Мушкетер. Кто Вы, шевалье д'Артаньян?

      — Да не может того быть! — вскричал псевдогасконец. — Да разве можно поверить, что какие-то презренные гвардейцы кардинала смеют становиться на пути королевских мушкетеров?!
      — Увы, д'Артаньян, но это именно так, хотите вы в это верить или нет…
      — Да как же вы могли допустить подобное, господа?! — пуще прежнего возмутился разведчик, вскочив на ноги и с ужасом глядя на мушкетеров.
      Атос лишь пожал плечами, Арамис отвернулся к окну, тоскливо посасывая вино, а Портос уныло повесил голову, также, видимо, не имея ответа на суровый и прямой вопрос молодого гасконца.
      — Увы, д'Артаньян! — Коренной парижанин, осушив свой бокал и отставив его, горестно вздохнул. — Такова воля Божья! Очевидно, кардинал Ришелье находится в лучших отношениях с Всевышним, который помогает его приспешникам творить беззакония, отбирая у нас последний заработок.
      — Точно, Арамис! — поддержал его чернокожий мушкетер. — Другого объяснения лично я не вижу…
      — А я вижу! — возразил, пожав плечами, д'Артаньян. — Просто вас было мало и гвардейцы кардинала брали над вами верх! Но теперь-то нас четверо! И мы поведем с ними борьбу не на жизнь, не на смерть, а на бабки!
      — Друг мой, — Атос улыбнулся, — я чувствую, что с вами мы действительно одолеем всех врагов!
      — Только так, Атос! Только так! Ну не верю я, что Господь может благоволить приспешникам Ришелье больше, нежели мушкетерам короля!
      — Молодец, гасконец! — воскликнул негр. — Держись нас! С мушкетерами не пропадешь…
      — Да я и сам не теряю надежды примерить однажды лазоревый плащ, Портос! Может быть, вы замолвите за меня словечко перед де Тревилем? — Стараясь не тешить себя преждевременными надеждами, разведчик тем не менее пробежал взглядом по лицам своих новых друзей. В конце-то концов, чем черт не шутит! А ну как господин капитан сочтет рекомендацию троих своих подчиненных веским доводом хотя бы для… снижения суммы…
      — Обязательно замолвим, землячок! — заверил его Портос. — Как же мы за такого славного землячка да слова не замолвим?! Вот прямо сейчас пойдем и замолвим!
      — Прямо сейчас? — удивился д'Артаньян.
      — А почему бы и нет? — спросил Атос. — В любом случае нам следует доложить капитану об этой стычке. И сделать это надо не откладывая. А не то это сделает кто-нибудь другой…
      — В чьем изложении вся эта история приобретет совершенно иные подробности, которые могут выставить нас в самом невыгодном свете! — подхватил Арамис. — Да, идти нужно прямо сейчас.
      — Здорово! — Псевдогасконец даже не пытался скрыть восторг. — А мне нужно забрать свою лошадь с конюшни господина де Тревиля. Я оставил ее там утром, перед аудиенцией.
      — Скажите, д'Артаньян, а где вы остановились? — поинтересовался Атос.
      — Остановился? То есть где я намерен жить? — уточнил лазутчик.
      Он понимал, что вопрос задан без всякого подвоха, но все равно смешался. Первый день, проведенный им в столице вражеского государства, был так насыщен событиями, что времени подумать о ночлеге просто не представилось.
      — На первых порах я намеревался отыскать недорогую гостиницу, а уж потом…
      Атос покачал головой:
      — Гостиница это в любом случае дорого. Если у вас нет лишних денег, а их у вас, судя по всему, нет, лучше подыскать квартиру или на худой конец комнату. А сегодня… — он помедлил, — сегодня вас мог бы приютить Арамис, у него прекрасный дом…
      — Да зачем нам Арамис! — вмешался чернокожий гигант. — Зачем нам Арамис с его домом, когда у нас есть каналья Бонасье!
      — Точно! — воскликнул коренной парижанин, как показалось псевдогасконцу, без малейшего энтузиазма воспринявший инициативу Атоса относительно его прекрасного дома. — Каналья Бонасье — вот кто нам нужен.
