней, болтающих непонятно и хохочущих неподалеку, и подходить к нам явно не торопился.
– Узнай, доедем мы до центра или нет? – распорядился босс, поправляя темно-коричневую бейсболку с кроликом-плейбоем.
Тоже мне, плейбой! Не лучше ли было сначала узнать, куда едут эти тележки, а уж потом вскарабкиваться? И как мне узнавать, не орать же? На мое счастье, а может, в ответ на мой призывный взгляд, к тук-туку подошел один из местных и начал что-то лопотать по-французски. Нет, дружок, по-французски я никак не могу. По-английски – и то не очень.
Однако я вспомнила весь свой скудный словарный запас и спросила то, о чем так хотелось узнать моему шефу.
По-английски абориген говорил ничуть не лучше меня, наверное, поэтому я его легко понимала. Получив ответ, я перевела Пенкину:
– Едем, как только сядут еще двое.
– И сколько нам этих еще двоих ждать? – сварливо спросил он, как будто это я заставила его садиться на тук-тук.
Впрочем, буквально через несколько минут подсела еще одна пассажирка – молодая, худенькая, рыжеволосая, с большой сумкой через плечо, – и наш «вагоновожатый» решил трогать. Тук-тук, сдается мне, был на мотороллерной тяге: споро набрал ход и затарахтел по шоссе со скоростью километров сорок в час. Асфальт замелькал практически у моих ног: никаких дверок вагончику не полагалось, и, случись какой ухаб, можно было запросто вывалиться наружу.
– Ой, мамочки! – Я изо всех сил вцепилась в поручень.
– О, вы русские! – оглянулась к нам пассажирка. – Я из Вильнюса, а откуда вы?
– Из Москвы, – приосанился Пенкин.
– Давно в Тунисе?
– Седьмой день, – с достоинством отвечал мой босс. – И сколько стоит из Вильнюса приехать сюда?
– Я взяла экономичный вариант для студентов, три звезды за триста евро, – улыбнулась девушка. – А загорать сюда езжу, здесь можно пройти на пляж отеля.
– Ну и как у вас в Вильнюсе русским живется? – не отставал мой любознательный шеф.
А я, пока он беседовал, пыталась совладать со своими ощущениями: восторгом от свободной, с ветром в лицо, поездки и страхом вывалиться под колеса этого тук-тука.
Мы ехали еще минут десять, пока наш водитель не остановился и не показал в сторону какой-то глухой высокой стены с бойницами.
– Медина!
– Это что, центр? – спросил у меня Пенкин.
На его удивленный взгляд водитель закивал. Пришлось вылезать из повозки.
Медина оказалась чем-то вроде старого укрепления. Теперь за стеной с бойницами, окружавшей территорию размером с футбольное поле, располагался рынок. Разумеется, мы пошли его смотреть.
Так вот ты какой, восточный рынок: помидоры, дыни, клубника, орехи, мешки с пряностями, женские платья в пол с восточным орнаментом на груди и головными платками в тон, мужские белые свободные рубахи, ювелирные лавки, лавки с посудой. И рядом: кроссовки, футболки, бейсболки, джинсы.
– Велкам, велкам! – зазывают торговцы, сплошь усатые мужики в белых накидках.
– Зайдем? – оглядывается на меня Пенкин, и торговцы тут же меняют пластинку.
– Эй, давай заходи, недорого!
Ну ни фига себе недорого! Какие-то паршивые футболки – шестьсот рублей на наши деньги. Эй, ребята, в Москве возле метро такие за двести продают! Но Пенкин выбрал себе одну, сине-голубую, якобы «Адидас». Мне кажется, из чувства самосохранения: торговец так активно расхваливает свой товар, перебегая с места на место и перекрывая нам путь к выходу, что кажется: не купишь ничего – обидишь до смерти. Не исключено, что своей собственной.
После полутемного склепа лавчонки солнце слепит. Пенкин встал, щурится и на фоне связок чеснока и длиннющих мочалок смотрится очень экзотично. Толстенький, невысокий, в белых батнике и льняных штанах, основательно измятых в тук-туке, на голове темная бейсболка, на ногах желто-синие кроссовки. За спиной – улочка-коридор с лавчонками и хищными арабами, поджидающими добычу.
– Виктор Алексеевич, а давайте я вас сфотографирую!
Есть, готово! И вот этих манекенов в женских платьях щелкну. У одной «дамы» отбит нос, у второй сломана рука, но осанка гордая и драпировки ярчайшие: фиолетовое с золотом и оранжевое с зеленым.
– Лариса, не отставай.
