Арагац (Очерки и рассказы)

      Дети свободно говорили как по-армянски, так и по-русски; бегло читали и писали. Когда собирались любопытные односельчане, Виктор устраивал импровизированный семинар по общеобразовательным наукам. Сам он был в роли "профессора", а в качестве "учеников" покорно выступали почтенные взрослые остроумный брат деда Сукиас, родственник Ованес и другие. Пятилетний профессор брал книгу и обращался к старику Сукиасу:
      - Скажи: "Русская хрестоматия"!
      "Ученик" произносил фразу по-армянски:
      - Рэс Хечо (то есть сельский старшина Хечо).
      - Не "Рэс Хечо", а "Русская хрестоматия", - горячился "профессор". Как написано, так и читай!
      - Рустам Хрхреци! - умышленно искажая текст, смеясь отвечал Сукиас.
      - Неужели ты в самом деле не можешь прочесть правильно? - изумлялся "профессор". - Давай читать вместе... Ну, так. А теперь будем заниматься арифметикой...
      В Басаргечаре отец продолжал логические упражнения с детьми.
      Когда однажды, много лет спустя, Амбарцумяна кто-то спросил, как можно сформулировать роль отца в его судьбе, Виктор Амазаспович ответил:
      - Самая большая заслуга моего отца заключается в том, что он с раннего детства научил меня логическому мышлению...
      Конь, облюбованный Амазаспом Асатуровичем, по имени Кехар-Ат, принадлежал местному судье Алтунову. Владелец скакуна имел богато украшенную уздечку. О ней так и говорили: "судейская уздечка". Однажды она стала поводом любопытного разговора между отцом и детьми.
      - Папа, у судьи такая красивая уздечка, а у нас нет.
      - Судья, Витя, на то и судья, чтобы иметь уздечку. Ведь он постоянно занят тем, что обуздывает людей.
      - То есть как?
      - А ты подумай: с какой целью надевают уздечку на лошадь?
      - Очень просто! - отвечал мальчик. - На коня уздечку надевают, чтобы его усмирить, чтоб он подчинялся ездоку.
      - Видишь ли, есть такие люди, которых тоже нужно усмирять, когда они, не желая подчиняться закону, совершают непристойные дела. Не будь "уздечек", трудно было бы жить честным людям.
      - Понял, понял, папа! Ты хочешь сказать, что нехороших людей судья наказывает - воров, мошенников, разбойников и лгунов.
      - Решения, которые выносит судья, и являются как бы уздечками, вмешалась в разговор Гоар. - Ими он укрощает и направляет куда следует людей. А ты сразу не понял!
      - Что ты мне объясняешь то, что я лучше тебя знаю! - запальчиво отвечал брат. - Значит, папа, самый хороший и благородный человек на свете - это судья?
      - Да, мой милый. Судья - наилучший среди людей, если он честно выполняет требования закона и если закон защищает интересы честных людей.
      - А откуда законы? Кто их придумал? - допытывался сын. - Не можем ли мы создать самые хорошие на свете законы?
      Разговор продолжался, пока не пришли дед Асатур и судья Алтунов. Они похвалили малышей за их интерес к законам и законности, но при этом дед тяжело вздохнул.
      Все еще продолжалась тяжелая пора господства реакции. Из далекой Сибири пришли вести о расстреле ленских рабочих. Неподалеку начинал бурлить Баку. Политическая обстановка накалялась и в Тифлисе. Празднование трехсотлетия дома Романовых не оправдало надежд: оно не подогрело верноподданнических чувств. Царствовавший дом сделался мишенью для острот и анекдотов. Вместе с тем проницательные люди понимали, что обстановка в Европе накаляется. Наступал 1914 год - год начала первой мировой войны.
