В последние дни в данном товариществе только и разговоров было, что о бахчевых ворах... Дачевладелец Максим Ветошкин слухам не верил, но был начеку, хотя ему и опасаться-то вроде бы нечего: воровали на крайних участках, а его находился в центре дачного поселка. К тому же Ветошкин работал посменно в охране – сутки через трое – и поэтому частенько бывал на участке. А когда он на участке, никто и носа к нему не посмеет показать. Спокойный на вид, крепкий и коренастый Ветошкин мог любого перешибить, особенно если выведут из себя. Летом он с женой и дочерьми благополучно засолил огурцы, выкопал лук, собрал помидоры, правда, август оказался дождливым и много помидоров почернело еще на корню...
      Но как бы ни было, а сезон прошел без особых потерь, оставалось убрать морковь, несколько кочанов капусты – и тогда можно копать бахчи под зиму.
      Пока же в очередной выходной, когда жена занялась стиркой, он отправился на участок заменить треснувший лист шифера, благо и погода позволяла. Максим забрался на крышу, начал снимать шифер и увидел патлатого нечесаного мужика, прятавшего в сумку кочан... От такой наглости Ветошкин не сразу сообразил, что незнакомец... ворует у него капусту! Белым днем ворует, в выходной, когда на каждой даче кто-нибудь да копошится! Ветошкин хотел окликнуть мужика, но, подумав, что тот сразу убежит в калитку, потихоньку спустился с крыши и набросился на него из-за веранды, отрезая путь к бегству...
      Увидев свирепое лицо хозяина, мужик остановился, бросил сумку и закрыл голову, ожидая удара... И Максим не удержался, со всего размаху двинул вора по загривку, отчего тот сразу растянулся на земле... Хотел и пинка дать, но бить лежачего все-таки не стал, лишь процедил сквозь зубы, еле сдерживая себя:
      – Ну что с тобой, гад, делать: раздавить или голову оторвать?!
      Тот промолчал.
      – Что с тобой делать-то?! – повторно закричал Ветошкин, еще больше обозлившись от его молчания. С соседних участков на них обратили внимание.
      – Эй, что там у тебя? – окликнул сосед Михаил, еще не видя лежащего на земле мужика.
      – Да вот – гада накрыл, кочаны ломал!
      – Ого – удача! – присвистнул Михаил. – Держи его, чтобы не утек, собака! Поджарый сосед хотел пройти в калитку, но не выдержал и перемахнул забор, подбежал к мужику, повернул к себе его сальную голову и плюнул в давно небритое лицо:
      – Бомж, собака!.. То-то, смотрю, у меня кочаны стали пропадать. На соседей начал грешить... Утопить его не жалко! Чтобы другим неповадно было, а то их в овраге за кладбищем расплодилось – как саранчи. День и ночь в кустах похлебку варят!
      – А что – запросто. Водохранилище рядом! – сгоряча поддержал Ветошкин соседа.
      Пока они рассуждали, что делать с вором, другой сосед подоспел – Костя. Все они работали на электростанции, но в разных подразделениях. Поэтому шибко не дружили, а сейчас сразу сделались закадычными друзьями.
      – Утопить эту падаль надо... – с ходу предложил Костя, будто знал, о чем только что шел разговор.
      – А чего смотреть! – свирепел Ветошкин, воодушевляясь от поддержки, но, в последний момент все-таки одумавшись, моргнул соседям, давая понять, что собирается лишь попугать и проучить налетчика. – Потащили!
      Чтобы не брыкался, мужику спутали ноги проволокой, но он и не думал кочевряжиться, лишь что-то мычал и показывал на руках, а потом закрыл глаза, словно страшился смотреть на людей или издевался над ними. На берегу ему и руки связали – пугать так уж пугать до конца! – и бросили в воду.
      – Захлебнись, собака! – серьезно сказал вдогонку Михаил, словно действительно хотел утопить мужика, и вытер пот со лба.
      Но тот, извиваясь ужом, сразу прибился к берегу, видно, так и не успев усвоить наглядный урок... Это Ветошкина окончательно разозлило, поэтому, как только мужик приблизился, он что было силы саданул каблуком ему в лоб.
