Красная книга ВЧК. В двух томах. Том 2

Служа все время в строю, я ведал боевой частью. Все деньги мне передавал Иван Николаевич лично или через Всеволода Васильевича, или Дмитрия Яковлевича. Деньги давались на определенный предмет и отпускались туго, видимо, в них был недостаток. С Иваном Николаевичем Хренниковым я имел следующие сношения: во-первых, семейные – он уговаривал меня помириться с женой, затем я его просил, не может ли он мне найти людей среди бывших обществ хоруговеносцев, но он все время крестился и никого указать не мог, после долгих переговоров он указал на Мохова, но я к нему не пошел один, а Хренников идти со мной не хотел.

Вид Хренников имеет ненормальный, так что я ему очень не доверял. Н. С. Цветкову я давал поручение собирать оружие, но о результатах он мне не докладывал.

28/IX – 1919 года

В. Миллер

Алферов говорил, что у него в штабе Московского округа есть знакомство, через которое можно хлопотать об оставлении призывного в Москве. Я просил его запискою пристроить гр. Оханова, за которого просил К. Оханова совсем не знаю и не видал.

Когда я первый раз был у Ив. Ив. Федорова, то разговор был вообще о разрушении жел. – дор. полотна по всей России (крушения, разборка путей и проч.), так как это неминуемо вызывает пробки на всех узлах и тормозит все движение, причем он говорил, что создание таких пробок желательно. В дальнейшем, при другом посещении, разговор коснулся о взрыве мостов в районе Москвы; при следующем посещении он говорил о районе Пенза – Рузаевка. Знакомство с Федоровым состоялось весной, разговор о Пензе – Рузаевке шел в начале августа.

Денисов С. С. заходил несколько раз весною и принес пироксилин. Недавно он опять зашел, причем, кажется, говорил о возможности скорого выступления. В связи со скорым выступлением я и послал к нему Подгорецкого.

Со штабом Ступина меня познакомил запасной преданный человек Подгорецкого, примерно в конце или в начале июля с. г., С. С. Денисов. Кто познакомил меня с Денисовым, не помню, вероятно, помнит Денисов. А. Н. и Н. Н. Сучковы в разговорах по телефону часто называли по имени и отчеству лиц, близко стоящих к правительству (Раттель, Подвойский, Кржижановский, Аржанов), часто бывал секретарь в Кремле и др. Никаких сведений стратегического характера Сучковы мне не давали. Возможно, что кому-нибудь другому и давали.

Формирование Высшей школы военной маскировки, кажется, началось или в штабе Брусилова, или в ставке главнокомандующего. Там много работал по делу школы инженер генерал Величко. Очень возможно, что Сучковы лично знали генерала Брусилова.

Акимова я видел в комиссии по выработке форм обмундирования, где Н. Н. Сучков был председателем. Но уходя из Высшей стрелковой школы, где я был начальником учебного отдела, был прикомандирован в ГУВУЗ, откуда получил формирования Московской окружной артиллерийской школы.

Анисимова знаю с весны. Полагал, что он может принять участие на основании предыдущих разговоров, в которых он иногда соглашался, иногда отказывался. К нему я послал Подгорецкого с предложением принять участие. Ответ Анисимова мне не известен.

С Шубертом Ник. Н. Н. Сучков был очень откровенен, при мне они иногда даже замолкали.

Шиловскому я предлагал содействовать (организации), но он наотрез отказался. Позднее, по возвращении из Украины, он ко мне заходил, но не застал.

Мое предложение касалось дачи сведений военного характера. Шиловский служил тогда в Высшей военной инспекции.

О настроении в школе маскировки. Старые слушатели большею частью люди безразличные, а вновь прибывающие стоят на платформе Советской власти. Служащие заботятся только о себе.

Стаж[308] – уменье рисовать; есть окончившие высшее учебное заведение, есть просто маляры.

Рубинский говорил о Казакове как о своем человеке, которому он поручил разведку.

Ладыженский у Рубинского работал по разведке. Иногородняя разведка была в штабе, и я отношения к ней не имел.

Давыдов Иван Владимирович – старший делопроизводитель счетного отдела ГУВУЗа (через него проходили сметы). Когда был призван, просился ко мне в школу. Давыдов мне рекомендовался Курилко на должность делопроизводителя.

