Пленники зимы

      Двигаюсь на четвёртой передаче, на спидометре – "50", и правая рука могла бы легко опуститься ей на плечи. Тем более, что водительское кресло чуть выше сидений для пассажиров.
      – Что-то случилось? – неожиданно оживает Николай.
      – Почему ты спрашиваешь? – откликается Света.
      – Пять утра, – я машинально смотрю на часы – и в самом деле – пять, – не каждый же день ты с нами катаешься…
      – Не каждый, – соглашается Светлана.
      – А всё-таки? – спустя минуту или две, настаивает Николай. – Что случилось?
      – Ничего, – теперь в её голосе проскальзывает пренебрежение. – Просто достало всё. Упаси Бог от этой жизни…
      – Не говори "упаси нас", – подключаюсь я к их тёплой семейной беседе. – А говори "посмотри на нас".
      – Что-что? – она поворачивается ко мне. – Как это?
      – Да так, – я пожимаю плечами. – Только что с Николаем на эту тему говорили. Нам может что-то нравиться, а оно для нас зло, а то, что ненавистно, может оказаться благом. Внимание Бога важнее представлений о собственном благополучии.
      Теперь пауза затянулась минут на пять.
      – О вас ходят разные слухи, – отважилась, наконец, Света.
      – Хорошо ещё, что не бегают, – краем глаза вижу, как она улыбается. Да Винчи просто не знал с кого писать свою Мону Лизу. Вот так бы сидел и смотрел…
      – И не прыгают, – смеётся Николай. – А Вальдемар почему не поехал?
      – Сказал, что Максим троих в кабину не возьмёт, и за машиной присмотреть надо.
      – Мы бы его в спальник отправили, – рассудительно замечает Николай. – Или на кухню. А за машиной чего смотреть? Воду из радиатора слил, аккумулятор в хату занёс, вот и весь присмотр.
      – До Балты далеко?
      Я смотрю на спидометр – по-прежнему "50".
      – У нас ещё три точки. Да с учётом дороги… до обеда доберёмся.
      – А можно я в спальнике полежу?
      – Отчего же нельзя? – я чувствую досаду. Не могла, что ли со мной ещё минуту-другую посидеть? – Там есть лаз в жилую часть, можете позавтракать… чай, кофе, капучино…
      – Как интересно!
      – Я покажу, – засуетился Николай.
      Он тут же приподнялся и сложил своё кресло, открывая небольшую лесенку – две перекладины, чтоб удобнее в жилой отсек взбираться. Дотянулся до люка, открыл его и галантно взял Светлану за руку, предлагая ей лезть первой. Она ловко вскарабкалась наверх, на мгновение застыла, стоя на коленях вглядываясь в лаз перед собой, и пропала в туннеле.
      Николай восхищённо посмотрел ей вслед, потом перевёл взгляд на меня и подмигнул:
      – Знаешь, пожалуй, наш договор в силе…
      – Тут темно, – слышится голос Светланы.
      – Темнота – друг молодёжи, – весело кричит Николай.
      Я молча включаю им свет со своего пульта.
      – Ага, – говорит Николай. – Спасибо.
      – Пожалуйста, – отвечаю я. – И поэкономнее с водой, в баке литров двести осталось, не больше.
      Но он уже полез вперёд и ничего не услышал. Я включил связь с кухней, чтобы повторить, но тут же передумал и отключился. Несколько минут сидел, восстанавливал дыхание, пытаясь сосредоточиться на дороге. Ничего не видно.
      Включил все фонари, какие есть, аварийки, – ну, это для тех, кто догоняет. Чтоб, значит, сзади не налетели… А задница у неё, однако! При таком росте и талии…
      А вот грудь что-то не просматривается, впрочем, свитер…
      Отрываю правую руку от руля, несколько секунд трясу её, чтобы расслабить кисть и с размаху, изо всех сил бью себя по лицу, и ещё, и ещё раз. Скотина! Животное!
      Мало? Вот тебе ещё! И ещё! Чувствую, как слёзы катятся по щекам. Дрожащей рукой включаю магнитолу. Молодые голоса, полные радости и веры в своё счастливое будущее врываются в кабину.
