Мушкетер. Кто Вы, шевалье д'Артаньян?

      Чувствуя, как его постепенно отпускает, псевдогасконец натужно пожал плечами и сказал:
      — Ну не знаю! Мало ли, вдруг ваше высокопреосвященство решили, что я похож на русского.
      — Да что вы, шевалье! — пуще прежнего развеселился Ришелье. — Ни на кого вы не похожи! Тем более на русского!
      — Серьезно? — не поверил д'Артаньян.
      — Серьезно! — подтвердил Ришелье. — Я вообще не знаю, на кого похожи русские.
      — Не может быть! — поразился разведчик, стараясь раскрасить свое изумление яркими штрихами разочарования. — Как жаль! Если бы ваше высокопреосвященство знали, на кого похожи русские, мы бы их, наверное, давно уж всех переловили!
      — Пожалуй, — согласился кардинал, пораженный логикой молодого гасконского дворянина, и спросил, помедлив мгновение: — А зачем?
      — Ну! — Д'Артаньян сделал неопределенный жест рукой. — В свете грядущих событий, монсеньор… — Он замолчал, пристально глядя на Ришелье.
      Тут уж одно из двух: либо он закинул удочку в неверном направлении, либо перед ним великолепный актер. Так или иначе, но при упоминании о «грядущих событиях» на лице Ришелье отразилось такое искреннее недоумение, что д'Артаньян опешил. Стоп! Стоп! Что же это получается, а?!
      — Я имел в виду игру, которую вы мне предложили, монсеньор! — сказал он, маскируя свое замешательство и уводя разговор в безопасное русло.
      — Ах игра! — вспомнил кардинал. — Так вот вы о чем, шевалье! Прошу вас, присаживайтесь!
      Кардинал уселся возле маленького столика, на котором была установлена обыкновенная шахматная доска, и жестом предложил д'Артаньяну занять место напротив.
      Когда разведчик последовал его приглашению, Ришелье посвятил его в правила игры:
      — Как видите, самая обычная шахматная доска, д'Артаньян. По двенадцать шашек у вас и у меня. Белые, как правило, начинают и выигрывают! Вы какими играть будете?
      — Черными, ваше высокопреосвященство! Только черными, ибо я даже не допускаю мысли о том, чтобы начать прежде вас и… — Псевдогасконец замешкался.
      — И выиграть у первого министра Франции, сударь? — улыбнулся Ришелье.
      Д'Артаньян склонил голову в знак того, что его замешательство понято верно.
      — Полно вам, юноша! Полно! — рассмеялся кардинал, разворачивая тем не менее доску белыми шашками к себе. — Я люблю противника крепкого, умного и упертого!
      — Надеюсь на благосклонность вашего высокопреосвященства! — ответил д'Артаньян в тот момент, когда Ришелье сделал первый ход, попутно объяснив ему, что ходят шашки подобно шахматному слону, наискосок клеток, а по длине перемещения скорее напоминают шахматную же пешку — не больше одной клетки, за исключением случаев «боя» вражеских шашек.
      Впрочем, до этого самого «боя», думал д'Артаньян, робко делая первые ответные ходы, нам, судя по всему, еще шагать и шагать.
      Строго говоря, игра не была особо сложной. Смысл ее, судя по всему, заключался в умении грамотно выстраивать цепочку ходов, просчитывая наперед тактическую обстановку на доске. Мат здесь было объявлять некому. Шах — тем более. Ну и слава богу! Обойдемся без мата, думал псевдогасконец, погружаясь в расчет возможных комбинаций перед очередным ходом. Вообще-то с его логическим мышлением и умением просчитывать каждый шаг можно было бы вполне серьезно побороться с его высокопреосвященством, если только…
      Д'Артаньян незаметно стрельнул глазами в своего оппонента. Если только это не проверка, придуманная кардиналом специально для того, чтобы заставить его раскрыться. А что, мысль интересная! В самом деле, если Ришелье хочет изобличить его как вражеского разведчика или хотя бы удостовериться, что он таковым является, не оповещая об этом до поры самого д'Артаньяна, можно ли придумать лучший способ сделать это, как не за партией в такую вот интеллектуальную и логическую игру?