      Вернувшись в Тифлис, Амазасп Асатурович с головой окунулся в общественную жизнь города, в литературные занятия. Однако ежедневно отец выбирал свободную минутку для занятий с детьми. Продолжались и упражнения. Были и незабываемые для детей прогулки по Головинскому проспекту - до Ольгинской улицы и обратно. Беседы во время прогулок были оживленными. Наиболее активным собеседником обычно бывал Виктор. Конечно, он во многом оставался пятилетним мальчиком и рассуждения его были детскими. Однако развитие интеллекта, как уверял отец, заключается не в серьезности или наивности суждений, а в последовательности познавательных процессов. В то время как Виктор являлся главным участником диалогов, сестра его, благодаря сравнительно большей дисциплинированности, обычно ограничивалась тем, что корректировала мысли, высказываемые братом.
      Такие "диалогические шествия" продолжались у Амбарцумянов более десяти лет. Постепенно спутники отца превратились из малышей в подростков. Тематика "диалогов" была неограниченно широкой. Дети имели возможность говорить и спрашивать обо всем, что их интересовало. А отец использовал "шествия", чтобы сообщать детям то, что, по его мнению, должно было попасть в орбиту их внимания и суждений.
      Ходячий "вольно-дискуссионный клуб", "логические упражнения", "арифметические загадки" и некоторые другие методы воспитательного воздействия времени дополнялись участием детей в разговорах взрослых.
      В зиму 1913 - 1914 года в квартире Амбарцумянов на Эриванской площади в доме № 3 часто бывали и подолгу засиживались Погос Абелян, Мишо Манвелян, Арам Тер-Григорян, художник Геворг Овсепян, учредитель бухгалтерских курсов Иван Тер-Степанянц, Мадат Петросян, Самвел Балагян и другие. Многие из них охотно беседовали с малышами.
      - Надо собирать людей пореже и поменьше. Уж очень шумно с утра до вечера. В доме - дети. Это напоминание снова возвращало отца к пристальному вниманию в отношении детей. А тут еще такая интересная встреча...
      - Знаешь, кого я сегодня видел? - сказал Амазасп Асатурович жене. Степана Даниэловича Лисицяна с супругой. Они имеют частную гимназию на Бебутовской улице.
      - Ну и что же?
      - Лисицян спросил: "Верно ли, что рассказывают о способностях вашего сына? Неужели вы не пожелаете воспитывать и обучать его в нашей гимназии?"
      - А что ты ответил?
      - Я сказал: "Степан Даниэлович! Он еще не дорос до этого!".
      - До чего не дорос? До их гимназии?
      - Нет, вообще пока мал. Рано ему ходить в школу.
      Но Лисицян настоял на том, чтобы Амазасп Асатурович привел, как он выразился, своего "вундеркинда".
      Три дня спустя после встречи с четой Лисицянов отец отправился с сыном в гимназию на Бебутовской улице. Директор встретил их приветливо в приемной комнате, где было много посетителей.
      - Скажи, пожалуйста, какое число среди всех наибольшее? - начал экзаменовать мальчика директор.
      - Наибольшее? Такого числа нет! Если вы назовете какое-нибудь число, то стоит прибавить к нему единицу, и оно станет еще большим.
      - Сколько в году дней, часов?
      - Триста шестьдесят пять дней или восемь тысяч семьсот шестьдесят часов, - улыбаясь ответил Виктор.
      - А ты можешь рассказать нам что-нибудь из истории?
      - Какой именно? Ведь разные бывают истории: есть история Земли, история развития животных, история человечества. Мой папа говорит, что в будущем наука создаст самую интересную историю: историю Вселенной.
      Разговор с мальчиком заинтересовал всех присутствовавших и самого директора гимназии. Он спросил:
      - Может быть, ты скажешь нам, на чем держится Земля, во сколько раз она больше или меньше Солнца и как далеко находятся они друг от друга?
      - Земля ни на чем не держится. А Солнце в миллион раз больше Земли. Оно находится от нас на расстоянии ста пятидесяти миллионов километров. Потому и кажется таким маленьким.
      - Откуда ты все это знаешь? - спросил изумленный директор.
