Затем наступило время радиоастрономии. Перед учеными открылись недосягаемые дотоле космические дали. Один американский научный журнал тогда образно писал: "Это похоже на то, как если бы человек смотрел на игру в футбол через глазок в заборе, а затем вдруг пришел бы бульдозер и сорвал весь забор". Из космических далей идут радиосигналы достаточно сильные, чтобы их слышать. И радиотелескопы стали улавливать это "космическое радиовещание", вскрывать, таким образом, чего не видно в оптические телескопы - внутренний "скелет" Млечного Пути.
      И все же ученые мечтали и мечтают о таком времени, когда они смогут вести наблюдения за Вселенной вне пределов земной атмосферы - из космического пространства, из искусственных спутников, из обсерваторий на Луне и других небесных телах. Первый полет человека в космос укрепил надежду на то, что именно такие наблюдения станут возможными через какое-то пока еще трудно определимое время.
      Конгресс астрономов в Беркли начал свою работу утром 15 августа в необычной обстановке: не в парадном зале, не в традиционном святилище науки, а под открытым небом Калифорнии - перед Главной университетской площадью.
      Президент МАС Ян Оорт открыл первое заседание. Продолжительные аплодисменты были заслуженной данью уважения человеку, который дважды обратил на себя внимание астрономов мира. Первый раз это произошло в 1927 году. К тому времени математическая теория вращения, разработанная еще в 1859 году русским астрономом из Казани М.А.Ковальским (1821 - 1884), была уже забыта. Специалисты тщательно изучали работы по вращению Галактики, проводившиеся Б.Линдбладом в Швеции и Я.Оортом в Нидерландах. Последний и считается открывшим это вращение. Вторично Я.Оорт обратил на себя внимание научного мира в 1951 году радионаблюдениями спиральной структуры Галактики.
      Пять листков календаря улетели в вечность. Комментаторы и наблюдатели, подытоживая первые пять дней работы конгресса, уже отмечали деловую атмосферу, дух сотрудничества, обилие интересных докладов и сообщений. Но вместе с тем оговаривалось, что главный доклад прочтет Амбарцумян о проблемах внегалактических исследований.
      Начав доклад на русском языке, одном из языков конференции, Амбарцумян заявил, что попытается рассмотреть лишь основные факты внегалактической астрономии.
      - Поскольку правильное представление о внешних звездных системах галактиках - установилось в науке лишь около сорока лет тому назад, многие фундаментальные вопросы, относящиеся к миру внешних галактик, остаются нерешенными, - сказал он. - Исходя из этого, мы попытаемся сформулировать ряд проблем, которые кажутся наиболее существенными для дальнейших внегалактических исследований. При этом будем стараться не слишком удаляться от фактов и касаться преимущественно тех проблем, разрешение которых представляется осуществимым в обозримом будущем с помощью имеющихся средств...
      - У вас, кажется, есть поговорка: "Дайте мне не стаю журавлей в небе, а одного журавля в руки", - шепнул советскому корреспонденту Осси Швейдель, желая блеснуть знанием русских пословиц. В ответ он услышал:
      - Вы почти точно передали одну из русских пословиц. Но разве в самом деле плохо оставаться на почве фактов и реально осуществимых действий?
      А докладчик продолжал уже на английском языке:
      - Как известно, внегалактическая астрономия соприкасается с космологией, то есть с теориями, пытающимися описать Вселенную в целом. Эти теории, несомненно, приносят известную пользу, поскольку в них исследуются некоторые решения общей теории тяготения Эйнштейна и ставится вопрос о сравнении этих решений со свойствами наблюдаемой части Вселенной. Вместе с тем они часто служат ареной для очень грубых упрощений и безудержных экстраполяций.
      - Это уже не стрела, а копье в тех, о ком мы так много говорили вчера на нашей импровизированной пресс-конференции, - заметил Дин Коуверс из Австралии Невилю Гранту из английской обсерватории Джодрелл Бэнк. - Думаю, что в адрес авторов некоторых гипотез полетит еще не одно такое копье!
