От Трумэна до Рейгана. Доктрины и реальности ядерного века

Ростоу, Советы предприняли новое наступление на «свободный мир», начали «ядерный шантаж», с тем чтобы понудить Запад к отступлению. При этом Ростоу заявляет, что коммунисты ради достижения «мирового господства» готовы на все, вплоть «до прямого нападения» на США[623]. Какой же отсюда вывод? Его дает другой апостол войны, С. Поссони. Такая позиция Советского Союза может «навязать американцам стратегию превентивного, или упреждающего, удара»[624]. Поэтому остается хотя и чреватый войной, но единственный путь — милитаризация и гонка вооружений. О чем бы ни говорили американские идеологи, вывод один: милитаризация. Хоть война, хоть мир, а вооружаться нужно беспрерывно.

Много доктрин выдвинули американские идеологи после 1957 года. Проникнутых страхом и раздражением. Аналитических и воинственно-крикливых. Но, пожалуй, всем им присуща озабоченность за положение США в мире в условиях, сложившихся после запуска первого спутника Земли. Вильямс, например, в книге «Трагедия американской дипломатии» признает «глубокий кризис» политики США. Автор обвиняет послевоенные правительства в том, что их действиями была создана гнетущая обстановка страха и ожидания военной катастрофы. Базируя свою политику на идее «крестового похода против коммунизма», внешняя политика США «закрыла дверь любым результатам, кроме „холодной войны“[625]. А. Этзиони в работе «Трудный путь к миру» рассказывает о том, как однажды американский летчик-истребитель, выпустив снаряды, развил такую скорость самолета, что обогнал собственные снаряды и был сбит ими. «Часто кажется, что мы (американцы) следуем по стопам этого летчика»[626].

Некоторые авторы выражают обоснованное беспокойство относительно того, что американцы имеют явно превратное представление о политике правительства. В книге «Государство войны» отмечается, например, что действительная картина агрессивного милитаризма резко расходится с мнением среднего американца о своей стране, которая кажется ему жаждущей только мира. А факты говорят об иллюзорности подобного представления, они показывают, что государство войны должно найти свое окончательное выражение в войне. Всему миру известно, продолжает автор этой книги, что американский империализм стремится переделать мир «по своему образу и подобию»[627]. Все это, с тревогой отмечается в книге У. Ледерера «Нация баранов», может привести к печальному финалу национальной драмы: американцы превратятся в баранов, не знающих, что их ведут на убой. Но может произойти и другое. Как писал последний оставшийся в живых из братьев Кеннеди — Эдвард, многие из американцев, потеряв веру в собственную систему, придут к заключению, что она «не стоит того, чтобы ее спасать»[628].

Дж. Ньюмэн в книге «Правление безумия» предостерегает против «тенденции, находящей выражение в многочисленных попытках заставить американский народ принять идею ядерной войны и убедить его в том, что убежища дадут возможность уцелеть большинству из нас»[629]. Кстати, об убежищах, упомянутых Ньюмэном. Их строительство в то время превратилось в национальный психоз. Для разжигания его проводились всеобщие тревоги. На сооружении частных и коллективных убежищ, на визгливой пропаганде вокруг этой национальной аферы наживались строительные компании, но не только. Авантюра с убежищами поддерживала страх американцев перед войной, взвинчивала нервы нации. Предполагалось, что после воя сирены и торопливой рыси в подземный склеп американец будет не так критичен к росту налогов и восприимчивее к пропаганде войны.

Но не всегда все идет, как хотелось бы. Так и с убежищами. В книге «Прячущаяся Америка» рассказывается следующее. В июне 1961 года президент Кеннеди призвал строить противоатомные убежища. Появились специальные компании, предлагавшие все, что потребуется человеку под землей во время атомной войны. Мошенничество разрасталось. В продажу поступила даже консервированная вода. Началось микрофильмирование наиболее важных документов. В штате Небраска, проявляя трогательную заботу о сохранении коровьего рода после ядерной войны, правительство построило убежище на 77 коров, 2 быка и 3 пастухов. Общенациональная паника, однако, дала совсем не те результаты, которые ожидались. Подземные убежища подействовали, «словно бульдозер, разворотивший скалы апатии в американской жизни»[630]. Многие «впервые осознали, что холодная война — штука чрезвычайно серьезная. Эти люди поняли, наконец, что если не найти выхода, произойдет катастрофа»[631].

