Арагац (Очерки и рассказы)

Все жанры искусства и литературы переживали период бурных поисков. Отсюда и та атмосфера активности, когда на диспутах сталкивались различные точки зрения. Молодежь, захваченная пафосом революционных идей, утверждала свое право на жизнь. Революционная культура отбрасывала буржуазную теорию "искусства для искусства". В этой борьбе иногда бывали чрезмерные увлечения, доходившие до отрицания классического искусства. Во Вхутемасе широко пропагандировалось прикладное искусство, фото, кино, плакаты - все, что наглядно могло служить новым идеям жизни.
      Это были годы формирования и утверждения идейных принципов советского искусства и литературы.
      Кочар решил учиться прикладному искусству и перешел на графическо-рисовальное отделение. Однако случай изменил и это решение.
      Однажды Басили Попандопуло предложил ему сходить на выставку работ студентов архитектурного факультета. К этому времени знания Кочара в области архитектуры ограничивались скудными данными учебников. Надо представить, до чего был удивлен Васили, когда после осмотра выставки Геворг отказался покинуть залы: хотелось еще раз пройтись по ним. Оказавшись во власти еще не известного ему мира ощущений, он всю ночь не сомкнул глаз и решил перейти на архитектурный факультет. Архитектура - вот поприще, на котором он сможет оказать реальную помощь пострадавшей от войн и пожаров армянской земле!
      Вскоре ему удалось осуществить свой замысел. И вот он - студент архитектурного факультета. Его радости не было предела. Она была тем большей, что он стал учиться вместе с Каро Алабяном. Их дружба продолжалась на протяжении всей жизни. Вместе с ними учился и Микаэл Мазманян. Все трое дружно жили и учились, деля печали и радости студенческой жизни.
      Геворг Кочар окончил институт в 1929 году. Из семидесяти выпускников Вхутемаса только пятеро получили наивысшую оценку. Среди них были К.Алабян и Г.Кочар.
      В 1923 году Кочар и Мазманян вместе с другими студентами выехали в Ленинград - на встречу со студентами архитектурного отделения Академии художеств. Памятники Ленинграда и шедевры мировой культуры в коллекциях Эрмитажа оставили неизгладимое впечатление.
      В те годы в Москве представителем республик Закавказской Федерации являлся верный ленинец Саак Мирзоевич Тер-Габриэлян. Под гостеприимной крышей его дома в Армянском переулке встречалась талантливая молодежь. Здесь за интересной беседой часто проводили вечера К.Алабян, М.Мазманян, Г.Кочар, Е.Чаренц, А.Хачатурян. А еще чаще друзья встречались в Доме культуры Армении в Москве. Там в дни празднования установления советской власти в Армении устраивались торжественные заседания и вечера, в которых принимало участие армянское студенчество, выступали известные революционеры А.Мясникян, А.Мравян и другие. А разве можно забыть встречи с классиком армянской музыки А.Спендиаровым или Рубеном Симоновым? Кочар с особым удовольствием слушал пламенные выступления и творческие споры поэта революции Егише Чаренца, с которым впоследствии очень подружился. Чаренц очень любил архитектуру, и это еще больше сблизило их. Жизнь в Доме культуры била ключом и отличалась большой содержательностью. Вся эта атмосфера и воспитала будущего энтузиаста отечественной архитектуры.
      Кочар любил присутствовать на диспутах по вопросам архитектуры и литературы. В столкновениях различных направлений, в спорах делал для себя собственные выводы. Кочар до сих пор помнит вечера, на которых выступали Маяковский, Мейерхольд, Мариенгоф, Жаров.
      Именно в эти годы Чаренц вместе с товарищами начал издавать журнал "Стандарт", где публиковались статьи о новых направлениях в искусстве и литературе, а Кочар вместе с Абовым выпустил журнал "Зарк" ("Удар"). Эти издания имели весьма короткую жизнь, - вышло только по одному номеру. Споры возникали и между друзьями. Не часто мнения Чаренца, Кочара и Мазманяна совпадали. Но эти беседы и споры были очень полезны для дальнейшего творческого роста молодых дарований.
      На архитектурном факультете Кочар учился у профессора Жолтовского, а затем у академика Щусева и профессора Фридмана. Особую заботу о нем проявили известные архитекторы братья Веснины.
