Черный ящик (№5) - Московский бенефис

— Это ты, Хрюша, уж очень отвлеклась. То, что в моих мозгах уже масса народу покопалась и понасажала туда всякой фигни, я давно знаю. Но вот на хрена отцу нужно устраивать это шоу с перстеньками — не пойму, хоть убей. Между прочим, я из-за этих перстеньков несколько раз в крупные неприятности влетал.

— А теперь твоему папочке захотелось еще более крупных, — хмыкнула Ленка.

— Он, конечно, великий ученый, это я безо всякой лести так считаю. Но ему очень скучно заниматься будничными делами: набирать статистику по экспериментам с уже известными в принципе результатами, проводить корреляции, выводя более-менее точную закономерность в ходе какого-то процесса, выяснить, почему на каком-то графике из прекрасно выглядящей кривой вдруг «вывалилась» одна точка, другая «улетела». Ему главное — принципиальный качественный результат: есть-нет, плюс-минус, пошло-не пошло… Он все время лезет дальше, вглубь, вперед, вверх, постоянно хочет прорыва куда-то. У него все время идеи, идеи, идеи… А мы с Зинкой — дуры деревенские, нам надо пахать, мучить всю эту статистику-пипистику, добираться до всяких тонкостей, которые он считает несущественными и малозначительными. Он ухватывается только за что-то главное. Посмотрит наши с Зинулей талмуды и выдернет оттуда только то, что имеет, по его разумению, принципиальное значение. Потом — р-раз! — очередной прорывной эксперимент по принципу: «Да-да-нет-да». А нам оставляет разбираться, отчего получилось: «Нет-нет-да-нет».

— Значит, и Зейнабке, и Винюшке папочка вклеил микросхемы, так? — переспросил я еще раз.

— Именно.

— А третьей, белой, кто будет?

— Кармела… — ответила Ленка без особого энтузиазма. — Но очень мне все это не нравится.

— Почему?

— Потому что я бы не стала включать в ocoбую цепь элемент, который не мы изготовляли.

— Не понял…

— Понимаешь, у сомалийки и вьетнамки в голове наши, совершенно предсказуемые в работе микросхемы. Мы их сами разработали и сами ввели, как говорится, в эксплуатацию. Тут я могу точно предсказать, как они себя поведут в той или иной ситуации, когда могут сгореть, какой выход энергии могут обеспечить, по каким силовым линиям она пойдет. Потому что там, на полигоне, нам нужно будет определить только одно: действительно ли перстеньки могут создать астрально-материальный вихрь, дать этому вихрю покрутиться максимум несколько секунд и тут же заглушить его магнитными полями. Если мы не хотим оказаться там, куда вышвырнуло «Боинг» по милости Киски. И это «там» может оказаться очень далеко, не то что в другой планетной системе, галактике или еще где-либо в материальном мире, а вообще в Астрале. Мы не знаем, что из этого выйдет.

— «Товарищи ученые, доценты с кандидатами…» — пропел я. — Все это здорово, конечно, Елена Ивановна, но мне лично на вашем месте хоть чуточку захотелось бы подумать: «А не плохо ли, с моральной точки зрения, взять вот так, без спросу, трех в принципе живых девочек, которые, может быть, втайне надеются когда-нибудь замуж выйти и детей нарожать, да и запузырить неизвестно куда?»

— Моралист нашелся… — проворчала Ленка. — Уж тебе-то про гуманизм рассуждать? Я ведь, милок, хорошо знаю, что у тебя в памяти записано. Это можно такой сериал ужасов снять — куда там Хичкоку! И ничего, ты еще не свихнулся, живешь, работаешь на благо отца родного. Так и я с Зинкой. Мы люди маленькие…

Тут я подумал, что в нашей родной стране всегда так было. И при князьях, и при царях, и при большевиках, и после оных. Придет в голову какому-нибудь Вещему Олегу Царьград на бабки ставить — собрал кодлу, то бишь дружину — и поставил. Народ вроде бы понимает, что неудобно как-то получается: люди работали, торговали, наживали, а мы пришли и «счетчик» включили. Но куда там