      Потом добавил, обращаясь к отцу:
      - У мальчика редкая ясность мысли, самостоятельность и необычайная самобытность мышления, я бы сказал - дерзновенность. Эти исключительные данные говорят о его большом будущем, с чем и хочу вас поздравить.
      Дома, конечно, зашел разговор о посещении гимназии. Рассказывали оба. Отец видел в оценке опытного педагога, директора гимназии, торжество своей "системы". Виктор говорил обо всем без удивления. А мать обратила внимание обоих на то, что нельзя так дерзко разговаривать со старшими, и укоризненно посмотрела на отца. Амазасп Асатурович вздохнул, но бодрое настроение не покидало его весь день.
      Лишь временами заранее намеченный распорядок занятий с детьми нарушался. Причины были разные. В 1916 году в Басаргечаре умер отец Амазаспа Асатуровича. Была памятная встреча с Валерием Брюсовым и разговор с ним о маленьком Викторе. Возрастала тревога: "Как сложится судьба детей в водовороте надвигающихся событий?".
      Социалистическая революция 1917 года и последующие годы наложили свой отпечаток на жизнь всего города. Осколки разбитого государственного аппарата и реакционной профессуры Петербургского университета наводнили Тифлис. Амазасп Асатурович то и дело встречал своих бывших учителей. Это были в большинстве люди, плывшие по жизни без руля и без ветрил. До поры до времени они думали отсидеться в Закавказье. Выжидали, куда направиться в будущем - в Петербург, если победит контрреволюция, или за границу, если победит революция.
      Одним из центров, где особенно накалялись страсти, оставался своеобразный любительский клуб - кафе "Чашка чая" в доме Арамяна на Головинском проспекте. Здесь часто обсуждалась "стратегия" освободительного движения армянского народа в условиях революции, охватившей Россию.
      - Сидят же здесь с нами представители нашей мыслящей интеллигенции.
      - И потому, - восклицал Погос Абелян, - я полагаю, что слово о стратегии...
      - Какая "стратегия"! - яростно протестовал Ширванзаде. - На наших глазах происходит гибель многострадального народа, косою смерти уносятся наши братья и сестры, дети и старики. Тысячами погибают невинные, и народ армянский народ - стоит перед проблемой "быть или не быть?". При таких условиях наша интеллигенция вот чем занята! Она, как вы здесь, ломает голову над разрешением праздных теоретических вопросов. Это печально, друзья! Не над этим следует голову ломать, а над тем, чем и как помочь народу-мученику спастись!..
      - Это верно. Но неужели нельзя надеяться на то, что этакий "парламент", каким является Закавказский сейм, принесет спасение всем народам Кавказа, в том числе и армянскому? - с иронией сказал Мишо Манвелян. - Ведь стоят же во главе сей бесплодной организации такие известные "гуманисты", имена которых даже тошно называть.
      Пресловутый Закавказский сейм был самым больным местом. Люди резко делились на тех, кто осуждал эту "говорильню", и на тех, кто, доверяя меньшевикам, дашнакам и мусаватистам, ждал, что они смогут что-то противопоставить советской власти и сохранить в Закавказье "демократические порядки западного образца".
      В 1918 году объединенные силы контрреволюции и иностранной интервенции начали бесчинствовать в Закавказье: меньшевики - в Грузии, дашнаки - в Армении, мусаватисты - в Азербайджане. Народное образование? В этой области в Тифлисе пока оставалось все по-прежнему.
      Так по-прежнему шла учеба в 3-й мужской гимназии, в которой Виктор Амбарцумян весной 1918 года перешел в третий класс. Школа выполняла свою общеобразовательную функцию. В младших классах, где еще не было общественных наук, отравляющее влияние временного режима сказывалось слабо и полностью нейтрализовалось атмосферой, царившей в семье Амбарцумянов.
      Отец продолжал совершенствовать свою "систему" и внимательно следил за результатами. Он пришел к выводу, что 1918 год становится решающим в умственном развитии Виктора и Гоар: они достигли такого состояния мышления, при котором начинается постепенная дифференциация умственных способностей. Эти способности развивались преимущественно в области математики и физики.