      Пожалуй что нет, подумал разведчик, пересматривая в связи с этим тактику. Не стоит так уж откровенно демонстрировать свои способности, не свойственные по большей части служащим как роты господина Дезессара, так и прочих рот французской гвардии.
      Верно просчитав три-четыре верных игровых комбинации, способных нанести ощутимый урон Ришелье, д'Артаньян пошел иным путем, преднамеренно совершив несколько ошибок, в результате чего кардинал за пару ходов «съел» едва ли не половину всех его шашек, поставив псевдогасконца в опасное положение. Чего тот, собственно говоря, и добивался. Памятуя о любви его высокопреосвященства к противнику умному да еще и упертому, лазутчик не собирался сдаваться и под конец партии, когда ее исход уже не вызывал сомнений, даже позволил себе маленькую дерзость в виде стремительной контратаки на позиции кардинала, стоившей Ришелье нескольких шашек.
      Это, разумеется, уже не могло ничего изменить, и пару минут спустя кардинал с видом триумфатора снял с доски последнюю шашку разведчика.
      — Партия, шевалье! — провозгласил он, протягивая д'Артаньяну руку, на этот раз явно не для лобызания.
      — Ваше высокопреосвященство подлинный виртуоз! — поздравил его с победой псевдогасконец, почтительно пожимая руку Ришелье. — При всем желании я не смог бы одолеть вас…
      — Ну-ну, д'Артаньян! Не прибедняйтесь! Не стоит! — покачал головой кардинал, довольно щурясь и демонстрируя тем самым, что лесть в состоянии подобрать ключик даже к самому осторожному и проницательному сердцу. — Вы держались прекрасно и под конец даже разыграли очень неплохую комбинацию! Немного бы пораньше, глядишь и… Ну так что? Может быть, желаете взять реванш? — улыбнулся Ришелье.
      — Пощадите, ваше высокопреосвященство! — Разведчик вскинул руки в жесте, который нипочем не позволил бы себе в реальном поединке. — Состязаться с вами в том, что касается логики, сизифов труд! И вообще, я, знаете ли, больше люблю шашки не русские, а международные. Там, знаете ли, и шашек побольше, да и доска пошире, есть где разгуляться! А если уж говорить совсем серьезно, то всем шашкам в мире, как русским, так и международным, я предпочитаю олимпийские виды спорта: бег, плавание, метание копья…
      — Эк, д'Артаньян, куда вы загнули! — рассмеялся кардинал, откинувшись на высокую резную спинку стула и с явным удовольствием рассматривая собеседника. — Бег! Плавание! Метание копья! Это все несерьезно, д'Артаньян! Ну скажите мне, бога ради: ну вот от кого бегать доброму католику, а? Неужели от своего духовного пастыря? Да и на воскресную мессу следует шествовать степенно и неторопливо. От кого же ему бегать, д'Артаньян?
      Захваченный врасплох неожиданным вопросом, псевдогасконец задумчиво помассировал переносицу, потом поднял глаза к потолку и в конце концов развел руками, капитулируя.
      — То-то же! — усмехнулся Ришелье. — А копье? Нет, ну в кого станет метать копье добрый католик? А, шевалье?
      — А если в проклятого гугенота? — быстро нашелся на этот раз д'Артаньян.
      — Не беспокойтесь, шевалье! — Кардинал чуть не расхохотался. — Для войны с проклятыми гугенотами святая католическая церковь предоставит вам современное оружие с высокими техническими характеристиками.
      Разведчик учтиво поклонился в знак благодарности и тут же поспешил уточнить полученную информацию:
      — А что, ваше высокопреосвященство, у нас завтра намечается война с гугенотами?
      — А вас это беспокоит, шевалье? — поинтересовался кардинал.
      — Конечно, беспокоит, — ответил д'Артаньян и прибавил, опасаясь быть неправильно понятым: — Беспокоит в том смысле, что если завтра война, то сегодня нужно пораньше лечь спать, чтобы завтра встать со свежей головой. Свежая голова на войне — первое дело, ваше высокопреосвященство!