      Переключаюсь на магнитофон: "… и встретиться со вздохом на устах, на хрупких переправах и мостах, на узких перекрёстках мирозданья"… Мой учитель всегда прав… Врубаю на полную громкость и, перекрикивая хриплый, полный боли и тоски голос, ору в ночь:
      – "Я получил эту роль, мне выпал счастливый билет"!
      Становится немного легче. Отпускает. Точно: уже отпустило. "Потому что если не любил, значит и не жил, и не дышал"… Я выключаю магнитофон. Хорошего – понемножку.
      "Что с тобой, Максик? – обращаюсь к себе, как к заболевшему ребёнку. – Час назад ты не знал её имени. Не знал, что она вообще есть. А теперь такая буря чувств.
      Откуда? Почему?"
      Хитрость не помогает. Я знаю "почему".
      – Это болезнь, – уговариваю себя вслух, чтоб лучше доходило, чтоб было понятно.
      Чтоб прошло и не тревожило. – Это всё ведьма, её порча. С этим можно бороться!
      Наверное… Вот только, как? Это не карманы зашить, помалкивать и "косить под нормального"…
      Я обнаруживаю, что скорость уже около "60", перехожу на пятую передачу и убираю ногу с газа. Машина катится под уклон, обороты двигателя не дают ей разогнаться и, несмотря на сильнейший боковой ветер и всё растущие сугробы снега под колёсами, наше движение ровное и уверенное.
      В самом конце спуска дорога делает заметный поворот влево, подтормаживаю, пытаясь угадать начало поворота – из-за снега ничего не видно и вдруг справа, в стороне от дороги – движение…
      Так и есть: справа, в конце широкой борозды со скруглёнными от ветра краями чернеет тёмная масса легковой машины, сидящей по самые окна в снегу. Напротив неё, у обочины кто-то стоит, машет руками.
      Я торможу, останавливаюсь и сдаю чуть назад, одновременно разворачиваясь, чтобы упереть лучи своих прожекторов в это свидетельство чьей-то легкомысленности.
      Затем подаю вперёд, плавно съезжая с дороги. Дверь открывается и в кабину, судорожно ловя ртом воздух, вваливается молодой парень. Высокий, складный, в кожаной куртке, без шапки.
      – Давай, братишка, – выдыхает он. – Выручай, я заплачу, обижен не будешь. Трос у тебя есть?
      Я смотрю на него, и почему-то становится грустно.
      Из люка показывается голова Николая.
      – Трос? – говорит Николай. – Есть трос, как не быть… А зачем? Почему стоим?
      Парень разворачивается к нему:
      – Слетел с дороги. Давайте, мужики, вытаскивайте…
      Я смотрю на его машину, на снег и чувствую, как ветер несёт меня прочь от наезженной колеи, почему-то решив, что прежнего пути с меня достаточно.
      – Сколько? – деловито справляется Николай.
      Он стряхивает с губ крошки, что-то дожёвывая, и падает чуть ли не на голову незнакомцу. На нём уже нет ни шапки, ни полушубка. Он отодвигает парня на сидение рядом со мной и присматривается к темнеющей за белой завесой снега машине.
      – Этот тот "Вранглер", что ли?
      – "Чероки", – обиженно басит парень.
      Он уже почувствовал тепло, поопустил "молнию" на куртке и рассматривает мою приборную панель. Напрасно: половину индикаторов можно смело выкинуть, а на остальные просто не обращать внимания.
      – А ты сказал "Вранглер", – незаслуженно попрекает меня Николай, и к парню: – Сколько заплатишь?
      – Полтинник хватит?
      – Каждому, – хладнокровно уточняет Николай.
      – Стольник, так стольник, – подозрительно легко сдаётся парень, доставая из бумажника две купюры по пятьдесят гривен. – Только поаккуратней, мужики, тачка импортная, одна краска сколько стоит…
      – Зачем такую дорогую машину покупал? – равнодушно бросает Николай, принимает у него деньги и тянется к спальнику за одеждой.