      В 1927 году в Германии, в Штутгарте, открылась международная выставка жилищного строительства. Это событие так заинтересовало студентов архитектурного факультета, что они решили обратиться к А.В.Луначарскому. И велика была их радость, когда он принял их без всякой задержки и направил в Германию для ознакомления не только с этой выставкой, но и с архитектурой этой страны вообще.
      После окончания архитектурного факультета К.Алабян, М.Мазманян и Г.Кочар вернулись на работу в Советскую Армению. В те годы в республике было не больше десятка архитекторов. Но здесь уже трудились такие выдающиеся зодчие, как академик архитектуры А.Таманян, профессор Бунятян, сравнительно молодые их коллеги С.Сафарян, А.Агаронян, О.Маргарян, М.Григорян.
      Московские друзья высказывали новые взгляды на решение архитектурных проблем, новое отношение к использованию классического наследия. Последнее было особенно злободневным для Армении - страны богатой и древней архитектуры. В ходе обсуждения М.Мазманян, Г.Кочар, еще совсем молодые архитекторы, подчас механически заимствовали те или иные новшества, ударялись в "левизну". Но принципы советской армянской архитектуры, отвечающей требованиям времени, брали верх. В этом отношении характерно творческое наследие Александра Ивановича Таманяна. Его труды - блестящий пример самобытного решения сложных архитектурных задач градостроительства.
      Геворг Кочар развернул в Ереване активную общественную деятельность, возглавил впервые организованный Союз архитекторов Армении, на протяжении шести-семи лет неустанно укреплял творческие связи архитекторов, писателей, художников и музыкантов. О плодотворности такого общения говорит его личная дружба с творческой интеллигенцией Армении и Москвы.
      В то время в республике не было организации, которая занималась бы проектированием. Эта работа носила, как правило, характер частного предпринимательства. По решению директивных органов родилось Государственное проектное бюро, первым начальником которого и стал Геворг Кочар. В связи с расширением строительных работ в Армении число архитекторов и проектировщиков в проектном бюро достигало ста человек.
      В 1932 году был объявлен второй тур конкурса на лучший проект Дворца Советов в Москве. В нем приняли участие крупные зодчие - Щусев, Щуко, Гельфрейх, Иофан, Веснины и группа молодых архитекторов - К.Алабян, А.Мордвинов, С.Симбирцев и Г.Кочар. Их совместная работа длилась около восьми месяцев. Близкое творческое общение с Каро Алабяном оказало весьма положительное влияние на Геворга. Каро Алабян был человеком, влюбленным в архитектуру, деятелем большого размаха. Он делился со своим другом не только опытом в узкоспециальной сфере, но и планами развития архитектуры в СССР.
      Геворг возвратился из Москвы в Ереван, окрыленный новыми замыслами, новыми мечтами.
      В 1930 - 1935 годах он вместе со своими товарищами осуществил много самых различных проектов: в Ереване - здание Театра имени К.Станиславского (формалистически решенное), кинотеатр "Москва", комплекс общежития зооветеринарного института, погреб треста "Арарат", в Дилижане - санаторий, в Кировакане - кинотеатр, в Ленинакане - здание городского Совета, Дом творчества писателей Армении на острове Севан. Жилые дома, построенные по проекту Геворга Кочара, неравноценные по своим достоинствам, отражают этапы творческого пути архитектора.
      Когда его однажды спросили, какими принципами он руководствовался, создавая свои проекты, он ответил немногословно:
      - Климат, направление ветров, солнце, температура зимой и летом, рельеф местности, окружение строительной площадки.
      И добавил:
      - Советская архитектура родилась не на ровном месте, как ошибочно думают иные. Советское зодчество имеет свои истоки, технику и методы. Кто может отрицать тот факт, что исторически архитектура возникла на основе строительной техники и строительных материалов своего времени? Они и определяли архитектурный облик данной страны. Звартноц является прекрасным памятником зодчества седьмого века, и в нем умело использованы высокие идеи архитектурного мышления и строительной техники. Звартноц - сооружение, глубокомысленное по архитектуре и смелое по конструкции. Сила и значение древней армянской архитектуры заключается прежде всего в гармоничности объемов. Они и придают монументальность и выразительность сооружениям. Сила и значение А.Таманяна заключается в том, что в его произведениях вновь воскресла затерявшаяся было в глубине веков величественная гармония армянского зодчества. Александр Таманян вернул родной стране давно утерянные традиции, развил их благодаря своему уникальному дарованию, чего мы в силу молодости в те годы не всегда умели правильно оценить... - признался Геворг Кочар.