      В самом деле, интерес мальчика к избранной отрасли знаний был ярко выражен.
      - Знаешь, папа, - не раз говорил Виктор, закрыв глаза, - я могу производить вычисления. И как они, эти цифры, удобны. Как угодно можно ими варьировать!
      - Да, мой милый! - отвечал отец. - Математика - удивительная вещь. Возможности преобразования цифр бесконечны.
      Вскоре на полке у Виктора появились новые книги: сочинение Камилла Фламарнона, две брошюры о Марсе, "Система мира" Лапласа, "Каталог неба" Покровского, "Луна" Джорджа Дарвина, "Солнце" Стратона и "Солнце" Секки.
      Мальчик углубился в чтение. Временами он обращался к отцу с вопросами.
      - Не правда ли, Секки был замечательным ученым? Он подробно исследовал солнечные пятна, их периодичность и вращение. - А вот Джордж Дарвин, как и его отец, придерживался теории эволюции. Он обосновал и вывел теорию развития Луны. Разве нельзя это применить к Солнцу и звездам? - Что ты смеешься? Разве я сказал что-нибудь не так?
      Зная о наклонностях Виктора, ребята - соседи по двору - частенько пользовались его помощью. Это не мешало стычкам, обычным в мальчишеской среде.
      Заметив однажды потасовку во дворе, Рипсиме Сааковна привела Виктора домой, поцарапанного и растрепанного в результате рукопашной схватки.
      - Кто затеял драку? Из-за чего? - допытывалась мать.
      - Гоги и Гурген стали спорить со мной из-за марки. Я говорил, что марка австралийская, а они говорят, что австрийская.
      - Из-за этого и началась потасовка?
      - Нет, сначала мы долго спорили, а уж потом...
      Разные были поводы, но марки чаще всего становились причиной споров. И неспроста. Интерес к коллекционированию привил отец. Он считал это одним из "пространственных факторов". У Виктора была собрана большая коллекция. Сверстники любили ее рассматривать, но не все это делали бережно. Неаккуратным попадало. Вообще считалось бесспорным, что Виктор - наибольший авторитет среди ребят двора.
      В начале 1919 года преподаватель гимназии, в которой учился Виктор, сообщил Амазаспу Асатуровичу, что в Тифлисе находится один из замечательных профессоров Юрий Степанович Гамбаров. Отстраненный в свое время царским правительством от преподавания за свободомыслие, Гамбаров эмигрировал в Париж, после 1905 года вернулся в Россию, преподавал в Петербургском университете. После Октября приехал в Тифлис и не вернулся в Петроград из-за плохого состояния здоровья. Неожиданной встрече обрадовались оба. Начались беседы и воспоминания.
      Однажды Гамбаров спросил:
      - Сколько лет Виктору? Мне рассказывали, что вы сумели правильно развить способности мальчика. Мне нужен такой опыт! Хочу посоветоваться о моем Илье. Он мистик, понимаете, настоящий мистик. День и ночь мальчик погружен в чтение библии, пытается философски трактовать библейские сказания. К науке, к учебным предметам равнодушен и всякий спор быстро поворачивает в библейскую сторону. Что делать? Может быть, послать его к вам? Пусть познакомится с Виктором. Авось дружба их благотворно подействует на моего сына.
      На следующий день Илья Гамбаров был гостем Виктора Амбарцумяна.
      Весной 1919 года Виктор перешел в четвертый класс гимназии. Обычные надежды на беззаботные каникулы в обществе отца не оправдались. Развертывались события, окутавшие Закавказье мрачной пеленой национальной вражды. Когда дни, полные тревог, миновали, публика бурными аплодисментами встретила слова Туманяна на очередном собрании Совета земляческих союзов:
      - Солнце вновь улыбнулось нам... Наши два братских народа по-прежнему будут жить в мире и нерасторжимой дружбе. Я чувствую, будто родился заново. Что я молод и явился в этот мир, чтобы видеть Солнце, добро, любовь и творчество!