      – Что тут у вас? – Света высовывается из люка чуть ли не по пояс, отодвигая в сторону Николая, ловко управляющегося со своей курткой. Она с восхищением смотрит на дорогу. – Как красиво! Раньше не так было…
      У неё в руках кусок чёрного хлеба с маслом, густо покрытый ржавыми пятнами красной икры.
      "Мне даже не предложили", – подумал я, всматриваясь в метель. И вправду красиво: снег блестит, искрится, окрашиваясь жёлтым от моих противотуманок и красным – от сполохов аварийки. Здорово! Вот только предложить мне поесть они почему-то забыли. А я ведь не завтракал. И Николаю это известно.
      – Света? – парень неожиданно щетинится. – Какого чёрта?! – И вдруг он переходит на крик: – Я тебе русским языком…
      – Зачем кричать, когда есть руки? – осаживает его Света, и откусывает приличный кусок бутерброда.
      – Мы договорились, ты ждёшь…
      Я вижу, как у Николая вытягивается лицо. Я удивлён не меньше.
      – Я прекрасно помню, о чём мы договорились, – спокойно, даже с какой-то ленцой отвечает она. – Я жду твоего звонка. А где его ждать, – моё дело. Звони, – приеду! – Её речь с набитым ртом вполне ясна, хотя до полной внятности, конечно, далековато.
      – Что там у вас? – парень привстаёт и пытается заглянуть в люк. – Проход какой-то…
      – Это тебя не касается, – неприветливо останавливает его Николай. – Пойдём, покажешь, за что цепляться.
      – Разговор не закончен, – бросает парень. – Я вернусь.
      – Давай-давай, – пренебрежительно отвечает Светлана.
      Они выпрыгивают из кабины, одеваясь и застёгиваясь на ходу. Светлана выползает из люка и усаживается рядом.
      – Это ты от него пыталась уехать?
      – Кто ж знал, что этот кретин в снегу застрянет? – беспечно ответила она. – На джипе…
      – Много ты им должна?
      Николай, сгибаясь под ветром, подходит к самому передку КАМАЗа и пропадает в мёртвой для обзора зоне. Я его не вижу, но знаю, что сейчас он натягивает перчатки и ждёт, когда я запущу лебёдку. Перевожу тумблер в положение "размотка" и нажимаю кнопку. Лебёдка у меня электрическая, это не рычагами отбора мощности возиться. Николай тут же появляется в лучах фар, пятится, за ним чёрной лентой змеится трос.
      – А ты помочь хочешь? – Она уже дожевала свой бутерброд, голос звучит уверенно, вызывающе.
      – Все люди – братья, должны помогать друг другу…
      Николай добрался до джипа. Две фигуры захлопотали над тёмным остовом машины.
      – Вот именно – "братья", – замечает Светлана. – Вот и пусть "братья" помогают друг другу. А мы, сёстры, как-нибудь сами справимся.
      Я вытравил ещё метра полтора троса и выключил лебёдку.
      – Похоже, тебя крепко обидели…
      – Я была дурой!
      – Ну-ну. На дуру ты совсем не похожа.
      Фигуры выпрямились и замахали руками.
      – А на кого я похожа?
      Я переключил лебёдку на обратный ход и начал понемногу выбирать трос. Теперь сквозь струи снега в свете фар маячила только одна фигура. Парень, по-видимому, сел в машину. Трос натянулся в струну, вой электродвигателя пробился сквозь глухие обороты дизеля, мой грузовик чуть дрогнул, а джип зашевелился, стрелкой компаса выравниваясь по направляющей троса.
      – На человека, который продуманным и взвешенным решениям предпочитает вдохновение и азарт. По принципу "будь что будет". Тебе нужно идти в парашютный спорт. Там любят таких безбашенных…
      – Парашютный спорт? – она смеётся. – Вот бы не подумала. А ещё?
      – Можно и ещё, – я на мгновение отвлекаюсь от натянутого троса и смотрю на её лицо. Да, это она. – Ещё тебе не стоит доверять рубить хвост собаке.
      – Почему?
      Машина была уже рядом – в метрах двух. Её фары яростно били по глазам. Я выключил свой свет, оставив только габариты и аварийку, но парень, видно, намёка не понял – фары не выключил. Что он там хочет рассмотреть? На моём бампере?