      - Как-то раз я узнал от Каро Семеновича Алабяна, - продолжал он, - что группа московских архитекторов собирается посетить Италию и Францию. Об этом я поставил в известность Председателя Совета народных комиссаров Армении С.М.Тер-Габриэляна, который пользовался у нас всенародной любовью, огромной популярностью и авторитетом.
      Выслушав мою просьбу, Саак Мирзоевич окинул меня доброжелательным взглядом, несколько задумался и стал расспрашивать о других делах. Уходя от него, я решил, что зря проявил излишнюю активность. Но вскоре я и мой друг М.Мазманкн вновь оказались на приеме у нашего Председателя Совнаркома. Закончив служебные дела, касавшиеся проектных и строительных работ, мы собрались уже попрощаться, но Тер-Габриэлян остановил нас и, обращаясь ко мне, сказал: "Наш Совнарком валютой поможет, только надо списаться с Каро, чтобы он успел вас обоих включить в список выезжающей за границу группы". От своего имени Тер-Габриэлян отправил в Москву официальное ходатайство.
      Прошли дни. И вот однажды раздался звонок секретаря Председателя Совнаркома. Велика была наша радость, когда мы узнали, что вопрос о нашей поездке в Турцию, Италию, Грецию и Францию уже решен. Доброжелательное, заботливое отношение Саака Мирзоевича к нам, растущей молодежи, навсегда осталось в моей памяти.
      Четыре месяца провели мы за границей. Посещали музеи, выставки, знакомились как с классическими строениями, так и с современной архитектурой, градостроительством и проектами отдельных домов. Все это пошло нам на пользу, дало возможность критически осмыслить виденное, подумать о задачах, стоявших перед нами, советскими архитекторами.
      С 1937 года Геворг Кочар и Микаэл Мазманян стали работать в Сибири... Двум армянским архитекторам поручили составить генеральный план города Норильска. Прежде всего они начали изучать естественные условия незнакомой местности и ее суровый климат. Сложная работа была завершена отлично. План утвердили. Оба автора позднее непосредственно участвовали в строительстве этого города, ставшего ныне крупным индустриальным центром на далеком Севере. Любопытно, что в дни празднования двадцатипятилетия одного из крупных предприятий, построенных в те годы в Норильске, норильцы не забыли наградить Кочара и Мазманяна почетными грамотами, подчеркнув тем самым их роль в строительстве города.
      Из Норильска Кочар перевелся на работу в один из крупных центров Восточной Сибири - Красноярск. Здесь он составил проект коренной реконструкции краевого Театра драмы имени Пушкина. Многие скептики считали реконструкцию лишней тратой времени, средств и сил. Трудно было представить, чтобы пришедший в полную ветхость дом можно было спасти вмешательством архитектора, пусть даже талантливого. Невзирая на все это, Кочар с воодушевлением принялся за работу. Наконец театр был готов. В прекрасном здании начались спектакли. Архитектор внес в реконструкцию столько таланта, что этого не могли не признать даже скептики.
      Новой работой Кочара явились проекты дома отдыха и пионерских лагерей. Их предстояло везти на утверждение в Москву, в ВЦСПС.
      - Поездка в Москву, наряду с архитектурными делами, была особенно желанной потому, что она давала возможность повидать К.Алабяна и других друзей. Тогда К.Алабян был вице-президентом Академии архитектуры СССР.
      С трепещущим сердцем вхожу в кабинет и вижу: Каро стоит у двери и ждет меня. В кабинете никого нет. Мы обнялись, крепко поцеловались и сели. Несколько минут длилось молчание. Мы смотрели друг на друга и не начинали разговора. Я буквально дрожал от волнения. Это волнение усиливалось тем, что накануне до меня дошла печальная весть: в ноябре 1947 года умерла Виктория жена Каро.
      Мы разговорились. Каро предложил мне деньги. Я отказался, сославшись на то, что мне платят за архитектурные труды, а сейчас получаю еще и командировочные.
