От Трумэна до Рейгана. Доктрины и реальности ядерного века

Та же картина и в нынешней администрации. Личное состояние министра обороны Уайнбергера оценивается в 2,2 —3,5 миллиона долларов, бывшего госсекретаря Хейга — примерно в 2 миллиона, нынешнего госсекретаря Шульца — тоже около 2 миллионов, других членов кабинета — от полутора до 9,2 миллиона. Сам Рейган с женой оценивают свою недвижимость в 1,2 — 2,4 миллиона, а движимое имущество — в 0,6—1,1 миллиона долларов[130]. Показателен и разброс этих цифр: за ним сквозит явное желание обладателей состояний по возможности скрыть их от учета, а тем самым и от налогообложения. Как не похоже это на мечту А. Линкольна о «правительстве народа из народа и для народа»!

Кабинет министров в Вашингтоне сформирован из представителей крупнейших корпораций, прежде всего связанных с военным бизнесом. Его состав отражает соотношение сил в экономической элите. Немало там представителей корпораций западных и среднезападных районов, которые проталкивали Рейгана в президенты. Серьезные позиции оставили за собой банковские и промышленные олигархии северо-восточных районов. Отмечается и та особенность, что за Рейганом стоят богачи новых поколений, которые нажили капитал жульническими махинациями, на основе подкупов, взяток, связей с мафией и т. д., что несет в себе большой «скандальный потенциал»[131]. Впрочем, скандалы уже начались.

К лету 1984 года стало известно, что уже более ста высших чиновников правительства республиканцев оказались замешанными в различных должностных преступлениях, связанных с коррупцией.

Слияние правительства с бизнесом становится все более открытым. Сегодня мало кого шокирует практика перехода руководителей корпораций в правительство, а потом — их возвращение в мир бизнеса, но на более высокие посты. Правительство Рейгана, например, часто называют правительством корпорации «Бектел» — ведущие его деятели пришли из этой калифорнийской строительной фирмы, специализирующейся на крупном энергетическом и промышленном строительстве, в том числе и за границей.

Широкое распространение получила в конце 60-х — 70-х годах и такая относительно новая форма взаимосвязей между правительством и деловыми кругами, как организация совместных комиссий — либо для анализа и выработки политической стратегии по каким-либо конкретным вопросам, либо широкопрофильных, универсальных, призванных формулировать политическую стратегию капитала в целом. Среди последних особую известность приобрела «Трехсторонняя комиссия», созданная в конце 1973 года по инициативе семьи Рокфеллеров. Здесь разрабатываются основы современного военно-политического курса империализма. Из недр этой комиссии немало деятелей было рекрутировано в правительство Дж. Картера, среди них прежде всего стоит упомянуть «ястреба» 3. Бжезинского. Не менее «достойно» «Трехстороннюю комиссию» у Рейгана представляет К. Уайнбергер.

Беспрецедентное влияние приобрела на политику Вашингтона военщина. Это отражение небывалого в истории государства взлета милитаризма. Многие генералы и адмиралы занимают важнейшие посты в корпорациях, другие — в правительстве. Союз военных и монополистов принимает все более опасные размеры. Широкое распространение получила так называемая практика «вращающихся дверей»: почти на каждом уровне военно-промышленного комплекса люди свободно переходят с работы в госаппарате на работу в частные корпорации, обслуживающие военную промышленность, и наоборот. Некоторые проходят через эту «вращающуюся дверь» по нескольку раз. В таких условиях чиновники в Пентагоне начинают работать на частную промышленность задолго до ухода с государственной службы. О размерах этого явления свидетельствуют следующие цифры: с 1979 по 1981 год на работу в военную промышленность перешли со своих постов 2,1 тысячи офицеров.

Процесс милитаризации захватил и внешнюю политику. Многие генералы и адмиралы сменили армии и флотилии на дипломатическую службу. Они там сейчас нужнее. Тотальная милитаризация общества нуждается в военных. Теперь уже, замечает Симпсон, президенты «больше ценят советы военных, чем дипломатов»[132]. Назначение военных на дипломатические посты — не простая механическая замена одного чиновника другим. Свой образ мышления вчерашние генералы и адмиралы переносят в сферу международных отношений. Внешнеполитический курс США становится все более воинственным. Гибкость и конструктивность в политике объявляются старомодными.