      — А кто такой этот Бонасье? — насторожился д'Артаньян, не очень-то вдохновленный характеристикой, данной тому мушкетерами.
      — Да есть тут один галантерейщик, — ответил арап. — У него дом и лавка на улице Могильщиков.
      — А почему он каналья?
      — А кто он еще-то?! Каналья и есть! — фыркнул Портос. — Вообще-то крышу ему держим не мы сами, — пояснил он, — а четверо парней из нашей роты, ну вы с ними еще познакомитесь. Так вот они не перестают на него жаловаться! Имеет огромный дом, дела у него идут в гору, а за охрану платить ни в какую не желает! То есть платить-то он платит, но с такими задержками! То весна ему мешает, то осень; то дождь, то снег; то новые налоги, то старые долги…
      — То жена, то любовница! — закончил за него Арамис. — Словом, изворачивается как может, злостный неплательщик. Ребята говорили, опять за три месяца задолжал и никак они из него этот должок вытрясти не могут.
      — А при чем тут я? — не понял д'Артаньян.
      — А при том, что у него имеется пара комнат под сдачу, — сказал Атос- Если они сейчас свободны, мы могли бы договориться с нашими приятелями-мушкетерами и перекупить у них должок Бонасье. И вы, д'Артаньян, на целых три месяца могли бы забыть про жилищный вопрос. Да, пожалуй, это лучший вариант из всех имеющихся.
      — О спасибо, друзья! — воскликнул разведчик.
      Атос улыбнулся:
      — Не торопитесь! Сначала надо одолеть проклятого галантерейщика. А это может оказаться потруднее, чем победить гвардейцев его высокопреосвященства, а уж потом… — Он распечатал последнюю бутылку и расплескал пурпурное вино по бокалам.
      Д'Артаньян поднял свой бокал и поднялся сам.
      — За победу! — сказал юноша, обведя мушкетеров взглядом. Потом он поднял свой взор над их головами, над таверной «Серебряная фляжка», над этим неприглядным и страшным Парижем, над всей этой ужасной, агрессивной Францией и прибавил: — За нашу Победу!
 
      — Счастливо, гасконец! — Портос взмахнул на прощание шляпой и скрылся за поворотом.
      Его лошадь продублировала жест хозяина взмахом черного хвоста, и улица опустела.
      Д'Артаньян улыбнулся и, отойдя от окна, сел за стол. Ему вдруг пришло в голову, что впервые с момента отбытия из Суздаля у него появился свой угол. Место, где можно закрыться от всех и спокойно подумать, не опасаясь быть увиденным. И все благодаря его друзьям-мушкетерам!
      Нет, решительно этот день никак нельзя считать неудачным! Даже несмотря на минорную беседу с капитаном де Тревилем, первый день, проведенный в Париже, смело можно признать состоявшимся.
      Псевдогасконец чувствовал себя порядком утомленным хороводом событий, закруживших его по пыльным брусчатым парижским мостовым. Ему казалось, что с того момента, когда он сидел в трактире «Дракон и герцог», прошел не один день, а как минимум неделя, вместившая в себя и аудиенцию у капитана королевских мушкетеров, и ссору с Атосом, Портосом и Арамисом, и жаркую схватку у монастыря Дешо, и пирушку в «Серебряной фляжке», и много чего другого…
 
      Не ожидая слишком многого от разговора мушкетеров со своим капитаном, разведчик оказался прав. Выслушав рассказ подчиненных о поединке под стенами монастыря, де Тревиль заверил их, что храбрость и самоотверженность молодого гасконца и прежде не вызывали у него никаких сомнений, что он и сам буквально сгорает от желания видеть юношу в строю своих солдат, что оказать протекцию сыну своего старого боевого друга — мечта всей его жизни, но увы! Над ним стоит его величество Людовик XIII, и обойти приказ короля о прекращении рекрутирования мушкетеров пока не представляется возможным. В будущем — может быть, но пока — увы! Короче, отбрехался, пес смердящий, чтоб ему пусто было…
      Нет, он твердо намеревается получить свои тысячу восемьсот экю, и никакие ходатайства тут не помогут, подумал с усмешкой разведчик, глядя в окно, на темнеющее небо вечернего Парижа.