Пенкину некогда ждать, пока я закончу делать снимки, и он топает к выходу. Спешу следом – что-то страшновато потеряться среди этих разбойников, маскирующихся под мирных торговцев.
Мы прошли всю Медину насквозь и увидели набережную. Носами друг к другу покачивались на волнах два парусника. И каких! Круглые дощатые бока с медными заклепками, веревочные снасти и потрясающие фигуры на носу. На том, что слева – птичья голова, на правом – Синдбад с черной бородой, в белой чалме и с вытаращенными глазами. Голливуд, да и только! Стоп, снято!
Я буквально впала в экстаз. Город был таким необычным, таким ярким, как с картинки. Синее-синее небо, чуть потемнее синее-синее море, белый-белый песок и, в тон ему, белые домики на чистеньких узких улочках, по которым ходят местные женщины в ярких платьях до пят, мужчины в светлых штанах и свободных рубахах вперемешку с мужчинами в шортах и панамках и женщинами в брюках и майках. Я делала короткие перебежки, то и дело жужжа фотоаппаратом, пока Пенкин не придержал меня за локоть.
Мы вышли на Апельсиновую улицу. По крайней мере я ее назвала так. Вдоль обочин расположились маленькие кафешки – столы вынесены прямо на улицу, под тень незнакомых мне раскидистых деревьев. И возле каждого – оранжевые «фонарики». Апельсины уложены горкой в плетеные корзины, а еще в какие-то круглые проволочные конструкции, похожие на птичьи клетки – вазы на каждом столике. Пенкин выбрал один, сел и кивнул мне, чтобы и я присела. Я тут же сфотографировала белого гипсового льва на нашем столе. Через спину у него были перекинуты две плетеные корзинки с апельсинами. Вьючный лев. Однако! Я взяла один апельсин и стала чистить. Вскоре подошел усатый мужчина и начал по-французски расхваливать местную кухню. По крайней мере я так решила – о чем еще можно говорить так долго и эмоционально? Разве что апельсина пожалел!
– Скажи ему, чтобы принес кус-кус, – распорядился мой шеф.
– Туа кус-кус! – обрадовался официант.
– Ноу, туа, один, – я показала один палец, а потом на Пенкина, – ему!
Официант опять о чем-то спросил по-французски (бывшая французская колония, второй государственный язык, что тут поделаешь), я поняла только «мадам».
– А ты что будешь? – посмотрел на меня шеф.
– Сок апельсиновый, свежевыжатый. И воды, пить хочется.
– И мне закажи.
Так, братец, надеюсь, ты меня поймешь. И я сделала заказ на английском.
Вскоре официант принес две бутылочки холодной воды и два бокала свежевыжатого сока. Я приложилась к тому и к другому по очереди. Хорошо! Оказывается, я здорово перегрелась, пока бегала с фотоаппаратом. Пенкин попивал свою воду с таким видом, будто только что сделал мне величайший подарок и теперь ждет благодарности. Я не заставила долго ждать.
– Виктор Алексеевич, а командировочные вы мне когда выдадите?
– Что? – Кажется, он решил, что ему послышалось. – Я же тебе зарплату заплатил!
– Но мы же здесь в командировке!
– Ладно. Потом, в гостинице, напомнишь мне, – надулся шеф. Похоже, от разговоров про деньги у него портится настроение.
Тут появился официант и объявил:
– Ройял кус-кус!
– Кус-кус по-королевски, – перевела я Пенкину.
На тарелке горкой лежала пшенная каша в томатной подливке, сверху – куски то ли тыквы, то ли кабачка, половинка вареной луковицы, обрезок морковки и два куска мяса. Да, простые ребята, их короли. Никаких изысков – незатейливая здоровая еда.
Быть тунисским королем моему шефу не понравилось – поковыряв кашу и съев небольшой кусочек мяса, он отодвинул тарелку. А может, не проголодался еще. Обед у нас был всего два часа назад, и какой! Уж если где и кормили по-королевски, так это в нашем отеле. Счет за угощение нам притащили соответствующий – ройял кус-кус стоил что-то около двадцати долларов, вода и сок – по доллару.
Вскоре шеф снова отправился бродить по улице, а я бегала рядом, как собачонка на привязи, иногда фотографируя что-нибудь интересное. Пенкин искал какое-то тунисское серое вино. Магазины (и это в центре города!) напоминали бараки с прилавками самообслуживания. Спиртного нигде не было, и только в третьей или четвертой лавчонке мы его нашли. Оно здесь содержалось в строгой секретности: специальный перегороженный решеткой отсек с отдельным входом. Бутылки теснятся у стены аж до потолка, и никакого самообслуживания – прилавок с продавцом. Ну да, ислам же вино не одобряет.