      Все время, пока я находился в Москве, я жил у гостеприимной сестры Каро - Евгении Семеновны. Мне не разрешали переезжать или питаться на стороне. И так в течение четырех месяцев.
      Меня не только приютили в семье Алабяна, но сразу же были начаты хлопоты по моему переезду в Москву или в Ереван. К сожалению, тогда хлопоты не увенчались успехом. Но меня грела и утешала трогательная забота друзей. Однажды Каро попросил сестру, чтобы для меня готовили такие армянские блюда, которых я не ел за последние десять лет.
      Прошли годы. В 1955 году Кочар был назначен главным архитектором Красноярска - города, где отбывал царскую ссылку, заболел чахоткой и скончался один из верных учеников и соратников Ленина Сурен Спандарян. Красноярск свято хранит память о нем. Мемориальная доска установлена на здании больницы, где он умер, на кладбище высится памятник выдающемуся революционеру. Одна из улиц Красноярска носит имя Сурена Спандаряна.
      На посту главного архитектора Красноярска Кочар проработал пять лет до 1960 года. Здесь он принял участие в составлении генеральных планов Ачинска и Минусинска, был постоянным советником по реконструкции села Шушенское. Это вошедшее в историю село, где три года жил в царской ссылке Владимир Ильич, меняло свой облик при активном участии Кочара. Там, где от Усинского тракта берет начало шоссе, ведущее в село Шушенское, воздвигнут памятник Владимиру Ильичу. Авторами памятника являются М.Мержанов и Г.Кочар.
      Исторические места, связанные с жизнью великого Ленина, места, где страдали и боролись соратники Ильича, суровая красота Сибири, дружная семья красноярских архитекторов, высоко ценивших талант собрата из Армении, - все это, несмотря на тяготы личной судьбы, оставило у Кочара неизгладимый след на всю жизнь. Он считает себя в какой-то мере сибиряком. А сибиряки - они трижды избирали Кочара председателем Красноярского отделения Союза архитекторов.
      В 1957 году Геворга избрали членом-корреспондентом Академии строительства и архитектуры СССР. Это помогло ему наряду с практической деятельностью заняться и научной работой. К этому времени Кочар завершил свое исследование о планировке и размещении жилых массивов с применением новых прогрессивных методов в северных районах страны.
      Спустя год Кочар был избран делегатом и принимал участие в работе Международного конгресса архитекторов в Москве.
      Лишь в конце 1960 года Геворг Кочар вернулся вновь в родной Ереван, с которым связаны первые шаги его деятельности. В институте "Ереванпроект" он как главный архитектор института возглавил одну из мастерских. Здесь он плодотворно трудился над проектом санатория в Дилижане, строительство которого на протяжении почти четверти века было законсервировано. Вместе с коллективом своей мастерской он проектирует комплекс современного общежития, жилой корпус которого рассчитан на три тысячи человек. Много и плодотворно работает Кочар в Ереване. Он хочет сказать свое слово - слово уже умудренного большим опытом архитектора, мечтающего еще лучше украсить прекрасный облик нового Еревана.
      Недавно Кочару присвоено звание заслуженного деятеля искусств Армянской ССР. Он полон энергии. Его забота о молодежи и вера в нее трогают.
      - Мы начали строительство Еревана, когда нас было всего восемь - десять человек. Теперь в столице трудится более трехсот архитекторов разных поколений. Я верю в талантливые поиски молодежи. Ереван - благодатная почва для творчества. Я верю, что родятся еще новые Таманяны, которые приумножат славу армянских зодчих. Они смело войдут в архитектурные мастерские и на строительные площадки своего города, продолжат традиции старшего поколения и скажут новое слово, обязательно скажут! - так закончил свой рассказ мой современник Геворг Кочар.
      1964
      ДРУЖБА НЕ ЗНАЕТ РУБЕЖЕЙ
      Заветное имя великого
      латышского поэта-революционера
      Яна Райниса горячо любимо
      армянским народом.
      Аветик Исаакян
      Вместе с великим русским народом, боровшимся за светлое будущее человечества, шли и угнетенные малые народы. Среди них мы видим армян и латышей. Эти народы связывали свою судьбу с революционной Россией, находили много общего в своей исторической участи и сочувствовали друг другу. Царское правительство преследовало свободомыслящих патриотов России, Армении, Латвии и других народов, ссылало их в отдаленные края империи. В борьбе с антинародным царским режимом выковывалось классовое единство, революционное сознание.