      – Потому что рубить будешь вместе с задними ногами. Чтоб, значит, раз и навсегда.
      Останавливаю лебёдку, фиксирую трос, и на задней передаче вытягиваю джип на дорогу. Езжай, парень, только с дальним светом всё-таки осторожней: неровен час, кто-нибудь из общественных воспитателей бросит из окна болт или гайку. На твоих скоростях налететь на такое препятствие – серьёзное испытание.
      – Почему это с "задними ногами"? – в её голосе обида.
      – Потому что вдохновение, как правило, не учитывает, что жизнь не стоит на месте, – я перевожу дыхание: натянутый трос – это не шутки. – Что вчера было плохим, сегодня может быть хорошим, и наоборот. Приняв решение, ты никогда не унизишься до того, чтобы спустя какое-то время его пересмотреть.
      Стучат. Поднимаюсь с сидения и смотрю сверху через лобовое стекло на то, что делается снаружи.
      Крюк от джипа отцеплен. Подтягиваю трос. Зелёная лампочка – порядок. Лебёдка зафиксирована, трос подтянут. Всё. Можно ехать.
      – Никогда бы не подумала, что такие слова можно услышать в метель, в степи, в половине седьмого утра.
      Смотрю на часы: шесть двадцать. До обеда не успеем.
      – Что они там возятся?
      – Ты не похож на обычного водилу.
      – "Обычных" людей не бывает. Все – равнонеобычны.
      Дверь распахивается. Влезают оба. Промёрзшие. Хмурые. Злые. Светлана недовольно жмётся ко мне. Я не питаю иллюзий. Я суше и теплей. Причина только в этом.
      – Максим, у парня что-то с коробкой передач.
      Я молчу. Ветер, злой, недовольный, хватает за шиворот Максима Добровольского и несёт… куда? Хотел бы я знать.
      – Максим, – подключается парень. – Я заплачу. Отбуксируй меня в Одессу.
      Я смотрю на Николая. Он понимает мой взгляд. В кузове две тонны молока. Почти всё – соя. Что делать?
      – В том-то и дело, – возбуждённо повышает голос Николай. – Молоко он покупает!
      По хорошей цене сторговались. И платит валютой! Триста долларов! Смотри, уже отсчитал!
      Я молча смотрю на него. Одно дело привезти на молзавод смесь коровьего молока с соевым в божеской пропорции – никакая экспертиза не придерётся. Совсем другое, – привезти сою в Одессу, по цене коровьего молока.
      – Только ему молоко не нужно, – торопится Николай, чтобы я не брякнул лишнего. – Он его здесь сливает.
      – Куда сливает? – интересуется Светлана.
      – Какая разница? – встревает парень. – На землю.
      – Молоко на землю? В снег?
      Я благодарен ей за это негодование.
      – А что такого? Это моё молоко, куда хочу, туда сливаю.
      Я смотрю на них, и мне опять выть хочется. И присутствие Светланы не помогает.
      – Да брось ты, – напирает Николай. – Ну, куда мы в метель попрёмся? И чем дальше, тем хуже. Сливаем, и вся недолга. Расскажи кому, что покупателя прямо на трассе в метель нашли – не поверят. И тебе работа. За буксировку – отдельная плата. Ещё две сотни, я сторговался.
      Парень с готовностью протягивает пять сотен долларов. Кошмарный сон! Я беру деньги. Не всё ли равно? Плевать! Откидываю крышку бардачка, достаю свой кошелёк и аккуратно складываю купюры.
      – Ага, – суетится Николай, запихивая под полушубок шарф. – Я сейчас, я мигом…
      Он уходит в метель, а я сдаю назад и выруливаю на обочину, стараясь подальше отъехать от трассы. Ещё не хватало здесь, в низине на повороте молочный каток сделать.
      – Давай, Светка, – распоряжается парень. – Собирай вещички, поедешь со мной.
      – Что-то не хочется, – презрительно отвечает Светлана.
      Но парень не теряет надежды договориться:
      – Ты контролируешь ситуацию?
      – Ежемесячно, – отвечает она и не трогается с места.