      - Пожалуй. Упоминание об очень грубых упрощениях и безудержных экстраполяциях, конечно, сделано не случайно.
      - А что такое "экстраполяция"? Извините, пожалуйста, - решилась спросить дама, сопровождавшая, по-видимому, мужа-астронома, но далекая от астрономической науки и математики.
      - Это термин математический. Настоящие экстраполяции не вызывают упреков; они - закономерные приемы математических исследований. Профессор Амбарцумян говорит о "безудержных экстраполяциях", то есть о таких, когда стремятся все объяснить, исходя из математических формул, или все подгоняют под эти формулы.
      Между тем Амбарцумян делает оговорку:
      - В настоящем докладе мы не сможем коснуться анализа упомянутых теорий и экстраполяций, хотя считаем, что критический разбор работ, выполняемых в этой области, был бы весьма ценным. Хочу подчеркнуть, что факты и проблемы, которые будут рассмотрены нами в пяти разделах, имеют немалое значение также для космологических теорий.
      Как при чтении интересной книги люди невольно забывают об окружающем, так и в Беркли слушатели, казалось, вышли мысленно за пределы нашей Галактики. Все явственнее проступали детали невиданной картины: создавалось представление о Метагалактике - наблюдаемой части Вселенной за пределами нашей Галактики.
      Академик Амбарцумян вел от истины к истине, от вывода к выводу, подводя итог тому, что уже исследовано и бесспорно.
      Было много разговоров о впечатлениях от доклада советского ученого, о бесспорных или спорных положениях, аргументах, ссылках. Передовые ученые были захвачены силой доводов в пользу того, что Вселенная и ныне развивается, что в ней рождаются новые небесные тела и системы.
      Кто-то сказал:
      - Вселенная бесконечна во времени и в пространстве, не было начала и не будет конца ее существованию. Слушая профессора Амбарцумяна, убеждаешься в том вечном круговороте материи, о котором писал Энгельс.
      Кому-то вспомнились слова пулковского астронома академика А.А.Михайлова:
      - Человеческой мысли потребовалось лишь несколько тысячелетий, чтобы проникнуть туда, куда свет доходит за сотни миллионов лет...
      Прощанье и проводы бесконечно разнообразны в деталях, но в основном одинаковы всюду. В Беркли официальная вежливость сменилась многочисленными проявлениями дружеских чувств. Многие ученые давно уже связаны знакомством по прежним конгрессам или многолетней деятельностью в одной и той же области астрономической науки. Много новых знакомств завязалось здесь, под небом Калифорнии. Но, пожалуй, наиболее широкий круг друзей приобрела советская делегация. Ее отъезд из Беркли был волнующим событием.
      Как в фильме, прокрученном в обратном порядке, прошел полет через океан. Было лишь одно примечательно в нем. Летчики всех стран находились тогда под особенно сильным впечатлением от подвига космонавта Германа Титова. Когда экипаж узнал, что в салоне находятся советские делегаты, возвращающиеся в Европу с конгресса в Беркли, командир корабля вышел в салон и тепло приветствовал соотечественников Германа Титова, совершившего полет в космос, поздравив их с победой советской науки и техники. Советские граждане были приглашены осмотреть пилотскую кабину и другие служебные отсеки воздушного лайнера.
      - Мы делаем исключение для вас в знак уважения и восхищения. Привет вашим космонавтам - Гагарину и Титову.
      Медленно тянулись часы полета. Наконец показались берега Европы. Вот под крылом промелькнули западные департаменты Франции, и воздушный корабль коснулся бетона аэропорта близ Парижа.
      Еще три часа, и делегация советских ученых в родной Москве.
      Столько же часов от Москвы до Еревана кажутся непомерно долгими.