      Великий поэт, разумеется, смотрел дальше, предвидя освобождение Грузии и Армении с помощью Советской России.
      Амазасп Асатурович вновь получил возможность вернуться к своим обычным занятиям и следить за успехами сына. Как-то зашел разговор в кругу друзей. Отец словно ждал, пока кто-нибудь упрекнет его в преждевременном развитии умственных способностей детей. И когда такой упрек был высказан, молча вышел из комнаты. Вскоре он вернулся, и все обратили внимание на его торжествующую улыбку, потом увидели, что он несет какие-то тетради.
      - Вот! - торжественно произнес Амазасп Асатурович. - Мне нечего добавить к этому.
      Это были сочинения одиннадцатилетнего Виктора. Один из заголовков гласил: "Новый шестнадцатилетний период солнечных пятен". Следующий заголовок: "Описание туманностей в связи с гипотезой о происхождении мира". Пять разделов; первые три уже были закончены: "Различные формы туманностей", "Состав и спектроскопическое исследование туманностей", "Образование миров". Снова формулы, специальная терминология и обозначения.
      - Послушай, Амазасп! Это непостижимо! Рипсиме Сааковна! Вы видели научные изыскания Виктора?
      Мать, конечно, была в курсе. Она поглядывала на друзей и на мужа многозначительным взглядом, радуясь успехам сына. В глазах ее светилось теплое чувство к мужу, который, хотя и круто подчас, и слишком увлеченно, может быть, но так настойчиво и энергично занимался с детьми.
      Снова кипели страсти в кафе "Чашка чая". Даже около помещавшегося вблизи театра Армянского драматического общества можно было слышать гул, который доносился оттуда. В разгар спора к столику, где находились армянские писатели и другие представители интеллигенции, подошел Ованес Туманян и услышал:
      - Говорят, будто союзники берутся разрешить "армянский вопрос" в положительном смысле... Об этом мы и спорим!
      - И вероятно, спор исходил от Амазаспа? - сказал Ованес Туманян. - Ибо всегда, где Амазасп - там и спор.
      - Нет, - ответил известный историк и писатель Лео. - На этот раз случилось иначе: скорее виноват я.
      Туманян слушал речи присутствовавших - некоторые из них возлагали наивную надежду на участников Антанты, - потом вспыхнул:
      - Из-за капли меда империалисты готовы потопить мир в крови. Слышал я, Ллойд-Джордж и Вудро Вильсон хотят на мирной конференции благоприятно разрешить "армянскую проблему". Но кто поверит этому? Кровь миллионов вырезанных наших братьев еще алеет на черной совести Англии. Где санкции статьи 61-й Сан-Стефанского мирного договора? Не ценою ли смерти миллиона невинных Англия перехватила Кипр, совершив позорную сделку с Турцией?.. Не Вильсон ли, разглагольствуя о самоопределении народов, о хартиях свободы, о гуманности и братстве, энергично участвовал в организации интервенции в России, в планах расчленения Русского государства? Нет, друзья! Этим обещаниям и декларациям я не верю.
      ...Нашим избавителем всегда был и остается русский народ. Да это и понятно. Мы душою срослись с этим народом. Наша культура находится в братской связи с русской культурой. Нашу литературу питали Пушкин, Лермонтов, Грибоедов, Лев Толстой... И нашими избавителями могут и должны быть русские люди, великое Русское государство. Некоторые из вас с иронией относятся к большевикам, к Советской России. Но это великое заблуждение! Та же самая советская власть, которая избавила русский народ от царской тирании, избавит и нас. Думайте как хотите! Но я уповаю именно на большевиков.
      Царила тишина, когда люди слушали вдохновенную речь великого поэта. Она была смелой для того времени в столице меньшевистской Грузии.
      Мудрая правда господствовала и в семье Амбарцумянов. С ранних лет впитывали ее дочь и сыновья.