Военная элита, промышленный комплекс, занимающийся производством оружия, заняли прочное место в структуре власти и влияния в США. Наиболее заметно это проявилось в период правления Р. Рейгана, с самого начала поставившего на пост государственного секретаря бывшего главнокомандующего войсками НАТО в Европе А. Хейга. Если взять сенат на середину 1984 года, то и там бывшие военные играют решающую роль. Их в сенате большинство: из 100 членов этого законодательного органа 69 человек — бывшие кадровые военные. Все они тесно связаны с военным бизнесом. В сущности, милитаристские процессы в США развиваются во взаимодействии с общими реакционными сдвигами в этой стране, активизацией и консолидацией правых политических сил.

Американская действительность дает все новые подтверждения ленинскому выводу о том, что империализм «отличается наименьшим миролюбием и свободолюбием, наибольшим и повсеместным развитием военщины»[133]. Милитаризм реакционен по своей классовой природе. Будучи мощным орудием классового господства, он используется как сила подавления внутри страны и как орудие агрессии и экспансии за рубежом. Реакционность милитаризма резко обострена его направленностью против Советского Союза и социалистического содружества в целом, против сил, борющихся за социальное и национальное освобождение. Для США в наибольшей степени характерно переплетение захватнических и контрреволюционных черт милитаризма.

Соединение силы монополий и силы государства приобрело ярко выраженную военную окраску, что является важной особенностью развития государственно-монополистического капитализма после второй мировой войны. Во всем многообразии переплетающихся связей между монополиями и государством выделилась и получила активное развитие именно военная линия таких связей, сложился военный механизм взаимодействия монополий и государства, или, иначе говоря, военно-промышленный комплекс. Это, с одной стороны, крупнейшие военно-промышленные концерны, сосредоточившие у себя основную часть государственных заказов. Они выполняют роль организаторов военного производства, составляют ядро военного бизнеса и осуществляют групповое монополистическое господство. С другой — высшие военные звенья государственного аппарата, прежде всего Пентагон, которые по масштабам деятельности и средствам несравнимы ни с одним другим американским государственным органом.

Произошло, таким образом, объединение двух крупнейших милитаристских группировок. Естественно, это взаимодействие верхних эшелонов власти и военной индустрии происходит во имя развития и ускорения милитаристских процессов.

Довольно распространены в США попытки представить военно-промышленный комплекс как только лоббистскую группу. Это, конечно, упрощение, причем весьма зловредное, выгодное военно-промышленной элите. Комплекс — не обычное и не имеющее аналогий явление в американской государственно-монополистической структуре. Он представляет собой альянс милитаристских интересов и практического сотрудничества крупных консолидированных партнеров.

Сегодня, если судить по практической политике США, мало говорить об отрицательных общественных последствиях деятельности только Пентагона или только военно-промышленных корпораций. Слитность их интересов, единство действий выдвигают эту социальную группировку в особо опасную силу — деструктивную внутри страны и интервенционистскую за ее пределами. Это мощный государственно-монополистический блок милитаристских сил, имеющий значительно большие возможности и средства воздействия на политический курс США по сравнению с менее консолидированными, нередко действующими раздробленно другими кругами американского правящего буржуазного класса.