      К счастью, со вторым делом, в котором ему взялись посодействовать новые знакомцы, все сложилось не в пример удачнее. Портос в два счета разыскал де Мора — одного из мушкетеров, крышевавших Бонасье, и вместе с ним они направились к галантерейщику.
      Злостный неплательщик Бонасье обитал в красивом двухэтажном доме, сложенном из красного кирпича и располагавшемся как раз в середине улицы Могильщиков. Первый этаж занимала галантерейная лавка, о чем свидетельствовала вывеска над входом, а на втором располагались комнаты.
      Когда у его дверей загрохотали добротно подкованные боевые кони мушкетеров и они вчетвером, сопровождаемые псевдогасконцем, появились на пороге дома, галантерейщик скучал в своей лавке в полном одиночестве, и объяснению никто не помешал. Для начала де Мор представил господину Бонасье своих сослуживцев, потом прибавил, что поведение окаянного неплательщика переполнило чашу терпения людей на земле и Бога на небе, и ушел в тень, уступив место Портосу. Тот для начала ласково назвал доброго галантерейщика «землячком», из чего сразу же стало ясно, сколь непростой разговор впереди, а затем поинтересовался: не считает ли господин Бонасье себя ровней его величеству королю Франции Людовику де Бурбону, коль скоро осмеливается задерживать выплату денег защитникам отечества и короны?
      Судя по всему, господин Бонасье ни в коей мере не считал себя ровней монарху и сразу же начал причитать и клясться своей и Божьей мамами, что пятнадцать экю, которые он задолжал, завтра же будут переданы мушкетерам его величества. Однако чернокожий великан, суровый и непреклонный, как Зевс, заявил, что клятвам галантерейщика не верит и желает получить финансовую сатисфакцию иным образом. А именно: господин Бонасье обязан предоставить их молодому товарищу д'Артаньяну пару гостевых комнат, имеющихся у него, и в течение четырех месяцев не требовать с постояльца ни одного су платы. Когда же галантерейщик попытался робко возразить, что, мол, задолжал он всего за три месяца и не вполне понимает, при чем тут четвертый, арап напомнил ему о существовании пени, то есть штрафа за просрочку платежа, и посоветовал в будущем аккуратнее отчислять деньги своей «крыше».
      Упоминание пени окончательно сломило господина Бонасье, и он перестал пререкаться, выразив готовность разместить под крышей своего дома и самого юношу, и его лошадь. Лошадь была немедленно определена на конюшню господина Бонасье рядом с двумя осликами, принадлежавшими галантерейщику, а разведчика пригласили проследовать на второй этаж, где действительно имелись две маленькие, но вполне уютные комнатки с собственным, что особенно подкупило д'Артаньяна, входом-выходом, позволявшим ему не зависеть от хозяина. Обстановка не блистала роскошью, но все необходимое для жизни имелось: в первой комнате стоял стол с письменным прибором, этажерка для книг и большой купеческий сундук, обитый железом и запирающийся на ключ, а во второй — кровать под балдахином, с распятием, висевшим над ней, и огромный платяной шкаф, подпирающий потолок.
      Убедившись, что вопрос с проживанием их молодого друга окончательно решен и закрыт, мушкетеры оставили его обживаться на новом месте, а сами удалились, договорившись встретиться завтра утром у капитана де Тревиля.
      Проводив друзей, псевдогасконец уселся за стол, вспоминая и анализируя свой первый день, проведенный в логове врага, и радуясь возможности побыть наконец-то в одиночестве. Он откинулся на спинку стула, намереваясь обдумать…
      Стук в дверь прервал размышления псевдогасконца, заставив встрепенуться и взять в руки шпагу, отложенную в сторону впервые за много дней. Дверь его комнаты открывалась на лестницу, которая вела вниз, к входной двери на первом этаже, отворявшейся прямо на улицу. Справа от нижней двери располагался вход в галантерейную лавку Бонасье, слева — ворота его крошечной конюшни.