– Спроси, где у них тут серое тунисское вино, – распорядился начальник.
– Я не знаю, как это спросить. Вы название помните?
– Нет. Я читал про него, хочу попробовать.
– Ну ладно, попытаюсь.
Но продавец, кивая и слушая мои вопросы по-английски, только улыбался и показывал на полки. Я сдалась и сказала Пенкину, что нам предлагают выбрать самим.
– Идиоты, не могут по-нормальному вино продать! – психанул шеф. – Ладно, пойдем отсюда!
Он шел надутый несколько минут, пока не остановился возле витрины с обувью. Непродовольственные магазины здесь были вполне современными – практически бутики.
– Заходи, поможешь мне выбрать сандалии.
Мы выбирали минут двадцать, перемерив пять или шесть пар. Нога у моего шефа оказалась широкой, и стандартные туфли ему не подходили. Наконец я наткнулась на мягкие кожаные мокасины и принесла их страдальцу, который сдался уже после третьей примерки и теперь устало сидел на банкетке с брезгливым выражением лица, поджидая, пока я ему подам очередную пару. Мокасины (кстати, совсем недорогие, что-то в тысячу рублей на наши деньги) подошли идеально, и из прохладного магазина Пенкин вышел в новой обуви.
Потом мы снова бродили по улицам, и, когда ноги принесли моего неугомонного шефа к ювелирной лавке, сдалась уже я. Ходить по жаре, да так много, да еще привязанной к начальнику, да еще и вспоминать свой убогий английский, общаясь с продавцами! Нет, это точно не отдых, а работа, и не самая приятная. Шеф вошел в прохладный полумрак лавки. У витрин с серебром я слегка ожила. Как красиво! Судя по всему, ручная работа!
За стеклом лежали кольца, серьги, кулоны с цепочками. Все разные, каждая штучка в единственном экземпляре. Ой, как хороша эта подвеска, кроха-бабочка! Будто выложена из проволоки, головка – прозрачный граненый камушек. И стоит недорого, долларов пятнадцать.
– Спроси, сколько стоит цепочка? – Шеф ткнул в витрину по соседству, и я отвлеклась от своей бабочки, вспоминая, как по-английски цепочка.
Я стараюсь объяснить просьбу женщине в темном платке, спокойно наблюдающей за нами по ту сторону прилавка. Кстати, первая женщина-продавец за все время нашего шопинга. Она улыбается, подходит к витрине, достает цепочку с подвеской – нечто с цветами и загогулинами – и показывает на цену.
Я закрываю пальцами лишнее и трясу цепочкой, на что она виновато улыбается, пожимает плечами и качает головой.
– Кажется, по отдельности не продается, – объясняю я Пенкину.
– Не может быть, ты плохо спросила!
– Как умею, так и спросила. Сами попробуйте.
– Мне нужна цепочка. Только цепочка, ферштеен? – Шеф повысил голос, видимо, надеясь, что так до продавщицы быстрее дойдет, но та испуганно посмотрела на него и начала пятиться от прилавка.
– Виктор Алексеевич, вы ее пугаете. Купите весь кулон, потом подвеску кому-нибудь подарите.
– Кому? Тебе? Хочешь?
– Нет. Мне дарить не надо. Я сама себе могу купить, если командировочные заплатите.
– Да на, на, плачу уже. – Шеф открыл портмоне, вытащил, не глядя, несколько местных купюр и сунул их мне в руки. – Вот, и мне тоже купи, аллах с ними.
Так, хватает на бабочку, на его загогулину с цепочкой и еще остается динаров пятьдесят. Отлично!
– Пожалуйста, – улыбнулась я продавщице, не переходя на английский, все равно она, похоже, не понимает, уж лучше жестами, – еще вот эту бабочку!
Она подала мне бабочку, а потом, что-то быстро заговорив на своем языке, приложила тоненькую плоскую серебряную цепочку. Видимо, на сдачу. Я не стала отказываться и надела кулончик на шею. Настроение сразу поднялось, и даже усталость отступила в прохладе полутемной лавочки.
Мы с Пенкиным вернулись на центральную улицу и встретили Татьяну с Ириной. Те тащили пакеты с покупками.
– О, привет! Что купили? – обрадовались они нам.
– Мокасины Виктору Алексеевичу и вот – кулончики серебряные, – показала я свою бабочку.
– Симпатичные. А вы скоро в отель возвращаетесь?
– Не знаю. Виктор Алексеевич, мы скоро? А то я уже устала гулять по жаре.