В сущности, ни одно из других объединений американских корпораций не имеет столь прямых, развитых и многообразных связей с государственным аппаратом. Дело не ограничивается только профессиональной общностью интересов тех, кто заказывает и закупает оружие и боевую технику, и тех, кто их производит. Общая заинтересованность в развитии и укреплении экономической и политической силы милитаризма превратила отношения высших военных звеньев госаппарата и крупнейших военно-промышленных концернов в слитное партнерство с уникальной устойчивостью и масштабностью взаимодействия. Такая заинтересованность имеет достаточно многообразные проявления, но, в сущности, это вопрос о том, кому выгодна гонка вооружений, кто наживается на военных приготовлениях. Все остальное — защита «национальных интересов», «свободы» и «демократии» и прочее — служит идеологической оберткой защиты прибылей. В США признается, что в военном производстве прибыли значительно выше, чем в гражданском, и скрыть это невозможно. В инструкциях Пентагона по размещению военных контрактов даже подчеркивается исключительно важная роль прибыли как стимула для вовлечения американских корпораций в военное производство.

Прибыли военно-промышленных компаний — это та дань, которую американское общество, американский налогоплательщик выплачивают за частнопредпринимательскую деятельность в сфере военного производства. С этими прибылями связаны корыстные интересы высших должностных лиц и акционеров военно-промышленных компаний, они — источник средств для «подарков» и «гонораров» военным чинам за их «услуги», оплачиваемые также и путем предоставления «теплых местечек» в корпорациях уходящим на пенсию генералам и крупным чиновникам.

Скандальные разоблачения махинаций партнеров по военно-промышленному комплексу показывают, что коррупция стала органической составной частью их взаимоотношений. Военно-промышленный комплекс США представляет собой социальную группировку, прямо заинтересованную в гонке вооружений, это фракция правящего класса, которая непосредственно срослась с милитаризмом и для которой участие в гонке вооружений стало способом существования и выживания. Экономические интересы комплекса сфокусированы на требованиях поддерживать на высоком уровне и наращивать американские военные расходы, увеличивать портфель военных заказов.

Таким образом, реакционная деятельность военно-промышленного комплекса не сводится только к его служебной роли, связанной с общеклассовыми потребностями буржуазии в укреплении аппарата вооруженного насилия, используемого для репрессий внутри страны и агрессии за ее пределами. Развиваясь и укрепляя свои позиции, комплекс выступает уже и в активной самостоятельной роли катализатора милитаристских процессов и пружины американских военных авантюр. Эта инициативная функция комплекса отражает узкоклассовые потребности фракции правящего класса, заинтересованной, особенно экономически, в форсированной гонке вооружений. В своей книге о военно-промышленном комплексе американский историк П. Коистинен называл комплекс «мощной силой, увековечивающей экспансионистскую и агрессивную внешнюю политику и смертельно опасную гонку вооружений»[134]. Иными словами, комплекс сегодня выступает в двойной — общеклассовой и узкогрупповой — реакционной роли.

Эта направленность в деятельности военно-промышленного комплекса не может расцениваться иначе как вызов общественным интересам. Реакционность ВПК проявляется во все большей мере в условиях, когда прекращение гонки вооружений, сокращение вооружений и разоружение стали острейшей международной проблемой, приобрели первостепенное значение как магистральный путь укрепления международной безопасности. Однако комплекс стал мощной экономической и политической преградой для решения этой проблемы. Это не пассивное сопротивление, а воинствующее противодействие, мощная оппозиция практическим мерам в области ограничения и сокращения вооружений. Комплекс постоянно проявляет себя как сила, активно действующая в сторону раскручивания все новых витков в гонке вооружений, реализации новых военных программ, он несет огромную ответственность за усиление угрозы войны, за подрыв международной безопасности.

При всем многообразии факторов, влияющих на формирование и проведение в жизнь внутренней и внешней политики США, нет сомнений в том, что деятельность военно-промышленного комплекса с его программой форсированного милитаризма, гонки вооружений и обострения международной обстановки превратилась в мощный фактор и устойчивую тенденцию реакционного нажима на политический курс страны. Имперские амбиции США неотделимы от такого реакционного давления американских военно-промышленных кругов.

Усиление реакционного воздействия комплекса на политику страны бесспорно, но нельзя, однако, рассматривать его как фатальную неизбежность. Логика и факты политической борьбы показывают, что нет автоматизма и какой-то предопределенности в расширении влияния ВПК. Сам комплекс является элементом, встроенным в государственно-монополистическую структуру США, степень его влияния на общественно-политическую жизнь страны может быть переменной величиной. Это влияние может нарастать или убывать в зависимости от активности противоборствующих сил, их способности противостоять реакционному давлению военно-промышленных кругов, зависеть от тех задач, которые решаются в данный момент правящими силами страны в целом.