      Поистине трогательна дружба между великим поэтом и борцом за свободу латышского народа Яном Райнисом и армянскими революционными социал-демократами. В далекой ссылке в Вятской губернии, в городе Слободском, Райнис сблизился с армянским политическим ссыльным Ашотом Хумаряном.
      Трагическое прошлое армянского народа, веками боровшегося с кровавым гнетом иноземных завоевателей, нашло глубокое сочувствие в сердце великого гражданина Латвии и вызвало большой интерес к высокой культуре и героической истории Армении.
      В 1900 году, в результате общения со своими армянскими друзьями политическими ссыльными, Райнис написал для газеты "Диенас Лапа" статью об Армении под заглавием "Армения, ее история и культура"*. Эта статья должна была познакомить латышский народ с армянским, с его многовековой культурой и борьбой за свою свободу. Этим выступлением Райнис преследовал цель содействовать дружбе народов России и крепить единство революционного движения народов против царского самодержавия. Уже в то время в заметках, относящихся к 1905 году, Райнис предвосхитил широкие и величественные перспективы развития латышской и армянской культур под благотворным влиянием культуры великого, русского народа.
      ______________
      * Очерк написан на русском языке и переписан, как видно, сестрой поэта Дори, которая в это время разделяла ссылку своего мужа (П.Стучки) в г.Слободском.
      Будучи в изгнании, он сам особенно остро переживал горе целого народа-изгнанника и глубоко сочувствовал судьбе армян. Вот почему Райнис перевел на латышский язык восемь песен из цикла народных "Песен изгнанников". Начал он этот цикл известным "Крунком", который был ему особенно по душе.
      Для того чтобы написать статью "Армения, ее история и культура", Райнис, находясь в ссылке, запросил газетные материалы об Армении, а также монографии по истории и литературе Армении, познакомился не только со многими сочинениями армянских классиков XIX века, но и с древнеармянской литературой. Например, он хорошо знал "Историю Армении" Моисея Хоренского и назвал его "Гомером армянского народа". Однако статья Райниса об Армении была опубликована на латышском языке в журнале "Izgliba" только в 1922 году после предварительной переработки, а в 1925 году вошла в первое издание Полного собрания сочинений под названием "Самый несчастный народ и самая несчастная страна"*. Его вступление** к этой статье полно высокого гуманного чувства к армянскому народу и сознания дружбы народов России.
      ______________
      * В инвентарном списке за номером 1/4 хранятся 7 листов рукописи Райниса на латышском языке - отрывки из его статьи об Армении 1925 года и 25 корректурных листов этой статьи с поправками Райниса. Эта статья впоследствии вошла также в новое Собрание сочинений Я.Райниса (т. XI, Рига, 1931, стр. 317).
      ** Вступление к этой статье об Армении написано на латышском языке и хранится в архивных фондах Яна Райниса. Там же хранится схематическая карта Армении, как видно сделанная рукой одного из его армянских друзей политических ссыльных.
      Сама статья состоит из следующих разделов: "Заметки об армянах и Армении", "Об истории Армении", "Исторический период. Самостоятельность Армении. Потеря самостоятельности", "Преследования, страдания, эмиграция, попытки вернуть независимость", "Занятия армян, состояние образования, школы, интеллигенция", "Армяне Персии. Турецкая Армения - больное место. Хатти-гумаюм. Национальная конституция и ее конец", "Создается армянский вопрос. Опять избиение армян. Чего не видело солнце. Коронованный убийца. Мировая война". Вторая часть статьи тематически излагается в следующем порядке: "Древняя армянская литература. Что осталось от армянской поэзии? Нерсес Прекрасный", "Народная поэзия. Христианская вера ее уничтожает", "Христианская вера приобретает народную поэзию. Вардан Мамиконян. Вместо драмы - религиозные церемонии. Христос и Анаит и бог огня". В последнем разделе рассматривается состояние новейшей армянской литературы и обозревается содержание армянской периодики.