      Я улыбаюсь немудрёной двусмысленности её ответа и решительно вклиниваюсь в разгорающийся скандал:
      – Пусть здесь остаётся.
      Парень, обалдевший оттого, что немой заговорил, поперхнулся и застыл, замер, на меня смотрит.
      – Тем более, что буксировка транспортных средств с пассажирами запрещена.
      – Так не тебе же с милицией разговаривать…
      – Это важно? – я смотрю сквозь него. – Это важно, с кем она поедет? Как тебя зовут?
      – Игорь.
      – Вот что, Игорь. Твоя машина смотрит в сторону Одессы. Сейчас я тебя объеду, и развернусь. Николай набросит карабин, куда скажешь. Выключай свет, только габариты и аварийка. Если что не так: посигналишь фарами. Всё понятно?
      – А она не убежит? – он смотрит на Светлану. – Мне голову открутят.
      Я чувствую фальшь. Я уверен – он знает, что бежать она не собирается. И что голову ему никто крутить не станет.
      В кабину поднимается Николай.
      – Всё! – торжествующе заявляет он. – Чисто!
      – Николай, давай буксирный трос на двух карабинах, в третьем запаснике…
      – Э, нет! – он хитро прищуривается.
      Когда-то этот придурковато-фермерский прищур вызывал умиление. Прошли, ох! давно прошли те времена.
      – Что ещё?
      – Теперь бы со мной расчётец.
      – Сколько там твоих?
      – Пятьдесят баксов, – он даже жмурится от удовольствия.
      – По какому курсу? – вынимаю из кошелька калькулятор.
      – Э, нет, – он опять щурится. – Баксы, баксы давай! Долляры!
      – Где же я тебе возьму пятьдесят долларов? – Мне непонятна его хитрость, в чём тут дело? – Ты же сам видел, он сотнями рассчитывался. Возьми из кассы, у тебя же осталась гривня…
      Смотрю на Игоря. Отворачивается с ухмылочкой, глаза прячет. "Веселись, юноша"… всё понятно. Но проверить не помешает.
      – Сотню разобьёшь?
      – Мелочи не держим, – злорадно басит он в сторону.
      Так и есть. Сговорились! Это что же сотню отдавать? Потому что сдачи нет? И обратно ведь не выколотишь…
      – Николай, брось дурить, – я делаю ещё одну попытку, – возьми гривню, какая разница? Всё равно менять…
      – Баксы, доралы давай! – твёрдо стоит он на своём.
      В его глазах – алчность. Он знает, сколько мне заплатил Игорь. Знает себестоимость моего соевого молока. Полагает, что может претендовать на эти деньги. И брать за горло…
      – То есть тебе позарез нужна половина стольника баксов? – уточняю хладнокровно, со значением.
      – Точно, – лицо порозовело, ну, котяра! – Половина!
      – Ты получаешь свою половину и успокаиваешься? Для твоего душевного равновесия больше ничего не нужно?
      – Не нужно, не нужно! – он энергично кивает головой.
      – Хорошо! – я беру из кошелька стодолларовую банкноту и рву её пополам. – Вот тебе твоя половина…
      Они в ужасе смотрят на мои руки.
      Свершилось неслыханное.
      Пятьдесят лет назад так, наверное, смотрели на разорванный комсомольский билет.
      Ещё раньше – на расколотое распятие. Земля дрогнула, небо обрушилось. Святыня сегодняшнего бытия, опора жизни, горизонты завтрашнего счастья порваны руками простого смертного. Новые времена – новые боги. Со своим Зевсом – Франклином во главе зелёного пантеона.
      – Парни, да что это с вами? Это лишь кусок тряпки!
      – Ты – псих! – визжит Николай. Чувствую, он готов броситься на меня. – Зачем?
      Он хочет сказать что-то ещё, хочет что-то добавить, но не может, не хватает воздуха, он задыхается.
      – Зачем? – осуждающе подхватывает Игорь. – Это же сто долларов!
      – Это мои сто долларов, – отвечаю, но запала уже нет. Скучно. – Что хочу, то с ними и делаю…
 

III

 
      Рассвело. Снегопад кончился. Или Максим выехал из циклона. Белая, заснеженная дорога на горизонте сливалась с неприветливым небом. Всё серо, хмуро, плоско…
      Солнца не было, стало быть, не было и не могло быть тени. Потому-то и дорога была такая же хмурая и неприветливая, как и небо над ней, над их машиной, над их головами.