Как верно заметил К. Казинс, «если ту энергию, деньги и ресурсы, которые сейчас тратятся на убежища, направить не создание лучшего мира, то мы надежнее обеспечим американское будущее, чем все подземелья, которые можно выстроить за тысячу лет»[632]. Дж. Горовиц подчеркивает, что пропагандисты стратегии «атомных игр» социально опасны. И дело вовсе не в том, каков моральный облик их авторов — он стоит за пределами элементарных понятий о морали. Особую тревогу вызывает то, что концепция «игр в войну» постепенно приучает общественность рассматривать войну «как обычное явление»[633]. Он показывает беспочвенность иллюзии и об ограниченной войне, скажем, в Европе. Это не что иное, как «мизантропическое выражение изоляционизма, предполагающее, что европейцы снова будут сражаться за интересы Соединенных Штатов», а американцы — «наслаждаться зрелищем того, как Европа разорвет себя на куски»[634]. Понимая нелепость стратегии, рассчитанной на атомную войну, Горовиц призывает перейти от политики, основывающейся на морали антикоммунизма, к политике, базирующейся на общем выживании и на праве народов самим выбирать социальную систему.

Много критики выпало в это время на долю военных. Отмечают, что их роль в делах государства не имеет прецедента в истории страны. Если учесть «наследственный» аморализм американской военщины, то опасность провокаций возрастает многократно. У профессиональных стратегов, отмечает автор работы «Стратегия и совесть», профессиональная глухота к голосу совести. «Для стратега цели — всегда лишь кружки на карте. Многократное убийство — соответствующий коэффициент. Ядерный потенциал — понятие, аналогичное теплоемкости, электрическому потенциалу или кредитоспособности концерна»[635]. Пропаганда войны падает на весьма благодатную почву равнодушия. Американцы, как отмечает Раппопорт, не имеют позитивной национальной цели, что делает их восприимчивыми к ложной и гибельной пропаганде крестового антикоммунистического похода. В американском обществе господствует самодовольство, совесть его спит. Американцы любят звуки военных труб и парады, ибо они и понятия не имеют об ужасах войны, которая всегда обходила их стороной. Не встречая сопротивления, пропаганда, на которую монополии тратят огромные деньги, ведет преступную проповедъ войны, а правящие круги страны — «глупую, грязную и опасную игру интриг и подрывных действий»[636].

Реалистически мыслящие ученые пытались и пытаются доказать пагубность термоядерной войны. Например, Т. Стониер в работе «Атомное бедствие» рассматривает гибельные последствия для всего живого на земле ударной волны, светового излучения, проникающей радиации, радиоактивного заражения местности. Он пытается нарисовать трагическую ситуацию, которая неизбежно возникнет после войны. Говорит о неотвратимости массовых психических заболеваний, эпидемий, о нарушении биологического равновесия в природе (птицы гибнут от малых доз радиации, насекомые малочувствительны и быстро размножатся; леса, особенно сосновые, погибнут, что приведет к эрозии почвы и т. д.). Как отмечает автор книги, такая перспектива должна убедить людей, что «забота о мире является не только чрезвычайно разумной и уважаемой, но для нашего поколения стала обязательной»[637].