      Амазасп Асатурович записал тогда в своем дневнике: "Шли первые сияющие дни и недели утверждения советской власти в Грузии. Общественная и политическая атмосфера настолько сильно прояснилась, что можно было смотреть в политическую даль и почувствовать явное расширение духовного горизонта. Будто великий Кавказский хребет раскрыл свои цветущие ущелья перед Советской Россией, чтобы она двинула на юг, в сердце Закавказья, потоки идей социально-политического возрождения.
      Народы Закавказья начинали жить по-новому.
      Радостно был встречен новый 1922 год. Он памятен интересными событиями.
      Однажды к Амбарцумяну пришла дочь Ованеса Туманяна Нвард.
      - Товарищ Амбарцумян! Отец просит вас сегодня зайти к нему.
      Амазасп Асатурович застал поэта в кабинете лежащим на диване.
      - Здравствуй, Амазасп, - оживился Туманян. - Хорошо, что ты пришел. Странно и удивительно создан человек! Иной раз в душе все клокочет, как в котле. И хочется весь трепет душевный передать людям, рассказать им что-то новое.
      - Мне понятно твое неуклонное стремление сделать людей богаче духом, красивее душой. Такими всегда были общественные деятели, Ованес. В этом заключается вековое стремление человечества к счастью.
      - Скажи, как поживает твой малыш? Уже два дня меня не покидают мысли о звездах. Не можешь ли прислать его ко мне? Я хочу с ним побеседовать о звездном небе.
      Виктор, конечно, навестил больного поэта. Вскоре после этой встречи было написано стихотворение "Сириус".
      Небо. Звезды. Вечность... Грустные думы затуманили взор жизнелюбца. Когда кипучая пора зрелости остается за плечами, взгляд невольно останавливается на красках заката, и мысль о бесконечной ночи приходит сама собой. Губы поэта шептали:
      Лампада в полночь меж светил
      Висит, блистая в небесах
      Что Просветитель утвердил
      В армянских темных небесах.
      Хоть без веревки взнесена
      Над Арагацем высоко,
      С престола вышнего она
      Мир озаряет далеко.
      И теплится столетний ряд,
      Неугасима в смене дней:
      Святого слезы в ней горят
      Благоухающий елей.
      Это были строки из стихотворения "Лампада Просветителя".
      Между тем Виктор становится все более популярным на научном поприще. По Тифлису шла молва:
      - Вы слышали: тринадцатилетний ученик 3-й мужской гимназии читал лекцию о теории относительности Эйнштейна?
      - Не сын ли того Амбарцумяна, который был секретарем Совета земляческих союзов, адвоката, поэта и философа? - спрашивали любопытные.
      - Именно он.
      - Интересно!
      Этот восхищенный возглас повторялся неоднократно не только в Тифлисе. Отец ездил с сыном в Ереван, Баку и другие города. Он был уверен, отнюдь не ради тщеславия, что для развития способностей нужно, чтобы сын выступал перед взрослой аудиторией с рефератами на математические темы, приобретал опыт общения со слушателями, совершенствовался в искусстве полемики.
      Никого не удивляло, что вдоль задней стены тянулась длинная черная доска, висевшая на обычном уровне. Но люди обращали внимание на другую деталь: зачем поставлена вдоль доски длинная скамейка?
      - Это для лектора!
      Виктор появлялся в черном бархатном костюмчике: в курточке и коротких штанишках. Отложной воротничок рубашки сверкал ослепительной белизной.
      После лекции обычно задавались вопросы. Мальчик отвечал на них кратко, точно, содержательно. Свои ответы он подтверждал сложными расчетами и тут же на доске писал формулы, уравнения.
      Однажды после одной из таких лекций в Ереване выступил известный механик-математик, профессор Ашот Моисеевич Тер-Мкртчян. Человек исключительного обаяния, он не оставил сомнений в том, что Виктор Амбарцумян в самом деле порадовал аудиторию высококвалифицированной лекцией по труднейшему вопросу теоретической физики. В зале раздались шумные аплодисменты. Виктор был смущен.