      Д'Артаньян подошел к двери и, распахнув ее, увидел мальчика лет двенадцати — как он уже знал, служку в доме галантерейщика, звавшегося Филиппом. В руках тот держал подсвечник с толстой зажженной свечой и кулечек, из которого выглядывали еще три или четыре таких же свечи.
      — Господин Бонасье велел узнать, не нужно ли вам еще что-нибудь, сударь? — спросил хлопчик, передавая свечи разведчику.
      Видимо, визит мушкетеров и речь Портоса произвели на почтенного галантерейщика должное впечатление, раз уж он так расщедрился, подумал д'Артаньян и хотел было сказать, что ни в чем не нуждается, как вдруг вспомнил:
      — Имеется ли у господина Бонасье писчая бумага?
      — Конечно, сударь.
      — Отлично! Тогда принеси мне, пожалуйста, немного, дружок, — сказал он, отпуская паренька.
      Тот резво ускакал прочь, а через пару минут вернулся с толстенной, не меньше двадцати листов, стопкой писчей бумаги и склянкой чернил. Поблагодарив и выставив его за дверь, антиразведчик вернулся к столу, освежил чернильницу, положил перед собой чистый лист бумаги, задумался на мгновение, а потом обмакнул перо и принялся составлять…
 

ПЛАН РАЗВЕДЫВАТЕЛЬНО-ДИВЕРСИОННЫХ МЕРОПРИЯТИЙ

НА ТЕКУЩИЙ 7134 ГОД ОТ С.М. (1625 ОТ Р. X.)

 
       1. Отслеживать признаки приближающейся войны, для чего:
       а) установить контроль над оружейными лавками и мастерскими, регулярно сверяя уровень цен на оружие на предмет падения-роста;
       б) установить аналогичный контроль над конными рынками и торгами.
       2. Невзирая ни на какие препятствия, пробиваться в элиту королевской гвардии, для чего:
       а) достать 1800 экю для капитана де Тревиля;
       б) начать службу в другой роте, подыскивая случай пробиться в мушкетеры.
       3. Установить всех сколько-нибудь значимых сановников Французского королевства, имеющих отношение к военному ведомству, а также пути подхода к ним, для чего:
       а) углублять уже имеющиеся знакомства;
       б) расширять круг знакомых под видом ищущего покровительства провинциала.
 
      Поставив точку, д'Артаньян с удовольствием обозрел дело своих рук, три раза вдумчиво и прилежно перечитал бумагу, после чего смял ее в тугой комочек и, положив на блюдечко подсвечника, залитое воском, поджег. Не хватало еще, чтобы кто-нибудь нашел сей документ! Разумеется, русский язык, на коем он был составлен, до некоторой степени предохранял его от прочтения, но столь коварных и хитрых людей, как французы, недооценивать было нельзя и рисковать лишний раз не стоило. Риску нам и так хватит, как говаривал Игнатий Корнеич.
      Псевдогасконец смотрел, как догорает план, и вспоминал купца. Именно Игнатий Корнеич надоумил его записывать свои мысли, ибо бумага, как ничто иное, способна упорядочивать их, расставляя по ранжиру. Вот и сейчас, выплеснув на белый лист все, что теснилось у него в голове, д'Артаньян почувствовал, как из этой каши почти само собой выделилось основное, значимое, важное, а все остальное, также само собой, выпало в осадок, ушло, испарилось. Хотя бумага и превратилась уже в пепел, а пепел, придавленный свечой, вернувшейся на место, — в прах, ее содержимое отчетливо и ясно стояло перед его внутренним взором.
      Он усмехнулся. Ну что ж, Игнатий Корнеич, как всегда, оказался прав. Сожженный план разведывательно-диверсионных мероприятий можно было считать отправной точкой для дальнейших логических построений.
      В первую очередь его интересовал параграф «а» пункта «3»…
      Взяв чистый лист, д'Артаньян не торопясь нарисовал сверху четыре рожицы, расположенные в ряд. Первая рожица отличалась хитренькой гасконской ухмылочкой, вторая — полными, большими губами и кучерявыми волосами, третья — тонкостью изящных черт и, наконец, четвертая — королевским благородством. Подведя под рожицами черту, разведчик некоторое время рассматривал их, а потом обвел кружком первую и, вновь потревожив чернильницу, принялся строчить…
 

ИНФОРМАЦИЯ К РАЗМЫШЛЕНИЮ

Франциск де Тревиль

 
       Капитан королевских мушкетеров.