Видный американский психолог Ч. Осгуд пишет, что трудно дать людям убедительное представление об опасности ядерной войны, когда они незнакомы даже с обыкновенными бомбардировками. Нелегко это говорить, но, может быть, для нас (то есть американцев. — А. Я.) было бы лучше всего, если бы около какого-либо большого города случайно взорвалась ядерная боеголовка и взрыв показывали бы по телевидению. Возможно, после этого американцы взяли бы в толк, что «решать политические вопросы посредством ядерных бомб — все равно что пользоваться динамитом, чтобы избавиться от мышей в доме»[638]. Эту же точку зрения высказывает и профессор С. Хьюз. Касаясь воображаемого ядерного взрыва над США, он пишет, что «иной раз меня так и подмывает желание, чтобы такая ужасная вещь произошла»[639]. (Заметим в скобках, что в конце 1983 года в США был снят и показан по телевидению фильм «На следующий день», основанный на сценарии, близком к приведенным высказываниям Осгуда и Хьюза. Фильм потряс многих простых американцев. На политике Белого дома это не сказалось, да и не могло сказаться.)

Аргументация, конечно, крайне острая. Но не ради сенсации она приводится. Печально то, что отсутствие трагического опыта оборачивается плохо и для самих американцев, и для народов, уже познавших ужасы войны. Конечно, подобные «если бы» абстрактны, и никто не желает, чтобы термоядерные взрывы случились над США и передавались по телевидению. Больше того, саму эту аргументацию, хотя она и понуждает к мыслям о судьбах мира, вряд ли можно считать допустимой.

По разным причинам критика международного курса США разворачивалась по широкому фронту. Она отчетливо отражала новые реальности мировой обстановки, изменения в соотношении сил, растущее недовольство агрессивной политикой правящих сил США внутри страны и за рубежом. Так или иначе, но Соединенным Штатам пришлось пойти на определенные модификации в своей внешней политике с акцентом на международное сотрудничество, переговоры и договоренности. Но с приходом к власти демократа Дж. Картера и республиканца Р. Рейгана над человечеством вновь нависла угроза ядерной войны и катастрофы.

Внешнеполитический курс США претерпел эволюцию, амплитуда которой необычна даже для этой отличающейся бурным политическим темпераментом страны. От содействия разрядке международной напряженности, нормализации советско-американских отношений в начале десятилетия (70-е годы) США перешли к противоположной линии на его исходе.

Каковы же причины и сам механизм этой эволюции? Речь идет, в сущности, о том, чтобы понять, что же является эпизодом в американской политике — разрядка напряженности или конфронтация и курс на войну? Ответы на эти вопросы во многом помогают увидеть в правильной перспективе внешнеполитическую деятельность рейгановской администрации, позволяют составить более точное представление о развитии международной обстановки в целом, на которую — нужно ли говорить — США накладывают столь негативный отпечаток. Понятно, что участие США в оздоровлении международных отношений определялось комплексом причин разной глубины, длительности и силы воздействия. Наиболее фундаментальная — прогрессирующая ликвидация разрыва в общей мощи между СССР и США, между социализмом и капитализмом, если говорить в более широком плане. Советский Союз достиг военно-стратегического паритета с США, который обессмысливал курс на конфронтацию с СССР. На этот главный фактор наложились, усиливая его, некоторые другие, относительно частные. Страна была охвачена «вьетнамским синдромом», ставшим серьезным препятствием на пути продолжения агрессивной, или, как ее называли в США, «глобалистской», политики. Обострилась необходимость усилить внимание к внутренним, в первую очередь социальным проблемам, что дополнительно ограничивало «глобализм», требующий гигантских затрат.

Преобразование всех этих импульсов в разрядку выпало на долю республиканской администрации, политический профиль которой ослаблял противодействие тех, кому разрядка была не по душе. Ф. Холидей считает, что перед администрацией Р. Никсона, пришедшей к власти в 1968 году, стояли следующие задачи: достичь соглашения с СССР по ограничению стратегического ядерного оружия и в то же время расширить существующие преимущества США в областях, не охваченных соглашением; использовать соглашение по стратегическому оружию и советско-американской торговле для того, чтобы СССР прекратил помогать своим союзникам в «третьем мире», особенно Вьетнаму; вести переговоры с СССР по проблемам Европы таким образом, чтобы усилить давление на политическое единство советского и восточноевропейских обществ[640].