      — Свежая голова — первое дело по всей жизни, шевалье! — поправил его Ришелье, довольно, впрочем, улыбаясь. — Нет, д'Артаньян, олимпийские виды спорта полностью себя изжили. Будущее спорта за шашками. Не зря же в самом деле святая католическая церковь запретила это чудовищное языческое действо — Олимпийские игры!
      Разведчик кивнул. Он явственно ощущал беспокойство, нарастающее с каждой секундой. Эта бессмысленная болтовня, пустопорожний треп все сильнее напоминали ему еловый лапник, хвойные ветви, укрывающие под собой волчью яму, подготовленную прозорливым и дальновидным собеседником. Прием этот конечно же не являл собой никакой новации и был прекрасно известен д'Артаньяну: заболтать оппонента, усыпить его внимание бестолковой, но складной беседой, а потом в самый неподходящий момент огорошить самым неподходящим вопросом, уклониться от которого будет так же трудно, как и обогнуть западню на узкой лесной тропке.
      Д'Артаньян снова кивнул. На этот раз мысленно. Похоже, именно так оно и было задумано кардиналом. Ну что ж, единственное, что можно сделать в данной ситуации, — поддерживать разговор, не теряя нити повествования, и постоянно быть настороже…
      — Но, ваше высокопреосвященство, а если все же кто-нибудь пожелает возродить Олимпийские игры? По новой начать это чудовищное язычество?
      — Не позволим, д'Артаньян! Не позволим! — Ришелье улыбнулся. — Не для того святая католическая церковь в прошлом запретила это святотатство, чтобы кто-то, понимаете, начинал его по новой!
      — Стало быть, если какой-нибудь француз, ну или другой человек, пожелает снова… — начал было псевдогасконец, но Ришелье возмущенно перебил его:
      — Да как вам только такое в голову могло прийти, шевалье?! «Какой-нибудь француз»! Не совестно ли вам, юноша, так скверно думать о своих соотечественниках, которые помимо всего прочего являются моей паствой?! — сурово сдвинув брови и укоризненно качая головой, спросил он. — Да я более чем уверен, что ни одному французу, будь он даже нераскаявшимся гугенотом, никогда не придет в голову столь чудовищная мысль! Возродить Олимпийские игры! Может быть, эти… как вы их там назвали… русские и способны на такое, но французы — никогда!
      — О! Извините, ваше высокопреосвященство! — Разведчик вскочил было с места, всем своим видом демонстрируя бесконечное сожаление и раскаяние за свою нелепую мысль, но после опять сел, повинуясь жесту кардинала. — Я ни в коем случае не хотел оскорбить ни вас, ни вашу паству! Я просто думал…
      — Ладно, шевалье, будет вам! — Ришелье примирительно махнул рукой. — Ляпнули не подумавши. Бывает. Давайте-ка лучше поговорим с вами за плавание.
      — За плавание? — не понял д'Артаньян.
      — Ну да, за плавание! — Ришелье улыбнулся. — Как вам понравилась Англия, шевалье?
      Оп! Разведчик просто физически ощутил, услышал, почувствовал, как мягкий еловый лапник предательски хрустнул под его ногами, обнажая черный зев бездны, оскалившийся клыками кинжально отточенных кольев. Англия! Ну вот и… приплыли! Теперь только держись!
      — Как вы сказали, монсеньор? — переспросил он. — Англия? Нет! Англия мне совсем не понравилась! Этот ужасный сырой климат… Дожди с туманами…
      — Да бог с ним, с климатом, д'Артаньян! В Париже зимой тоже бывает несладко. Кроме климата есть много чего другого…
      — Например? — Псевдогасконец посмотрел на кардинала, но тот лишь пожал плечами, и д'Артаньян продолжил: — Букингемский дворец не выдерживает никакого сравнения с нашим Лувром. Тауэр, конечно, оригинальнее будет, но тоже ничего особенного. А это омерзительное английское пиво! — Д'Артаньян едва не облизнулся, вспомнив вкус «омерзительного английского пива», но удержался-таки. — Мне, истинному французу, нипочем не понять, как можно пить такую гадость, да еще в таких объемах!