Мурзин Сергей Николаевич служил у меня преподавателем мат [ериальной] части, ушел в жел. – дор. войска, Мурзин пришел ко мне из школы маскировки, когда был призван.

Относительно Могилева: кажется, там служили братья Ладыженского, однако к организации отношения не имеют.

В. Миллер

30/IX – 1919 года

П. В. Бергштрессер, бывший мой делопроизводитель в 1-й Московской школе полковой артиллерии, указывал на существование общества и предлагал поближе познакомить и ввести в это общество. Я отказался; вскоре Бергштрессер уехал в Рязань. Это было в ноябре прошлого года. Стыкова Виктора Васильевича видел несколько раз – он заходил к своему брату в школу (к Бергштрессеру).

Разговор о выступлении с Н. Н. Сучковым был приблизительно таков: в планы выступления его почти не посвящал, указывал в общей форме о возможности выступления. Из родственного чувства предупреждал его, что ему следует куда-нибудь уехать на случай выступления (например, переменить квартиру), словом, отстраниться от событий. Не думаю, чтобы Н. Н. Сучков считал меня вполне советским человеком.

Примерно в январе – феврале Н. Н. Сучков дал мне рекомендацию о вступлении в Коммунистическую партию; в то время я никакой политикой не занимался и только работал. Вторую рекомендацию я получил от сотрудника Высшей военной инспекции Бабина Евгения Ивановича.

В Городском районе от меня потребовали ряд формальностей, которых я сразу выполнить не мог и поэтому передал бумаги комиссару Высшей стрелковой школы Дмитриеву через секретаря ячейки (не помню, кто). Дальнейших результатов моего заявления не последовало. Хотел получить обратно, но мне сказали, что их потеряли. Вскоре я ушел из В. с. школы (март).

В Московскую организацию я вступил в связь – конец мая – начало июня. Неприем в партию меня очень обидел, так как я совершенно искренне работал.

Последний разговор о типографии с Н. Н. Сучковым был обостренный; я ему сказал, что нечего было путать, брать так брать или сразу отказываться. Я ему много раз говорил, что в городе ставить опасно («тысячу раз попадешься»), а за городом значительно безопаснее. Постановка типографии – поручение штаба. От печатания на машине в районе школы Н. Н. отказался, сказав, что это особый вопрос, согласился лишь на время спрятать типографию, однако далее и от этого отказался.

Штаб дал бланки для легализации машины. Содержание бланков: такая-то часть ввиду ухода на фронт предлагает школе маскировки принять на хранение печатную машину. Бланки

Недели за полторы-две до ареста я мельком видел Николая и Алексея Сучковых вместе. Николай сказал Алексею, что он хочет поставить в Кунцеве станок-американку. Алексей ответил: делай, как хочешь.

Через несколько дней я приехал в Кунцево с К. Николай был в Москве. Цель приезда – условиться о деталях, между прочим, познакомить с К., который должен был работать на машине.

Алексея Николаевича мы нашли в канцелярии, где произошел следующий разговор: познакомил его с К., и, когда стал говорить о станке, Алексей Николаевич сделал удивленный вид, стал спрашивать, зачем станок. Когда мы ему объяснили, что желательно печатать статейки осведомительного свойства, а затем напечатать кое-какие приказы и документы, воззвания, какие могут понадобиться, А. Н. завел бесконечный разговор с К. о партийности К. и прочее, причем К. ответил, что он беспартийный.

В это время вошел Назаревский. Тогда Ал. Ник. сказал: вот они хотят ставить станок, раз брат Николай знает, что он, Алексей, ничего не имеет против.

Кто-то тут зашел, и мы простились.

Уходя я просил Назаревского зайти ко мне в школу на предмет разговора о статьях, так как я знал, что он литератор.

К Назаревскому я отнесся с доверием потому, что Сучков нашел возможным при нем говорить о нашем деле – о постановке типографии.

Через несколько дней Назаревский ко мне зашел, и я просил его написать воззвание к крестьянам окружных (вокруг Москвы) деревень. Воззвание не должно было иметь погромный характер, но должно было поддержать восставших в Москве и окрестностях в смысле объединения и информации. Назаревский согласился написать, однако ничего принести не успел.