      – Хорошо у тебя, – сказала Светлана. – Тепло. Уютно.
      – Так оставайся.
      – Ты сам машину переделывал?
      – Нет, конечно. У меня руки не под это заточены.
      – А под что они у тебя заточены?
      – Я – драйвер-системщик.
      – Это как?
      – Справлюсь с управлением любого механизма, от помела до Боинга семьсот сорок седьмого.
      – И где такому учат?
      – Это коммерческая тайна.
      – Тайна? – она разочарована. – Как по мне, все коммерческие тайны от некомпетентности. Человек просто не знает, как ответить на вопрос.
      – Не буду с этим спорить.
      – Это значит, ты не знаешь, где учился на пилота?
      – Это значит, я не знаю, как ответить на твой вопрос.
      Максим почувствовал досаду. Как-то резковато получилось. Что-то не так. И причина не в Светлане. Она-то легко шла на контакт. Что-то его беспокоило.
      Лёгкость, с которой Игорь отвалил пятьсот долларов? Что это за поломка коробки передач от заноса на снегу? У джипа?
      "И ведь зарок себе давал: не соваться в Одессу…" – Судя по машине и твоему отношению к деньгам, ты не из бедных, – сказала Светлана. – Чего это тебя в глушь понесло молоко развозить?
      – Дороги, которые нас выбирают, – он пожал плечами. – Ты тоже на сельскую учительницу не похожа.
      – О-о! – она невесело усмехнулась. – Никогда бы не подумала, что это такое наказание!
      – Малолетние бандиты замучили?
      – Нет, с детьми, как раз – порядок. Думала, хуже будет. Родители… такой зверинец не в каждом зоопарке увидишь: одни самцы, и с потрясающим апломбом.
      Кстати, там у тебя душ… он – настоящий?
      "Ничего себе "кстати"! Видно ей и вправду крепко досталось"! – подумал Максим.
      – Нет, игрушечный.
      – И вода горячая есть?
      – Я вижу быт простого сельского труженика у тебя поперёк горла.
      – Максик, милый, пусти меня в душ, пожалуйста!
      – Какие проблемы? Полотенце и халат найдёшь в шкафчике, справа от двери… только воды там…
      Он не успел договорить. Светлана уже пропала в туннеле.
      "Никого не интересует, сколько осталось воды, – подумал Максим. – Интересно, ей двух сотен литров хватит?" Он посмотрел на индикаторы уровней – да, двести литров. Сливной бак пуст, ещё вечером слил, побоялся мороза. Так что – порядок. Он включил связь с жилым отсеком:
      – Мыло и шампунь на выдвижном столике слева…
      – Напугал! Может, тут ещё и телекамера где-то?
      – А тебе есть, что от меня прятать?
      Она легкомысленно хихикнула.
      – А ты не зайдёшь?
      – Отличная идея, малышка. Сейчас поставлю на автопилот и составлю тебе компанию.
      Максим покачал головой. Если не считать Игоря с его неиссякаемым бумажником и джипа на буксире, это приключение ему нравилось.
      В дом вошла женщина. Пусть ненадолго, – но вошла. И вещи, которым она подарит своё внимание, ещё долго будут нести на себе отпечаток её тёплой глубины.
      Он улыбнулся. Последняя фраза вполне достойна нелепых слухов, которыми соседи по селу поспешили окружить его имя.
      Мимо проскакивали заснеженные километры. Максим уступал дорогу ретивым Икарусам и импортным грузовикам-длинномерам, отыгрываясь на барахтающихся в снегу легковушках. После Старых Маяков снег почти сошёл, дорога была во льду. Он чуть сбавил скорость и включил передний мост. Теперь его никто не обгонял…
 

***

 
      Светлана не взяла халат. Она нашла его белую выходную рубашку. Было ли что-то под рубашкой, он не знал. Обмотав ноги пледом, она в изнеможении откинулась на спинку кресла и расчёсывалась, чуть покачиваясь в такт движению.