      - Арарат! Арагац! - эти возгласы вызывают ликование. Оно нарастало по мере приближения к Еревану. А тут уже ждали встречающие. Ведь избрание Амбарцумяна на высокий пост президента международного астрономического союза не только личное дело.
      И если заслуга увенчана признанием на мировом форуме астрономов, то народу принадлежит неотъемлемое право радоваться, поздравлять.
      Машина Амбарцумяна мчалась из Ереванского аэропорта в Бюракан. А ученый смотрел и не мог наглядеться на окрестности.
      - Как я соскучился по нашим горам! Даже в прекрасной Калифорнии мне не хватало запаха наших гор и бюраканского неба!
      Мы прожили еще одно десятилетие. И убеждаемся, что фантазия ученого становится привычной явью.
      Новые поразительные успехи достигнуты в запуске космических летательных аппаратов к таким далеким планетам, как Марс и Венера.
      Человечество пишет первые страницы летописи освоения внеземных просторов. Мы гордимся тем, что на этих первых страницах запечатлены блестящие успехи отечественной науки, чудесные плоды труда и творчества советских людей - ученых, конструкторов, инженеров, техников, рабочих представителей всей многонациональной семьи народов СССР.
      Ф.Энгельс говорил, что эпоха Возрождения должна была породить и породила титанов духа и мысли.
      Уместно вспомнить эти слова в наши дни великих социальных преобразований, меняющих к лучшему жизнь всех трех с лишним миллиардов жителей Земли, и таких научных подвигов, которые открывают перед нами просторы Вселенной.
      Весь строй нашей жизни, идеалы, устремления и бурная практическая деятельность, озаренные светом ленинского учения, порождают людей, смело идущих по неизведанным путям.
      Этой дерзновенной смелостью, духом новаторства, пафосом первооткрывателей охвачен наш народ, его ученые.
      Мне вспоминаются строки из статьи, написанной Амбарцумяном в феврале 1964 года для журнала "Урания" в связи с чествованием памяти А.Эйнштейна.
      "Роль науки и ее применение в современном обществе возрастают с огромной быстротой. Люди, занимающиеся историей науки, прилагают значительные усилия, чтобы понять закономерности научного развития. Однако эти закономерности еще далеко не выяснены полностью. Нет сомнений, что для развития науки имеют большое значение случаи, когда старые понятия о каком-либо предмете приходят в противоречие с новыми результатами экспериментов и наблюдений. Внесение небольших поправок уже не может исправить дело, и необходим отказ от старых представлений, которые в известной степени превратились в предрассудки. Но вместо этих предрассудков становится необходимым создать новые представления. Для отказа от старых представлений нужна бывает большая смелость, и тем большая, чем больше они кажутся привычными, естественными и само собой разумеющимися. А для создания новых, до этого неизвестных, но правильных представлений и концепций требуется сочетание проницательности научного гения с еще большей смелостью, которая возникает только из уверенности в правильности предлагаемого решения. Сама же эта уверенность рождается после тысяч сомнений и тысяч проверок новых идей".
      Эти строки как нельзя лучше характеризуют самого автора.
      За плечами ученого годы упорного труда, но его творческая энергия не слабеет. И мы могли бы с полным правом отнести к Виктору Амбарцумяну слова А.М.Горького: "Я чувствую себя моложе моих лет потому, что не уставал учиться". Интенсивность научного поиска, восприятие жизни во всем ее стремительном движении, "кипение ума", постоянное обновление понятий о мире являются для академика Амбарцумяна источником силы и молодости.
      Все это так. Почему же на лицах иных читателей ловлю вопросительный взгляд: "А где Амбарцумян - семьянин, педагог, государственный деятель, просто человек?"
      В одной короткой повести все стороны богатой жизни ученого трудно охватить. Конечно, Амбарцумян, как и всякий живой человек, имеет и отдельные недостатки, но они нисколько не снижают его человеческих качеств.