      Хотя, подумал он мимоходом, у нас в Вологде еще и не такую гадость пьют, и в гораздо больших объемах…
      — Ну а люди, д'Артаньян? Люди вам тоже не понравились? — в упор глядя на псевдогасконца, поинтересовался Ришелье. — Герцог Бекингем, например? Или же миледи Винтер? Мне кажется, они встретили вас на удивление радушно! Накормили, напоили…
      Ага, подумал разведчик, вспоминая, как его встретили миледи с герцогом, только что в русской баньке не попарили! Ввиду отсутствия таковой в радиусе нескольких тысяч миль от столицы Английского королевства…
      — …даже сувенирчик с собой в дорожку собрали. Не так ли? — закончил меж тем кардинал.
      — Сувенирчик? — изумился д'Артаньян.
      — Сувенирчик, — подтвердил Ришелье. — Алмазные подвески.
      — Ах вот вы о чем, ваше высокопреосвященство! — Псевдогасконец облегченно вздохнул. — Алмазные подвески! Ну так ведь это сувенирчик-то был не для меня. Я вообще, честно говоря, не должен был оказаться в Англии! Туда намеревался отправиться мой друг, мушкетер роты господина де Тревиля господин Арамис. Вы знаете, ваше высокопреосвященство…
      — Знаю, шевалье, знаю! Я все знаю, — перебил его кардинал. — Каждый день после службы вы с друзьями ходите в трактир. Вы пьете с друзьями в трактире. У вас такая традиция. Кстати, шевалье, вам известно, как святая церковь относится к чрезмерному употреблению спиртных напитков?
      — Известно, ваше высокопреосвященство, — стыдливо потупив глазки, ответил д'Артаньян, однако ж подумав, что неплохо было бы его высокопреосвященству со своими гвардейцами для начала разобраться. Тоже сутками из кабаков не вылезают! Нет, блин, все пытаемся у других в глазу соринку отыскать…
      — Потом вы с друзьями отправились в город Кале. Ну там вы, разумеется, опять выпивали, а потом вас, д'Артаньян, по ошибке, вместо вашего друга Арамиса, затолкали на шхуну «Анна-Мария», доставившую вас утром следующего дня на берег Англии. Я подробно излагаю, шевалье? — лукаво усмехаясь, поинтересовался Ришелье.
      Разведчик лишь почтительно склонил голову. Что уж тут скажешь-то? Информация у его высокопреосвященства действительно на удивление…
      — Каким образом вы, д'Артаньян, попали в Лондон, мне доподлинно неизвестно, но вы туда попали, и не просто в столицу Английского королевства — вы попали прямиком в королевский дворец! Там вы встретились с некой миледи Винтер, а также герцогом Бекингемом, вручившим вам алмазные подвески, привезенные вами в Париж и переданные через некую Констанцию Бонасье ее королевскому величеству Анне Австрийской. Я ничего не упустил, сударь?
      Д'Артаньян отрицательно покачал головой, печально размышляя, сумеет ли он выполнить задание Москвы, выйдя на свободу… да, тоже вопрос: сколько ему положено за злостный срыв планов кардинала?
      — Да, шевалье, — продолжал между тем Ришелье, укоризненно и в то же время лукаво поглядывая на псевдогасконца, — подножку вы мне поставили… очень некстати! На ровном месте, что называется, заставили споткнуться! Вы хоть понимаете, что у меня были свои планы относительно этих подвесок? Что я лично хотел преподнести их ее королевскому величеству?