Вынужденные в силу сложившихся обстоятельств сесть за стол переговоров, США в лице Никсона — Киссинджера остались верны себе. Приведем лишь несколько фактов из исследования Сеймура Херша «Цена власти». 6 февраля 1969 года Никсон на пресс-конференции заявил, что ратификация Договора о нераспространении ядерного оружия всеми правительствами, как обладающими, так и не обладающими им, — в интересах мира, и выразил уверенность, что большинство друзей США в Западной Европе присоединятся к ним в этом вопросе. Однако сотрудники Совета национальной безопасности знали, что Никсон и Киссинджер относятся к договору враждебно, а за день до публично выраженной поддержки Договору Никсон подписал Меморандум № 6, в котором, в частности, говорилось: США не будут оказывать какого-либо давления на другие страны, прежде всего ФРГ, с целью их присоединения к Договору[641]. В конце 60-х — начале 70-х годов американской общественности постоянно внушали, что новое поколение ракет с кассетными боеголовками создается в ответ на развертывание аналогичных систем в СССР. Однако, как объяснил тогдашний министр обороны М. Лейрд в сенатском комитете, США начали подготовку к этому до того, как узнали о соответствующих планах СССР[642].

Наиболее красноречивым примером односторонней интерпретации разрядки являются, как пишет Холидей, действия Никсона и Киссинджера, которые после подписания ОСВ-1 незамедлительно отбыли в Тегеран и заключили секретное соглашение с шахом Ирана о мерах дестабилизации обстановки в регионе и ослабления уз сотрудничества между Ираком и Советским Союзом[643]. Сеймур Херш саркастически пишет по этому поводу, что американского стремления к «миру и безопасности» хватило ровно на двадцать четыре часа[644].

И все же, несмотря на политиканское маневрирование Никсона и Киссинджера, общая обстановка оздоровлялась. Советский Союз и Соединенные Штаты заметно разгрузились от бремени и опасностей конфронтации, закрепили этот процесс такими вехами, как Договор ОСВ-1 и соглашение «Основы взаимоотношений между Союзом Советских Социалистических Республик и Соединенными Штатами Америки». Поднялось на порядок выше политическое, экономическое, научно-техническое, культурное общение между странами с различным социальным строем.

В то самое время, когда росли ожидания дальнейших перемен к лучшему, в Соединенных Штатах начала быстро активизироваться и все сильнее влиять на политику коалиция сил, либо открыто выступавших против разрядки напряженности и нормализации в советско-американских отношениях, либо добивавшихся ограничения и того и другого. Ситуация менялась на глазах. Все это выглядело неожиданным, нелогичным, чуть ли не парадоксальным. Как раз тогда, когда разрядка напряженности начала приносить неоспоримые блага всем странам, включая США, в последних пришел в действие механизм, толкающий страну в сторону конфронтации и войны.

Что же вызвало прилив энергии у противников разрядки в Соединенных Штатах? И что обеспечило ему ту политическую действенность, которая привела к победе Р. Рейгана? Возникновение кампании против разрядки понять несложно. Прежде всего заговорили те многочисленные противники советско-американского сближения, которые на старте безмолвствовали. Для них переход к действиям определился тем, что нормализация отношений оказалась вопреки их расчетам делом реальным. Других активизировало то, что разрядка не стала заметным инструментом продолжения борьбы против Советского Союза иными средствами. И наконец, бросил в бой против политики разрядки свои огромные ресурсы военно-промышленный комплекс США, убедившийся, что потепление международного климата сопряжено для него с реальной угрозой ослабления политического влияния и снижения прибылей.

В середине 70-х годов в США произошли события, которые помогли правящим силам взять курс на отход от разрядки, усилили антиразрядочный потенциал, и без того всегда обладавший в этой стране большой силой.