      В Бюракане наступили сумерки. Вокруг четырехглавого снежного Арагаца плывут островки облаков. В небе зажглись лампады звезд. Столетия назад смотрели звезды на армянскую землю. Звезды смотрят и сейчас. Мне чудится, как блеклые звезды шепчут о прошлом, а яркие - о настоящем. Быть может, поэтому мне снова приходят на память события, которые бушевали на бюраканской земле. Тогда наши предки прославили себя беззаветной отвагой и невиданной храбростью при защите родной земли. Эта слава хранится в памяти народа.
      Но вот передо мной нынешний Бюракан. Серебристые купола обсерватории и мощные радиотелескопы стали неотъемлемой деталью живописного пейзажа сурового снежного Арагаца. Раздвигаются купола башен. Око бюраканских телескопов устремляется в неизведанные дали. А радиотелескопы? Они несут свою бдительную вахту днем и ночью. Ночи напролет бьет ключом пытливая научная мысль в звездном городе Виктора Амбарцумяна*. И днем и ночью продолжается бюраканское сражение - сражение за открытие тайн "восьмого неба".
      ______________
      * Книга уже находилась в печати, когда в "Правде" от 18 сентября 1978 года был напечатан Указ Президиума Верховного Совета СССР "О награждении Героя Социалистического Труда президента Академии наук Армянской ССР академика Амбарцумяна В.А. орденом Ленина и второй золотой медалью "Серп и Молот".
      1962-1965-1976
      КИСТЬЮ И ПЕРОМ
      Есть памятники, властно влияющие на облик города. Говоря о Ленинграде, кто тотчас же не вспоминает Петропавловскую крепость, золотом горящую Адмиралтейскую иглу или Исаакиевский собор? Такой же неотъемлемой частью северного красавца стали сфинксы, созданные искусными руками древнего скульптора три с половиной тысячи лет тому назад и привезенные сюда из Египта в 1832 году.
      Я подолгу стоял у древних сфинксов, охраняющих здание Академии художеств, и мысли уносились в далекое прошлое, когда впервые мои соотечественники овладевали здесь вершинами изобразительного искусства. Кто знает, может быть, именно здесь много лет назад стоял и любовался египетскими сфинксами Акоп Овнатанян.
      Только благодаря неуемной тяге к учебе Овнатанян сломил упорство руководителей Академии и был принят в число вольноприходящих учеников. Юноша с жадностью изучал русское классическое искусство. Годы, проведенные замечательным армянским портретистом в Северной Пальмире, не прошли для него даром. В 1841 году он окончил Академию художеств со званием "неклассного художника живописи портретной".
      В материалах академического архива вам покажут страницы, которые нельзя читать без волнения. Степанос Нерсесян, просьбу которого о приеме Академия отклонила, ссылаясь на отсутствие вакансии, обращается к вице-президенту Академии художеств, известному скульптору Ф.П.Толстому, человеку, прогрессивно настроенному, со слезной просьбой "осчастливить благосклонным своим вниманием юношу, кроме бога и Вас никого не имеющего". В 1838 году Нерсесян был зачислен в академисты второй степени за счет остаточных сумм Академии. Вернувшись спустя несколько лет в Тифлис, он посвятил себя любимому искусству. Среди многих патриотических замыслов один особенно волновал Нерсесяна. Это - воссоздание образа отца армянской письменности, великого Месропа Маштоца. Жизнь и деятельность Маштоца воодушевляла художника. История не сохранила какого-либо изображения, и нужно было иметь богатое воображение, вкус и твердую волю, чтобы выполнить задачу. И Нерсесян блестяще решил ее в общепризнанном портрете Месропа Маштоца.
      Прославивший петербургскую Академию великий маринист О.К.Айвазовский вошел в историю русской живописи как один из самых ярких питомцев академического романтизма. Велико было влияние Айвазовского на развитие пейзажной живописи родного народа. Творчество Геворга Башинджагяна является ярким доказательством этого.