В 70-х годах комплекс был вынужден отступить под давлением сил, в том числе и в самих США, выступавших за разрядку международной напряженности. Ему пришлось сдавать позиции, о чем говорит и снижение американских военных расходов в первой половине 70-х годов, и некоторые сдвиги в американской политике в сторону реализма. Начавшееся на рубеже 70-х и 80-х годов ожесточенное контрнаступление военно-промышленного комплекса снова показывает, что ставка ВПК и других правых сил на осложнение международной обстановки и возврат к временам «холодной войны» не является простым процессом. Дают себя знать противодействующие силы.

Деятельность военно-промышленного комплекса ведет к размежеванию сил не только в стране в целом, но и в ее правящем классе. На гонке вооружений наживается лишь часть буржуазии, прежде всего монополистической. В тех ее кругах, которые не связаны непосредственно с функционированием военной машины, растут недовольство и протест по поводу активизации милитаристских процессов. Пробивает дорогу реалистический подход, ширится понимание опасностей милитаризма «без берегов» как в политическом плане в связи с нарастанием военной угрозы, так и с точки зрения все более обостряющихся социально-экономических последствий гонки вооружений. Военно-промышленному комплексу с его своекорыстными устремлениями нелегко защищать форсированный милитаризм. Общенациональные «патриотические» лозунги здесь могут помочь частично или временно.

Капиталистически организованному военному бизнесу, как понятно, чужда социальная ответственность. Это конфликт интересов, где среди противников военно-промышленного комплекса оказываются не только широкие слои трудящихся, но и реалистично настроенная часть правящего класса.

В послевоенные годы правительство США ввело в международную практику, по существу, новый институт, не имевший ранее широкого распространения в мировой политике, — военные миссии. Первая крупная военная миссия США была направлена в Грецию в 1947 году, сразу же после провозглашения «доктрины Трумэна». В настоящее время военные миссии Пентагона созданы во всех странах мира, заключивших с Соединенными Штатами военные соглашения. С их помощью правящие круги США контролируют наиболее важные стороны государственной деятельности своих союзников и подвластных государств.

«Нравится нам это или нет, но применение силы и готовность применить силу лежат в основе внешней политики, и поэтому вырабатывают и осуществляют внешнюю политику США в значительной степени военные»[135] — так откровенно формулирует свою мысль, подводя «теоретическую базу» под засилье военщины в Вашингтоне, профессор Дж. Макками. О том же пишет в книге «Американская демократия под прессом» профессор Блейсделл. «Военное ведомство, — заявляет он, — тратит больше денег, чем другие ведомства, и его воздействие на политику, как внутреннюю, так и внешнюю, сильнее, чем какого-либо другого департамента или любого из исполнительных органов»[136]. Высшие военные заняли «прочное положение среди властвующей элиты нашего времени и вскоре, по мнению осведомленных наблюдателей, вполне могут стать старшими братьями»[137]. Американцы, пишет У. Янг, уже «привыкли ходить по острию ножа катастроф»[138]. Н. Чомски считает, что правительство Рейгана пытается поднять уровень международной напряженности и создать настроения кризиса в стране и за рубежом, хватаясь за любые возможности[139].

Ныне в Вашингтоне многие важнейшие вопросы политики решаются в зависимости от того, как оценивают международную обстановку военные круги. Резкую активизацию военных в жизни страны отмечает Экирч в книге «Гражданские и военные». «Преуспевая, — пишет он, — в атмосфере постоянного кризиса и военной истерии, которая пропитала Вашингтон, военный эксперт с его аргументом военной необходимости обычно занимает первое место при слушании дел в конгрессе». Представители военных кругов ратуют за дальнейшую милитаризацию экономики, что привело страну в состояние «гарнизонного государства» и «всеобщей мобилизации для войны, так долго желаемой милитаристами»[140].