Во-первых, выявилась неудача попыток добиться социально-политической стабилизации внутри страны посредством некоторых реформ в социальной, экономической, гражданско-правовой сферах. Широковещательные программы строительства «государства всеобщего благосостояния» не привели к социальной гармонизации общества. В результате в экономической и политической элите ослабло стремление к перераспределению бюджетных средств в пользу внутренних нужд. Лозунг «пересмотра национальных приоритетов», столь популярный в начале десятилетия и в известной мере толкавший к сдерживанию военных расходов и милитаризма, был отодвинут в сторону.

Во-вторых, произошел один из крупнейших в истории США экономических кризисов 1974—1975 годов, открывший собой длительную полосу хозяйственных расстройств, усугубленных необычным и неуправляемым переплетением трудностей (стагфляция, энергетический кризис, огромная безработица). Несомненно, эти осложнения, как это часто бывало и в прошлом, побудили правящие круги США искать во внешнеполитических обострениях средство отвлечения внимания американцев от внутренних проблем. Не является случайным совпадением и то, что политический натиск правых, требовавших возрождения «жесткого курса», обозначился как раз тогда (попытка Рейгана добиться номинации от республиканцев в 1976 году), когда страна прочно погрузилась в экономические сумерки.

В-третьих, на протяжении 70-х годов с нарастающей силой развивалось то явление, которое получило наименование консервативного сдвига, в результате чего в стране сложился определенный консенсус сторонников новой «холодной войны» на базе роста военных расходов, подчеркивания «советской угрозы», восстановления американской мощи[645].

Активную роль в консервативном сдвиге сыграли «новые правые». Их истоки уходят в глубь американской истории. Известна их враждебность к восточному побережью, неприязнь по отношению к Европе, ненависть к внутренним диссидентам, ура-патриотизм. «Новые правые» черпали свое вдохновение у «героев» первой «холодной войны». Уже упоминавшийся Р. Вигери говорит о двух «Маках», достойных подражания, — это Дж. Маккарти и Д. Маккартур, требовавший сбросить на «красных желтых» атомную бомбу[646]. Он же подчеркивает, что для него главным является достижение американского военного превосходства. Ф. Шлафли, инициатор кампании против конституционной поправки о равных правах для женщин, является соавтором пяти книг, в которых доказывается необходимость нанесения первого ядерного удара по СССР. Интересно, что Ф. Шлафли начала свою карьеру как противник союза с СССР против нацистской Германии. Дж. Фалуэлл — глава организации «Моральное большинство» — призывает провести регистрацию всех коммунистов, поставить им на лоб печать и отправить обратно (?!) в Россию. Дж. Фалуэлл — священник. По его просвещенному мнению, «Христос не был пацифистом. Он не был маменькиным сынком»[647].

Вторая «холодная война» была подготовлена кампанией за увеличение военных расходов, которую длительное время вел треугольник — конгресс, Пентагон и военная промышленность. Уже к 1975—1976 годам был подготовлен проект нового этапа военного производства. Утверждение о том, что после Вьетнама США год от года слабели в военном отношении, является одним из самых злостных мифов второй «холодной войны». На самом деле стратегическая модернизация, осуществляемая нынешней администрацией, была разработана еще в 1972 году, а военные расходы стали резко увеличиваться с 1977 года[648].

Центральным пунктом своей аргументации противники разрядки сделали недобросовестное утверждение, что Советский Союз стремился использовать разрядку для «наступления» на Запад. Разрядка, мол, затрудняла противостояние «советской угрозе», оказалась выгодной только Советскому Союзу. С этой позиции выступали среди прочих Р. Страус-Хюпе, У. Кинтнер, С. Поссони, Т. Дрейпер, 3. Бжезинский, Р. Пайпс, Р. Конкуэст. Словом, та же компания, которая подвизалась на поприще идеологической подготовки к ядерному нападению на СССР в 50-е годы. Их рассуждения, как и прежде, напичканы откровенной ложью в адрес СССР и его политики, воинственными призывами к антикоммунистическому «крестовому походу». Разрядка объективно содействует разоружению, НАТО и ослаблению единства Запада[649]. В книге утверждается, что между СССР и США будет происходить не сближение, а затяжной конфликт, в результате которого «силы разума и свободы очистят земли, находящиеся под господством коммунистов, вернут их народы в лагерь свободы и плюрализма»[650], — вещает Р. Страус-Хюпе. Т. Дрейпер объявляет разрядку просчетом Никсона и Киссинджера. Р. Пайпс, выступая в качестве самозваного интерпретатора советской внешней политики, утверждает, что «советское руководство расценивает разрядку как исключительно временное средство»[651]. По словам Р. Конкуэста, «политика разрядки в ее нынешнем виде, не будучи тщательно продуманной на Западе, может в конце концов разрушить сплоченность и способность западного мира сохранить свои ценности и свой образ жизни»[652].