— мы ж люди маленькие. Князь-батюшка умный, нас, дураков, и не спросит. Или в удельные времена, например, что есть «междуусобица»? Самая чистокровная разборка. Кому Киевом володеть или Москвой. С той же самой, что и в нынешние времена, целью: собирать дань со всякого торгового и промышленного люда. То, что при татарах было, от этого дела не отличалось ровным счетом ничем. Дань только не для самих себя собирали, а для хана. У ханов свои разборки пошли — тут мы их зажали. Но тем не менее ничего особо не поменяли. Переименовали должность хана в царя, перенесли столицу из Сарая в Москву и зажили в том же порядке: одни собирают, другие — платят. И головы не поднимай, делай, что положено: дают — бери, а бьют — беги. Власть может тебе что хошь приказать — и не пикнешь. Петру Европа понравилась — заставил всех побриться. Не хочешь? Плати, падла, за то, что с бородой ходишь! Море понравилось — у шведов отберем. В морду при Нарве получили — не беда, мы их, сук, под Полтавой подловим… И так — двести лет подряд. Чем большевики лучше оказались? Да ничем, хотя и не хуже, конечно. Были, конечно, ребята, которые все это хотели поломать, но обстоятельства не дали. Гражданская война — та же разборка. Кому править, кому дань собирать, кому казнить и миловать. Война — значит, нужны войска. Войско жрать должно — опять пришлось, по старому обычаю, полюдье устраивать, то есть продразверстку. Потом колхозы завели, чтоб не мучиться с каждым, а сразу оптом со всех брать. А переводили эту деньгу шальную примерно так, как наши нынешние: на охрану, на оружие и на роскошь. И жили, и в космос летали, и песни пели: «Я! Ты! Он! Она! Вместе — целая страна! Вместе — дружная семья …» Не осталось ни копья…

На этой утешительной ноте я и заснул.

СОВСЕМ ПЛЕВОЕ ДЕЛО

Проснулись мы с Ленкой очень рано. Наверно, потому, что залегли в койку еще засветло. Хрюшка с утра сказала, что у нее где-то там опять лягушки завелись и шебаршатся. Пришлось достать «главную толкушку» и толочь этих лягушек безо всякой пощады.

Хавронью Премудрую вся эта толкотня разморила, утомила, и она громко объявила:

— Как же мне, блин, надоело на работу ходить! В отпуск хочу!

— Пойди поклонись в ножки батюшке Сергею Сергеевичу. Так, мол, и так — желаю послать на хрен все твои испытания и укатить подальше, скажем, на Гавайские острова.

— И пойду! — сказала Ленка. — Нанялась я ему пахать, как папа Карло! Зинка, та хоть изредка с Мишкой куда-нибудь катается. А мы с тобой невыездные, что ли?

— Вообще-то он обещал… — сказал я с неопределенностью в голосе. Вся эта неопределенность проистекала из того, что если бы Чудо-юдо сейчас пришел к нам в спальню и положил на тумбочку пару загранпаспортов, билеты до Тенерифе или Гонолулу, да еще присовокупил бы пару «мастеркардов» или «виз» с хорошим наполнением, то я особо упираться не стал бы. Но поскольку он не приходил, то ожидать, что он сделает это по первому требованию, не следовало.

— Вставай и пошли! — велела разбушевавшаяся Хрюшка, слезла с кровати и стала втискивать свою попу в трусики.

— Пошли, — зевнул я, хотя, по моему разумению, отец еще изволил почивать.

Фиг я угадал! Чудо-юдо был уже на ногах и чем-то руководил по телефону. Он говорил с каким-то Сережей и поминутно громко хохотал. Увидев нас, он сказал:

— Слушай, тут ко мне пришли, придется в другой раз дотрепываться. Но все равно, приятно пообщаться было — жуть! Значит, с самолетиком все на мази, верно? Все, заметано, привет семье!

Пока Ленка набиралась духу, дабы подать челобитье на высочайшее имя, а я скромно надеялся, что нас за это не отправят на конюшню, Чудо-юдо всех опередил.

— Так, — сказал он, щурясь из-под очков, — надо думать, что это представители стачкома. Даешь отпуск или устроим всеобщую политическую стачку с переходом в вооруженное восстание! Верно, товарищи депутаты?

— В основном отражает, — кивнул я.