Характерно, что в конгрессе даже сторонники сокращения расходов на военные нужды резко меняют свои позиции, когда дело касается их избирательных округов. Так, Т. О'Нил последовательно выступает за производство самолета F-18, ибо двигатели для него изготавливаются в его штате Массачусетс. А. Крэнстон борется за бомбардировщик В-1, так как его производство осуществляется в Калифорнии. К. Левин отстаивает танк М-1, который выпускается в Мичигане. Естественно, что благодаря такому подходу военные корпорации получают дополнительные рычаги давления на конгресс.

По данным «Нью-Йорк таймс», нынешняя команда Белого дома «потворствует скрытому, однако непрерывному усилению влияния военных в процессе принятия решений по вопросам национальной безопасности»[141].

Американское государство, будучи тоталитарным по своему существу, опирается не только на военных. Основательной опорой правящих сил являются карательные и разведывательные службы. Современное «разведывательное сообщество» США — это примерно дюжина различных организаций, ведущей среди которых выступает ЦРУ. Помимо него, существуют разведывательные организации армии, ВВС и ВМФ, министерства обороны в целом, агентства, занимающиеся управлением разведывательными спутниками, электронным перехватом информации. Свои разведывательные подразделения имеют также госдепартамент, министерство финансов и министерство энергетики. И разумеется, ФБР.

Центральное разведывательное управление, по признанию его бывшего сотрудника Р. Макгихи, представляет собой инструмент президента для осуществления подрывных террористических операций за рубежом. ЦРУ — это организация, обладающая неподотчетным правом вмешиваться в дела других государств, говорит Ивлэнд, бывший агент ЦРУ. Бывший директор этой организации У. Колби подтверждает, что «с конца войны мы, ЦРУ, не делали ничего другого, как только помогали различным… силам в их борьбе против коммунистической угрозы». Только с 1961 по 1976 год ЦРУ провело более 900 подрывных террористических операций против «неугодных» США деятелей и правительств. На эти цели расходуется две трети всего бюджета ЦРУ.

О некоторых методах и фактах этой грязной деятельности рассказывается в работе «Белая книга обеляет»[142], основанной на материалах бывшего сотрудника ЦРУ Филипа Эйджи[143]. Как свидетельствует Эйджи, обычной, рутинной работой ЦРУ является не только терроризм, организация заговоров, компрометация «нежелательных» групп, партий и деятелей, но и фальсификация разного рода документов. Он напоминает о случае, когда иранские студенты в 1979 году нашли фальшивые паспорта в американском посольстве в Тегеране, выданные разведчикам Ахерну и О'Кифу на имена бельгийца Тиммермана и западного немца Шнейдера. Он рассказывает также, как ЦРУ организовало в 1960 году налет на кубинское посольство в Перу, с тем чтобы в похищенные документы вложить список лиц из перуанцев левого направления мысли, которые якобы сотрудничали с кубинским посольством. После опубликования этого списка дипломатические отношения с Кубой были разорваны. Впоследствии фальшивка была разоблачена, но виновные в провокации остались безнаказанными.

Те же методы были использованы и для организации военного переворота в Эквадоре в 1963 году и разгрома компартии. В багаж одного из эквадорских коммунистов был вложен тюбик из-под зубной пасты с «планами захвата» власти коммунистами и уничтожения военных и полицейских начальников. Фальшивка ЦРУ была тоже разоблачена, но позднее, а тем временем левые силы были разгромлены и сотни невинных людей брошены за решетку. Как свидетельствует Эйджи, в американских посольствах ведутся картотеки на лиц с левыми взглядами, которые квалифицируются как «подрывные элементы» и подлежат аресту в случаях кризисных ситуаций.