      — Ваше высокопреосвященство! — Д'Артаньян, изобразив на лице глубочайшее, искреннее раскаяние (ни дать ни взять гугенот, уразумевший-таки греховность извращенной своей веры и павший к ногам папы римского!), всплеснул руками. — Разве же мог я знать о ваших планах?! Поймите, я оказался просто игрушкой в руках судьбы! А если бы в Англию отправился мой друг Арамис?! Результат был бы аналогичным! И…
      — Аналогичным, говорите? — усмехнулся Ришелье, оборвав излияния псевдогасконца. — Да нет, шевалье, отнюдь не аналогичным! — Перехватив недоумевающий взгляд собеседника, кардинал пояснил: — У меня, шевалье, были совершенно точные сведения относительно намерений господина Арамиса, а также люди, готовые… помешать ему исполнить эти намерения. С некоторыми из них вы столкнулись еще по пути в город Кале, другие должны были встретить господина Арамиса по ту сторону Ла-Манша… Почему у вас такое удивленное лицо, сударь? Уж не думаете ли вы, что у меня нет своих людей в Англии?
      Д'Артаньян кивнул, демонстрируя, что именно так он и думал.
      — Эк вы меня недооцениваете, господин д'Артаньян! — Ришелье укоризненно покачал головой. — Своих людей у меня нет разве что в России да еще, может быть, в Китае с Японией. А уж в Англии-то у меня их более чем достаточно!
      — И эти люди… — подтолкнул его высокопреосвященство в нужном направлении д'Артаньян, несказанно довольный тем, что Россия оказалась в такой замечательной компании.
      — И эти люди готовы были встретить господина Арамиса в порту Дувр, — сказал кардинал. — Мы предполагали, что своих сопровождающих он оставит во Франции, не желая афишировать перед ними конечной цели путешествия, и переправится через пролив в одиночку. С одиночкой, как вы сами понимаете, справиться гораздо проще.
      Псевдогасконец согласно кивнул. С этим-то постулатом он бы не стал спорить ни за что на свете! С одиночкой справиться гораздо проще. Из этого правила тоже, разумеется, есть исключения, но они, как и положено, лишь подтверждают его.
      — Выходит, если бы господин Арамис ступил на английский берег… — Снова начал он в надежде, что Ришелье опять завершит его мысль.
      — То берег французский он уже вряд ли когда-нибудь увидел бы! — не обманул его ожидания кардинал, — Порты, знаете ли, это такие злачные места, там всякое случается. Никто бы и не обратил внимания на один лишний труп в мушкетерском плаще с колото-ножевой раной в спине. А если бы и обратил… — Кардинал завершил свою мысль неопределенно-равнодушным взмахом руки.
      Д'Артаньян слушал его, осознавая, что такая прямота (слово «искренность» здесь, пожалуй, неприменимо) должна иметь самые серьезные последствия. Не может их не иметь, черт возьми! Ришелье неспроста говорит ему все это. Неспроста…
      Ах, Арамис, Арамис! — думал он. Друг мой, и вы еще жаловались на судьбу-злодейку, забросившую на брега Туманного Альбиона меня вместо вас! Знали бы вы, что за печальная участь была уготована вам на тех брегах! Если бы не тот удар шпагой по дороге из Парижа, да не убойная микстура мэтра Гийома, лекаря из славного города Кале, да не логическое искусство нашего друга Атоса! Да, жизнь…
      — Получается, меня спас мой плащ? — спросил д'Артаньян тихо, скорее про себя.
      — Получается, так, — ответил Ришелье. — Мои агенты имели совершенно недвусмысленное указание относительно мушкетера, а не какого бы то ни было иного гвардейца. Потому-то вам и удалось проскользнуть мимо них целым и невредимым! И… разрушить мои планы…
      — Ваше высокопреосвященство…
      — Полно, шевалье! Полно! — Кардинал не дал разведчику по новой завести шарманку с извинениями. — Что было — то прошло. Я ведь уже говорил в начале нашей беседы, что люблю соперника крепкого, умного и упертого! Да, вам удалось обставить меня! Так что ж, мне вас теперь до конца жизни клясть последними словами?! Полно, шевалье! Это не мой стиль!
      Д'Артаньян взвесил слова собеседника, а после все же решился и уточнил:
      — А какой стиль ваш, монсеньор?