       Уроженец города По. 1574 от Р. X . года рождения. Истинный гасконец.
       Добрый католик. Беспощаден к врагам святой католической церкви и Французской короны.
       Характер твердый, нордический, решительный (немного жадный).
       Прекрасный фехтовальщик.
       В связях, порочащих его, не замечен.
       Слабости— любит деньги.

Глава 5
КОРОЛЬ-СОЛНЦЕ (ОТЕЦ)

      — Отпустите, тетенька!!! — не своим голосом завопил Шурик, извиваясь в стальных объятиях. — Отпустите Христа ради!!!
      Но тетенька и не думала отпускать его, упрямо волоча навстречу верной гибели. Толпа проклятых французов ликующе скандировала: «Жанна! Жанна!» — а в небе торжественно звонили колокола, тоже радуясь разоблачению и близящейся казни врага земли парижской…
      — Отпустите, тетенька! — пуще прежнего заголосил Шурик. — Я не вражеский диверсант! Не диверсант я! Нет! Нет! Я шевалье д'Артаньян! Шевалье д'Артаньян из Гаскони! Я королевский мушкетер! Слышите?! Королевский мушкетер! — кричал он, глядя на огромную поленницу, готовую стать его аутодафе. — Я шевалье д'Артаньян! Я честный француз! Д'Артаньян я! Д'Артаньян!!!
      — Д'Артаньян! — прогремел с небес трубный голос, сопровождаемый гулкими раскатами грома.
      Ошеломленный, Шурик уставился вверх.
      — Д'Артаньян!! — Голос стал еще громче, а раскаты грома почти пригнули к земле.
      Воспользовавшись его замешательством, Жанна д'Арк, которой голоса с небес были не в новинку, сделала последнее усилие и швырнула-таки лазутчика на костер, готовый вспыхнуть в любое мгновение.
      — Д'АРТАНЬЯН!!! — Громовой голос заглушил и колокольный перезвон, и рев ликующей толпы, и торжествующие вопли самой Орлеанской девы.
      Отчаянным, запредельным усилием Шурик перевернулся со спины на живот и скатился наземь.
      Боль от удара привела его в чувство, вырвав из пучины ночного кошмара.
      Псевдогасконец схватился руками за голову и, широко распахнув глаза, осмотрелся. Вместо площади перед Лувром с костром и Жанной д'Арк он увидел маленькую, уютную спальню в доме господина Бонасье на улице Могильщиков. Смятая, разворошенная постель возвышалась над разведчиком, сидящим подле нее на полу…
      — Д'АРТАНЬЯН!!! — Жуткий, громоподобный голос, сопровождаемый оглушительным набатом, обрушился на него словно отголосок ночного ужаса, эхо кошмарного сна, заставив содрогнуться до глубины души.
      Чувствуя, как волосы встают дыбом, а сердце замедляет ход, пропуская удар за ударом и превращаясь в ледяной ком, лазутчик прислушивался к набату, пока не сообразил, что это просто-напросто молотят по двери чьи-то пудовые кулаки. С нечеловеческим усилием разогнув онемевшие ноги, псевдогасконец встал, взял Прасковью, отдыхавшую на столике подле кровати, пистолет, составлявший ей компанию на протяжении всей ночи, и вышел из спальни в переднюю комнату.
      Титанические удары продолжали сотрясать дверь, и д'Артаньян, взведя курок, прицелился точно в середину двери, размышляя, поинтересоваться ли, кто там, или, не начиная полемику, просто нажать на спуск.
      — Д'АРТАНЬЯН!!! — снова взревели за дверью. — Земеля! Да ты чего, сдох там, что ли?!
      Облегчение раскатилось по всему телу теплой волной, мгновенно отогревшей и сердце, и душу, и остальной внутренний мир разведчика. Опустив пистолет, он шагнул к двери и отодвинул засов.
      Чернокожий гигант в лазоревом плаще ураганом влетел в комнату.