      Нелегкой была участь и другого талантливого питомца Академии, Артема Шамшиняна. Приехавшему в 1892 году в Петербург для учебы в Академии художеств, впоследствии известному архитектору Г.М.Тер-Микаэляну (Тер-Микелову), в приеме было отказано еще до вступительных экзаменов.
      Армянская художественная молодежь следовала демократическим традициям русского искусства и всячески стремилась овладеть его творческим методом. С петербургской Академией художеств связано и имя выдающегося зодчего академика А.И.Таманяна, ставшего после победы Октябрьской революции первым ректором Академии.
      Узы дружбы, завязавшиеся еще в прошлом веке, давали возможность отдельным представителям нашего народа приобщаться к великой культуре русского народа, отнюдь не теряя своего самобытного национального своеобразия.
      За советские годы Академию художеств окончили многие посланцы Армении: сестры Мариам и Еран Асламазян, работающий в настоящее время в Ленинграде театральный художник П.Ананян, известный архитектор Р.Исраэлян и активный участник восстановления Ленинграда, один из преподавателей Академии, А.Барутчев.
      Питомец петербургской Академии художеств Геворг Захарович Башинджагян вслед за основоположником пейзажного жанра в армянской живописи Ованесом Айвазовским много сделал для развития искусства родного народа. Он - автор множества картин и этюдов, в которых правдиво и с большим мастерством воспроизведена богатая природа Кавказа. Примкнув еще в студенческие годы к русской реалистической школе, Башинджагян остался верен ее благородным традициям до последних дней своей жизни. Он был также видным литератором и прогрессивным публицистом.
      Своей плодотворной художественной и общественной деятельностью он снискал любовь и уважение как армянского народа, так и всех других народов Кавказа.
      Родился Геворг Башинджагян 16 сентября 1857 года в небольшом уездном городке Сигнахи Тифлисской губернии в семье разорившегося мелкого коммерсанта. Отец его, Захарий Хачатурович, часто свой досуг отдавал занятиям поэзией - писал стихи, исписывая ими свободные страницы своих счетоводных тетрадей. Большая семья рано осталась без кормильца - отец уехал в Персию, сопровождая богатых купцов в качестве переводчика, захворал и вскоре там же умер.
      Осиротевшая семья впала в крайнюю нужду. Основная тяжесть материальных забот легла на плечи его вдовы Гаянэ Мелкоевны, урожденной Кулиджановой, прозванной в Сигнахи за необычайную женственность "изящной Гаянэ".
      Старшему сыну Геворгу было тогда всего четырнадцать лет, но уже с этого возраста он начал работать: учась в уездном училище, одновременно служил писцом в канцелярии мирового судьи, где его держали за красивый почерк, а также писал вывески для местных лавочников, получая двадцать копеек за каждую. Скудный заработок мальчика и матери, обучавшей соседских детей начальной грамоте, был единственным источником существования семьи. Младший брат художника С.3.Башинджагян, впоследствии видный ученый-агроном, писал в своих воспоминаниях об этих годах жизни семьи:
      "Нашим основным питанием был хлеб с сыром, а когда последнего не было, то хлеб с луком или со слабым кисленьким вином, - хлеб мочили в вине и так ели. О молоке и сливочном масле мы и понятия не имели, а яйца ели только в пасхальные дни..."
      Как-то в праздничный день в бедной многодетной семье приготовили на обед курицу. Предвкушая редкое угощение, дети чинно сидели за столом, на котором дымился паром плов. Все с нетерпением ждали, чтобы Гаянэ (так звали дети свою мать) положила каждому на тарелку его долю плова. Она же, как на грех, замешкалась в кухне. Геворг не выдержал испытания и незаметно от всех взял с блюда лакомый кусочек. Он уже собирался приняться за еду, как вдруг в комнату вошла мать. Застигнутый врасплох мальчик спрятал предательскую добычу под стол. Гаянэ, как обычно, раздавала детям еду. Между тем кошка подкралась к Геворгу, стащила злополучный кусочек и отменно полакомилась им, а будущая знаменитость осталась без дополнительной порции.