      – Правильно, заслужил, – поддержал Михаил. – Этих собак учить надо!
      Мужик скрылся под водой, а Ветошкин, чтобы успокоиться, закурил. Но только сделал затяжку и, видя, что тот на поверхности не показывается, – вздрогнул от кольнувшей мысли: «Ведь утонет, гад. Из-за него потом по судам затаскают!» И – следом за ним.
      Михаил только успел крикнуть: «Ты куда?»
      Но Ветошкин уже ничего не слышал. Под водой он сразу открыл глаза, но видимости почти никакой, и нырнул вглубь, по взбаламученному илу догадавшись, где надо искать... Чувствуя, как стучит кровь в висках, Ветошкин на последних запасах воздуха нащупал волосы мужика и, с трудом оттолкнувшись от илистого дна, еле успел всплыть с ним. Едва сам не задохнулся. Увидев их, и Михаил бросился в воду на помощь.
      Вытащили они мужика на берег, а он не дышит...
      – Притворяется, собака! – возмутился Михаил и хотел пнуть утопленника.
      – Погоди, искусственное дыхание надо быстрей делать! – просипел не успевший отдышаться Ветошкин и, как учили в армии, переломил мужика через колено, вылил из него воду, а потом, положив на траву, перевертгул на спину, развязал руки и сказал Михаилу:
      – На счет «четыре» я буду в грудь давить, а ты в этот момент в рот ему дыши!
      – Да ты что, сосед?! – опешил Михаил. – От него воняет-то как! Уговаривать было некогда, и Ветошкин сам нагнулся к утопленнику, крикнул:
      – Считай!
      Михаил, приготовившись, начал считать, а Максим глубоко вдохнул... На счет «четыре» Михаил что есть силы надавил на грудь мужика, а Ветошкин припал к его холодным и липким губам. Ветошкина сразу стошнило... Пришлось все повторять.
      После нескольких толчков мужик все-таки закашлялся, поперхнулся вылившейся из горла водой, перевернулся на бок и начал дышать.
      – Живучий, собака! – удивился Михаил.
      Мужик хотя и дышал, исходя слюнями, но, глаза не открывая, и продолжал лежать на боку, ожидая, когда от него отстанут.
      – В милицию его надо... – робко предложил перепуганный Костя, как суслик стоявший неподалеку на бугорке.
      – На себе его, что ли, тащить?! – огрызнулся Максим.
      – На моем мотоцикле можно... В люльку посадим и будем держать, чтобы не убежал!
      – Так и сделаем – ментам сдадим... – согласился Максим, брезгливо вытирая губы, видимо, отказавшись от затеи проучить ворюгу самостоятельно. – Пусть у них «пятый» угол поищет!
      – Прежде обыскать надо! – предложил Михаил. – А то, может, он ножик спрятал. Еще пырнет кого-нибудь в дороге!
      Обыскав мужика и ничего подозрительного не обнаружив, Максим с Михаилом разделись, отжали одежду и через пятнадцать минут, облепив мотоцикл, все приехали в отделение. Здесь мужику ноги распутали, чтобы сам мог идти. А дежурный лейтенант как увидел, кого привезли, то и слушать ничего не стал:
      – Мы его давно знаем... Везите назад – это глухонемой.
      – Ну и что! Он же бахчи очищал! – возмутился Ветошкин. – Сегодня у одних, завтра у других очистит, если отпустим... Пусть в вашем «обезьяннике» посидит, а потом на зоне лет пять попарится – вот и наука будет на всю оставшуюся жизнь!
      – А кто за ним убирать будет? Ведь он все перемажет, а у нас уборщица только что уволилась... Где он тиной-то так уделялся?
      – Вплавь хотел уйти!
      Лобастый, чернявый лейтенант усмехнулся, но сразу посерьезнел:
      – Все равно не возьму.
      – А если мы заявление напишем?! – припугнул Михаил.
      – На кого?
      – На него... Заодно и на тебя можем!