— Казаков с нагайками у меня нет, ОМОНа с дубинками — тоже. Придется отпустить, пока вы какой-нибудь крейсер не угнали.

— Ой, серьезно? — просияла Ленка.

— Вполне. Вот они, ваши ооновские паспорточки, товарищи граждане мира. Натуральные, между прочим, липы не держим. А вот карточки кредитные — очень аппетитные! На билеты дам отдельно, когда придумаете, куда лететь… Карточки у вас — на десять тысяч баксов каждая. Как пропьете, так и возвратитесь. Понадобитесь раньше — под землей найду.

— Сергей Сергеевич! — завопила Ленка. — Я вас обожаю!

И Хрюшка полезла к отцу с поцелуями. У меня особой эйфории не было, потому что Чудо-юдо как-то странно посматривал на меня из-за Ленкиного плеча. Сие означало, что наш отпуск, вероятно, начнется после того, как я отловлю еще одну Кармелу.

— Ладно лизаться-то… — шутливо проворчал отец. — А то еще мужик твой приревнует. Тем более что ему перед отпуском еще кой-куда съездить надо будет.

— Это куда же? — Ленка явно была недовольна и разом отшатнулась от свекра.

— Оборудование отвезет на полигон, — сказал Чудо-юдо. — На самолете он за сутки обернется. И все — свободен, как птица. В общем, мадам Баринова, идите готовьте супругу завтрак, а потом топайте на работу. Там наша милая Клара никак не соберется. При твоей энергии и ее обстоятельности вы все сделаете прекрасно. Заодно будешь поторапливать эту копушу. Зинуля полетела вчера в одиннадцать вечера, стало быть, уже на месте. С ней улетели и девочки. Не задерживай нас, Лена!

Последняя фраза была сказана откровенно приказным тоном, и я понял: отец не желает, чтобы Ленка присутствовала при нашем шибко мужском разговоре. Когда Хрюшка, бурча что-то себе под нос, удалилась из кабинета, Чудо-юдо сказал:

— Дело действительно довольно плевое. Надо доставить на полигон Кармелу и перстни. Маршрут движения такой: в одиннадцать утра Лосенок отвезет тебя в Центр. Там сядет военный «Ми-8», возьмет около тонны оборудования. С тобой полетят четыре парня из нашей «Службы быта» в экипировке, с автоматами, с документами военнослужащих МВД. Среди ящиков — один твой лично. Это упаковка для Кармелы.

— Ничего себе! — я покачал головой. — Она у тебя живая или как?

— Живая, но будет спать около суток. На ящике надпись: «Осторожно! Биопрепараты! Без специалиста — не вскрывать!» Запомнил? Он один такой.

— Так. А не задохнется она там?

— Не волнуйся, — усмехнулся отец, — она долетит нормально. У нее там система жизнеобеспечения, как на космическом корабле. Твоя обязанность — смотреть, чтоб этот ящик не швыряли и не кантовали, но самое главное — чтоб не сперли.

— А что, такое возможно? — спросил я с опаской.

— В принципе, не очень, но… пути господни неисповедимы. Продолжаю рассказывать о маршруте. На «Ми-8» до военного аэродрома — около часа. Там сразу после погрузки ящиков — взлет. Ждут только нас. Дальше — четыре часа в воздухе на «Ан-12». Посадка тоже на военном аэродроме. Там тебе дадут трейлер и «БТР» с отделением солдат. Кроме того, будет наш встречающий. Лопухин Василий Васильевич. Примерно твоего возраста парень, очень надежный, но все может быть. Поэтому вот тебе фотографии экипажа «Ми-8», вот — экипаж «Ан-12», а вот это — Лопухин В.В. Никаких других морд ни в вертолете, ни в самолете, ни в трейлере быть не должно. За шофера и отделение охраны отвечает Вася.

— А эсбэшников фото не дашь? — спросил я.

— Я сам их тебе представлю, Они знают, что ты мой сын, и будут, если что, тебя грудью закрывать. Вооружены — до зубов. Сам тоже не стесняйся, когда пойдешь экипироваться, — береженого Бог бережет. Что брать, ты лучше меня знаешь, но помни одно — лучше перебдить, чем недобдить.

— Э, нет, батя, — заметил я. — Давай-ка поконкретней. Налет предполагается, возможен или неизбежен?