      И никто никогда не узнал, заметила ли мать невинный проступок своего одаренного сына или нет.
      Геворг был шаловливым ребенком и в шалостях изобретательным. Однажды он смастерил из разноцветных лоскутков красивый, яркий мяч. Приметив воскресным утром, как соседка-старушка, надев свой праздничный наряд, отправилась в церковь, мальчик дождался ее возвращения и приготовил ей "сюрприз". Привязав к мячу длинную нитку, он положил красивую игрушку посреди дороги, а сам спрятался за кустами, держа конец нитки в руке. Старушка, увидев мяч, обрадовалась. "Вай! - вскрикнула она. - Славный подарок принесу я моему Ашотику!" Наклонилась, чтобы поднять мячик. В этот момент Геворг дернул нитку к себе, и мяч откатился прочь от протянутой руки. Бедная женщина потеряла равновесие и упала, а Ашотик остался без подарка.
      Любовь и способности к рисованию Геворг обнаружил очень рано. Свои первые рисунки он заносил в тетради, оставшиеся после смерти отца. Не довольствуясь этим, он стал разрисовывать стены дома, изображая платяной шкаф, этажерки для книг и прочие предметы домашней обстановки, которых не было в убогом жилище, и при этом достигал большого сходства с натурой. Однажды он изобразил на стене у дверей вешалку столь натурально, что гости, принимая гвозди за настоящие, пытались повесить на них свою верхнюю одежду и головные уборы и очень удивлялись тому, что они падали на пол.
      Юный Геворг давно лелеял мечту о красках, но, увы, их не было, и он пускал в ход чернила, синьку, охру, составлял какие-то неправдоподобные смеси, чтобы как-нибудь заменить акварельные краски. На помощь пришла детская дружба: в Тифлисе жил и учился его любимый друг и родственник Александр Кулиджанов, хорошо знавший о пристрастии Геворга к живописи. И вот он с оказией присылает своему товарищу ящичек акварельных красок, целых двадцать штук! Это был один из самых счастливых дней в жизни будущего прославленного художника.
      ...С замиранием сердца открывает он заветный ящичек, не может налюбоваться слепящими взор разноцветными красками, дрожащей рукой ищет кисть, чтобы сразу же взяться за дело, но тут же сердце его сжимается от разочарования: друг забыл прислать кисть, а ее нет дома, нет нигде! Вдруг взор Геворга падает на трехлетнего братишку, мирно возившегося с игрушкой на полу. Недолго думая, Геворг отхватывает ножницами прядь волос ребенка, сооружает кисть и приступает к делу, не слыша ни плача малютки, ни наставлений прибежавшей на его крик матери.
      Прошло два года, но в жизни Геворга не предвиделось никаких перемен, и казалось, что ему суждено остаться, как и большинству его сверстников, в провинциальном городке, где, конечно, не могло быть никаких надежд на получение художественного образования, о котором страстно мечтал юноша.
      Так, вероятно, незаметно и прошла бы жизнь шаловливого мальчика, и он разделил бы судьбу своих сверстников, товарищей детских игр, оставшихся в уездном городке и скоротавших там годы своей жизни, никем не замеченные и не оставившие никаких следов после себя, если бы не счастливый случай, на первый взгляд незначительный.
      По соседству с осиротевшей семьей Башинджагянов жила грузинская семья уездного начальника Эраста Челокаева (Челокашвили). Дети дружили между собою, а младший сын Челокаева Митя очень интересовался опытами в рисовании своего товарища и неизменно при них присутствовал. Как-то Георгий нарисовал акварельными красками (теми самыми, что получил в подарок от своего друга Александра) сирену - мифическую полудеву-полурыбу, виденную на лубочной картине в мастерской портного Мовсеса и поразившую его воображение.