      Уже этот перечень заголовков дает представление о том, каким вопросам посвящена статья. Она затрагивает главнейшие проблемы истории и культуры армянского народа. Конечно, в наши дни приводимый в статье материал частично устарел. Устарели также некоторые оценки, которые давал Райнис тем или иным общественным явлениям, но и они представляют большой интерес с точки зрения широты охвата, столь характерной для творчества Райниса. Говоря об армянской литературе, он сплошь и рядом дает меткие характеристики и определения.
      Чуткое сердце Райниса особенно бурно реагировало на кровавые события в Турецкой империи - резню армян в 1895 - 1896 годах.
      В 1897 году, будучи в Париже, Райнис в своих беседах часто касался Армении, ее истории и литературы.
      Впоследствии (в 1922 году) он опубликовал новую статью о судьбе армянского народа.
      Возмущенный Райнис в годы первой мировой войны писал: "Прежде, во времена самого страшного турецкого варварства, в 1895 - 1896 годах, было вырезано около миллиона армян. Но заметьте: это не павшие в бою, это систематически уничтожаемое мирное население. В Турции верховодили тогда немецкие советники, но уничтожение все-таки происходило. И уцелевшее от резни армянское население не только не получило политической самостоятельности, как целый ряд других малых и уничтожаемых народов, - мы об этом тоже кое-что знаем! - но Армения осталась разделенной между тремя государствами: Турцией, Россией и Персией".
      Райнис стремился заострить внимание общественности на несчастной судьбе армян, не забывая при этом аналогичной судьбы своего родного латышского народа. Он понимал, что в трагической судьбе армян прежде всего повинны империалистические государства.
      "...К несчастью для армян, армянский вопрос не является легко разрешимым. Турецкая Армения "нужна" Европе, чтобы спасти статус-кво... И "коронованный убийца" ловко использует в своих интересах удобную ситуацию..." - писал Райнис.
      В своей статье Райнис делает краткий экскурс в историю Армении. Он говорит о происхождении армян, о древнейшем периоде истории Армении, останавливается на завоеваниях и выселениях армян в последние эпохи. Райнис касается проекта образования Армяно-грузинского царства под протекторатом России при Екатерине II. В дальнейшем Райнис говорит о численности армян, живущих в различных местах, об их занятиях, об образовании и культурной жизни, подробно разбирает реформы султанской Турции, которые привели лишь к новой резне и новому, еще более жестокому, истреблению армян.
      Говоря о великой трагедии, переживаемой армянским народом в годы первой мировой войны, Райнис не теряет надежды видеть светлое будущее армянского народа. Он пишет: "Но веря в духовные силы и жизнеспособность армянского народа, мы не сомневаемся, что скоро наступит конец мукам этого многострадального народа".
      Ян Райнис, как блестящий литературовед, обращает особое внимание на историю развития армянской литературы с древнейших времен до наших дней. В своей статье он говорит о всех более или менее известных представителях древнеармянской и современной армянской литературы, давая нередко яркие образные характеристики.
      Высокую оценку Райнис дает древнеармянской поэзии, одновременно считая, что у армянской поэзии "отнята ее оригинальнейшая часть: древняя языческая эпическая поэзия", которая "почти совсем исчезла, и ее памятников мало сохранилось до наших дней". "Христианская вера, - по его словам, - подавила в душе армянского народа ту поэтическую радость творчества, с которой древнеармянские сказители и певцы пели древние мифологические и героические предания. Однако, - продолжает он, - как бы ни были малочисленны дошедшие до нас памятники народного творчества, все же их достаточно, чтобы доказать, что в языческой Армении существовала светлая, гордая и жизнерадостная поэзия". В доказательство сказанного Райнис приводит одну из жемчужин армянской поэзии - сказание о рождении Ваагна, которое Райнис с любовью перевел на латышский язык.
      Он считает, что подобных поэтических произведений у армян было много. "Армянин, - говорит он, - по своей натуре и темпераменту стремится к лиризму. Он всегда глубоко любил поэзию, которая и в древности была одним из основных элементов его общественной и частной жизни".
      Ян Райнис интересуется не только древнеармянской поэзией, его глубоко трогает современная народная поэзия армян. По его словам, армянская народная песня "свежа, наивна и благородна, как все песни, которые выливаются из сердца народа". В качестве доказательства он приводит переведенную на латышский язык армянскую колыбельную песню.