— Будешь считать, что неизбежен — не прогадаешь. Знай одно — те, что будут нападать, если, конечно, будут, попытаются отбить ящик с Кармелой, перстеньки и взять тебя живьем.

— Ничего этого, стало быть, не отдавать? Насчет меня и Тани, пожалуй, проще. А с перстеньками как? Они ведь не плавятся и в кислоте не растворяются. Могу попробовать проглотить — но ведь достанут… — Я так спокойно об этом рассуждал, что аж самому противно было.

— Не достанут, — усмехнулся отец. — Их рентген не обнаруживает, я уже говорил тебе…

— Да я думаю, там товарищи без рентгена обойдутся. Выпотрошат — и достанут, — усмехнулся я, хотя потрошить в этом случае должны были меня.

— Конечно, если ты на глазах публики будешь их глотать, — улыбнулся Чудо-юдо. — Но ты их проглотишь загодя. А вот в этом пенальчике повезешь липовые, из обычного золотишка 375-й пробы. По внешности их отличить трудно. Особенно если темно. Кроме того, надо ведь еще знать, что они тень не отбрасывают.

— А ежели мне, к примеру, в туалет понадобится? — я чуть ли не хихикал, будто круглый идиот.

— Закрепим тебе брюхо на сутки, — хмыкнул Чудо-юдо. — Больше не понадобится… Если все будет нормально, тебе их там, на месте, с помощью клизмы выведут из желудка.

И это — отец родной?! Гиммлер какой-то, ей-Богу!

Чудо-юдо поглядел на часы и сказал:

— По моим подсчетам, Леночка уже сделала тебе твой завтрак. Через час после завтрака, то есть примерно в 9.30, явишься сюда снова.

Я вернулся домой в каком-то на редкость дурацком, смешливом настроении. Ленка была мрачна и насуплена.

— Ты чего, Хрюшка?

— А что мне, плясать от радости? Я эти сутки на ушах стоять буду, понял? Ну, сейчас, днем, еще ничего. Там работа, Клара, на которой можно душу отвести, а ночью?

— Мишку пригласишь… — сказал я по-деловому. — Он тоже холостой, Зинуля улетела. Не все же мне об их семейном счастье заботиться? По-моему, с тех пор, как мы месяц назад в сауне балдели, вы с Мишкой не трахались… А ведь первым, по-моему, все-таки он был…

— Ты был, козел! — рявкнула Чебакова. — И дети у меня твои, не казенные. И пора завязывать все это, вот что!

— Вот еще! — проворчал я. — Было бы у тебя что завязать, так небось не предлагала бы. Мне самому «толкушка» нужна. Не завязанная.

— Ой, дурак же ты! — вполне серьезно и без смешочков заявила Елена. — Лопай поскорее и мотай отсюда к папаше.

После этого Ленка ушла переодеваться. Из комнаты по ходу дела доносились какие-то подозрительные вздохи и шмыги носом. Впечатление было, что кто-то ревел. Наверно, надо было зайти и поглядеть, но мне очень хотелось есть.

Слопав что-то среднее между пловом и рисовой кашей, я дождался наконец явления супруги, одетой в строгий, вполне достойный кандидата филологических наук, темно-бордовый костюм. Она была в меру подмазана и подштукатурена, чтобы выглядеть вполне довольной жизнью, мужем и всем прогрессивным человечеством.

— Уходишь? — спросил я.

— Конечно. На работу.

— Тогда давай говорить друг другу «до свидания».

— Давай. Только не целуйся, губы измажешь.

Мы попрощались так, как в Полинезии здороваются: потерлись носами. Отвели глаза и оттолкнули друг друга — на счастье. Был у нас такой обычай. Ленка убежала, а я стал ждать 9.30.

Явившись в назначенный срок к отцу, я увидел у него на столе четыре желатиновые капсулы и стакан минералки. Внутри капсул поблескивали перстеньки. Они казались совсем маленькими — кукле не наденешь.

— Глотай не раскусывая! — предупредил Чудо-юдо.

Сказано — сделано: под стакан минералки я проглотил капсулы, а затем сожрал еще и таблетку для закрепления кишок.

— Ну, — сказал он, — давай, не торопясь, еще раз продумаем, где у нас самые неприятные места.

— Перевалки — это раз, — загнул я один палец, — и дорога от аэродрома к полигону — два.

— В общих чертах верно, хотя перевалок две, а потому они не просто «раз», а «раз» и «два». Первая — с вертолета на самолет. Рядом с самолетом вертолет сажать не будут. На вертолетной площадке к «Ми-8» подадут бортовой грузовик с четырьмя солдатами-грузчиками. Пара твоих ребят должны быть снаружи, присматривать, чтобы никто не подходил к грузовику. Еще двое и ты сам — в грузовом салоне. Будете следить, чтоб все погрузили в целости. Особенно тщательно глянь в кузов перед погрузкой — там должно быть пусто, никаких ящиков, емкостей и т.д. А то не заметишь, как тебе в самолет пару боевиков занесут. Солдатиков, кстати, тоже могут подменить, поэтому держи ухо востро и стрелять не стесняйся. Чуть что — без колебаний. Я за все отвечаю. Дальше?

— Дальше, я думаю, едем к «Ан-12». Верно?

— Примерно 550 метров по аэродрому, — на столе у отца лежал план аэродрома с грифом аж два «с», то есть «совершенно секретно», как я предполагал, и было удивительно, что он не промерил расстояние «с точностью до миллиметра», как говорится в рекламе банка «Империал».

— Понятно, — кивнул я.

— Не «понятно», а погляди сюда, — строго приказал Чудо-юдо. — Вот самое неприятное место: стоянка машин аэродромных служб. Тягачи, заправщики, пожарные, погрузчики… Одна выезжает и становится поперек дороги, другие загораживают обзор справа. Могут выехать сразу две, и окажешься зажат с двух сторон. Старайся, чтоб этого не было. Заговаривать тебе зубы не буду — боюсь подсказать непрофессиональную глупость.

— Два парня должны быть на подножках, а три в кузове, — прикинул я, — тогда можем успеть сгруппироваться и поработать на поражение.

— Дальше доезжаешь до «Ан-12», загоняешь грузовик по аппарели в салон. Там будет еще шесть солдат, но уже других. Тех, что будут выгружать ящики из вертолета в грузовик, не берите в машину ни под каким видом. В самолете, кроме наших ящиков, ничего быть не должно. Все, что найдете, — выкидывайте к чертовой матери. Всем летунам дайте понять, что на борту хозяева — вы. Проверьте экипаж до взлета и после. Если кого-то не хватит — черт с ним, но проверьте, нет ли какой игрушки, типа химической мины. Взрывчатку ставить не будут, но могут забросить вам или «черемуху», или натуральную отраву. Если найдете на борту лишнего — пристреливайте на месте и кидайте за борт.

— Ну а если пилот скажет, что взял за бутылку старого дружка подвезти?

— Мне плевать на это. И тебе должно быть ясно: я не шутки шучу, Дима! На борту должно быть только вас пятеро — два пилота, штурман, радист и борттехник. Стрелка не будет, хвостовые пушки с этой машины сняты.

Чудо-юдо был очень суров. Мне подумалось, что пора перестать хихикать, — Чтоб вам не было скучно лететь — контролируйте работу пилотов. Ты или кто-то другой должны постоянно держать в поле зрения радиста. По идее, он должен беспрекословно тебе подчиняться и при первом же требовании давать связь с землей — такая инструкция ему дана. Будет упираться — пушку к морде. Каждый час ты должен запрашивать связь с ребятами, которые контролируют полет в трех наземных пунктах по маршруту. Это хорошие ребята, авиаспециалисты, они сразу же скажут, если вас повезли куда-то не туда и почему. Если курс сменят по метеоусловиям — одно. Могут даже посадить на другой аэродром. Погоде не прикажешь! Сколько бы ни продержали — самолет покидать только вдвоем, а у груза оставлять не меньше трех. Но лучше вообще сидеть в самолете. Сухпайки будут у каждого на трое суток. Они будут среди груза в ящике с красным номером 23. Такой один, постарайтесь глубоко не прятать.

Чудо-юдо поглядел на часы и, убедившись, что время еще есть, продолжил инструктаж:

— Если вас повезут не туда не по метеоусловиям, а по злому умыслу или какой иной причине, наши «диспетчеры» на твой обязательный вопрос: «Курс штатный?» — вместо слова «норма» ответят «стрема», вместо «Нюра» скажут «Света» или вместо «норд» — «север». После этого ты должен справиться у пилотов и штурмана, что случилось. Если скажут, что ничего — значит, врут. Вскрываете из состава груза ящик номер 18 — там пять парашютов, ставите ящик с Кармелой на ящик номер 888 — единственный с трехзначным номером — и присоединяете разъем ящика номер 888 к клемме на ящике с Кармелой. После этого в течение двух минут должны покинуть самолет. Лучше это соединение проделывать тогда, когда аппарель уже открыта… Впрочем, ты парашютист, тебе виднее.

— А через две минуты — ка-ак… — не удержался я от повторения старого прикола.

— Именно так. Постарайтесь, чтоб высота была нормальная и чтоб воздушная волна вам купола не посбивала. За две минуты он от вас довольно далеко улетит, но все же…

Я подумал: «На скорости 600 в час — в минуту 10, за две — 20… куда ни шло!»

— Когда приземлитесь, немедленно включайте передатчик, который уложен в ящик вместе с парашютами. Он будет сам пищать, что надо. Придет вертолет, и вас заберут. Ночью — вдруг такая оказия получится — даете сигнал зеленой ракетой. Если с вертолета не дадут в ответ три красных — не выходите. Если плюхнетесь поблизости от населенного пункта — ищите отделение милиции, любого участкового, предъявляйте удостоверения и называйте число 237, Если этот вариант пойдет, то мы кого надо оповестим.

— Ну ладно, — сказал я, думая, как бы все это запомнить своей не самой пустой башкой. — Предположим, что все нормально, и мы долетели до места. Что делаем?

— Ждете Лопухина. До его прибытия аппарель не открывать, экипаж не выпускать. С Лопухиным будут солдаты. Он надежный, но все может быть. Будешь сам решать, как грузить Кармелу и куда. Хочешь — в «БТР», хочешь — в трейлер. Само собой, куда погрузишь, там и сам поедешь. Этот участочек самый сложный. Вот карта, — Чудо-юдо расстелил армейскую двухверстку, — примерно тридцать километров, из них три по аэродрому, пять по полигону. На этих восьми мало что может произойти, но на всякий случай — бдите. Сразу после аэродрома четыре километра лесом. Дорога проезжая, асфальтовая, машины идут максимум через пятнадцать-двадцать минут. Тот же уровень бдительности, но и здесь, я думаю, никого не будет. Следующий участок. Два с половиной километра по косогору, дорога такая же, интенсивность движения не меньше, местность открытая, тоже не очень вероятно, но за левой стороной, гребнем холма смотрите получше… Дальше полтора лесом до развилки, ведущей на полигон. Ну, тут то же самое. А вот дальше — за развилкой — четырнадцать километров особого внимания. Грунтовка разбита бронетехникой, колея глубокая

— не вывернешь, лес совсем близко, кроме того — на тринадцатом километре мост, а за мостом довольно крутой подъем в гору. В дождь заюзить — элементарно. БТР может подтянуть, но все-таки. Если бы я хотел нас подловить, то ловил бы именно здесь.

— Так чего ж ты мучаешься? — усмехнулся я. — Надо было сюда загодя роту в засаду поставить… Или у тебя на роту денег не хватит?

— Если я ее на тринадцатом километре поставлю, то вас на восьмом подстерегут, — сказал Чудо-юдо. — Спугнем! А мне ведь мало только Кармелу не отдать. Мне надо еще разобраться, кто ее ищет и кто в наших стройных рядах стучит…

— Куда? — вскинулся я.

— Вероятному противнику… — осклабился Чудо-юдо. Он по обычаю громко хохотнул, но уж больно зловещим вышел этот хохот. Даже мороз по коже пошел.

НА КУРСЕ «НЮРА»

Инструктаж закончился где-то без десяти одиннадцать, и Чудо-юдо сказал:

— Пора. Пошли вниз, Лосенок уже на старте.

Пока мы спускались на лифте, я переваривал всю информацию, полученную от Чудо-юда. Многое мне казалось продуманным, а многое не очень. Хороша обманка с перстеньками, но что будет, если я проболтаюсь не сутки, а больше, по причине вышеупомянутых метеоусловий? Вылезут ведь перстеньки… Обратно глотать неаппетитно. И потом, не шибко ли рискованно их вообще помещать в желудок? Все-таки это не золото, не платина и даже не наркотики. Это НЕИЗВЕСТНО ЧТО. От ношения перстней на пальцах вроде бы никто не помирал, хотя все три известных мне последних владельца четырех перстней: дед Бахмаченко, фермер Толян и экстрасенс Белогорский (насчет последнего были сомнения, правда) уже не числились живыми.

Но вот что-то не слышал я и даже во сне не видел, чтоб перстеньки кто-нибудь глотал. Каким образом они там себя поведут — наверняка не знал даже сам Чудо-юдо, который, вероятнее всего, в настоящее время был главным во всем цивилизованном мире специалистом по этим штуковинам. Во всяком случае, считал себя таковым и намеревался ставить эксперимент, который, вообще говоря, попахивал авантюрой. То, что перстеньки он доверил мне, а не кому-то еще, было, конечно, очень почетно, но весьма стремно. Риск — благородное дело, но — для дураков. Я очень был бы благодарен родителю, если б он мне не доверял. Вот например, Мишеньке-братику он не доверяет — и Мишенька летает себе по свету, подмахивает «Паркером» хреновые договора, которые потом сводят с ума даже налоговую инспекцию, ибо, по ее данным, Мишина «Барма» давным-давно числится в полном прогаре, но тем не менее существует и даже своего референта со свободным графиком посещения не увольняет.

А мне — полное доверие, стреляй, лови, пытай, жги в кочегарке, прыгай из горящих домов со второго этажа, езди к экстрасенсам, которые не то помирают, не то тебе мозги заполаскивают, глотай перстеньки, неизвестно из чего сделанные…

Перстеньки действительно не имели массы, поэтому присутствие их у меня в животе ощущалось лишь подсознательно. Я думал о них, побаивался, а потому мне все время мерещилось, будто они катаются у меня по кишкам и тихонько позванивают. Но чем ближе Лосенок подвозил нас с Чудо-юдом к вертолетной площадке, тем меньше я думал о перстеньках и тем больше — о предстоящей командировочке. — Так, — сказал Чудо-юдо Лосенку, когда тот притормозил у вертолетного круга, — постоишь здесь, Юрочка. Пошли, Дима!

Он повел меня куда-то к складским помещениям. По лестнице мы спустились в подвал, прошли метров двадцать вдоль рядов стеллажей с какими-то грузами, свернули в проход и оказались у двери, охраняемой эсбэшником. Нас он пропустил тут же.

Мы оказались в помещении, похожем на оружейную комнату и каптерку одновременно. Здесь же сидели уже одетые в полную экипировку четыре молодца. Рожи я их, может, и видел, но ни имен, ни фамилий не знал. А вот они, я думаю, наверняка меня знали, потому что по-военному встали при появлении Чудо-юда и даже вытянулись.

Они выглядели вполне похоже на вэвэшников. Камуфляжные комбинезоны, крепкие толстокожие ботинки на липучках, прапорщицкие погоны с двумя звездочками вдоль осевой. Бронежилеты, каски-сферы с обтяжкой из углеткани, пятипалые противоножевые перчатки. На груди «лифчик» с магазинами. Шесть, связанных по два. На ремне два стандартных брезентовых с одинарными магазинами по три штуки. Еще пара была прищелкнута к автомату. У всех были «АКС-74», приклады откинуты, на каждом подствольники. Дальше я рассмотреть не успел, потому что отец сказал:

— Иди вон в тот угол — одевайся и подбирай себе вооружение.

Одежда меня дожидалась на стуле. Все точно такое же, как у четверых «прапорщиков», только погоны аж майорские.

Глазки у меня разбежались. Чудо-юдо, точно, на пушки не поскупился. Не хотелось брать разнокалиберное, но уж больно экзотическим и хитреньким выглядел складной «ПП-90». На всякий случай он мог сгодиться. Но и «АКС-74» я взял — для большого боя. Нашел я место и для «дрели», и для четырех ручных гранат, и для четырех подствольных, и для очень хорошей «выкидухи» — может, и до резни дело дойдет. Магазинов набрал штук двадцать, из них десяток к «ПП-90».

— Готов! — доложил я Чудо-юде.

— Хорошо, если так. — Отец подошел, поглядел, явно не слишком хорошо понимая в тонкостях обмундировки и экипировки, а затем вытащил из внутреннего кармана некую ксиву, которую вручил мне. Согласно ксиве я превратился в майора внутренней службы товарища Котлова Дмитрия Сергеевича. Кроме того, Чудо-юдо вручил мне командировочное предписание на ту же фамилию, из чего следовало, что я выполняю задачу по сопровождению особо ценного научно-исследовательского оборудования.

Затем я познакомился с товарищами прапорщиками. Фамилии у них, конечно, были липовые, к тому же почему-то украинские: Пилиленко, Гриценко, Тарасюк и Бойчук. Максимум у одного из них чуть-чуть слышался в речи украинский акцент, а все прочие скорее всего были великороссами. Я не поручился бы и за то, что, находясь на настоящей службе, они не имели майорских или подполковничьих чинов, но здесь им платили не за погоны и должности, а кроме того, гораздо больше, чем в армии, КГБ или милиции, где они обретались до этого.

Чудо-юдо сказал:

— Рекомендую — майор Котлов. Так и называйте. О дисциплине и беспрекословном подчинении напоминать не буду. Все опытные, все проинструктированы…

Вошел Лосенок и сказал:

— Вертолет на подходе!

— Выходим наверх, — сказал отец.

«Ми-8» никаких сюрпризов не принес. Ребята были те самые, что на фотографиях. Они не задавали вопросов, а открыли створки грузового отсека, куда наши грузчики аккуратно внесли ящики. Здесь нам пятерым досталось лишь смотреть за тем, как споро и ловко заполнялся вертолет. Ящик с Кармелой внесли одним из последних, Затем я попрощался с отцом, махнул рукой Лосенку и последним влез в аппарат.

Полет до аэродрома тоже прошел без приключений, равно как и перегрузка из вертолета в «ЗИЛ-131». Ничего особенного не случилось и тогда, когда солдатики под нашим безмолвным наблюдением поставили ящики в «Ан-12». В просторном салоне этой довольно большой машины наши полторы тонны смотрелись как скромный багаж туристов, не берущих с собой лишнего.

Экипаж был абсолютно тот, что должен быть. Левый летчик, майор, командир корабля, когда я объявил ему о тех полномочиях, которые имею, только кивнул. Правый летчик, довольно сопливый летеха, похоже, совсем недавно прибывший из училища, смотрел на меня и моих подручных обалдевшими глазами — должно быть, суперменов никогда не видел. Ему очень хотелось что-нибудь спросить, но мрачноватые рожи моих очень крутых подчиненных его отпугивали. А ко мне, хоть я и не выглядел чудовищем, обращаться было все-таки страшно. Штурман, радист и бортинженер — последний и за борттехника работал, были ребята очень покладистые, серьезные и неразговорчивые. Никто из них ничего не проворчал насчет «ментов», не стал утверждать, что ефрейтор авиации приравнивается к майору милиции, а тем более возмущаться, когда после закрытия аппарели и бортового люка мы облазили всю внутренность самолета. Никого и ничего подозрительного мы, конечно, не нашли.

Когда наконец самолет поднялся в воздух, я отправил прапорщика Пилипенко, которого остальные звали Филей, в радиорубку. Он получил все указания насчет «нормы», «Нюры», «норда» и их антиподов «стремы», «Светы» и «севера». А мы уселись вокруг ящика с НЗ, достали карманное домино и стали забивать «козла». Тот, кто в течение часа, оставшись «козлом», не успевал отыграться, должен был сменить на дежурстве Филю. Ребята оказались очень компанейскими, бывалыми, за игрой травили анекдотики, и что особенного приятно, не задавали вопросов, хотя прекрасно знали, какой я майор и кем довожусь Чудо-юде. Это было признаком хорошего профессионализма, и я постепенно начал успокаиваться, уверовав в то, что прилетим мы благополучно, сядем нормально и довезем все до полигона вполне успешно.