      — Портос! Вы что, с ума сошли?!
      — Все потом, земляк!. Все потом! Времени ноль! — заорал арап, кидаясь в спальню и выскакивая оттуда со штанами, камзолом и шляпой лазутчика. — Минута на сборы!
      — Что…
      — Минута, я сказал! — Портос буквально напялил на него камзол, пока сам д'Артаньян, ничего не соображая, натягивал штаны.
      — Мы же договорились встретиться у де Тревиля! — удивился он.
      — Я прямо от него. Планы изменились. Капитан велел явиться через десять минут. Семь уже прошли…
      — Но мне же надо поесть…
      — Попить, пожрать, бабу повалять — все потом! Сейчас пулей к капитану!
      — Но лошадь-то хоть возьмем?
      — Нет! Капитан прислал вам свою запасную! — Портос указал в окно, и разведчик, выглянув на мгновение, увидел возле двери слугу в ливрее, державшего под уздцы трех черных лошадей.
      — Господи! Что случилось?! Куда мы несемся?! — воскликнул д'Артаньян.
      — В Лувр!
      Пальцы лазутчика, цеплявшего в этот момент перевязь со шпагой, разжались, и Прасковья, выскользнув, упала на пол, жалобно звякнув.
      — В… Лувр? — запинаясь, повторил он, невидяще глядя перед собой.
      — В Лувр, в Лувр! — подтвердил Портос, подбирая шпагу с пола и хватая в охапку самого д'Артаньяна с энтузиазмом Жанны д'Арк.
      — В Лувр? — Ощущая звенящую пустоту внутри себя, псевдогасконец сглотнул и тихим, обреченным голосом прибавил: — На аутодафе?
      — Ого! — округлил глаза чернокожий мушкетер. — А ты откуда знаешь?!
      И увлек вконец переставшего понимать что-либо юношу прочь из комнаты…
 
      — Атос! — Де Тревиль аккуратно, на миллиметр, поправил шпагу мушкетера.
      — Портос! — Он слегка изменил угол наклона шляпы чернокожего великана.
      — Арамис! — Капитан почти неуловимым движением одернул лазоревый плащ коренного парижанина.
      — И д'Артаньян! — Он протянул было руку, но со вздохом убрал ее, сообразив, что менять что-либо в облике растрепанного, всклокоченного и совершенно потерянного молодого человека бессмысленно.
      Отступив на пару шагов назад, капитан осмотрел четырех друзей и, удовлетворенно улыбнувшись, кивнул:
      — Молодцы! Помните, господа, настоящий рыцарь должен сохранять бравый и воинственный вид всегда! Даже перед лицом верной смерти!
      Честно говоря, бесконечные упоминания о верной смерти, с которой всем четверым предстояло встретиться в самое ближайшее время, успели уже порядком утомить лазутчика. Еще не придя в себя после очередной встречи с Орлеанской девой, д'Артаньян воспринимал окружающую действительность как продолжение ночного кошмара…
      Вылетев из дома, они с Портосом вскочили на лошадей и, сопровождаемые лакеем, понеслись на улицу Старой Голубятни. Ураганом домчавшись до дома де Тревиля, они обнаружили подле него Атоса с Арамисом и вчетвером поднялись к капитану.
      Тот уже ожидал их в кабинете, где не далее как вчера псевдогасконец впервые увидел и самого де Тревиля, и мушкетеров. Пребывая в сильнейшем волнении, капитан мерил кабинет шагами и вскричал, завидев д'Артаньяна и трех мушкетеров:
      — Молитесь, господа! Молитесь, ибо пробил ваш последний час!
      Услыхав подобное приветствие, разведчик едва не потерял сознание, но Атос ободрил его, шепнув на ухо:
      — Не обращайте внимания. У него склонность к дешевым театральным эффектам.
      — Пробил ваш последний час! — воздев руки к небесам, патетически повторил де Тревиль.
      — Простите, сударь, но в чем же мы провинились? — смиренно спросил Арамис.