Алексей в день его посещения нами уговаривал нас подождать Николая, но мы торопились и ждать не могли.

Вернувшись домой, мне сообщили, что звонили из Кунцева, чтобы я вещи не привозил (типографию). Конец разговора может подтвердить Назаревский.

Однажды в штабе был разговор, что хорошо было бы иметь в ЧК людей. Говорили также, что хорошо бы провести на командные должности отрядов особого назначения своих офицеров, спрашивали, нет ли у меня. Говорили, что нужно было пехотинцев, пулеметчиков, артиллеристов и т. д., но у меня никого не было.

В. Миллер

3/Х – 1919 года

Дополнительно:

Очевидно, братья Сучковы хорошо знали, для какой цели нужна была типография, но при разговорах этого не высказывалось.

В. Миллер

Относительно отправки штабом офицеров на фронт мне известно: поручено было Лейе отправить двух человек (см. выше).

Я лично отправил с целью спасения двух человек: одного, Комарова, отправил примерно перед пасхой – дал документы на Сызрань. Дал отпускной билет (по болезни) нашей школы. Второй меня просил Фишер отправить его приятеля в Самару (около пасхи). Поручений никаких им не давал.

Знаю, что связь была, деньги получались. Слышал, что примерно зимой в Англию уехал Чечерин, он служил в школе маскировки; когда он уехал, точно не знаю. Когда я говорил с К., я думал об этом факте, кроме того, я имел в виду слова Денисова с угрозой по отношению к Сучковым и сказал фразу: «что Сучковы у меня в руках», чтобы К. не боялся, возможно, что и приукрасил их для убедительности.

3/Х – 1919 года

О гарантии в верности Сучковых. Действительно, был разговор между Миллером и К. о том, что А. Н. Сучкова и Назаревского надо держать в руках, для чего признавалось желательным иметь против них какие-нибудь документы. При этом гр. Миллер сказал в успокоение К., который был опечален, что против А. Н. Сучкова у меня есть данные (я имел в виду слова С. С. Денисова, что он не минует веревки, а затем отъезд служащего школы Чечерина за границу).

С. К [удеяр]

Д о п о л н и т е л ь н о:

Назаревского я никогда раньше не видал. К Назаревскому отнесся с доверием потому, что А. Н. Сучков ему доверял, допуская при нем разговор о машине.

А.Н. Сучков сказал Назаревскому: «Вот приехали ко мне печатать противоправительственные вещицы».

Миллер предложил Назаревскому написать кое-что, тот согласился. Миллер просил его зайти в школу, потому что в это время постучались. Перед началом разговора в комнате были, очевидно, люди, никакого отношения к делу не имеющие (двое мужчин и одна женщина).

А. Н. просил их выйти из комнаты.

Миллер: Русеет к делу никакого отношения не имеет.

К.: Кажется, был в курсе некоторых дел организации.

На улице однажды при встрече Русеет предупредил Миллера, что ему, Миллеру, грозит опасность.

В. Миллер

4/Х —1919 года К [удеяр]

Алекс. Алекс. Михайлова видел в Кунцеве и в школе маскировки.

Знаю его давно, дал ему поручение примерно в начале августа обследовать Александровскую и Брянскую жел. дор. и наметить подходящие для взрывов мосты, причем такие, которые можно было бы исправить в течение недели, то есть 4–5 сажени.

Он ездил по этому поручению, сказал, что подходящие мосты нашел. С ним говорил Рубинский для установления деталей.

Рубинский – дальний родственник Огородникова Николая

Александровича, с которым однажды Рубинский и зашел ко мне Л. Л. Кисловский говорил, что было бы хорошо завести поближе знакомство с кадетами и «Национальным центром».

Политические центры в Москве («Национальный центр», «Правый центр», «Союз возрождения»), я слышал, что порешили выделить военную организацию и не вносить в нее политику.

9/Х – 1919 года В. Миллер

Относительно роли Сучковых – она двойственная: с одной стороны, они оказывали услуги сильным мира сего, с другой стороны, вызволяли и устраивали людей другого лагеря; так, например, Николай говорил, что ему удалось высвободить нескольких лиц, замешанных в процессе Вацетиса,[309] недели за две до моего ареста.