      Митя, как всегда, внимательнейшим образом следил за тем, как на бумаге оживала сирена, и когда Георгий закончил ее, улучив минуту, схватил рисунок и помчался домой. Автор, конечно, бросился за ним, но зацепился ногою за порог и растянулся, а шалун тем временем уже был дома и, заливаясь смехом, прыгал на одной ножке. Георгий не решился идти в дом Челокаевых, чрезвычайно стесняясь девочек, сестер Мити, и, как говорится, махнул рукой на происшествие. Не прошло и часа, как Георгий, в веселой компании товарищей, самозабвенно играл в бабки.
      В разгар игры, сопровождаемой громким смехом и толкотней, на улице, где шла игра, появился городовой, которого все называли "Гришка". Обычно неторопливый в движениях, он на этот раз шел быстро. Подойдя к притихшей стайке мальчишек, Гришка ударом ноги разбросал бабки и, вперив свой взор в Георгия, приказал следовать за собой.
      Но предоставим слово "герою дня", который в своих воспоминаниях, опубликованных в свое время и в армянской и в русской печати, так повествует о развернувшихся событиях.
      "Поначалу я испугался, побледнел, однако не растерялся. Недолго думая, я бросился наутек в противоположную сторону, а затем, свернув с пути, вбежал во двор кузнеца Кахраманяна. Перепрыгнув через забор, я очутился в саду Багдасара, и так, со двора во двор, из сада в сад, прыгая через заборы, я раздразнил собак, с громким лаем пустившихся за мною. Городовой продолжал преследовать меня.
      Гоняясь за мною, он не переставал ругаться, причем крутил в воздухе палкой, служившей ему оружием, с намерением метнуть в меня, но кусты и деревья мешали ему. Когда я добрался до двора глухого Гико, Гришку постигла неудача. Хорошо знакомый с "топографией" двора, я осторожно обошел сомнительные места, правда удлинив свой путь, но зато избегнув неприятностей. Гришка решил перерезать мне дорогу и пустился напрямик, но тут же наткнулся на кучу и, высоко подняв полы своей чухи, отплевываясь, осыпал ругательствами и меня, и домохозяина...
      Наконец, мокрый от пота, я выбрался на улицу, где меня ожидала толпа мальчишек, а среди них было и несколько взрослых мужчин.
      В один голос крича: "Не бойся! Не бойся", все окружили меня, уговаривая остаться на месте. Вскоре, хромая и задыхаясь от усталости, подошел и Гришка.
      - Вот как дам тебе палкой по голове! - хриплым голосом закричал он.
      Взрослые вступились за меня и успокоили его.
      - Я же не режу тебя, сынок, говорю, чтобы ты следовал за мною. Пристав зовет тебя.
      При этом он схватил меня за шиворот, а я упирался. В эту минуту послышался чрезвычайно порадовавший меня знакомый громкий голос:
      - Ну-ка, отпусти его, или же я дам тебе по башке так, что сплющишься в лаваш!
      Это был мой двоюродный брат Коста, мужчина гигантского роста, явно подвыпивший.
      Гришка тотчас выпустил меня.
      - А ты, дружок, должен идти, раз тебя зовут, - поучал меня Коста. - И не бойся, я здесь, а в случае чего несдобровать ни приставу, ни кто бы там ни был".
      Окруженный ватагой мальчишек, Георгий шел за торжествующим блюстителем порядка. Размышляя над тем, для чего мог он понадобиться приставу, мальчик вспоминал все свои проказы и, вздохнув, пришел к заключению, что он в самом деле заслуживает наказания.
      В толпе мальчишек Георгий заметил и двух своих младших братьев, с заплаканными лицами и с камнями в руках, припасенными для того, чтобы при первой же необходимости забросать ими злодея Гришку.
      Так дошли до дома пристава, вышедшего им навстречу.