      — Мой стиль — сотрудничество, д'Артаньян. Вам удалось одолеть меня? Прекрасно! Значит, вы — сильный, ловкий и умный малый! Неужели же я должен возненавидеть вас за эти столь ценимые мной качества?! Да ни за что на свете! Напротив, я хотел бы выразить вам свое восхищение и предложить покровительство! — Ришелье закончил свою речь, протянув разведчику руку поверх шахматного столика, за которым они по-прежнему сидели.
      Едва дыша от волнения, псевдогасконец сделал ответное движение, почтительно коснувшись пальцев кардинала.
      — Ваше высокопреосвященство, — справившись с волнением, спросил он, — предлагает мне?..
      — Япредлагаю вам сменить плащ, шевалье! — подтвердил Ришелье. — Спору нет, черный плащ гвардейской роты господина Дезессара смотрится весьма недурственно и сослужил вам добрую службу в одном заморском порту, но алый плащ моей личной гвардии вызывает нынче во всем королевстве куда больше почтения. Поверьте, шевалье, игра стоит свеч! Под моим руководством вы, юноша, с вашими недюжинными задатками подниметесь к таким вершинам, о которых сейчас, может статься, и мечтать не смеете!
      При этих словах кардинала лазутчик горячо возблагодарил Небесного Вседержителя за то, что проницательность его высокопреосвященства, как и все на этом свете, имеет известные пределы и господин кардинал даже в самых общих чертах не может знать, о чем мечтает шевалье д'Артаньян…
      А если бы узнал, вот, пожалуй, удивился бы! Да, жизнь…
      Сказать, что в эти мгновения мозги разведчика работали с тройной нагрузкой, значит не сказать ничего! Они работали с десятикратной нагрузкой, перемалывая и обрабатывая полученную информацию, выстраивая цепочки логических выводов и возможных вариантов развития событий.
      Предложение Ришелье действительно ошеломляло. Ошеломляло как полной своей неожиданностью, так и грандиозной масштабностью. Д'Артаньян опасался, что лицо может выдать волнение, овладевавшее им, отразив вихрь эмоций, обуявший его душу. Хотя, с другой стороны, может, напрасно опасался? Напрасно в том смысле, что любой нормальный человек был бы ошарашен подобным предложением, прозвучавшим помимо всего прочего именно тогда, когда он, человек этот самый, ожидал скорее порицания, нежели столь захватывающего продвижения по карьерной лестнице д'Артаньян — гвардеец кардинала! Это, знаете ли, сюрреализм какой-то, господа!
      Да, это была неожиданность! Такая неожиданность, что псевдогасконец ощутил приступ самой настоящей паники. По словам, по глазам, по всей манере Ришелье было ясно, что тот ожидает от него вполне однозначного и, главное, немедленного ответа. И вряд ли будет удовлетворен отговоркой, что господину д'Артаньяну, мол, требуется время на размышление. Нет, кардинал сейчас же хочет услышать от него верный ответ на свой вопрос! Вот, блин, знать бы еще, какой именно ответ в данной ситуации верный…
      С одной стороны, разведчик испытывал триумф при мысли, что ему удалось не только максимально приблизиться к самой верхушке иерархии вражеского государства, но еще и получить недвусмысленное предложение войти в лагерь одного из козырных тузов этой верхушки. Для д'Артаньяна, так же как и для любого другого жителя королевства, было совершенно очевидным, что все сколько-нибудь значимые события во Франции происходят либо с ведома Ришелье, либо вообще по воле всемогущего кардинала. А посему любой намек на приготовления к войне с Россией быстрее всего можно будет почувствовать именно здесь. Но с другой стороны…
      С другой стороны, у него были вполне определенные планы стать королевским мушкетером. Планы эти были одобрены высочайшим руководством еще в Москве и претворялись в жизнь в течение целого года непосредственно здесь, во Франции. Разумеется, кто бы спорил — домашние думы в дорогу не годятся! То, что представлялось ясным и бесспорным на берегах Москвы-реки, на берегах реки Сены пришлось подвергнуть серьезному переосмыслению. И все-таки напрочь отказываться от возможности присоединиться к королевской гвардии не хотелось. Как бы ни слаба была власть его величества Людовика XIII (а слаба она или нет — это еще вопрос!), королевская гвардия в любом случае сила! Имеющие постоянный доступ к монарху, вхожие во все государственные учреждения, вечно трущиеся подле первых чинов королевства в коридорах власти, гвардейцы всегда составляли особую прослойку в армейской системе любого государства. Взять, к примеру, тех же царских стрельцов. Во всей России нет, пожалуй, ни одного события, о котором они пребывали бы в неведении. И это в принципе неудивительно. При царских-то покоях обретаясь…
      Нет, невзирая на все пертурбации и новые обстоятельства, заранее выработанный в Москве план напрочь отметать не стоит.