По просьбе Лейя я просил Н. Сучкова, чтобы убрали из полка командира Чаброва и назначили другого, фамилия вроде Петухов или Потехин (см. записную книжку). Лейе рассчитывал, при Петухове легче заниматься своей контрреволюционной деятельностью.

По просьбе того же Лейя я просил Н. Сучкова ускорить перевод А. Н. Богоявленского из 35-го полка штаба ж.-д. войск.

12/Х – 1919 года В. Миллер

1

Со Зверевым познакомился по службе в Центроброне[310] 15 ноября – декабря 1918 г. Зверев предложил мне вступить в организацию. Я согласился. Тогда он никаких фамилий не называл. Через некоторое время он сказал, что необходимо набрать людей для броневого отряда. Я предложил взводному инструктору Пеньковскому (бывшему поручику) поступить в организацию (он согласился) и преподавателю пулеметного дела, фамилии не помню, но могу восстановить, хотя это и не имеет в настоящее время значения, так как этот преподаватель уехал на родину в Польшу. Пеньковский перед пасхой уехал в отпуск, также не вернулся.

Организационная работа шла очень вяло, о чем могу судить по разговорам Зверева. Таким образом, в отряде у меня никого не осталось. Зверев передает мне этого Николая Васильевича Тарасенко, который служил в школе в должности заведующего музеем, но через некоторое время его от меня отнимает и Петрова, который, кажется, находится в настоящее время на 9-х Советских пехотных курсах. В июле Тарасенко откомандировывается в распоряжение Главброни.[311]

Когда в мае Зверев пригласил меня зайти к нему, чтобы переговорить, я у него нашел Н. В. Тарасенко, Г. В. Тарасенко, Красавина и еще одного господина, фамилию его не знаю, но знаю, что он Генштаба. На этом заседании говорилось, что необходимо захватить броневые машины школы, определялось количество людей, необходимое для этого. Но о силах и плане не говорилось.

На следующем заседании, куда я был приглашен, у Миллера (кажется, начальник артиллерийской школы) говорилось, что необходимо скорей набирать людей. Когда я сказал, что у меня людей очень мало, то решили мне в момент захвата машины дать необходимое количество людей. Тут указано было, что наш участок – Лефортово; говорилось, что вместе будет действовать артиллерия и пехота. Но у меня сложилось впечатление, что сил у организации очень мало – все исчисляемое десятками, говорили, что есть человек 60 в Высшей стрелковой школе, около этого в железнодорожной охране и еще, кажется, упоминалась какая-то часть, но какая – не помню. Упоминалась еще фамилия Солоева, с которым я познакомился в начале сентября, он предназначался в мой отряд – так говорил Зверев.

Зверев говорил, что организация очень сильна, она правильно построена и что можно надеяться на успех. Но на этих двух заседаниях, на которых мне пришлось быть, я, повторяю, вынес впечатление, что силы-то и не было, все было построено на предположениях. Мое искреннее желание искупить вину, а потому прошу, если возможно, назначить меня на фронт в действующую артиллерию как артиллериста. Своей службой, уверен, сотру пятно, лежащее теперь на мне. По своему имущественному положению я принадлежу к пролетариям. Работать с такими людьми, которые ни к чему не способны, не хочу. А на что способен русский пролетариат, вижу, а потому буду, если дадут возможность, работать с ним и на него.

На предложенные вопросы отвечаю.

Зверев Константин Константинович[312] предложил вступить мне в организацию в октябре – ноябре 1918 года. Конкретных заданий тогда мне не ставилось, а к ним подошли лишь в это лето, предложено было сформировать броневой отряд путем подбора людей. В этом направлении мной было сделано следующее: 1) предложено вступить в организацию бывшему офицеру, занимавшему у нас в школе должность взводного командира, Пеньковскому, имени, отчества его не помню, он уехал в отпуск, куда – не знаю. Тарасенко Ник. Вас, передан мне Зверевым, занимавший должность заведующего музеем, откомандирован в Главбронь и оттуда, кажется, послан на Восточный фронт. Предложено вступить Владиславу Станиславовичу, фамилии не помню, знаю только, что польская, и занимает должность преподавателя пулеметного дела в школе. Затем переданы мне Зверевым были Петров, имени, отчества не знаю, на первых Советских курсах (не смешивать с Вас. Вас. Петровым, который в школе на должности преподавателя пулеметного дела); Соедов Леня (не то Алексей, не то Леонид) был передан мне Зверевым – служит Соедов, кажется, в Реввоенсовете.