– И мы устали! Правда, Тань? Мужики здесь какие-то дикие. Особенно в этой Медине. Мы с Танькой думали, не выберемся. Как будто голышом сквозь строй прошли, только и слышно в спину «Наташа, пошли трах-трах», да и матов наслушались. Научил же их кто-то из наших!
– Я читала, что в исламских странах женщинам неприлично ходить без мужчины. Но чтобы так реагировали, впервые вижу. Я и в Египте была, и в Стамбуле, но там, как здесь, не лезут. И догадались ведь, что мы русские! Французам своим, наверное, так не орут. – В отличие от Ирины Татьяна про их приключения говорила спокойно и почти без эмоций.
– Откуда ты знаешь, может быть, говорят: «Мадам, па се жюр», – хихикнула Ирина. – Ладно, народ, такси ловим?
– Ловим, – согласился Пенкин и приказал: – Лариса, лови!
Я махнула проезжавшему такси и показала водителю карточку отеля. Мы загрузились: Пенкин впереди, мы сзади. Я села за водителем и кайфовала от сквознячка, влетавшего в его окно.
Мы уже проехали полдороги, как в то же окно влетела какая-то плюха и затормозила на моем фотоаппарате, который я держала у живота, попутно забрызгав мне пальцы.
– Что это? – удивилась Ирина.
– Кажется, птичка покакала, а я словила. Есть у кого-нибудь салфетка?
– На, носовой платок. Слушай, а ведь это к удаче.
– Точно, столько удачи привалило! И прямо мне на фотоаппарат. Хорошо, в футляре был. А вообще, конечно, умудриться надо нагадить именно мне на руки через открытое окно машины, едущей на скорости шестьдесят километров в час!
– Слушай, Лариска, это точно к удаче. И к деньгам. Дай подержаться за тебя, может, потом поделишься! – И Ирина уцепилась за мой локоть.
В холле гостиницы удалось сбежать от Пенкина, пока он ходил к бару запивать нашу прогулку. Даже представить было страшно, что он сейчас придумает мне какие-нибудь поручения. От жары и лингвистических упражнений голова просто раскалывалась. Второпях я даже не проверила на ресепшн ключ от номера, так и пошла к лифту вслед за Татьяной и Ириной. Мы поднялись на наш этаж, я ткнулась в закрытую дверь своего номера и приуныла: Аленки, конечно же, не было. Так, надо спускаться вниз за ключом, и осторожно, чтобы не наткнуться на босса. Судьба была ко мне милостива – с Пенкиным я не столкнулась ни в лифте, ни в холле. Но ключа у администратора не оказалось. Она что, с собой его унесла? И где теперь искать эту взбалмошную Алену?
Расстроившись, я забыла, что прячусь от Пенкина, прошла в бар и взяла себе стакан холодной газировки.
– Лариска, вот ты где! К нам иди!
Я оглянулась и увидела теплую компанию: Аленка, Пенкин, две девчушки из «Зверя», Слава, наш гид Абдель и еще какой-то дядька из местных, коренастый усач лет пятидесяти. Аленка сидела рядом с этим усачом, чуть ли не прижимаясь грудью к его плечу, и делала мне призывные жесты.
– Здравствуйте. Алена, где ключ?
– Вот. – Она протянула мне ключ с номером апартаментов на деревянной пластинке каким-то размашистым движением, и я поняла, что девушка слегка подшофе. – Садись, знакомься, это господин Саид, глава принимающей нас компании.
– Здравствуйте. – Сразу срываться было невежливо, и я, позаимствовав стул у соседнего столика, села рядом со Славой, который явно переусердствовал с загаром и стал абсолютно краснолицым.
Господин Саид спросил меня что-то по-английски, я не поняла, и Абдель перевел:
– Господин Саид спрашивает, как вам хорошо?
– Типа, все ли тебя устраивает и довольна ли ты сервисом? – дополнила перевод Аленка.
– Да, все просто отлично, спасибо, – кивнула я, мечтая о том, чтобы поскорее встать под душ.
– Так и я говорю, все просто отлично, хотя может быть еще лучше, – кивнула Аленка и погладила господина Саида по руке, слегка пожимая ему пальцы.
Однако! Она с ним заигрывает, что ли? Господин Саид не возражал. Он опять что-то сказал по-своему, и Абдель снова перевел:
– Господин Саид говорит, что постарался так составить программу вашего прибытия в Тунисе, чтобы вы увидели все, чем красивая наша страна. Завтра вас в два часа отвезут на талассо, послезавтра поедем в оазис, потом вы увидите соль пустыни, а потом три дня будете жить в очень хорошем отеле. Господин Саид надеется, вам понравится Тунис и вы напишите, как здесь хорошо, и русские туристы станут много сюда приезжать.