      А кроме того, существовали еще и Атос с Портосом и Арамисом. Мало того, что друзья просто не поняли бы его поступка, они могли еще и весьма сильно навредить ему, выставив в глазах парижского общества предателем, перебежчиком — словом, крайне ненадежным субъектом, которому решительно не стоит доверять. Попробуй-ка поработать разведчиком с такой-то репутацией! Разузнать хоть что-нибудь! Нет, после этого можно будет сразу собирать вещи и отправляться домой, в Москву…
      Хотя есть еще вариант — прямиком в каземат, на Соловецкую зону, и уже оттуда отписывать в столицу: так, мол, и так, государь-батюшка, абсолютно никакой из вашего покорного слуги спецагент получился! Полный отстой, выражаясь по-французски…
      Если уважаемый читатель полагает, что размышления лазутчика заняли хотя бы половину времени, потребовавшегося ему самому на то, чтобы окинуть их более или менее внимательным взором, уважаемый читатель крепко заблуждается. Эти мысли ураганом пронеслись в голове разведчика, потревожив своим мимолетным прикосновением его невозмутимое лицо и указав направление верного ответа.
      — Предложение вашего высокопреосвященства — высокая честь для меня. — Д'Артаньян склонил голову, памятуя о том, с чего нужно начинать любой ответ высокому сановнику. Особенно если ответ сей предполагается в отрицательном ключе. Ну или почти отрицательном. — Однако мой почитаемый отец, отправляя меня в Париж, указал на полк королевских мушкетеров как на единственное подразделение, достойное стать моим поприщем службы его величеству.
      Ришелье выслушал его, никак не обозначив своего неудовольствия, затем благосклонно кивнул и сказал:
      — Вне всякого сомнения, шевалье, давая вам наставления, ваш почитаемый отец был совершенно прав. По-своему, конечно, прав! Ну подумайте сами: почему он направил вас именно к господину де Тревилю, в полк королевских мушкетеров? — Кардинал выдержал паузу и, дождавшись, пока псевдогасконец пожмет плечами, продолжил: — Да потому, что во времена его молодости самым элитным, передовым, так сказать, подразделением были королевские мушкетеры! Разве нет? — На этот раз д'Артаньян наклонил голову в знак согласия. — Но время не стоит на месте, юноша! Времена меняются, и с этим, увы, ничего нельзя поделать! И теперь уже королевские мушкетеры не передовой отряд на службе его величества, а так… — Ришелье пренебрежительно махнул рукой. — Декоративные солдатики! Придворное украшение! Если угодно — элемент дворцового интерьера! Согласен, без них Лувр будет смотреться не так элегантно и нарядно, да и фрейлины, боюсь, заскучают, но давайте смотреть правде в глаза, шевалье: сколько-нибудь значительной роли в жизни королевства они уже не играют!
      — Однако, монсеньор, — встрял псевдогасконец в первую же паузу, сделанную Ришелье, чтобы порадовать его высокопреосвященство упертостью, которую кардинал, по его собственному признанию, так ценил в собеседниках, — мушкетеры регулярно сопровождают его величество в военных походах…
      — Где в основном выполняют ту же самую роль дворцового интерьера! — завершил его мысль Ришелье. — С той лишь несущественной разницей, что там они украшают не коридоры Лувра, а походный шатер его величества! Ну ответьте мне по совести, шевалье, неужели вам, с вашими-то талантами и задатками, хочется избрать себе карьеру дворцовой скульптуры — для того лишь, чтобы стоять подобно истукану возле королевских покоев, салютуя каждому ничтожеству, входящему к его величеству?! Чего ради, шевалье?! Ради того чтобы носить лазоревый мушкетерский плащ? Или быть поближе к этим великосветским шлюхам из свиты ее величества? Или, как говорят у нас в Париже, греть уши на всех светских новостях и быть в курсе всех событий королевства, совершенно не представляя при этом, для чего тебе все эти новости?!