      — В чем вы провинились?! Они еще спрашивают «в чем же мы провинились?»! — воскликнул капитан, хотя, строго говоря, спрашивал-то один Арамис. — Может быть, это я не далее как вчера изувечил восьмерых лучших гвардейцев его высокопреосвященства? Или это сделал Святой Дух? Или, может быть, архангел Гавриил?! А? Ну что же вы молчите, господа?!
      — Господин капитан, если вы имеете в виду поединок у монастыря Дешо, о котором мы вам вчера докладывали, — Арамис выделил интонацией слово «докладывали», — то это действительно сделали мы, но не потому….
      — Ни слова более, сударь! Ни слова! — прервал его де Тревиль, помогая себе решительным взмахом руки. — Мне ваши оправдания совершенно неинтересны! Поберегите их для его величества!
      — Для его величества? — переспросил Атос. — Так мы действительно приглашены к королю?
      — Да, Атос! Мы действительно приглашены к его величеству! — ответил де Тревиль. — А вы полагали, что это шутка?
      — Я полагал, господин капитан, что это способ заставить нас поживее явиться к вам. — Мушкетер с достоинством склонил голову.
      — Увы, Атос! Вы ошиблись! Мы действительно направляемся к его величеству, который выслушает ваши оправдания, если, конечно, сочтет это необходимым, и решит вашу судьбу! По коням, господа! По коням!
      И через полчаса капитан де Тревиль вместе с тремя своими подчиненными и псевдогасконцем, ошеломленным столь неожиданным поворотом событий, уже стояли в коридоре Лувра, возле аудиенц-залы его величества короля Франции Людовика XIII де Бурбона.
      Капитан явно нервничал, уже раз пять напомнил молодым людям о перспективе неизбежной и весьма скорой смерти, раз десять осмотрел их, уверяя, что даже перед лицом таковой настоящий рыцарь обязан сохранять достойный и бравый вид. Когда же наконец дверь аудиенц-залы распахнулась и лакей пригласил мушкетеров войти, капитан построил Атоса, Портоса, Арамиса и д'Артаньяна в колонну по двое, сам встал во главе ее и твердым шагом вступил под своды аудиенц-залы…
      Маршируя бок о бок с Портосом, разведчик напряженно размышлял, не ловушка ли это. Право слово, все основания для подозрений у него имелись! Попасть на прием к монарху вражеской державы на второй же день прибытия в ее столицу и начала разведывательно-диверсионной деятельности! В такое верилось с трудом. Скорее уж, думал псевдогасконец, сейчас, едва я миную эти вот двери, из-за их огромных створок выскочат королевские опричники и, навалившись на меня, скрутят по рукам и ногам. О черт! От этой мысли он сбился с шага, а размеренный, спокойный ритм его сердцебиения нарушился.
      Усилием воли лазутчик снова взял себя в руки. Ну уж нет, этот номер у них не пройдет! Он мрачно улыбнулся и погладил заветное колечко на безымянном пальце левой руки. Черта с два! Живым эти проклятые французы его не возьмут! Под простым, неброским камушком этого простого же, неприглядного кольца, привезенного им из России, находилась ампула с ядом чудовищной силы. Достаточно было покрепче закусить самоцвет, чтобы на язык попал миллиграмм отравы, и… французским опричникам останется лишь вынести его труп из королевских покоев. Задание Москвы, разумеется, останется невыполненным, но лучше уж так, чем расколоться под пытками. Несмотря на уверенность в себе, разведчик прекрасно понимал, что всяким силам есть предел и, если за него возьмутся всерьез, он может не выдержать истязаний, в которых французы были большие мастера. Если верить поучительным историям господина д'Обинье, по крайней мере…
      Он так крепко задумался о скорой смерти, казавшейся ему в этот миг абсолютно неминуемой, что не заметил, как Атос, шедший впереди, остановился, и налетел на него. Огромные створки дверей, из-за которых так никто и не выскочил, захлопнулись за мушкетерами, и они оказались перед монархом.
      Людовик XIII, сын Генриха IV и Марии Медичи, оказался молодым, лет двадцати пяти, человеком приятной наружности, облаченным в домашний костюм лазоревого цвета, гармонично перекликавшийся с мушкетерскими плащами. В тот момент, когда де Тревиль со своими подчиненными вошли в аудиенц-залу, король сидел подле маленького столика, но сразу же поднялся навстречу им.