Но все эти фантазии не могут скрыть того факта, что шельмование разрядки строилось на подлогах. Некоторые договорились до того, что видят суть разрядки в противоборстве и конфронтации между СССР и США. Например, политолог Г. Гроссман считал нужным устроить из разрядки некую сделку, в ходе которой Соединенные Штаты получали бы от Советского Союза какие-то «политические выгоды», как и для Запада в целом[653]. Но это еще сравнительно скромный запрос. В одном из сборников находим и такую интерпретацию разрядки: она должна стать формой «ограниченного конфликта», в рамках которого США будут бороться против СССР с «позиции силы»[654]. Но и этот вариант, как оказывается, не является пределом для фантазии. В том же сборнике высказывается мысль, что целью разрядки для США является следующее: добиваться «внутренней неустойчивости» в социалистических странах, вследствие которой Советский Союз перестал бы быть мощной державой[655].

По мнению С. Гайберта, в США есть «три школы разрядки»: ортодоксальная, представители которой Р. Никсон, Г. Киссинджер, Дж. Форд и другие утверждали, что Советский Союз якобы превратился в «державу, охраняющую статус-кво»[656], «ревизионистская», сторонники которой считают, что разрядка наступила в результате «отказа» США от своей прежней агрессивной политики, и «реалистическая» (Г. Джексон, Дж. Шлессинджер и их единомышленники), кредо которой сводится к отрицанию разрядки вообще. Анализируя различные аспекты взаимоотношений СССР и США, сам Гайберт приходит к выводу, что их еще более антагонистический характер представляется почти неизбежным на длительную перспективу, он предсказывает новую длительную «холодную войну»[657].

Среди ослабевшего, но еще заметного течения сторонников разрядки велик удельный вес либералов. Они выступали за необходимое в этой связи ограничение военных затрат и, следовательно, за ограничение гонки вооружений, за договоренности на этот счет с Советским Союзом[658]. Сторонникам разрядки было ясно, что возврат к «жесткому курсу» и милитаризму еще более затруднит попытки властей справиться, в частности, с внутренними проблемами. Но им не удалось эффективно противостоять «щедро финансируемым шовинистам», которые уже в 1977 году стали задавать тон в определении политики США в области безопасности[659].

На первом плане у сторонников разрядки оставался ее центральный императив — предотвращение угрозы термоядерного катаклизма. Подчеркивается, что СССР готов к сотрудничеству, что создает почву для улучшения отношений между двумя государствами, причем по большому спектру проблем, ибо «сотрудничество в области безопасности неотделимо от более широких форм прочных отношений между двумя странами». М. Шульман призывал совместными усилиями двух сторон «уменьшить опасность войны и одновременно расширить области сотрудничества там, где интересы не сталкиваются»[660]. Дж. Лиска отстаивал оптимистический взгляд на перспективы советско-американских отношений, считая не только возможным, но и вероятным постепенное сближение этих двух стран в будущем»[661].