      Он указывает, что христианская религия в Армении уничтожала памятники языческой культуры, но намечала совершенно новые линии в творческой и духовной жизни народа, давала народному гению другое, совершенно новое направление.
      "Народный дух, - пишет Райнис, - постепенно приобретал меланхолическое, печальное направление в этой мистической темноте, теряя там свою интеллектуальную силу..." Но, по его словам, "задерживает литературное и интеллектуальное развитие народа не одно только сковывающее влияние церкви: этому во многом способствовало постоянное преследование армян со стороны народов-победителей, вновь и вновь разрушавших Армению". Райнис по опыту своего собственного народа хорошо знал и чувствовал, что представляет собой иноземное порабощение: он с горечью говорит о последствиях немецкого ига, которое искусственно задерживало дальнейшее культурное развитие народов Прибалтики. Результатом этого явился, по его мнению, застой не только в литературном языке, но и во всей интеллектуальной жизни этих народов вообще.
      По словам Райниса, армянской средневековой литературе "свойственна какая-то сугубо лиричная красота. В ней выражено единство народного духа, она опирается и на мощное самосознание народа, служит выразителем горя народа, которому пришлось перенести больше, чем любому другому народу... С этой точки зрения армянская духовная литература остается великой и в своей печали, и в окровавленных лохмотьях..."
      Большое внимание Райнис обращает на поэзию Григора Нарекаци. Он считает, что его "Книга скорбных песнопений" является одним из лучших и самых типичных произведений армянской средневековой лирики. Райнис знакомит читателя с некоторыми отрывками величайшего произведения Григора Нарекаци и говорит, что, "читая эти кошмары в стихах Григора, вспоминаешь Апокалипсис, письмена святой Терезы и "Песню песней", Фра Анжелико и Ван-Эйка". "Но этот самый Григор, - продолжает он, - писал и нежные стихи, полные лиризма и красочного мистицизма, напоминающие поэзию языческого времени". Тонкая душа латышского поэта уловила дух эпохи, который отразился в поэзии Григора Нарекаци. Это был период (X век) взлета и расцвета средневековой армянской феодальной культуры, давшей шедевры творчества не только в поэзии и в прозе, но и в архитектуре. В этот период мы сталкиваемся в культурном творчестве армянского народа с такими явлениями, которые напоминают времена предренессанса и раннего Ренессанса Италии. Райнис, говоря о женщине-матери, которая является центральной фигурой "Книги скорбных песнопений" Григора Нарекаци, восклицает: "Не могло ли бы это быть и (новое воплощение) явлением Венеры? Не приходит ли в голову картина Боттичелли "Весна"? А это ведь только песня о святой деве..."
      Подобно Райнису, самобытностью армянской культуры и литературы восхищались М.Горький и В.Брюсов. "При всех... превратностях судьбы армяне за тысячелетия своей исторической жизни создали самостоятельную культуру, внесли свои вклады в науку и оставили миру богатую литературу", - отмечает Валерий Брюсов.
      Ян Райнис с большой теплотой и задушевностью говорит и о современной армянской литературе: "Армянская литература новейшего периода является уже продуктом XIX века. У нее есть замечательный предшественник - богатая старая литература, в которую входят накопленные за четырнадцать веков произведения, созданные на классическом литературном языке". По его мнению, XIX век вызвал к жизни целый ряд энергичных борцов культуры, которые "создали новый литературный язык, дали первые образцы различного рода литературных жанров, до этого не известных армянам. Они сумели пробудить любовь своего народа к книге и положили основы новейшей литературы".
      Райнис отмечает, что в новой армянской литературе можно найти "много одаренных писателей и по-настоящему художественные произведения, которые делали бы честь литературе любого народа".
      Райнис особенно обстоятельно говорит о Хачатуре Абовяне и его романе "Раны Армении", который он намеревался перевести на свой родной язык. Латышскому патриоту особенно было близко произведение, в котором показана героическая борьба армянского народа, с помощью русского оружия освободившего от персидских башибузуков Восточную Армению в 1827 - 1828 годах.
      Великий латышский писатель хорошо понял Абовяна, который в освобождении армян от восточного деспотизма турок и персов видел наиболее реальную гарантию предотвращения угрозы физического уничтожения родного народа. Райнис подметил, что именно в этот переломный период развития литературы древнеармянский литературный язык сменился новоармянским литературным языком.