      – А вы не тыкайте! – Лейтенант прищурил и без того злые азиатские глаза, – Ладно, оставляйте... Написав заявление и сдав мужика, Ветошкин, выйдя из отделения, замялся:
      – Не, парни, так не годится... Лейтенант отпустит нашего ворюгу, как только уедем... Надо его с собой забрать, у меня есть мысль, как проучить его... Они вернулись, сказали, что дело заводить не надо, а заявление забирают назад.
      – Вот и хорошо... – повеселел лейтенант. – Иди – свободен-свободен, – дважды махнул он задержанному. – Они подвезут тебя.
      – Пошли! – как приятелю, по-дружески сказал Ветошкин недавнему пленнику; все еще не веря, что он глухонемой. – Нечего здесь светиться. Им и без нас работы хватает.
      Когда вернулись и остановились перед участком Ветошкина, Максим указал на мужика, видимо, решившего, что все плохое закончилось, и теперь дремавшего в мотоциклетной люльке:
      – Чего его просто так отпускать? Пусть вкалывает, землю под зиму копает – пора начинать. А чтобы не убежал – на цепи будем держать. У меня как раз есть подходящая, будто специально берег.
      – А что – идея! Чепь – лучшее средство воспитания! Чепь – всему научит! – поддержал Михаил. – Он немного сюсявил, произнося слово «цепь», и поэтому у него получалось по-старинному – чепь. – На чепи посидит – сразу поумнеет, будет знать, к кому лазить... А то к новым русским за ананасами в оранжереи не полез, нет – на нашу капусту позарился, собака!
      Ветошкин принес из сарая ржавую цепь, которую однажды снял с колодца в какой-то деревне, цепь долго валялась без дела, а теперь вот пригодилась. На нее и посадили мужика, привязав за ногу к яблони, чтобы не убежал, а цепь для надежности болтом стянули и гайку законтрили другой гайкой, чтобы не открутил, лопату выбрали самую большую... И всё с улыбочками да прибаутками, будто шутили.
      Пока привязывали – собрались люди, начали поддерживать:
      – Молодец, Максим!
      – Давно пора!
      – Совсем бомжатники обнаглели...
      Когда мужик безропотно начал копать, а Костя поехал мыть мотоцикл, Ветошкин сказал Михаилу:
      – Зайдем – выпить надо, у меня есть немного... А то намерзлись в воде да на ветру – заболеем еще, не дай Бог! Когда выпили по сто граммов и немного разогрелись, Михаил предложил:
      – Как вскопает, потом на мой участок его определим, чтобы наука была!
      Ветошкин поддержал:
      – И твой участок пусть копает, и Костин. Пусть, гад, всю осень работает на нас, за всех ворюг отдувается!
      Поговорив, они захотели еще выпить. Решили послать Костю за бутылкой. Перед уходом Ветошкин окликнул пленника, решив проверить его:
      – Эй, тебе, может, хлебца принести?
      Он никак не отозвался, а Михаил зашептал приятелю, словно мужик мог услышать:
      – И не вздумай! Он, видишь, какой гордый – смотреть ни на кого не желает, морду воротит. Другой бы на коленях ползал – благодарил, что от смерти спасли да от ментов отбили, а этот и глазом не ведет!
      Мужик слезливо моргал воспаленными веками и сопел слюнявым ртом, ничего не замечая вокруг, но все-таки испуганно согнулся и присел, когда Михаил подошел поближе и замахнулся:
      – Так бы всю башку и размозжил, да руки марать не хочется!
      А Ветошкин попросил зевак, начинавших, правда, расходиться:
      – Посмотрите за ним, чтобы не натворил чего-нибудь, а мы отойдем... Дело есть.
      На берег водохранилища пришли вовремя: Костя успел помыть мотоцикл и теперь натирал его до блеска. Сперва заупрямившись, приятель съездил в ближайший магазин и взял две бутылки, закусок. Когда вернулся, все уютно расположились на берегу, костерок разожгли... Почти до темноты сидели, рассказывая анекдоты, а в перерывах, смеясь еще громче, чем от анекдотов, вспоминали, подначивая, как Максим «братался» с мужиком... В конце концов Ветошкину даже надоело слушать о нем. «Сейчас вернусь и отпущу на все четыре, чтобы не позориться! – решил он, немного обидевшись на приятелей. – А то бесплатный цирк устроили!»