      Максим посмотрел на термометр "+22оС", да и за бортом потеплело до "-8оС". Судя по поведению машины – ветер стих.
      – Здесь у тебя просто рай.
      Он никак не мог сосредоточиться на дороге. А следовало бы. Скользко. Объезжать с джипом на буксире едва ползущие попутные машины и уворачиваться от встречного транспорта становилось всё тяжелее.
      Тёмное родимое пятно у основания шеи стыдливо выглядывало из-под воротника его рубашки. Почему-то становилось очень важным, чтобы это пятно не пропало, показалось ещё и ещё раз.
      "Что они с нами делают? – Подумал Максим. – Просто удивительно, как один и тот же инструмент может превратить человека в тряпку, а может сделать из него мужчину. Я – за второе. Как и все. Вот только не всегда получается. И не у всех".
      – Халат не нашла?
      – Думаю, так сексуальнее… – Она томно изогнулась и провела ладонями по груди.
      – Странный покрой, без карманов.
      "Ведьма"! – подумал Максим. Он свёл руки на руле, покрутил обручальное кольцо, навечно прихваченное деформированным суставом, и ничего не сказал.
      – Далеко ещё ехать?
      – До города – минут сорок. Ну и в Одессе…
      – Я к тому, чтоб волосы высохли.
      – Возьми фен.
      – В мире есть что-то, чего бы не было в твоей машине?
      – Конечно. Твоя скромность, например.
      – А что это такое?
      Максим опять отвлёкся от дороги и посмотрел на неё. На короткий, ничтожный миг у него в глазах потемнело: узкий невысокий коридор, стены из сырого, пугающего неожиданными выступами и углами камня, ослепительный факел, чадящий сизым, стелющимся под неровным потолком дымом. Пахнет плесенью, влагой и ядом. Она оборачивается к нему, на мгновение жёлтый свет факела пробирается сквозь накидку и освещает её лицо…
      Да, так было. Только тогда её звали по-другому.
      Максим потряс головой, чтобы прогнать наваждение, вернуться к снегу, к колонне, в которой он уже двигался минут двадцать, к умной и красивой женщине, во всём повинующейся своему эгоизму. Женщине, которая не может вспомнить время, когда она была совсем другой: тёплой, отзывчивой, а потому – счастливой.
      – Если ты меня соблазняешь, то в этом нет необходимости: я был сражён, когда ты укладывала шубу в спальник. И теперь, после твоей победы, хотелось бы знать, что будет дальше?
      Светлана прерывает возню со своими волосами, чтобы подарить ему ещё один насмешливый взгляд:
      – Зачем думать о том, что будет? Почему бы не радоваться тому, что есть?
      – Зная о том, что будет, то, что есть, не радует.
      – Поэтому ты такой мрачный?
      – Я не мрачный. Я – сосредоточенный.
      – И на чём же ты сосредоточился? На дороге?
      – Нет, – он пытался отвечать раскованно и непринуждённо, но растущая уверенность, что вот сейчас, в эту секунду судьба делает решительный поворот, сковывала; холодным камнем тянула под сердцем: – Я сосредоточен на тебе. У тебя неприятности?
      – Не думаю, – её голос прозвучал натянуто, будто и она почувствовала дыхание необратимости. – Не уверена, что ты поймёшь.
      – А ты попробуй, – поддержал её Максим. – Рискни.
      – Мне как-то предложили работу. Не очень красивую. Нужны были деньги, я и согласилась. Потребовала аванс. Мне его выплатили.
      – А с работой не справилась?
      – Я – математик, – волосы были забыты; она говорила медленно, тщательно отмеривая каждое слово. – Требовалось расшифровать сообщение. Морочилась месяц, зашла в тупик. А в контракте отрицательный результат не был предусмотрен. Я должна была справиться.
      Он посмотрел на неё. Светлана сидела прямо, беспомощно сложив руки на коленях, глядя перед собой куда-то сквозь стекло, сквозь заснеженную дорогу. И ему было совершенно ясно, что это ловушка. Кто-то с ювелирной точностью составил план, который учитывал всё: и его одиночество, и его темперамент. Этот кто-то безошибочно нашёл в самых укромных уголках его души восторженного романтика и безудержного авантюриста. Потом распределил роли, и артисты безукоризненно выполнили свою работу.