Моя роль должна была заключаться в содействии выводу броневиков. В момент восстания должны были быть присланы люди, поступающие в мое распоряжение. Рассчитывать можно было лишь на два броневика, которые были вполне исправны, при желании можно было воспользоваться не вполне забронированным «фиатом» и манжманмуляк – полуброневой, невооружен.

На первом собрании, кажется июль месяц, где присутствовали Зверев, два брата Тарасенко, я и генштабист, фамилии не знаю, блондин, в очках (кажется, Тарасенко Георг. Вас, брат Ник. Вас, служил в Главброне, а затем перешел в Реввоенсовет), – на этом заседании генштабист расспрашивал нас о машинах, качестве, настроении курсантов, рекомендовал проникнуть в соседние курсы, чтобы узнать настроение тех. Заседание происходило в квартире Зверева, днем, в праздничный день.

Добавляю, что на этом заседании был еще Красавин Серг. Ник., он был у нас в школе, завед[овал] строевым отделом, а потом перешел в гараж формирования.

Второе заседание было в начале сентября на квартире Миллера; присутствовали Миллер, Зверев, я и еще трое или четверо, фамилий их я не знаю. Оно было после пяти часов дня, в будний день. Обсуждалось: Миллер говорил, где придется действовать – район Лефортово. Думаю, что один из троих присутствующих был из Высшей стрелковой школы. С Миллером я встречался всего лишь два раза – первый раз был послан к нему Зверевым в конце июля и второй раз на этом заседании. На первом свидании Миллер спрашивал о качестве машин и количестве людей, необходимых для их захвата, – человек 300 нужно было. Одним словом, я предназначался лишь для роли захвата броневиков нашей школы, полагаю, что во главе всех броневиков, которые предполагалось захватить, стоит Зверев. Какие еще броневики хотели захватить, мне не известно и мне не говорилось, – предполагаю, что рассчитывали на гараж формирования (Петроградское шоссе[313]).

Л. П. Шематуров

28/IX – 1919 года

В последнее время я служил в качестве слушателя курсов на курсах разведки и военного контроля[314] при Полевом штабе РВСР.[315] Вместе со мной кроме семьи жили мой товарищ по курсам и по полку Борис Николаевич Освецимский и брат жены, окончивший артиллерийские курсы на Ходынке, Дмитрий Алексеевич Илларионов. В июле или августе прошлого года Соколов Вл. Ив. предложил вступить в организацию, которая поставила своею целью охрану порядка в случае ухода власти Советской или переворота. Организация сама не ставила себе задачи сплотить нашу бывшую 14-ю дивизию. В этой организации я только его и знал и предложил вступить в нее своему товарищу по училищу С. Ив. Талыпину. Тот согласился.

Я служил в этой организации без жалованья. Жалованья никакого не было, давали вспомоществование тем офицерам, которые не имели должности. Я находился на учете. С Тихомировым я познакомился у Соколова. После ареста последнего Тихомиров явился ко мне, объяснил, что Соколов сознался, что его скоро освободят и что участие в организации нисколько не опасно и принимает как будто легальное положение. Из членов организации я встречался с *** и Ступиным – начальником штаба (дивизии), Филипьевым – заведующим конницей, Зверевым – заведующим броневиками и вообще автомобильной частью, армянином или грузином, вернувшимся из плена, нигде не служит, должно быть дезертир. Знают его Алферов и ***. Дальше знаком был с вышедшим из тюрьмы после второго обыска у Соколова, который формировал, кажется, Киргизскую часть и уехал. В последнее время, приблизительно с января, я был сначала при Соколове и затем командиром полка Замоскворецкого участка (от Крымской площади до Краснохолмского моста), начальником связи был у меня сначала Конст. Дмитр. или Дм. Конст. Арбатский, служивший в какой-то технической части на Театральной площади[316] и живший по Б. Дмитровке, д. 33 (?) (а может быть, и М. Дм.), а потом уехавший на фронт, кажется на Западный. После Арбатского начальником связи был у меня Александр Емельянович Ланкевич, служит в Законодательном совете,[317] живет: Новослободская, 9 или 11, одноглазый. Миллера я встречал несколько раз.