В этих же целях ЦРУ готовит и содержит террористические организации. Одна из них — «Патриа и Либертад» в Чили — сыграла активную роль в физическом уничтожении демократов, сторонников конституции и республиканского правительства Сальвадора Альенде. Широко известны также террористические организации «Белая рука» и «Око за око» в Гватемале, «Вооруженные силы национального освобождения» в Венесуэле, созданные и финансируемые ЦРУ, Тонтон-Макуты на Гаити, а в самих США — ку-клукс-клан, общество «Минитменов», нацистская партия, которые тоже содержатся на деньги ЦРУ и ФБР и пользуются их покровительством.

За две недели до переворота в Чили генеральный секретарь нацистской организации «Патриа и Либертад» Роберто Тим сказал в интервью: «Наша цель — усилить в стране хаос и спровоцировать как можно быстрее военный переворот». Тим добавил, что ждать достижения этой цели осталось недолго. После переворота другой лидер этой организации с удовлетворением заметил: «Мы достигли своей цели. Наша миссия выполнена»[144].

Правящая элита США уделяет ныне повышенное внимание средствам насилия и провокаций.

Нового здесь мало, а необычного и вовсе нет. Американская тоталитарная система всегда славилась огромной ролью полиции и разведки в системе общественной жизни. Но Р. Рейган дал им еще большую свободу действий, избавил от остатков контроля со стороны законодательных органов. Сегодня американские службы разведки особенно активны в проведении линии на дестабилизацию международной жизни, на такое развитие событий, которое бы соответствовало американским милитаристским планам.

Иными словами, ЦРУ и другие спецслужбы США дождались своего «звездного часа». В 1983 году бюджет на подрывные операции ЦРУ возрос на 25 процентов и достиг 1,5 миллиарда долларов. В 1984 году запланировано израсходовать на подрывные операции за рубежом до 17 миллиардов долларов. Интересно, что темпы роста ассигнований для ЦРУ опережают даже темпы расходов на военные цели. Число сотрудников Центрального разведуправления достигло 16 тысяч человек.

Неотъемлемая часть американского образа жизни — лоббизм. Этим термином называют в США систему давления на законодательные органы и правительство. Такое давление оказывают монополистические объединения, политические организации и группы. В понятие лоббизма входит и практика подкупа законодателей и чиновников.

Казалось бы, в условиях, когда монополисты получили возможность непосредственно решать свои дела, заняв правительственные посты, лоббизм потерял смысл. Однако его активность не только не ослабла, а, напротив, усилилась. В системе американской «демократии» на его долю приходится наиболее скрытная и грязная часть работы по использованию конгресса и правительства в интересах монополий. Лоббисты комплектуются из числа бывших крупных политических деятелей, генералов и адмиралов, имеющих связи и знающих, к кому обратиться в Вашингтоне.

Концерны, фирмы, банки, компании, организации, общественные объединения посылают в Вашингтон представителей для «проталкивания» своих вопросов. «Группы давления» — так обычно американская пропаганда именует лоббистов и финансирующие их организации — называют «третьей палатой» конгресса, служащего лишь «местом для рынка, товары для которого производят везде, главным образом в комитетах и кулуарах»[145]. Особенно большим вниманием лоббистов пользуются партии и правительство. «Дело в том, — говорится в сборнике „Теория и практика американской внешней политики“, — что партии просто должны стоять в стороне и позволять доминирующим группам определять решения»[146].

Многие авторы отмечают, что партия у власти имеет Долги и обязательства перед заинтересованными группами. Партия, успешно идущая к власти, как бы получает «мандат» от таких групп. Когда партийные лидеры попадают в правительственные учреждения, определение политики они оставляют главным образом за «группами давления»[147]. Последние, не чураясь работы и внутри партий, главные силы бросают на помощь то одной, то другой партии в зависимости от того, какая из них кажется более обещающей в данный момент. В американской литературе отмечается решающая роль «групп давления» и в президентских выборах. Эти группы и их доверенные лица не обязательно присутствуют на партийных съездах, они действуют через лидеров партий и делегатов. «Группы давления» стремятся «при помощи денег диктовать назначение кандидата в президенты и обеспечить избрание кандидата, отвечающего их интересам»[148].