      Они уж было собрались возвращаться на участки, когда увидели грудастую жену Ветошкина, загнанно бежавшую навстречу.
      – Максим, Макси-им! – полоумно звала она мужа и махала косынкой, обращая на себя внимание. – У нас чей-то косматый мужик на яблоне удавился!..
      Ветошкин уставился на неизвестно откуда взявшуюся жену и сразу протрезвел от ее крика, почувствовал, как на затылке зашевелились волосы и мурашки побежали по телу... Хотел успокоить ее, сказать, что, мол, это – бомж, за него ничего не будет, но почему-то вдрут не осталось сил на слова, почему-то все слова вдруг сразу забылись, словно у порченого.

      Все внимательнее приглядываясь к жизни, механизатор Павел Тоньшин удивлялся, замечая необъяснимое: фермы в районе закрывались и растаскивались, многие поля заросли непроходимым бурьяном, райцентр утонул в татарнике, а на берегу водохранилища росли и росли коттеджи, словно там создалось особое государство и жили в нем особые люди, ничего не знающие о пустых фермах и заросших полях.
      Ко двору безработного Тоньшина в последние годы ничего не прибыло – только почему-то убывало. Даже жена Светлана грозилась уйти, хотя за двадцать лет совместной жизни и намека похожего никогда не делала, а тут как взбеленилась: «Если через месяц не найдешь работу, то потом можешь не стараться – все равно разведусь!» Сказанула, а не подумала о восемнадцатилетнем сыне. С ним-то что делать? Пополам делить? Как вещь? А сын для Павла – самый дорогой человек на свете: высокий, стройный – весь в мать, а от него, отца, только, пожалуй, фамилия досталась, но, может, поэтому и любил его так, как можно любить единственного сына. Сам-то Павел невидным уродился: мелкий, глазастый и кривоногий к тому ж. Одним словом – механизатор. Правда, голос имел на удивление зычный и нрава был крутого, особенно когда выпивший. Его так и называли по-современному: Крутой. Словно рэкетира. Только настоящие рэкетиры на иномарках разъезжали, а он, когда был бензин, добирался с женой в райцентр на рваном «Запорожце»; хотя теперь тоже иномарка. Съездит и на прикол ставит до следующей поездки, которые с каждым месяцем становились все реже.
      Теперь же и вовсе забудь, Тоньшин, о машине: теперь только пешим ходом, да и то когда есть настроение. А настроение-то идет от совместной доброй жизни, а будет ли она доброй, если уж жена сына поставила в пример, когда он недавно пришел домой с первой получкой за охрану посевов. А чего их охранять, когда давно без объездчиков обходились. Или уж теперь жизнь такая пошла: к каждому полю человека ставь с наганом! Так тогда овчинка выделки не будет стоить.
      Правильно размышлял Тоньшин, привычно, поэтому и сомнение брало: что же это за работа такая у сына? Как-то спросил, а он лишь отмахнулся: «Какая тебе разница, отец!» И добавил насмешливо: «Вы с матерью поменьше болтайте-то!» Улыбка, конечно, не понравилась: холодная, мерзкая – никогда такой не было. Сперва думал, что сын начал выпивать, но, несколько раз незаметно принюхавшись, хмельного запаха не почувствовал и еще сильнее озадачился. «Он, может, и не посевы охраняет, может, с бандой какой-нибудь связался?!» – тревожился Тоньшин. И чем сильнее тревожился, тем сильнее хотел узнать правду. А как узнаешь? Ведь не спросишь напрямую? Генка и прежде-то не отличался болтливостью, а теперь и вовсе не подходи. Тогда Павел решил проверить тайно. Поэтому, когда однажды с утра сын начал седлать лошадь, был наготове и следом нырнул за огороды, чтобы проследить направление... Проследил, но только до леса... «Погоди, – корил себя Павел за недогадливость, – ведь лошадь подкована – следы должны быть!»