В последнее время участок мой был переменен, хотя точно не был определен, мне должны были дать Кусково, где рассчитывали на часть курсантов (около 40 человек), этим должен был ведать Миллер, и в его подчинение я должен был поступить.

Возвратившись с заседания от Миллера, я сказал Освецимскому: «После разведки Миллера в Кунцеве (или в Кускове) нам следует проехать туда и произвести новую разведку, может быть, пошлем Ланкевича». Говорил ему, что нам обещают дать человек 40 курсантов. Говорили, есть оружие и орудия.

У меня была еще группа в четыре человека: Георгий Мих. Зверев, брат его и у них два или четыре человека. Г. М. Зверев бывший штабс-капитан Особого полка (для Франции), Рыкунов на фронте под Оренбургом (кавалерист).

Фамилии лиц, состоящих у меня в полку:

1) Освецимский, помощник командира полка, получал 750 рублей.

2) Нюберг, присланный не то Арбатским, не то Рыкуновым, кажется, Дмитрий Константинович, батальонный командир, получал 500 рублей, служил в Окарту[318] отправлен на фронт в поезде Троцкого с партией офицеров, кажется, в июне месяце. Потом возвращался в госпиталь в августе или сентябре месяце, бывший пехотный подпоручик, тов. ком. Декбаха.

Кажется, получил должность на Ильинском пер.[319]

У Нюберга два члена, один артист, другой офицер слегка еврейского типа. Оба заходили ко мне раза два, получали по 150 рублей.

5) Ланкевич – начальник связи.

6) Комаров Владимир Иванович, батальонный командир, получал 500 рублей. Бывший пехотный офицер, строевой офицер в Алексеевской училище. Рекомендован Освецимским, поступил из страха перед белыми.

7) Смирнов Алексей Николаевич, кажется, левый эсер, на службе в Главном штабе, и Смирнов сам просил принять его в организацию. Служил раньше в Главном штабе, получал 200 рублей, должен был быть вторым начальником связи, бывший пехотный подпоручик какого-то стрелкового полка.

Знаю следующих лиц:

8) Аносов или Анохин, рекомендовал Арбатский.

9) Лабунский приходил с товарищем высокого роста, широкоплечий, кажется, Константин Константинович. Хотел прийти от Рыкуновак Найденову, но я отказался. Бабунский был направлен из полка Рыкунова (жившего на Пречистенке, угловой большой дом, Курсы военного контроля, кв. 24, на последнем этаже слепа) вместе с товарищем к Филипьеву.

10) Рыкунов, командир полка в обоих лагерях: у белых и красных. Заходил к Найденову, чтобы получить явку в штаб. Ланкевичсправился у Тихомирова, и я направил его к Филипьеву.

Я должен был быть отправлен на фронт, сообщил об этом Тихомирову, тот по общему правилу организации просил постараться остаться здесь, а если придется уехать на фронт, то держать связь на случай вызова. Комаров рекомендовал Освецимскому поступить на Курсы военного контроля. Я обратился к Ив. Ник. за рекомендациями коммунистов через Ланкевича. Ни у ***, ни у Минченко я рекомендаций не достал, а получил от председателя домового комитета, коммуниста, в д. № 50 по Б. Якиманке,[320] трамвайного служащего. Тот к организации не причастен; вторую рекомендацию дал Н. Н.,[321] знавший, что я член организации. Потом Георгий Ник. Мячин (непричастный к организации), служит в Окружном военном комиссариате.[322][323][324]