Как видим, представители этого направления говорят американскому обществу, что в трудностях, постигших разрядку, повинны США. Критический подход к курсу Вашингтона выступает не только средством полемики со слепыми антисоветчиками, но и способом известного «политического просвещения» собственной страны. Политолог Р. Леви писал, что у противников возврата к «жесткому» курсу ощутима «обеспокоенность неспособностью американских государственных деятелей понять, что большинство опасностей и возникающих проблем, требующих их внимания, появились, главным образом, в результате их собственной деятельности»[662]. С. Хоффман прямо возлагает на Соединенные Штаты вину за срыв советско-американской разрядки во второй половине 70-х годов. Он, в частности, отмечает, что этому в немалой степени способствовала та упрощенность взглядов и оценок, которая присуща многим в Соединенных Штатах — как среди политиков, так и общественности. По словам Хоффмана, в США широко распространена вера, что Соединенные Штаты могут и должны силой навязать миру свои порядки, свою систему ценностей. Реальности сегодняшнего мира отвергают эти иллюзии. Однако реакция на это большинства американцев «напоминает поведение пациента, который при взгляде на термометр, показывающий слишком высокую температуру, предпочитает разбить его»[663].

Дж. Чейс указывает на гигантские издержки возобновления конфронтационной политики. «Антисоветизм как база для политики приведет к разобщению нас и наших союзников, а глобальная политика сдерживания истощит нас, пока мы будем добиваться военного превосходства над Советским Союзом, что является единственным способом осуществления такой политики. Поддержание военного паритета с Советами уже будет достаточно дорогим делом, а ставка на военное превосходство потребует такого огромного отвлечения наших ресурсов на военные нужды, что наш жизненный уровень, вне всяких сомнений, будет падать по мере того, как станет увядать невоенный сектор нашей экономики»[664].

В конечном же итоге расстановка сил в США по вопросам разрядки напряженности, советско-американских отношений, достаточно четкая и благоприятная в начале семидесятых годов, к середине десятилетия стала весьма сложной. Страна погрузилась в сумбурные дебаты о разрядке, в которых, помимо ее сторонников и противников, подвизалось и немало прожектеров, запутывавших дискуссию своим невежеством. Обзор этой полемики иллюстрирует происшедший политический регресс. Но в любом случае дискуссия о международных проблемах в контексте разрядки рождала многочисленные теоретические конструкции, рассчитанные на какой-то новый вариант советско-американского взаимодействия. Отметим лишь два основных противоречивых элемента этих конструкций.

С одной стороны, всеми признается необходимость нормализации, «коммуникабельных» советско-американских отношений, важность постоянного и позитивного диалога между двумя странами. Р. Барнет, например, говорит о настоятельной необходимости ликвидации военного соперничества между США и СССР[665]. Р. Роузкранс подчеркивает, что мировая политическая ситуация характеризовалась бы еще большей неопределенностью и неустойчивостью, если бы США и СССР не пытались координировать и согласовывать свои действия[666].

С другой, нормализованные отношения предлагается дополнить такими подходами, которые скорее всего подорвали бы их. Почти у всех авторов в более или менее явном виде присутствует рекомендация для США опереться в диалоге с СССР на «позицию силы». М. Каплан, например, даже не исключает применения силы в советско-американских отношениях[667]. А. Джордж советует не делать и попыток договориться с СССР об ограничении форм соперничества. «Идея о том, что две державы могут избежать опасных форм соперничества в третьих районах, если они только примут ряд общих правил и принципов взаимной сдержанности, является обманчивой»[668].

Характерной представляется работа К. Бартлетта «Подъем и падение „Pax Americana“ , в которой автор прослеживает основные этапы развития этой концепции, ее применение сменяющими друг друга администрациями. Автор обвиняет американскую внешнюю политику в проповедничестве, в увлечении звонкими заявлениями и бессмысленными доктринами. Где-то в середине 70-х годов очевидные сбои во внешней политике продемонстрировали окончание эры „Pax Ameriсаnа“. Конечно, пишет он, „потребность в сырье, давление большого бизнеса, ориентированного на экспорт, военных, получивших в США вкус или, лучше сказать, болезненную страсть к глобальной стратегии, будут обусловливать активную внешнюю политику. Однако огромные изменения как внешней, так и внутренней ситуации сделали бессмысленными рассуждения в духе Pax Americana“. А вера в превосходство американских ценностей уже оказала опасное и искажающее влияние на американские представления о мире[669].