      Совпадений не бывает… таких, во всяком случае.
      И ещё он понял, что принимает этот вызов.
      Это не поворот в судьбе, это сама судьба.
      – Сколько тебе заплатили?
      – Три тысячи.
      Он усмехнулся. Ему нравилась эта игра. Светлана сказала правду, думая, что он отнесёт эти деньги на дешифровку, с которой она не справилась. На самом деле, это обыкновенная зарплата – по штуке в месяц, чтоб войти в роль, плюс столько же премиальных, в случае успеха.
      Надо же: как достали! И как красиво! Без сучка и задоринки. И какая точность: знают, что он не сорвётся с крючка, даже когда поймёт, что происходит. Неужели дело в Светлане? Тщательно отработали всех его женщин и подобрали безоткатную отмычку? Личико, в которое он готов смотреть, даже когда нож будет приставлен к горлу? Наркотик, которым он будет дышать, даже в твёрдой уверенности, что катится к пропасти? А он-то думал, что есть только один специалист по таким вещам. Он сам…
      "Встретились два великих комбинатора…" ну-ну.
      – Что собой представляет шифр?
      – Зачем тебе? – Светлана честно отрабатывала свои деньги, но прекращать игру раньше времени не было смысла. – Что ты в этом понимаешь?
      – Может и ничего, – он пожал плечами. – Но впереди ещё час пути, не считая дороги по городу. Какая разница, о чём говорить? Или это великая тайна?
      – Нет, не тайна. Четырёхмерный массив чисел, всего что-то около десяти тысяч знаков…
      – И какие методы раскодировки ты перебрала?
      – У меня было два фильтра: Иезуит и КП-СС для двойных ключей. Только всё без толку!
      – И никакой периодичности?
      – Массив разбит на блоки от семидесяти до сотни строк. Я пыталась найти закономерность. Ничего!
      – Интересно взглянуть…
      И в самом деле: интересно, кто за этим стоит? Он перебирает в уме имена и лица, их не так уж и много…
      – Я покажу тебе, – с надеждой пообещала Света. – Как приедем, покажу. Ты в этом разбираешься? Я уже хоть у чёрта готова просить помощи, только бы отвязаться.
      – Ну что ж, – он глубокомысленно кивнул, – попроси.
      От размышлений его отвлёк ярко-красный трейлер "Coca-Сola". Кабина разукрашена, в зеркало заднего вида даже не разобрать марку тягача, но и так понятно, что импортный – прёт не разбирая дороги. Моргая левым поворотником и фарами, пытается одним махом обойти всю колонну.
      Максим посмотрел вперёд. Дорога шла на подъём, перед ним и под ним белая шестёрка тяжело тянула гружёный прицеп, укрытый порванным в нескольких местах брезентом, – здравствуй, младший брат! Дальше дорога была свободна.
      Максим опять глянул в зеркало: "Coca-Cola" по-прежнему кого-то обгоняла, но до него ещё далеко. Скорость – шестьдесят. Успеем!
      Максим надавил на газ, выходя на обгон.
      – Наверное, здорово так жить – дом на колёсах: каждый день из окна новые виды, полное самообеспечение, ни от кого не зависишь…
      – Это что-то вроде "неуловимого Джо"?
      Он смотрел в правое зеркало, ждал, когда буксируемый джип поравняется с шестёркой, и можно будет вернуться в свой ряд. До вершины холма ещё далеко, встречного транспорта нет, на спидометре – семьдесят.
      – Как это?
      – В смысле, что "на фиг никому не нужен".
      – А-а! – она рассмеялась. – Я этот анекдот знаю.
      Он вернулся в свой ряд и посмотрел в левое зеркало на настигающий красный трал.
      Уже видно, что это "Volvo". Ну, что ж: большому кораблю – большое плавание.
      Максим разогнался до семидесяти пяти, вершина холма рядом, и, хотя встречных нет, чувствовалось, что "Volvo" колеблется – идти на обгон или подождать.