      - Убирайтесь отсюда, - загремел он на мальчишек и, подойдя к Гришке, сказал ему в сердцах вполголоса: - Осел ты, осел! Разбойника, что ли, ты захватил?
      - Да он кусается, - оправдывался Гришка, поглаживая свои бока.
      - Неправда, - запротестовал Георгий, - я только ущипнул его, так как он порвал на мне одежду.
      Едва удерживаясь от смеха, Челокаев повел мальчика в дом.
      Что же было на самом деле? Почему Гришка бегал за спасавшимся от него шалуном?
      Оказалось следующее.
      Прибежав домой с "Сиреной" в руках, Митя показал рисунок взрослым.
      У Челокаевых в это время находился приехавший из Тифлиса в Сигнахи по делам службы Орловский, лицо, принадлежавшее к высшей губернской администрации.
      Будучи достаточно образованным человеком, Орловский по детскому рисунку понял, что он сделан одаренным мальчиком, и заинтересовался им. Сердобольная семья Челокаевых не замедлила воспользоваться удобным случаем и рассказала Орловскому о тяжелом материальном положении Гаянэ Мелкоевны, оставшейся вдовой с четырьмя детьми на руках.
      Послали Гришку за Георгием, и тут развернулись описанные события...
      Орловский ласково обошелся со смущенным мальчиком, расспросил его о "Сирене" и других рисунках, еще раньше похищенных Митей у своего приятеля.
      - Ты учился где-нибудь рисованию? - спросил Орловский.
      - Нет, - отвечал Георгий, - но я видел такие картины в мастерской портного Мовсеса.
      - Молодец! Молодец, - похвалил Орловский, - вот вернусь в Тифлис и что-нибудь придумаю, сделаю...
      Орловский выполнил свое обещание, и, благодаря его содействию, Георгий, спустя некоторое время, был принят в рисовальную школу при Кавказском обществе поощрения изящных искусств в Тифлисе.
      В связи с новым назначением Челокаева семья его тоже к тому времени перебралась в Тифлис. Уезжая, они взяли с собою Георгия и целый год держали его у себя как родного сына, пока Гаянэ Мелкоевна с остальными детьми смогла также переселиться в Тифлис...
      Читая эти строки из воспоминаний Башинджагяна, я невольно думаю о том, какую большую роль иной раз играет случай в жизни отдельных людей, как повелительно он действует порой. Спасаясь от городового Гришки, мальчик как бы убегал от своей судьбы, но она все же настигла его...
      Вот конечный результат "конфликта", возникшего между Гришкой и мальчиком из Сигнахи на заре его жизни...
      Геворгу (Георгию) было тогда шестнадцать лет, в большой город он попал впервые. Все было здесь для него ново и интересно, но одним из самых сильных эстетических впечатлений, как он сам говорил, были две картины Айвазовского в Кавказском музее: "Вид Петербурга" и "Аул Гуниб".
      Обучение в школе рисования Кавказского общества поощрения изящных искусств, где Геворг учился с августа 1876 года по июнь 1878 года, было бесплатное, но надо было содержать себя и помогать семье. Занятия в школе были вечерние, и это дало Геворгу возможность поступить писцом в Тифлисскую судебную палату, где работа шла днем. Через некоторое время мать с остальными тремя сыновьями также перебралась в Тифлис, где вся семья поселилась в одном из отдаленных кварталов, сняв комнату в подвальном этаже.
      В школе рисования Башинджагян получил хорошую первоначальную подготовку. Учителями его были художники Буров, Колчин, Лонго и скульптор Ходорович, много внимания уделявшие юноше, отличавшемуся своими дарованиями и большим прилежанием. В свидетельстве, выданном школой Башинджагяну при ее окончании, сказано:
      "Успехи всегда оказывал более, нежели удовлетворительные, а по последним испытаниям в успехах значится первым и подает несомненные надежды к дальнейшему усовершенствованию и продолжению курса в Академии".