«Идеи, — пишет Блейсделл, — которые вошли в наши законы, — это в большой степени их идеи. Мнения и точки зрения на вопросы общества, которые ежедневно путешествуют по воздушным волнам, — это их идеи или отражение их идей. Люди, которые в качестве представителей законодательных органов, адвокатов или прокуроров выступают за эти группы в залах конгресса, в исполнительных департаментах и перед судом, являются их агентами»[149].

Наибольшего расцвета система лоббизма, подкупа, взяток достигла в местных законодательных и исполнительных органах. Американский журнал «Ридерс дайджест» напечатал однажды рассказ местного парламентария. В нем раскрывается «кухня» лоббизма.

Сначала лоббисты оплачивают счета законодателей в ресторанах и отелях, а затем, не колеблясь, «хлещут их кнутами», напоминая, с какой стороны хлеб намазан маслом. «Здесь я обнаружил, что мне можно не платить в ресторанах. Кто-нибудь из лоббистов всегда готов оплатить мой чек. Как наивный новичок, я обходил стороной лучшие рестораны города, куда лоббисты водили законодателей, и мрачно съедал бутерброд с беконом и помидорами в кафетерии. Мои коллеги не терзались подобными сомнениями. Я слышал, как они спрашивали друг у друга: „Идешь на обед? Кто сегодня твой голубчик?“

Когда один не в меру горячий член собрания выступил против лоббиста промышленников, последний передал репортерам копии оплаченных чеков этого законодателя. «Если я сукин сын, — говорил лоббист, — то этот человек был избран в собрание на деньги сукина сына». Он намекнул, что есть и другие, более крупные чеки, которые можно предать гласности». Автор статьи признает, что после долгих «сомнений» и «угрызений совести» он тоже решил брать деньги у лоббистов.

В 1981 году при полном единодушии обеих партий были сняты ограничения на «деловые расходы» конгрессменов, введена специальная налоговая скидка, что дало каждому конгрессмену по меньшей мере 20 тысяч долларов в год. Показательно, что это решение было оформлено как поправка к закону об улучшении обеспечения больных силикозом (I). Своеобразной формой взятки является и организация поездок за границу на казенный счет. Так, в 1982 году группа из 14 конгрессменов побывала в Сингапуре, Бомбее, Каире и Афинах с целью определить «масштабы деятельности Советского Военно-Морского Флота». Американским налогоплательщикам этот круиз обошелся в 300 тысяч долларов. Позорным пятном легла на конгресс США история с подставными шейхами, роль которых играли агенты ФБР. Передав крупные суммы семи конгрессменам, агенты заручились их поддержкой в решении вопроса о проживании мнимых шейхов в США. ФБР пришлось расследовать эту операцию, ибо в публику стали просачиваться факты о массовых подкупах законодателей. Надо было срочно спасать конгресс, по возможности с меньшими издержками.

В 70-е годы «уотергейтское дело», о котором мы уже упоминали, открыло период беспрецедентных разоблачений. Каждый утопающий стремился прихватить с собой «на дно» кого-то еще. Партии, фракции, группировки непрерывно сводили друг с другом счеты. Открылось много любопытного, в том числе и по поводу морали тех, кто претендует на моральное руководство миром. За это десятилетие около 20 конгрессменов были в судебном порядке признаны виновными в уклонениях от уплаты налогов, взяточничестве, нарушении избирательных законов. Еще большее количество дел не дошло до суда, осталось лишь на страницах печати. Было все: связи с преступным миром, содержание любовниц на деньги налогоплательщиков, наркотики, многое другое. Использование служебного положения в целях личного обогащения уже считается чуть ли не само собой разумеющимся. За последние 15 лет в США не было ни одного правительства, члены которого не оказывались бы замешанными в скандальных, а то и откровенно преступных махинациях. Республиканские и демократические администрации различались разве что числом подобных скандалов.

Взяточничество, казнокрадство, подкуп — типичные черты буржуазного общества. Политическая коррупция органически присуща капитализму, так как, по словам американского исследователя Дж.