      — Подойдите, храбрецы, подойдите! — воскликнул Людовик. — Дайте-ка мне побранить вас.
      Мушкетеры с поклоном приблизились. Д'Артаньян следовал позади.
      — Тысяча чертей! Так это вы вчера вчетвером вывели из строя восьмерых гвардейцев кардинала? — продолжал Людовик XIII. — Это много, чересчур много. Если так пойдет дальше, его преосвященству через три недели придется заменить весь состав роты. А я буду вынужден применять указы во всей их строгости. Одного еще куда ни шло, я не возражаю. Но восьмерых — повторяю, это много, слишком много.
      — Поэтому-то, как ваше величество может видеть, они смущены, полны раскаяния и просят их простить, — сказал де Тревиль.
      — Смущены и полны раскаяния? Гм… — недоверчиво проговорил король. — Я не верю их хитрым рожам. Особенно вон тому, с физиономией гасконца. Подойдите-ка сюда, сударь!
      Лазутчик, размышлявший в этот момент о том, что, прежде чем лица других людей рожами и физиономиями именовать, неплохо бы со своим разобраться, понял, что эти слова относятся к нему, и, приблизившись с самым сокрушенным видом, пал ниц перед Людовиком и запричитал прежалобнейшим тоном:
      — Государь-батюшка! Милостивец ты наш! Солнышко ты наше ясное! Не вели казнить, вели слово молвить…
      — Что ж ты делаешь, тварь ты позорная?! — тихо, но очень эмоционально молвил за его спиной слово капитан королевских мушкетеров. — Что ж ты, падла трусливая, Гасконь-то позоришь?! Встань, урод, или ты у меня сейчас ляжешь уже навсегда!
      Сообразив вдруг, что он и впрямь… перебрал маленько с преклонением перед монархом, д'Артаньян поднялся на ноги.
      — Ну и что же вы хотели… молвить, молодой человек? — поинтересовался король, польщенный сравнением с ясным солнышком.
      Не слыша более замечаний де Тревиля, псевдогасконец приободрился и начал рассказывать королю, как он вчера встретился с Атосом, Портосом и Арамисом подле монастыря Дешо, чтобы взять у них несколько уроков фехтования, как они стали свидетелями подлого вымогательства гвардейцами кардинала денег у несчастных торговок цветами и встали на их защиту, ибо все подданные его величества находятся под защитой мушкетеров. Разумеется, д'Артаньян был бы не д'Артаньян, если бы не приукрасил маленько реальность, пустив в ход фантазию. Так, например, он сказал, что положение королевских бойцов, противостоявших восьмерым гвардейцам кардинала, было поистине отчаянным и они находились на грани поражения, когда вдруг грянул гром оглушительной силы, небеса разверзлись и оттуда спустился то ли архангел Михаил, то ли сама Дева Мария (ослепленный сиянием, он точно не рассмотрел, но скорее все же Дева Мария)! Она коснулась поочередно всех четверых, и шпаги мушкетеров тут же обрели необъяснимую, божественную силу, после чего они в два счета завершили поединок в свою пользу! Славные флористки, избавленные от вымогателей, предлагали им все имеющиеся в наличии деньги (и даже кое-что сверх того), но друзья конечно же отказались…
      — Отказались от денег?! — не поверил король.
      — Наотрез отказались, сир! — воскликнул лазутчик. — И от того, что предлагалось сверх денег, тоже отказались, — прибавил он. — Единственное, что нам, мушкетерам, нужно, — это служить вашему величеству!
      — Славный юноша! — в свою очередь воскликнул Людовик XIII, прикасаясь, как это сделала вчера Дева Мария, к д'Артаньяну. — Такая преданность заслуживает самой высокой награды! Ла Шене! — окликнул он своего камердинера. — Посмотрите-ка, не наберется ли в моих карманах пятьдесят… а хотя нет, пятьдесят же на четыре не делится… сорок пистолей! И, если наберется, принесите сюда. Клянусь Богом, меня не зря называют Людовиком Справедливым! Вы получите свою награду, мой юный храбрец!