      Брат и сестра учились уже в восьмом классе гимназии. Отца все сильнее одолевали заботы о продолжении их образования. Это была "дежурная тема" в его разговорах с женой.
      - Дети учатся хорошо, - говорила Рипсиме Сааковна. - Теперь нужно одно: не забивать им головы посторонними делами. Пусть закончат гимназию. Тем временем выяснится, куда идти дальше.
      "Что значит не забивать головы посторонними делами? Научные занятия у Виктора развиваются интенсивно. Он в полной мере овладел школьным курсом и отчасти высшей математикой, занимался теорией относительности Эйнштейна. Ему нужна, наконец, специальная литература", - думал отец наедине. Помог счастливый случай. Осенью 1923 года в Тифлис приехал его товарищ, известный революционер Сако Амбарцумян. Они встретились в гостинице "Ориант", и началась нескончаемая беседа.
      - Сын хочет продолжать учебу в Петрограде, в университете. Я намерен переехать туда, чтобы осуществить желание мальчика. Но сейчас он нуждается в некоторой научной литературе, которую здесь трудно достать.
      - Сегодня же напишу товарищу Сааку Тер-Габриэляну (постоянному представителю Совета народных комиссаров Армении) в Москву, - сказал Сако, и попрошу, чтобы он помог приобрести всю необходимую литературу.
      Отец ликовал. Но радостное настроение вскоре омрачили недобрые вести. Поздней осенью 1923 года в дом Амбарцумянов они пришли одна за другой: в Басаргечаре умер брат Воскан; из Москвы сообщили, что скончался Ованес Туманян. Тело поэта доставили в Тифлис. Улицы города были заполнены толпами людей. Сотни учащихся армянских, грузинских, русских школ несли венки из живых цветов. Тифлис прощался с великим гуманистом. В такие минуты с особой силой чувствуется, какими прочными нитями связана муза поэта с сердцами неисчислимых почитателей его таланта. На память приходили замечательные слова Валерия Брюсова, адресованные Ованесу Туманяну, - "поэту, блистательной звезде светлого трехзвездия армянской поэзии":
      ...будет праведно возмездие
      Судьбы - и в годах и в веках!
      Так! Создал новое созвездие
      Ты в армянских небесах.
      Пусть звезды, малые и крупные,
      Тебя кропят, пронзая мглу,
      Мы смотрим в сферы недоступные,
      Дивясь сиянью твоему!
      Наступил уже декабрь, когда отец решил поехать в Москву. Он явился прямо к Сааку Тер-Габриэляну, старому большевику-ленинцу, впоследствии председателю Совета народных комиссаров Советской Армении. Саак Мирзоевич уже был в курсе дела и распорядился, чтобы в книжных магазинах на Кузнецком мосту помогли найти нужную литературу.
      Вдвоем с племянником Тиграном целыми днями рылся отец на книжных полках. Выяснилось, что отобрано книг на 350 рублей золотом (в тогдашних червонцах). Эта сумма по указанию Тер-Габриэляна была выплачена магазинам.
      Перед отъездом Амазасп Асатурович сказал:
      - Знаешь, Тигран, сегодня мы должны зайти в Лазаревский институт восточных языков.
      - А у тебя действительно там важное дело? Я слышал, он преобразован в Дом культуры Армении.
      - Но, мне чудится, там еще витает прежний дух. В этом здании прошла моя молодость...
      Вечером 20 января 1924 года Амазасп Асатурович с племянником вернулись в Тифлис. Разбирая привезенные книги, Виктор воскликнул:
      - Да здесь целое богатство, папа! Я получил величайший подарок. Казалось, восторгам не будет конца.
      А на следующий день 21 января 1924 года весь мир облетела весть: в Горках, под Москвой, скончался Владимир Ильич Ленин. Утрата была огромна ушел из жизни великий вождь революции.
      Виктор и Гоар окончили гимназию. Детство осталось позади. Летом брат и сестра начали готовиться к поступлению в высшую школу. Соседи по даче в Коджорах удивлялись их усидчивости и прилежанию.