      Речь кардинала была такой эмоциональной и заразительной, что разведчик попал под своеобразный гипноз и едва не кивнул согласно, услыхав последний вопрос кардинала. Эх, ваше высокопреосвященство! Да ежели в мои уши попали бы нужные новости, мечтательно подумал он, уж я бы точно знал, что с ними делать!
      Между тем в его голове уже вызрел абсолютно логичный и законченный план действий, суливший беседе наилучший исход…
      — Мне кажется, монсеньор, что вы совершенно правы, — пошел он на попятный, решив, что проявил уже достаточно упертости и не стоит сверх меры испытывать терпение Ришелье. — Вне всяких сомнений, вы правы, и я благодарен вам за то, что вы открыли мне глаза на истинное положение вещей.
      Ришелье благосклонно улыбнулся, не прерывая, однако, псевдогасконца, потому как тот еще явно не довел свою мысль до финиша.
      — Я благодарен вам, но, несмотря на это, хотел бы служить его величеству…
      — Господь с вами, юноша! — воскликнул кардинал, досадуя, по-видимому, на то, что приходится объяснять очевидное. — Все мы служим его величеству! Все, начиная с меня самого и заканчивая последним из моих гвардейцев! Каждый француз, если он не изменник короны, служит королю от первого и до последнего вдоха!
      — Так-то оно так, — склонив голову перед вспышкой высочайшего неудовольствия, ответил лазутчик, — но у меня были вполне определенные планы поступить на службу в полк королевских мушкетеров, и, претворяя их в жизнь, я уже успел завести знакомства среди мушкетеров его величества…
      — Без сомнения, вы имеете в виду господ Арамиса, Атоса и Портоса? — прервал его Ришелье.
      — Именно так, ваше высокопреосвященство! А кроме того… — д'Артаньяну не составило труда изобразить смущение, ибо он действительно не знал, как лучше обыграть этот момент, — у меня сложились не самые добрые отношения с… некоторыми из ваших гвардейцев.
      — Да полно вам, шевалье! Полно! — взмахом руки отмел его сомнения кардинал. — Заверяю вас, господин де Жюссак уже и думать забыл о том происшествии!
      — Да он-то, может, и забыл, — тонко усмехнулся разведчик, правда подумав, что его высокопреосвященство, скорее всего, преувеличивает: забыть о таком унижении лейтенант кардинальской гвардии никак не мог. Или же он, д'Артаньян, решительно ничего не понимает в людях. — Он-то, может, и забыл, да только в обществе-то об этом еще помнят очень многие!
      Ришелье нахмурился:
      — Ну и?
      — Ну и подумайте сами, монсеньор, какой общественный резонанс вызовет мой переход из одного лагеря в другой, — многозначительно вскинув брови, закруглил-таки мысль разведчик. — Что скажут эти?И что подумают те?И как на это посмотрят остальные?Вы же не можете не признать, что подобная… рокировка непременно скажется на моей репутации, и скажется, скорее всего, не в лучшую сторону! Как вы полагаете, монсеньор, насколько успешной будет после этого моя служба у вас?
      Губы кардинала сложились в тонкую прямую линию, а глаза острее прежнего вонзились в открытое, честное и где-то даже наивно-детское лицо агента русской антиразведки.
      — То есть вы, шевалье, отказываетесь от моего предложения? — спросил Ришелье, выдержав солидную паузу.
      Д'Артаньян сдержанно и вместе с тем лукаво усмехнулся, что в глазах умного человека уже само по себе являлось ответом.
      А поскольку другие люди в данный момент в данном месте не присутствовали, лазутчик позволил себе обозначить не менее эффектную паузу и лишь несколько мгновений спустя ответил: