Красная книга ВЧК. В двух томах. Том 2

Далее из показания С. Е. Трубецкого видно, что Ступин после ареста Н. Н. Щепкина от имени «Объединенного центра» послал Юденичу зашифрованную сводку номеров дивизий по армиям и послал еще письмо «Василию Васильевичу». Далее, приехавшая в октябре в Москву после отъезда Поля Дюкса в Англию в качестве полномочной его представительницы Н. В. Петровская имела, по ее показаниям, с С. М. Леонтьевым переговоры о выдаче ему полмиллиона рублей, обещанных Полем Дюксом для «Тактического центра». Он же передал ей тогда зашифрованное письмо за границу. Равным образом переговоры с Петровской об отправке через границу Н. С. Арсеньева в октябре 1919 года вели С. М. Леонтьев и О. П. Герасимов (оба – члены ТЦ, единственные, оставшиеся в то время в Москве). Н. Н. Щепкин был расстрелян, Д. М. Щепкин жил на даче, а С. П. Мельгунов скрывался вне Москвы. Равным образом С. М. Леонтьевым и Д. М. Щепкиным уже осенью 1919 года было дано поручение Борису Робертовичу Гершельману, занимавшему видное положение в военной организации, доставить на юг сведения о создавшемся в Москве положении.

ХАРАКТЕРИСТИКА ЧЛЕНОВ ТЦ

Общая характеристика лиц, вошедших в ТЦ, была приведена выше, при обозрении отдельных групп. Из характеристики этой видно, что отдельные группы делегировали в ТЦ наиболее видных, энергичных и активных своих представителей. Между ними, однако, еще выделяются своей активностью, влиянием и авторитетом Н. Н. Щепкин и С. М. Леонтьев. Следует отметить особую импульсивность С. П. Мельгунова, фактического, непримиримого врага Советской власти, готового пойти на всякое соглашение и объединение с любым махровым черносотенцем, лишь бы достигнуть сплочения и укрепления всего контрреволюционного фронта.

Заканчивая обозрение ТЦ, необходимо упомянуть, что заседания ТЦ происходили у Н. Н. Щепкина, С. М. Леонтьева и С. П. Мельгунова. Несколько же раз ТЦ собирался на квартире Александры Львовны Толстой. В заседаниях на квартире Толстой принимал участие генерал Стогов, делавший «Т. центру» доклады о положении военной организации. А. Л. Толстая во время заседаний всегда бывала в квартире, раздавая присутствующим чай. Через С. П. Мельгунова она была осведомлена о характере и цели этих заседаний.

«СОЮЗ РУССКОЙ МОЛОДЕЖИ»

Выше уже было указано, что член военной организации Борис Робертович Гершельман, осенью 1919 года уехавший из Москвы на юг, должен был информировать зарубежные белогвардейские организации о политическом и военном положении в Москве. В Декабре 1919 года Б. Р. Гершельман уезжает в Польшу через Юго – Западный фронт в сопровождении своего ближайшего сотрудника по организации И. Ф. Фабрициуса и главы военного заговора генерала Стогова, который сопровождал Б. Р. Гершельмана под фамилией Ник. Ник. Семенова – служащего Трамота.[43] Отъезд этих лиц был совершен при ближайшем участии члена военной комиссии «Тактического центра» Бородулина, которому центром было поручено устроить побег генерала Стогова из концентрационного лагеря за границу. Б. Р. Гершельман был связан со штабом военной организации и главой НЦ Н. Н. Щепкиным. Он поддерживал также связи с Д. М. Щепкиным и С. М. Леонтьевым.

Осенью 1919 года (октябрь – ноябрь месяцы) Гершельман при участии Фабрициуса организовывает «Союз русской молодежи», который предназначается для организации связи с приезжающими в Москву из-за рубежа курьерами, то есть агентами Деникина, а также курьерами из Польши, которых должен был направлять в Москву Б. Р. Гершельман.

«Союз русской молодежи» имел также целью подыскание квартир для этих курьеров, доставание для них документов и собирание сведений по указанию Фабрициуса или его заместителя. В эту организацию Гершельманом были завербованы гр. Н. С. Пучков (25 лет), Жуковский Николай Юльевич (служащий Главвода[44]) и трое юношей, еще не достигших совершеннолетия, Д. П. Калистратов (15 лет), Б. А. Кошкин (16 лет) и Леша Плетнер (16 лет).

Указанная группа лиц несколько раз собирается, определяет свои ближайшие задачи и намечает практическую работу. Перед отъездом Гершельмана по его указанию заместителем председателя «Союза» избирается гр. Н. Ю. Жуковский, который должен был поддерживать уже наладившуюся связь. Калистратовым и Кошкиным были похищены из Региструпра[45] паспортные книжки и некоторые другие документы. Следствием установлена связь этой организации с членами «Тактического центра» С. М. Леонтьевым и Д. М. Щепкиным. Курьеры, направляемые Гершельманом, должны были через Н. С. Пучкова направляться к Леонтьеву и Щепкину. Был даже установлен пароль для этих курьеров – «транспорт». Следствием не установлено, велась ли активная работа «Союзом русской молодежи» после отъезда из Москвы Гершельмана и Фабрициуса. Из указанных выше троих несовершеннолетних двое – Б. А. Кошкин и Плетнер – не разысканы, а Д. П. Калистратов передан в комиссию по делам несовершеннолетних. Арестованные же Пучков и Жуковский в вышеуказанном сознались.

КАДЕТСКАЯ ПАРТИЯ

Из обзора деятельности контрреволюционных организаций Москвы 1918–1919 годов устанавливается, что виднейшие представители кадетской партии, как Н. Н. Щепкин, Н. И. Астров, Степанов, Струве, Д. И. Шаховской и другие, являются непосредственными участниками создания «Нац. центра» и «Союза возрождения». Показаниями арестованных в связи с раскрытием этих организаций членов Центрального Комитета к.-д. партии с несомненностью устанавливается, несмотря на некоторую разноречивость, что во время образования НЦ и СВ и первого периода их работы в 1918 году между ними и ЦК к.-д. партии существовала тесная прочная связь.

По настоянию ЦК партии к.-д. члены его летом 1918 года порывают с германофильским «Правым центром» и образовывают «Национальный центр» определенной союзнической ориентации.

Центральный Комитет кадетской партии еще до образования «Нац. центра» принимает деятельное участие в организации «Союза возрождения», делегирует в этот союз виднейших своих членов Н. Н. Щепкина, Н. М. Кишкина, Д. И. Шаховского, причем Н. Н. Щепкин по отъезде на юг Мякотина делается даже наравне с С. П. Мельгуновым заместителем председателя «Союза возрождения».

После отъезда на юг осенью 1918 года видных членов ЦК партии к.-д. (Новгородцева, Н. И. Астрова, Долгорукова и Степанова) деятельность ЦК кадетов несколько ослабевает. Хотя среди членов ЦК и возникает вопрос, могут ли они считать ЦК формальным представителем партии ввиду отъезда многих его членов, но ввиду условий момента, а также необходимости работать нелегально они продолжают считать себя Центральным Комитетом партии. В конце 1918 года и в 1919 году, до ликвидации ЦК кадетов Особым отделом ВЧК, этот ЦК продолжает собираться и заседать в лице оставшихся в Москве его членов Д. Д. Протопопова, профессоров Велихова, Н. Н. Щепкина, А. Г. Хрущева, Н. М. Кишкина, А. А. Кизеветтера, Д. И. Шаховского, Сабашникова, Федотова (бывшего сотрудника «Русских ведомостей»[46]), Комиссарова сотр. Московского художественного театра, Топорковой (Губаревой) и ректора Московского университета Новикова (о Новикове, впрочем, имеются сведения, что он с конца 1918 года в заседаниях ЦК участия не принимал).

Заседания ЦК в последний период происходят преимущественно на квартире Д. Д. Протопопова. Председательствовал на этих заседаниях Н. Н. Щепкин либо Д. И. Шаховской, причем наряду с обменом мнений по общим политическим вопросам Н. Н. Щепкин делал доклады о положении дел в «Нац. центре», о сведениях, получаемых им от Деникина и Колчака, не скрывал своей в качестве председателя «Нац. центра» связи с зарубежными белогвардейцами. Таким образом, оставшиеся в Москве члены Центрального Комитета к.-д. партии были точно осведомлены о сношениях, о роли своих членов в заговорщических организациях НЦ и СВ и об их связях с зарубежными врагами Советской власти.

Я. Агранов[47]

ИСТОРИЧЕСКИЕ ОЧЕРКИ ПОДСУДИМЫХ

КРАТКИЙ ОЧЕРК

возникновения и деятельности Московских совещаний и «Совета общественных деятелей»

Первые дни мартовской революции[48] показали, что принимавшие в ней участие общественные силы преследовали разнородные задачи и цели: так называемые либерально-демократические круги, возглавляемые кадетами, тесно связанными с крупной буржуазией, считали, что со свержением самодержавия революция кончена, они мыслили Россию конституционной монархией или, в худшем случае, республикой со всеми атрибутами буржуазной собственности, войну нужно было вести до победного конца. Социалистические партии, наоборот, стояли на почве углубления и расширения революции, окончания войны и рассматривали мартовские события лишь как первый этап революции.[49]

Временное правительство медленно, но неуклонно, нехотя сдавало свои позиции, не чувствуя под собою реальной почвы. Социалистические партии, объединенные в Советы, через них опирались на массы рабочих и солдат. Либеральная же буржуазия никакого представительного органа не имела; прошли первые месяцы – время иллюзий буржуазии о возможности сговориться с социалистическими группами, треснула после июльских дней первая коалиция, и в разных буржуазных кругах почти одновременно заговорили о необходимости объединения несоциалистических сил страны, считая, что Советы истинными выразителями всего народа не являются. Таким образом, в начале июля заговорила бывшая Дума (частное совещание членов Думы),[50] потом торгово-промышленный съезд в Москве в конце июля. На этом съезде впервые со времени революции раздались голоса о необходимости возвысить голос над Советами.

Между тем непрекращавшийся правительственный кризис вынудил Керенского, метавшегося между кадетами и Советами, инсценировать нечто вроде представительного собрания, где он думал найти опору и примирить оба лагеря (жест Бубликова – Церетели[51]). В августе (12?) в Москве было созвано Государственное совещание.

Покинувшие по мере разочарования в революции Петербург старые политические деятели стали группироваться в Москве, и здесь явилась мысль образовать не новую партию, а надпартийное объединение, долженствовавшее выявить лицо несоциалистической России. Объединение это мыслилось в виде периодических совещаний деятелей самых различных направлений, связанных общностью классовых интересов.

Таким образом, в конце июля (или начале августа) инициативною группою человек в 15–20 были разосланы приглашения прибыть в Москву всевозможным политическим и общественным организациям, университетам, кооперативам, земствам, городским думам. Совещание назначено было на 8 августа; так как оно предшествовало Государственному совещанию, то должно было носить характер генеральной репетиции перед сражением, которое предполагалось дать в Государственном совещании.

Первое Московское совещание общественных деятелей, как оно было названо, собрало до (?) человек, собрался «цвет» торгово-промышленной Москвы, кадеты, члены бывшей Думы во главе с Родзянко, представители некоторых кооперативов, высшей школы, союза инженеров, трудовой интеллигенции, казачества, союза офицеров и Георгиевских кавалеров; явились отдельные представители старого цензового земства. Московская городская дума, избранная по новому закону, от участия в совещании отказалась.

Совещание продолжалось (?)*[52] дня,[53] председателем его был избран бывший председатель Государственной думы Родзянко; были сделаны доклады по военному вопросу (причины разложения армии), экономическому, транспорту и общеполитический доклад Милюкова, который и явился репетицией его речи в Государственном совещании.

Все речи ораторов сводились к тому, что нужно выявить истинное лицо России, оздоровить народную душу, призвать население к увеличению производительности труда, укрепить армию, для чего восстановить полностью власть командного состава, упразднить в армии комитеты или, в лучшем случае, при невозможности, сохранить за ними лишь хозяйственные функции. Экономисты же и промышленники указывали на гибельность финансовой политики (поток и обесценение кредитных билетов) и на разорение промышленности благодаря чрезмерным требованиям рабочих, поглощающих основные капиталы, пресловутому 100 % обложению и т. д.

Резолюции совещания так и остались клочком бумаги; они вызвали пересуды в печати, но никакого значения иметь не могли, так как за ними не было реальной силы, ибо такой силой нельзя признать офицерский союз и идейно сочувствовавших совещанию вождей донского казачества.

В заключение совещание избрало из своей среды «Совет» из (?) человек, которому поручило созвать следующее совещание в Москве в октябре.

Если обратиться к книжке Керенского «Корниловское дело»,[54] то видно, с какой озлобленностью он говорит об августовском совещании, члены которого в Москве устроили овацию приехавшему на Государственное совещание бывшему тогда Верховным главнокомандующим Корнилову.

Керенский считал совещание оплотом реакционных элементов страны; после Государственного совещания, однако, он чувствовал себя настолько окрепшим, что мог с ним не считаться.

Деятельность выборного первым совещанием «Совета», по-видимому, ничем особенным не выявилась; он не имел печатного органа и проявил себя лишь в смысле влияния на торгово-промышленные группы Москвы во время переговоров их с Керенским о вступлении их представителей в состав третьего коалиционного временного правительства; влияние совета могло также еще сказаться на посылке делегатов от торгово-промышленников и кадетов в так называемый предпарламент, так как ни совещание, ни «Совет» в предпарламенте непосредственно представительства не имели.

Созванное «Советом» в Москве в середине (начале?)[55] октября второе совещание было уже малолюдное; оно насчитывало всего (?) человек; на нем обсуждались, конечно, те же вопросы, причем главное внимание было обращено на вопрос об армии; выступали генералы Брусилов, Рузский и (?), говорившие о том, что армия погублена и разложена; предлагались те же рецепты ее оздоровления, но возможность применить эти рецепты, как видно было из слов участников совещания, казалась им самим сомнительной. Точно так же, как и в августовском совещании, говорилось о кризисе правительственной власти, о ее неспособности вывести страну из тупика, о гибели промышленников, о разрухе транспорта и т. д. Совещание в заключение подтвердило полномочие избранного им «Совета».[56]

Октябрьская революция заставила многих участников «Совета» бежать из Москвы: уехали Родзянко, Милюков, Маклаков и другие. Деятельность «Совета» на некоторое время прекратилась, но в конце января или начале февраля 1918 года были собраны обломки «Совета» и обнаруженные в Москве участники совещаний для обсуждения создавшегося положения. В этих совещаниях, происходивших в Фуркасовском переулке, в помещении Всероссийского общества стеклозаводчиков, под председательством Д. М. Щепкина принимали участие следующие лица: С. М. Леонтьев, С. Д. Урусов, В. И. Гурко, В. В. Меллер-Закомельский, Н. Н. Кукин, Н. И. Астров, профессор Новгородцев, И. И. Шидловский, Белоруссов,[57] профессора С. А. Котляревский, В. М. Устинов и Н. И. Бердяев, В. С. Муралевич, В. Н. Муравьев, приват-доценты Ильин и Арсеньев, В. Н. Челищев, Б. Д. Плетнев, его брат (офицер), Г. А. Алексеев, присяжный поверенный Захаров, В. И. Стемпковский, Н. Н. Лоскутов, Нарожницкий, И. Б. Мейснер и некоторые другие; левое крыло составляли представитель кооперации Евдокимов и представитель крестьянства, как он себя назвал, Губонин. Первые шаги «Совета» заключались в выявлении своего взгляда на совершившиеся события, и, конечно, участники были солидарны в своей ненависти к вновь возникшей Советской власти. Затем «Совет» приступил к анализу прошедших с 1 марта 1917 года событий и к выводам. Обсуждение этого выявило действительную политическую физиономию его участников, единодушно признавших, что единственною приемлемою формою правления в России может быть наследственная конституционная монархия. Против этого возражали Евдокимов и Губонин. Доклад по вопросу о форме правления делал Белоруссов; обоснование вопроса с философской стороны принадлежало профессору Бердяеву; Белоруссов же состоял докладчиком по резолюции, определявшей взгляд совещания на политический строй России и заключавшей в себе отношение к церкви, аграрному вопросу, экономической политике и армии.

Октябрьская резолюция определила[58] единомыслие совещания лишь по двум вопросам: ненависти к Советской власти и признании конституционной монархии (если не считать Евдокимова и Губонина); при разнокалиберном, в смысле политического прошлого, составе участников совещания полного единства взглядов на прочие стороны государственного и социального устройства не могло быть, а потому упомянутая резолюция принята была в довольно неопределенных выражениях, составивших нечто среднее между старыми программами октябристов и кадетов.

Между тем февральский разгром Донской кампании генерала Алексеева,[59] исключавший тогда всякую возможность в ближайшем будущем ожидать помощи с Юга, обратил мысли совещания к поискам извне. Суждения по этому поводу тогда носили еще чисто академический или принципиальный характер; один только Плетнев (офицер) произнес горячую речь о необходимости перейти от слов к делу и предпринять что-либо, выходящее за пределы разговоров; ему ответили, что сочувствуют его побуждениям, но его речь в данных условиях только и может ограничиться словами. Таким образом, тем не менее возник пресловутый вопрос об ориентациях. Многие участники совещания, еще столь недавно ярые сторонники войны до победного конца, стали говорить о необходимости сближения с Германией (находившейся накануне мира с Советской Россией) и Японией; другие возражали. Последними, однако, была брошена знаменитая фраза Кавура:[60] «Хоть с чертом связаться». Тем не менее ни до чего не договорились. Это совпало с укреплением Советской власти (конец февраля или начало марта), и продолжать столь многолюдные совещания в общественном помещении было признано опасным. С тех пор «Совет общественных деятелей» стал собираться сам по себе на частных квартирах (Леонтьева, Урусова и раза два позднее – Бердяева и Стемпковского), кадеты отдельно: лидером их, после бегства Милюкова, был профессор Новгородцев.

Состав «Совета общественных деятелей» под председательством Д. М. Щепкина определился тогда в следующем составе: Леонтьев, Котляревский, Шидловский, Урусов, Устинов, Муралевич. Лоскутов, Бердяев, несколько позднее Каптерев; не принадлежа к «Совету», на заседания его приходили Мейснер и Гурко.

Не располагая реальными средствами политической деятельности и борьбы, «Совет» обратил свою работу на выяснение отношения своего к различным областям государственной и социальной жизни и к разработке соответствующих записок и положений на случай, если бы он с падением Советской власти получил доступ к действительной политической деятельности. Вместе с тем не прекращалось обсуждение вопроса об ориентациях, причем здесь господствовало уже полное единодушие (германская ориентация). Исключение составлял лишь Шидловский, верный союзникам, почему его посещения делались все более редкими.

Для разработки вопросов, связанных с законодательством и государственным управлением, был приглашен Н. Н. Виноградский; впоследствии Н. Н. Виноградский, не являясь членом СОД и не располагая в нем голосом, присутствовал почти на всех его заседаниях, так как было предположено, что он будет писать историю СОД. С другой стороны, он составлял записки по разным возникавшим в «Совете» вопросам. Судебное устройство разрабатывалось Челищевым и приглашенным им Ив. Ив. Шейманом. Таким образом, были последовательно составлены и заслушаны: положение о восстановлении деятельности судебных учреждений, записки об автономии и федерации, положение о печати, собраниях, союзах, об избирательном праве, о местном управлении и самоуправлении, о восстановлении деятельности министерств, о полиции. Вместе с тем был предпринят пересмотр законодательных актов Временного правительства в области управления для суждения о том, какие из них могли бы быть оставлены в силе. Здесь интересно отметить, что СОД стоял на точке зрения признания законодательства Временного правительства в его целом и предлагал идти путем исключения; правые же настаивали на том, что исходною точкою должно быть принято 1 марта и лишь некоторые законы Временного правительства могут быть восстановлены особым актом новой власти. На переговоры и сношение с другими политическими группами были уполномочены Д. М. Щепкин и С. М. Леонтьев.

Общественно-политическая ситуация контрреволюционных элементов Москвы по тому времени (март – апрель 1918 года) представляется в следующем виде: с одной стороны, социалистические партии со своими старыми партийными организациями и органами печати, с другой – разрозненные и сами по себе немногочисленные кадеты, «Совет общественных деятелей», торгово-промышленная группа «Союз земельных собственников» и крайние правые. Это наводило мысль руководителей этих групп объединиться на почве совместного признания самых элементарных, но необходимых оснований, как говорилось, «возрождения России». Таким образом, весною 1918 года возник «Правый центр», объединивший в себе все пять несоциалистических групп. (Ни точное время образования «Правого центра», ни инициаторов его учреждения автор не знает.)

Председателем «Правого центра» был А. В. Кривошеий; представителями от кадетов – Новгородцев, Н. И. Астров и Котляревский (?), от «Совета общественных деятелей» – Д. М. Щепкин, Леонтьев и Урусов (?), от торгово-промышленной группы… (автору это в точности неизвестно; он предполагает, что были Сергей Арсентьевич Морозов, несомненный лидер этой группы, и из слышанного им упоминания Н. Н. Кукина – что и он); от «Союза земельных собственников» – Гурко, Мейснер (позже, после выхода из «Правого центра» кадетов, был введен от «Союза» еще Ершов, принимавший участие и в нескольких заседаниях «Совета общественных деятелей» до отъезда на Украину в конце лета 1918 года) и от правых – Л. Л. Кисловский; секретарем был Г. А. Алексеев.

Руководящую роль в «Правом центре», очевидно, играли Кривошеий, Гурко и Леонтьев. Образованный из разнородных политических групп, связанных старыми идейными традициями каждая, ПЦ собою, безусловно, сплоченной среды не представлял. Первые недоразумения возникли на почве отношения к вопросам самоуправления – здесь кадеты отстаивали всеобщее избирательное право, прочие же, особенно Гурко, настаивали на цензовом земстве. Но отношения еще более обострились из-за ориентации «Совет общественных деятелей», «Союз земельных собственников» и правые высказывались за германскую ориентацию, промышленники были нейтральны, кадеты оставались верны союзникам. На этой почве произошел в июне 1918 года раскол; кадеты ушли, торгово-промышленная группа распылилась. Выход кадетов был Довольно длительным, вопрос об удержании их в ПЦ рассматривался в СОД, причем наибольшие усилия к их удержанию проявлял Котляревский, бывший в переговорах посредником. Астров был непримирим. Таким образом, ПЦ, ослабленный численно, выявил свою настоящую физиономию и сильно подался вправо.

Работы «Правого центра» велись крайне конспиративно. В СОД докладывались лишь общие вопросы принципиального характера; вся активность была сосредоточена в ПЦ, а СОД представлял принем скорее политическую декорацию. Так, например, СОД никаких сношений с провинцией не имел, ПЦ же был с нею связан, по-видимому, через местные отделения СЗС; отношения эти вел Леонтьев. Равным образом сношения, установленные летом 1918 года с германским посольством, исходили от ПЦ. Наконец, ПЦ имел связь с какой-то военной организацией, сношения с которой велись Гурко. Субсидировался ПЦ торгово-промышленной группой при посредстве С. А. Морозова, причем отпускались, по-видимому, крупные суммы денег.

Останавливаясь на переговорах ПЦ с германским посольством, следует прежде всего отметить, что поручены они были Леонтьеву и Урусову. Переговоры происходили с советником германского посольства бароном Рицлером и касались возможности инамерений немцев вмешаться в русские дела иоккупировать Москву. Рицлер, по-видимому, затягивал переговоры, был уклончив и предлагал помощь, но при обязательной инициативе русских сил; предполагалось будто с наступлением Краснова на юге двинуть немецкие силы с Запада, дабы этим ослабить центр и одновременно произвести в Москве переворот посредством двух латышских полков и военных. «Правый центр» со своей стороны обсуждал роль русской власти, могущей возникнуть при оккупации, то есть взаимоотношения ее с немецким командованием, юрисдикцию последнего и т. д.

Переговоры эти, тянувшиеся долго, характеризуют колебания германской политики со времени заключения Брестского мира до Ноябрьской революции; немцы водили ПЦ за нос, не желая рвать с ним на всякий случай связи, но партия канцлера, стоявшего за вмешательство, брала верх. По крайней мере, после убийства Мирбаха приехавший на две недели посол д-р Гельферих не изъявил ни малейшего желания видеться с политическими деятелями старого порядка и уклонился от свидания с ними, а чуть ли не одновременно немецкая миссия во главе с майором Шубертом, сидевшая в том же Денежном переулке,[61] принимала живое участие в отправке офицеров на Украину для образования так называемой Южной армии.

С отъездом в июле или начале августа Кривошеина на Украину ПЦ прекратил свое существование. К этому же времени относится и прекращение деятельности СЗС, имевшего последнее собрание с участием провинциальных делегатов в середине июля. Видные представители торгово-промышленного класса в течение лета уехали на Украину, и местная торгово-промышленная группа, если не распылилась совсем, то сократилась и перестала давать деньги.

Таким образом, из всех организаций, входивших в состав ПЦ, остались кадеты, СОД и правые. С тех пор в качестве представителя от них для «контакта» постоянно участвовал Л. Л. Кисловский, в «Совет ОД» окончательно перекочевали Стемпковский и Ершов, до его отъезда.

В сентябре на Украину уехали Гурко и Меллер-Закомельский, принимавший также участие, кажется, в СЗС. До отъезда их в конце августа или начале сентября состоялось заседание СОД при участии Гурко и Меллер-Закомельского; на заседаниях присутствовали также С. А. Морозов и Григорий Николаевич Трубецкой – идейный представитель СОД в течение зимы в Новочеркасске, вернувшийся на некоторое время в Россию и затем осенью уехавший опять на юг. Заседание было созвано для заслушания доклада Б. С. Гагарина (советника украинского Министерства иностранных дел) о положении дел на Украине. Присутствовавшие жестоко обрушились на украинофильскую политику Скоропадского и самостийность; Гагарин указывал на необходимость и прибавил, что курс политики Скоропадским значительно меняется.

К этому же времени относится обсуждение СОД вопроса о чехословацком движении и установлении на Востоке власти Уфимской директории Авксентьева. СОД к чехословацкому движению, как несущему за собою возврат к старому Учредительному собранию, отнесся, безусловно, отрицательно. С этим не согласился Шидловский, который после этого ни разу более не показывался.

Между тем кадеты, выходя из состава «Правого центра»,[62] почувствовали себя изолированными, так как примкнуть к социалистическим партиям не могли. Тогда они задумали образовать со своей стороны надпартийную организацию для объединения общественных и политических сил, стоящих на союзнической ориентации *.[63]

Докладывая в СОД об образовании НЦ, Леонтьев и Д. М. Щепкин относились к нему сперва скептически; они указывали на то, что это, строго говоря, те же кадеты, так как туда идти больше некому, что наименование «Национального центра» они ему дали, чтобы импонировать Антанте, и что удивляются, как мог туда пойти Д. Н. Шипов; это они объясняли его старостью. Стремление же кадетов заполучить Шилова вполне понятно, так как они надеялись, что благодаря его старому обаянию в общественных кругах Москвы за ним пойдут другие. Председателем НЦ первое время был Шипов, а Котляревский, по словам Леонтьева, должен был организовать такие же работы, какие были в СОД в 1918 году (управление, суд и т. д.). Между тем в деятельности СОД с середины сентября наступило окончательное затишье: собирались редко (раз в 2–3 недели) для обмена мнений о текущих событиях и «информации». В порядке этого обмена взглядами участники заседаний «Совета» делились мнениями и определяли политическое настроение близких им кругов, причем более всего на эту тему говорили Муралевич, Каптерев и Сергиевский (вступивший в «Совет» в январе или феврале), как лица, вращающиеся в наиболее обширном кругу учительского и преподавательского персонала. О каких-либо взаимоотношениях с НЦ не было речи. В одном заседании СОД был даже поднят вопрос, не распуститься ли, спрашивали себя, кого и СОД из себя представляет, но решено было продолжать собираться иногда для обмена мнений.

Когда произошла революция в Германии и немецкая ориентация, составлявшая главную препону для возможности какого-нибудь сговора, потеряла значение, был возбужден вопрос о переговорах с НЦ *.[64]

Переговоры с Шиповым вел Д. М. Щепкин и указывал на крайнюю несговорчивость старика: с одной стороны, Шипов говорил, что не представляет себе, как они, то есть Шипов и Щепкин, не находятся в одном лагере; с другой стороны, письмо его оставил без ответа более месяца, далее, требовал, чтобы СОД просто вошел, влился в НЦ. Шипов указывал, что СОД является, строго говоря, пустым местом; комментируя это, Д. М. Щепкин указывал «Совету», что НЦ собою немногим больше представляет, чем СОД, с тою только разницею, что «Совет» денег не имеет, а в НЦ имеются какие-то остатки денег, полученных от Антанты.