      16 августа начались сборы детей в дорогу в Ленинград. Рипсиме Сааковна, оглядев комнаты, украдкой смахнула слезу.
      - Все. Можно ехать!
      Отец сел за письменный стол.
      "С Тифлисом я связан органически, - записал он. - Тут я провел первые годы учебы. Тут я жил с семьей с 1908 по 1924 год. В этом городе у меня родные, знакомые, друзья. Тут родились и росли дети. Здесь проснулись во мне первые творческие силы. Здесь же я перенес и пережил радости, восторги и немало трагических часов. Понятно, что не так-то легко навсегда покинуть этот город. Но этот шаг должен быть сделан во имя преуспевания детей".
      Семья располагала квартирой, библиотекой, были дела, привязывающие отца к Тифлису.
      - Все-таки придется отправить сначала Виктора и Гоарик, а потом поедем мы сами. Расторжение органических связей с Тифлисом - сложная хирургическая операция.
      Когда родители вернулись с вокзала, их встретил давнишний сосед, старик Оганджанян. Добродушный и прямой, всегда внимательный и корректный в обращении, он по знанию жизни и людей превосходил многих, хотя сам не имел почти никакого образования. Он сочувственно посмотрел на Рипсиме Сааковну и Амазаспа Асатуровича.
      - Наука, искусство... Не безумие ли жертвовать, дорогой, ничем не заменимой родительской утехой ради них?
      - Нет, детям нужно было ехать, - коротко ответил отец.
      Не знали в эту минуту родители, что им предстоит еще большее испытание. Из берегов вышла Нева. Вести о наводнении в Ленинграде передавались из уст в уста. В газете было написано: "Ленинград под водой. Нева затопила значительную часть города".
      Мать и отец тяжело переживали это сообщение. Они собирали сведения о страшном стихийном бедствии. Прошло трое кошмарных суток. Наконец была получена телеграмма: Виктор и Гоар живы.
      А сын в полушутливом тоне писал родителям:
      "Ваши переживания нам более чем понятны, мы можем их мысленно пере-пережить, но образ ваших мыслей, мне, в частности, остается непонятным. Для того, чтобы заключить, что наша погибель вероятна хотя бы до 3/100, необходимо было иметь данные, что 3/100 Ленинграда погибло. То есть сделалось жертвой наводнения около 40 тысяч. Но так как в газете ничего не было, да и не могло быть, то вы не имели никакого права заключить, что вероятность нашей гибели равна такой большой дроби. Это первое, по-моему, неопровержимое возражение против вашего образа мыслей. Другая ваша ошибка заключается в следующем: положим, что вероятность нашей гибели = 3/100, т.е. мы должны представить себе, что из 100 человек погибло 3. Какое основание вы имели утверждать, что в эти 3 человека входим и мы? Ведь вероятность в 3/100 сама по себе совершенно ничтожна и о ней даже не стоит и думать. Это все равно, что предполагать, что из 33 карт можно наугад вынуть задуманную. В общем, об этом я продолжать не буду, дело сложилось так, что от наводнения вы потерпели больше нас".
      Дети писали, что устроились хорошо, все в порядке. Однако мать решила сдержать слово, которое дала себе в дни тревоги за их судьбу. В ноябре вместе с младшим сыном Левоном Рипсиме Сааковна уехала в Ленинград.
      Сфинкс, который смиренно покоится уже несколько тысячелетий у подножия египетских пирамид, не случайно имеет человеческое лицо. Человек - хранилище тайн неизмеримой глубины. Их разгадывают ученые, вооруженные тончайшими инструментами и приборами. Их изучает каждый по мере возмужания. И тут следуют удивительные открытия. Оказывается наивным представление, что есть грани, вехи, этапы, отделяющие детство от отрочества, отрочество от юности, юность от возмужания, старость от молодости. Дерзновенная юность ведет вперед по жизненному пути, и по-взрослому осмысливает человек новые условия бытия, подчас не без мудрости, присущей людям пожилым, "видавшим виды".