Н. Найденов

Я, нижеподписавшийся, в организацию Народной армии[325] вступил приблизительно в апреле месяце с. г., но не в качестве члена, а только на испытание, причем от содержания отказался. Не вступил я прямо членом по той причине, что мне не было известно ни ее лозунгов, ни имен лиц, стоящих во главе, и вообще о правилах партии мне ничего не говорилось, что невольно давало повод думать о несерьезности организации. О Народной армии я слыхал еще раньше от ехавшего из Сибири лица, фамилия коего осталась неизвестной. Впоследствии я узнал, что партия состоит под начальством Деникина и оттуда идут все указания. Приходилось слышать, что приехал гонец, но что он сообщил, передавалось сбивчиво и неясно. Со мной о партии переговоры вел Жуков Владимир Данилович, и, согласно правилам, других лиц я знать не мог. Еще до окончательного вступления в члены мне сообщили, что главенство перешло к Колчаку и Деникин подчинился ему. Все мои старания узнать, кто же стоит во главе, так и не удались; все, что приходилось слышать, показывало, что главы нет, так как многие распоряжения были абсурдны до глупого. Так, например, было предположено сделать выступление, но силы, с которыми это выступление предполагалось, подсчитывались в несколько сот человек.

Несмотря на то что я еще не был членом, в своих разговорах с Жуковым пришли к заключению, что при таком положении необходимо порвать всякую связь с организацией, так как под предлогом скрытности, по-видимому, скрывалась просто пустота, а мы являемся одураченными пешками. Когда же я вступил в члены, то есть примерно в конце июня, мне было сообщено, что я должен вербовать членов организации на тех же основаниях, что и я сам, то есть могу лишь одну фамилию знать, а других фамилий быть не может, полное отсутствие записей и предлагать содержание. Подобная вербовка для меня оказалась невозможной, так как в Москве у меня друзей не было, а обратиться к малоизвестному лицу со столь скудными данными представлялось неразумным и рискованным.

Данные о новых членах давались к 1-му и 15-му числу месяца, и отсутствие данных о членах, завербованных мною, привело к осуждению меня.

Еще одно поручение натолкнуло меня на необходимость оставаться в единственном числе – это указание, что необходимо найти лиц, на которых можно было бы возложить бой на улицах. Тогда же я ответил Жукову, что полагаю, что это дело высшего командного состава, а не маленького члена организации.

Вскоре после этого возник вопрос о переводе меня в ГВИУ, в штаб желвойск,[326] вследствие чего я отправился к начальнику железнодорожных войск Ив. Ив. Федорову, где познакомился с начальником артиллерийской школы Миллером. Увидевши, побывавши у него, что он очень осведомленный человек, я решил познакомиться с ним ближе, о чем сообщил Жукову, и через несколько дней я получил указания, что переговоры с ним будут вестись не мною, а Иваном Николаевичем (фамилия мне не известна).

В какой области и действительно ли велись указанные переговоры, мне не известно, но в ближайшие дни я получил пакет от Жукова со взрывчатыми веществами и передал его Миллеру. С тех пор я Миллера не видел почти до самого отъезда в Петроград, так как он переменил адрес и переехал неизвестно куда. Перед своим отъездом я получил указание от Жукова отправиться на квартиру к Миллеру (на Арбате) и переговорить с ним, нельзя ли каким-либо образом составить партию людей для отправки на подрывные работы, в район Пензы, а также и составить несколько команд телефонистов. Из весьма непродолжительного разговора с ним я вынес впечатление, что он принимать участие в этой работе, по-видимому, не находит возможным, так как все это западня, а уговаривать людей ехать почти на верную смерть он не находит возможным. На это я сообщил, что пусть все эти соображения он передаст опять-таки Ивану Николаевичу. Была ли сорганизована эта партия или нет, мне не известно, и какое участие принимал в дальнейшей работе Миллер, также не знаю ввиду срочной командировки от штаба в Петроград к представителю Украинской чрезвычайной комиссии по снабжению Красной Армии для осмотра имущества, им предложенного для желвойск, и также для срочной отправки 31-й роты на фронт. На квартире инженера Куропаткина я был взят засадой и два месяца отсутствовал, из коих месяц был заключен в Петрограде и один месяц в Вологде на работах.

С Федоровым каких-либо переговоров по вопросу телефонных проводов не вел, так как подобных заданий не получал. Вообще Ив. Ив. Федорова членом организации Народной армии считать не мог по той причине, что, как передал Жуков, узнавши, что я был У него, предупредил о том, что он является неблагонадежным и за ним, а также за мной будет установлено наблюдение.